Глава 47
Какова была лебедушка белая, красота колдовская, как голову кружила Тадеушу. Много ли времени прошло, а уж и не осталось и следа от красоты да юности.
Баба. Страшная, отечная, словно вымоченное яблоко. Вот какова стала бяломястовна Эльжбета.
Глядела на нее Надзея день ото дня и думала: силен ты, Чернец, поганить то, к чему рука твоя проклятая коснется. Скольких сгубил, а сам все живешь, властвуешь.
Надзея поднесла к губам княгини склянку с настоем, что приготовила лекарка. Эльжбета скривилась, но выпила, отерла губки белым платочком. Вспотела она в душегрее, раскраснелась, и дух от ее располневшего тела шел тошнотворный, тяжелый, так что Надзея незаметно отвернулась, чтоб отдышаться.
«Да в конце концов, — подумала она про себя. — Разве для того я нанималась, чтоб дуру эту рыхлую на гулянье по саду одевать? Пусть Ханна с ней возится».
— Ханна!
Лекарка явилась тотчас. Бесшумная, кроткая, как овца на выгоне, да какая-то бледная, хоть мордою по стенам черти. Руки трясутся, глаза в половину лица — напуганные.
— Что это с тобой, словница Ханна? Никак небову тварь увидала, — съязвила Надзея.
— Собака меня напугала, — ответила Ханна спокойно. Уж и руки не трясутся, и подбородок задран в небо. Гордячка.
— Вот уж нежна ты, матушка, всякой брехливой суки бояться, — усмехнулась Эльжбета.
— Да сука-то брехает, да не укусит, — не меняя спокойного, безмятежного тона ответила Ханна. Только глаза сверкнули. — А вот кобелей я, княгиня, и правда боюсь.
— То-то вокруг тебя кобели так и вьются, — тяжко дыша, зашипела на нее Эльжбета. — Верно, на страх идут. А ну, помоги мне подняться, душегрейку поправь.
Ханна подняла княгиню с постели, принялась хлопотать вокруг нее.
Кругла стала княгиня. В двери пройдет ли. Того гляди родить ей, вот и бесится, злится. Сама знает, что нужна она Чернцу, пока дитя носит, а как родит — кто знает, что может приключиться.
— Что вам всем в этом саду проклятом? — не унималась Эльжбета. — Только что и выгнал цветочки по холоду супруг, да что мне с тех цветочков. Выставился, силу показал. Скука смертная.
— Не зови, матушка Эльжбета, Безносую. Скоро срок тебе, некстати такую гостью на порог звать, — спокойно попросила Ханна.
Надзея усмехнулась, когда княгиня схватила лекарку за черный платок и дернула к себе, поставив лицом к лицу:
— Не тебе мне о сроке напоминать, паскуда. Подстилка княжеская. И так ты мне хуже сторожа. Нагляделась я за зиму на ваши глупые рожи.
Эльжбета выпустила платок Ханны, отвернулась, спрятала лицо в ладони.
— Тошно от вас, вороны проклятые. Тоска.
— Так, может, уж на базар скоморохи приехали, — предложила Надзея. — Или сказитель какой. А может, словник шатер свой притащил, мы бы и позвали…
— Да хоть бы и ветра лысого, лишь бы не с вами, падальщицами, в одном дому, — скривилась Эльжбета.
— Вот и славно, — раздалось из дверей. Княгиня Агата вошла, и показалось на мгновение Надзее, что будто бы выше стала она ростом, крепче статью. Словно кто вдохнул жизнь в поблекшую за зиму старую княгиню. Да какую старую — моложе Владислава Чернского была матушка Эльжбеты.
— Что ж ты славного углядела? — капризно бросила матери княгиня.
— Певца я для твоего развлечения привела. Да сказителя. На кухне кормят. Как нагуляешься, станем песни слушать.
