В первое мгновение шум Казанского вокзала оглушил их. Гул голосов, шелест непрерывно открывающихся и закрывающихся дверей, свист поломоечных машин, клацанье аппаратов по продаже нужных в дороге мелочей врывались в уши, доставляя дискомфорт. На перроне к шуму добавился специфический запах машинного масла и нефтепродуктов вперемешку с запахом фритюрного масла из многочисленных лотков быстрого питания. Походив по перрону, Гуров и Крячко вернулись в здание вокзала. Постояли возле таксофона, поглазели на пассажиров.

— Пустое это, — высказался Крячко. — Нам бы сюда какого-никакого экстрасенса, он бы потрогал телефонную трубку, постоял на том месте, где две недели назад стоял Ярцев, а за три дня до этого Камов, и выдал бы нам стройную теорию.

— Хорошо бы, но несбыточно, — согласился Гуров. — Ладно, пошли отсюда.

Они вышли на площадь. Здесь было не так шумно, легкий ветерок приятно холодил кожу. Машину пришлось бросить за два квартала от вокзала, поэтому напарники пошли пешком. Когда пересекли площадь, Лев машинально оглянулся назад, бросил последний взгляд на здание вокзала и вдруг замер на месте. Крячко, идущий чуть позади, тут же впечатался ему в спину.

— Чего застыл? — проворчал он. — Не видишь, движение какое? О людях надо беспокоиться.

— Царская башня, — не обращая внимания на ворчание друга, проговорил Гуров. — Царская башня Казанского вокзала!

— Надо же, какой ты наблюдательный. На Казанском вокзале вдруг Царскую башню обнаружил. Опоздал, приятель, ее уже до тебя открыли. Году этак в девяносто седьмом.

— Ты не понял, — оборвал его Лев. — Буквы. ЦБКВ. Первая строчка в квитанции Камова.

Крячко уставился на него, пытаясь осмыслить услышанное.

— Вот почему Казанский! Вот что означают буквы.

— Дай-ка сюда квитанцию, — потребовал Стас.

Гуров вынул из нагрудного кармана квитанцию, сунул Крячко под нос.

— Вот, смотри, Фома неверующий. Я их наизусть заучил, пока тысячу раз переставлял и так и эдак.

— Допустим. И что нам это дает?

— В Царской башне уже несколько лет оборудован действующий музей, — пояснил Лев. — А под музеем камеры хранения. Мысль улавливаешь?

— Думаешь, Камов спрятал компромат в музейной ячейке? Почему тогда не в вокзальной? Там этих камер пруд пруди.

— Да не в музейной, а под музеем. Там после реконструкции новый зал открыли. Все те же камеры хранения, но на полном самообслуживании. Новейшее изобретение, я читал об этом в Интернете. Ни ключей, ни жетонов не требуется. Приходит посетитель, набирает персональный код, укладывает вещи в ячейку и может гулять по городу сколько душе угодно. Единственное требование — минимум один раз в неделю система должна обновляться. Если за неделю ячейку не оплатили, система ее блокирует. И выбрал место не Камов, а Ярцев. Он изначально не привозил Камову компромат. Он передал ему данные по ячейке.

— А платят-то где?

— В самих ячейках встроена система считывания. Оплата банковской картой. Подносишь к окошку карту, она данные считывает, и готово дело. Пойдем проверим.

— Да погоди ты, — остановил Гурова Крячко. — Ты номер ячейки знаешь? Нет. Так как проверять собрался?

— Есть идея. Ее мне, кстати, ты подкинул. Когда про пароль рассуждал, я тебе про раскладку клавиатурную пример привел. А потом у меня в голове мысль проскочила, что то же самое может быть и с цифрами. Каждая буква соответствует определенной цифре. В моем детстве ребятишки-школьники частенько такой системой шифровки пользовались. Вот я и подумал: что, если каждая буква — это не буква, а цифра? А теперь вот думаю: раз первая строчка — название места, то вторая должна быть номером ячейки. Стоит проверить.

Пока Гуров объяснял свою теорию, они дошли до зала с камерами хранения. Прошлись по рядам, наблюдая за тем, как посетители закладывают вещи в ячейки, вернулись к началу рядов, и Лев снова вынул квитанцию.

— Буква В соответствует цифре три, — начал он. — Д — это пять. С буквой Н сложнее. Если при шифровке учитывали буквы Е и Й, тогда последняя цифра — пятнадцать. Без учета этих букв — тринадцать. А если не учитывалась одна из них, то четырнадцать. Итак, у нас три варианта. Три-пять-пятнадцать, три-пять-четырнадцать и три-пять-тринадцать. Все три ячейки рядом. Пошли искать?

Ячейки с нужными номерами располагались в третьем ряду. Та, что с цифрой четырнадцать на конце, оказалась не занята, две другие были заперты.

— А какой нам прок от номера ячейки, если мы кода не знаем? — дошло вдруг до Крячко.

— Нам бы и код не помог. С момента смерти Камова прошло больше недели. Дальше в дело вступают сотрудники, обслуживающие автоматические камеры хранения. Видишь наклейку? На ней номер телефона аварийки. Звони.

На то, чтобы уладить вопрос со службой помощи автоматических камер хранения, Крячко пришлось применить все свои способности коммуникабельности. И все равно без генерала Орлова не обошлось. В срочном порядке тот выбил разрешение на доступ к персональным данным плательщиков двух ячеек. Как и предполагал Гуров, ячейка под номером три-пять-пятнадцать оплачивалась с двух карт, и принадлежали они покойным Камову и Ярцеву. Только после этого сотрудник, обслуживающий камеры хранения, разблокировал нужную ячейку. В ней оказалась пластиковая папка с документами. Забрав трофей, напарники поехали в Главк.

Предъявив генералу документы, изъятые из ячейки, Гуров потребовал ордер на арест префекта Преснова. Тот просмотрел бумаги, отложил папку в сторону и задал резонный вопрос:

— Вы добыли доказательства того, что господин Преснов был нечист на руку десять лет назад. Поддельные разрешения на застройку земель, подставные фирмы, через которые отмывались деньги, — это все, конечно, хорошо. Но каким образом эти материалы доказывают причастность Преснова к убийству Ярцева и Камова? Или вы хотите предъявить ему обвинение в мошенничестве вместо обвинения в заказном убийстве?

— Он расколется, — уверенно заявил Лев. — Мы выложим перед ним все карты, заставим сделать чистосердечное признание.

— Ты, Лев Иванович, мужик башковитый, но иногда такую глупость сморозишь, аж моим седым волосам стыдно становится. Никогда в жизни Преснов не признает за собой заказного убийства. Он скорее место префекта потеряет, за мошенничество в тюрьму пойдет, но не за убийство.

— Дядя Ваня из Тулы подтвердит, что Ярцев приезжал к нему, грозил разоблачением, — продолжал давить Гуров.

— И ничего этим не докажет, — отмахнулся Орлов. — Ярцев покончил с собой, и доказать обратное еще никому не удалось. Думаю, и не удастся. Его автомобиль сгорел дотла. Его самого только по коронкам и опознали. Нет, Лева, с такой хилой доказательной базой к префекту не суйся. Запрещаю, слышишь? Идите и ищите что-то более существенное, чем слова престарелого дяди Вани.

Вернувшись к себе в кабинет, Гуров в раздражении бросил папку на стол.

— Доконает меня это дело, — еле сдерживая гнев, проговорил он. — Куда ни сунься, все впустую. Уже все этапы преступления по полочкам разложили, каждый шаг всех участников проследили, а доказать ничего не можем.

— Не принимай близко к сердцу, — пытался успокоить напарника Крячко. — Что-нибудь придумаем.

— Что мы придумаем? Придем к Преснову с диктофоном, накачаем «сывороткой правды» и заставим выложить, как он заказал Ярцева, а потом и Камова? Или объявим Воскобойникову амнистию в обмен на улики против Преснова? — кипятился Лев.

— Давай не будем отчаиваться. Мы уже столько всего сумели нарыть и на Воскобойникова, и на Преснова, что отступать поздно. Где-то они наверняка прокололись, оставили след, только мы на него пока не вышли. У нас еще три дня до полного краха, так что давай не будем тратить их на жалость к себе.

— Мне себя не жалко, я злюсь на идиотов, которые, имея на руках такие козыри, умудрились проиграть партию. Как, скажи на милость, оба — и Камов, и Ярцев — сумели просрать свою жизнь? Ярцев хоть подстраховался, пусть хреново, но хоть так. А Камов? Какого лешего он полез к Преснову, не обезопасив себя? Примера Ярцева ему, видимо, оказалось недостаточно. — Гуров нервно ходил по кабинету, не в состоянии усидеть на месте. — Решил, что уж его-то никто убивать не станет, он ведь в аферах Преснова не участвовал. Да за одно то, что он держал в руках эту папку, Преснов просто обязан был от него избавиться.

— Почему же они не заставили его отдать папку? — задумчиво проговорил Крячко. — Ведь столько дней он был в полной их власти. Почему папка так и осталась лежать в ячейке?

— Какая разница? Не забрали и не забрали. Может, Камов им вообще про нее не сказал.

— Возможно, но тогда чем он собирался их шантажировать?

— Убийством Ярцева, — на автомате выдал Гуров и застыл на месте. — А ведь это возможно. Он не сказал про папку, оставив ее, как пожизненную страховку. На всякий непредвиденный случай. А к Преснову пришел с обвинением в убийстве Ярцева, и тот к его словам отнесся очень серьезно. Такой огород нагородил: похитил адвоката, подослал к следователю мнимую любовницу, подыскал подходящий контингент, в котором Камов затерялся бы, как безвестный труп, не прояви его жена такой настойчивости. Выходит, у Камова были доказательства, что смерть Ярцева никакое не самоубийство. Что это могло быть?

— Фотографии, где Преснов встречается с Ярцевым, а затем с Головой? — выдвинул предположение Станислав.

— Вполне подходит, только Камова это не защитило бы. Бомжи, вот в чем загадка. Камов должен был не умереть, а исчезнуть в неизвестном направлении и оставаться в таком состоянии вечно. Условие! Должно быть какое-то условие, при котором компромат всплывет лишь тогда, когда Камов будет официально признан покойником. Это может быть только завещание. Стас, по-моему, мы только что сорвали джек-пот!

— Я все равно не понял, в чем тут подвох, — признался Крячко.

— Да что тут непонятного? Камов не идиот, он подстраховался, и страховка его была покруче, чем у Ярцева. Он сказал Преснову, что передал некую информацию, доказывающую причастность префекта к убийству Ярцева, своему душеприказчику. Составил завещание, включив в него пункт, обязывающий того предать огласке информацию в случае его смерти. И все! Преснов уже не мог убить Камова. Не его вина, что Голова оказался хитрее. Он ведь его не убил. Он сделал из него человека-фантома, который будет жить вечно. И завещание никогда не будет оглашено. Надо отдать должное этому мерзавцу, котелок у него варит что надо.

— И что это дает нам?

— Полное признание Преснова. А я-то, дурак, столько лишних телодвижений, столько усилий впустую потратил, а ответ был так близко. Ну, теперь мы все исправим. И немедленно. Только бы Камов не блефовал. Только бы он на самом деле оставил улики против Преснова. А, плевать! Даже если их нет, блефовать будем мы, но префекта дожмем.

— Лева, ты меня пугаешь, — проговорил Крячко. — Ты сейчас похож на тех бедолаг, что в Кащенко за стальными дверями маются. Носишься по кабинету, несешь всякий бред и ни шиша не объясняешь.

— Ничего, Стас, скоро все встанет на свои места. Поехали к вдове, — срываясь с места, бросил Лев.

— К какой из вдов? — уточнил Станислав.

— К Ольге Камовой, к кому же еще.

Гуров вылетел в коридор и помчался к выходу, Крячко едва за ним поспевал. Запрыгнув в машину, он вставил ключ в замок зажигания и, как только Стас занял пассажирское сиденье, рванул с места, будто за ним черти гнались.

В палате у Ольги Камовой оказался посетитель. Алексей Гликберг сидел возле постели больной, нежно сжимал ее руку и нашептывал что-то ласковое. Глаза Ольги были закрыты, время от времени лицо кривилось от боли, с губ срывался слабый стон. Услышав голос Гурова, она несколько оживилась. Пока полковник выкладывал свои предположения, Ольга слушала, не перебивая, после чего подтвердила наличие у семьи Камовых душеприказчика. Она, как и Роман, составила завещание с изъявлением последней воли. В случае смерти одного из супругов оставшемуся не будет нужды принимать сложные решения. На встречу с нотариусом согласилась без вопросов, продиктовала адрес нотариальной конторы.

Чтобы не утомлять вдову, приезда нотариуса ждали в приемном покое. Пока утрясали юридические вопросы, оповещали немногочисленных родственников Романа, пока нотариус из Ликино-Дулево добирался в Москву, прошло больше трех часов. Наконец все формальности были соблюдены. Двоюродная тетка Романа, проживающая в Рязани, от личного присутствия при оглашении завещания отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Двое ее детей тоже не горели желанием ехать в Подмосковье ради того, чтобы узнать, что в завещании брата их имен нет. Был еще дед по отцовской линии, но с ним Роман не общался, при жизни даже ни разу не встречался, и потому дед, даже не дослушав сообщение, бросил трубку. Вот почему так вышло, что в палате Ольги, помимо нотариуса, в момент оглашения последней воли покойного присутствовали только Гуров и Крячко. По просьбе вдовы Гликберг тоже остался, и нотариус приступил к выполнению своих обязанностей. Чтение стандартного текста закончили за пятнадцать минут, после чего очередь дошла до изменений, внесенных за неделю до исчезновения Камова.

— Данный пункт по воле покойного был внесен с соблюдением всех юридических нюансов. Если у кого-то из присутствующих имеются на этот счет сомнения…

— Послушайте, уважаемый, — перебил нотариуса Крячко. — Все мы знаем, ради чего здесь собрались, так что давайте опустим предисловие и перейдем к главному.

— Все согласны с предложением господина, э, полковника…

— Сделайте так, как он просит, — подала голос Ольга.

— Как вам будет угодно, — согласился нотариус. — Изменения завещания касаются некоего пакета, который Роман Камов передал мне на хранение. Главное условие, при котором позволено вскрыть и ознакомиться с содержимым пакета, — документально подтвержденная смерть волеизъявителя. Поскольку условие соблюдено, я передаю пакет вдове, дабы она могла ознакомиться с его содержимым первой.

— Прошу вас, сделайте все сами, — попросила Ольга.

Когда нотариус вскрыл пакет, глазам присутствующих предстал прибор, размером чуть меньше кнопочного мобильного телефона.

— Что это? — спросила Ольга.

— Диктофон, — ответил Гуров. — Видимо, Роман оставил для вас аудиосообщение.

— Аудио? Голосовое? Он записал свою предсмертную волю на диктофон?

После каждого заданного вопроса Ольга растерянно переводила взгляд с одного мужчины на другого, но никто из них не решался подтвердить ее догадку.

— Да что с вами такое? — рассердилась она. — Почему вы молчите? Леша, прошу тебя, объясни, что происходит?

— Думаю, будет лучше, если мы прослушаем запись без вас, — снова заговорил Гуров. — Вам уже достаточно досталось: стресс после аварии, перенесенная операция, известие о смерти мужа. Не стоит взваливать на себя еще и это.

— Значит, я права, там запись голоса моего Романтика. Почему вы не включаете? Я хочу его слышать!

— Лев Иванович прав, — поддержал Гурова Гликберг. — Не стоит делать этого сейчас.

— Но я хочу! — возвысила голос Ольга. — Ты не вправе мне мешать!

— Зачем упорствовать, Олюшка? Ты еще слаба, — уговаривал Гликберг. — Вот окрепнешь, поправишься, выйдешь из больницы и непременно прослушаешь запись. Она ведь никуда не денется, ведь так, товарищ полковник?

— Я не стану ждать, — упрямо повторила Ольга. — Не хотите слушать при мне? Прекрасно! Не будем слушать совсем. Раз я должна ждать выписки, подождете и вы!

На ожидание у Гурова и Крячко времени не было. Бросив быстрый взгляд на напарника, Крячко забрал из рук нотариуса диктофон и нажал кнопку воспроизведения. Несколько секунд ничего не происходило. Ольга уже открыла рот, чтобы задать вопрос, но в этот момент в палате прозвучал четкий профессионально поставленный голос: «Если вы слушаете это сообщение, значит, мой план все-таки провалился…»

Совещание в кабинете генерала Орлова состоялось спустя час после оглашения завещания. С разрешения Ольги Гуров забрал диктофон в Главк.

— Товарищ генерал, приказ выполнен. Вот то, что вы требовали, — выкладывая диктофон на стол, доложил он. — Теперь я могу рассчитывать на ордер?

— Обиделся? — догадался Орлов. — Зря. Видишь, как мой отказ подстегнул твою мыслительную деятельность? Так что спусти пар и выкладывай подробности. Наш покойник облапошил префекта и сделал запись всех его разговоров?

— Нет, голоса префекта на записи нет, — сообщил Крячко. — Насчет этого мы ошиблись, ни Ярцев, ни Камов своих бесед с префектом не фиксировали. Может, не сообразили, а может, побоялись быть пойманными.

— Тогда что на этой записи? — спросил генерал.

— Предсмертная записка, — ответил Гуров. — В голосовой версии, но это предсмертная записка.

— Снова промах? — нахмурился Орлов.

— Напротив, там есть все для предъявления обвинения Олегу Преснову и Александру Воскобойникову. В своей речи Камов рассказал обо всем: о том, как и для чего нанял его Аркадий Ярцев, о том, сколько раз Ярцев встречался с Пресновым и каков был результат этих встреч. О том, как узнал о смерти Ярцева, как собирался выполнить условие их сделки. Камов рассказал, что в ячейке камеры хранения, помимо документов, нашел диктофон. Тот самый, что лежит сейчас перед вами. На диктофоне была запись, предсмертная исповедь Аркадия Ярцева. Прослушав запись, Роман решил, что будет не так уж нечестно, если он использует ее в своих интересах. Ярцеву акт возмездия уже не поможет, а он, Роман Камов, еще может получить выгоду из сложившейся ситуации. Он скопировал часть исповеди Ярцева и пошел к Преснову, а в качестве страховки записал свою исповедь. И все бы у него получилось, если бы не Воскобойников, которому удалось придумать уловку, при которой можно избавиться от Камова, не рискуя быть разоблаченным.

— Однако это все же не прямое доказательство, — заметил Орлов.

— Пусть так, — согласился Гуров. — Лучшего все равно не будет. В любом случае предъявить Преснову нам есть что. Даже если не удастся доказать его вину, шумиха вокруг этого дела поднимется такая, что с должности префекта он гарантированно слетит, да и в политике ему уже не удержаться.

— Ладно, Гуров, выбью я тебе разрешение. Но смотри не облажайся. Столичный префект — это тебе не бомжи из заброшенного дома, — вздохнув, дал «добро» генерал.

Ордер на арест Олега Преснова выдали только к вечеру, так что к воротам его загородного дома полицейский седан подъехал в сумерках. Охрана пропустила машину лишь после звонка хозяину, поэтому в доме их уже ждали. Первое, что потребовал от полковников Преснов, — предъявить документы. Тщательно изучив каждое удостоверение, он предложил войти в дом. В гостиной префект занял центральное место, давая понять посетителям, что, с чем бы они ни пожаловали, командовать парадом будет он.

— Итак, господа полицейские, что привело вас ко мне в столь поздний час? — несколько высокопарно спросил Преснов.

— Гражданин Преснов Олег Евгеньевич? — Гуров задал обязательный при процедуре ареста вопрос.

Это сразу насторожило префекта. «Что происходит? Зачем они здесь? — закружили в голове лихорадочные мысли. — Неужели все? Стоп, не паникуй. Тяни время».

— Быть может, желаете аперитивчика? Денек сегодня выдался не из легких, так что я еще не ужинал. Приглашаю вас разделить со мной трапезу, — широким жестом указал он на гостиную, где и правда накрывали стол.

— Боюсь, и ночь к вам не будет благосклоннее, — поддел его Крячко. — Об ужине, кстати, можете забыть. Вас ждет неприятный переезд и долгие беседы по душам.

— Не могли бы вы выражаться более корректно? — Поняв, что перевести беседу в шутливое русло не удастся, Преснов «включил режим Большой шишки», надеясь задавить непрошеных гостей авторитетом. — Не забывайте, с кем разговариваете. Перед вами работник префектуры, а не торгашка с рынка!

— О, об этом мы помним. — Станислав не скрывал саркастической улыбки. — Собственно, это одна из причин, по которой мы здесь. Не будь вы префектом, за вами бы еще в обед прислали «воронок» и вы бы часов восемь как на нарах загорали бы.

— Что это значит?

— То, что вы, господин префект, крупно облажались. Возомнили себя богом, имеющим право решать, кому жить, а кому умирать.

— Мне не совсем понятна цель вашего визита. Впрочем, я не любопытен. Вы погорячились, я вспылил, такое случается. — Преснов все еще пытался держать себя в руках и не дать возможности Гурову и Крячко произнести роковые слова, после которых жизнь его кардинально изменится. — Давайте поступим следующим образом: сейчас вы уйдете, я спокойно поужинаю и лягу спать. И великодушно забуду о вашей грубости. А утром вы вернетесь, и мы совершим знакомство заново. Как вам такое предложение?

— Гражданин Преснов Олег Евгеньевич, вы арестованы по обвинению в организации заказного убийства Аркадия Ярцева, организации заказного убийства Романа Камова и еще девяти человек. Также вы обвиняетесь в организации покушения на убийство гражданки Ольги Камовой и сотрудника полиции в лице полковника Льва Гурова. Также у нас имеются доказательства мошеннических действий, имевших место в городе Тула, и ряд других обвинений, касающихся периода вашей деятельности при администрации Тулы.

— Прекратите немедленно! — не в силах больше сдерживать себя, выкрикнул Преснов. Он надеялся, что голос его звучит угрожающе, но ничего, кроме страха и отчаяния, он не выражал. — Как вы смеете являться ко мне домой и говорить подобные гадости? Да я вас за клевету засужу! В тюрьме сгною! Нет, я вас уничтожу! Можете считать, что погон вы уже лишились. И вообще не желаю вас видеть! Убирайтесь вон из моего дома и без ордера на арест не приходите!

— Уже, — спокойно произнес Гуров, игнорируя угрозы Преснова. — Вот, ознакомьтесь, — и протянул префекту ордер.

Преснов попятился назад, в глазах плескался ужас.

— Я не стану это читать, — растеряв весь свой апломб, едва слышно проговорил он. — Больше ни слова. Я звоню адвокату!

— Ваше право, — пожал плечами Лев. — Только дожидаться приезда адвоката вам все равно придется в участке.

Три дня спустя генерал Орлов вызвал Гурова и Крячко в свой кабинет, чтобы сообщить приятные новости. Игнорируя советы адвоката, префект Преснов решил начать «сотрудничать со следствием» и сдал со всеми потрохами специалиста по улаживанию чужих проблем Воскобойникова Александра по кличке «Голова». Так как Голова уже был под стражей, его адвокату Хитикову пришлось взять на себя обязательства по всем обвинениям. Не прошло и суток, как, не выдержав свалившегося на него бремени, Глеб Хитиков отказался от защиты Воскобойникова, сославшись на пошатнувшееся здоровье. И даже справку предъявил. А через шесть часов после этого Александр Воскобойников возжелал облегчить душу и «настучал» на префекта Преснова. Снежный ком все разрастался. Чем больше говорил один, тем сильнее старался потопить его другой. В конце концов к вечеру третьих суток у следователя было столько материала, что дело передали в прокуратуру. По прогнозам прокурора, рассчитывать на смягчение приговора ни Воскобойников, ни Преснов не могли. Узнав о том, что Голова чернит Олега Преснова, лишь бы спасти свою шкуру, заговорили и люди Головы, арестованные вместе с Бритым. Закончить жизнь так же, как их кореш, ни у того, ни у другого желания не было.

— Что еще сказать? — Орлов довольно улыбался. — Постарались вы, парни, ничего не скажешь. Мне в верхах чуть кисти не оторвали, так трясли, принося поздравления. Да не смущайтесь вы, ведь и в самом деле есть чем гордиться. Эти мерзавцы подлянку в виде дюжины мертвых бомжей всей Москве и Подмосковью подстроили, а кто сумел раскрыть дело? Легендарные Гуров и Крячко с Петровки, 38! Да еще в такие короткие сроки! Никто не смог, а вы смогли.

— Может, сменим тему? — предложил Гуров, непривычный к пышным похвалам со стороны генерала.

— Да ладно тебе, Лева! Дай хоть разок насладиться лаврами, — шутливо перебил его Крячко. — Ведь правда круто! И за бомжей мы с тобой отомстили, и префекта-поганца разоблачили. Да про нас с тобой статьи в журнал «На страже Родины» писать нужно.

— Тебе бы только балагурить, — добродушно улыбнулся Лев. — С делом справились, это да. Сегодня бумагами займемся, а завтра выходной. Наконец-то высплюсь.

— Что сон, — мечтательно проговорил Стас. — Рыбалка — вот вещь! Сидишь в тенечке, на поплавок смотришь. В ведре рыба хвостом бьет, в банке опарыш шебуршится. Лепота! Слышь, Гуров, к черту сон, погнали на рыбалку!

— Я Маше обещал. Орлова бери, вон у него как глаза заблестели, тоже небось об опарыше в жестяной банке мечтает.

— А я не против. Рыбалка и правда вещь! Дуйте к себе, подбивайте бумаги, а в выходной в заливчик, к карпам и густеркам! — скомандовал генерал.

Не успели Гуров и Крячко подняться, как дверь кабинета приоткрылась и дежурный, опасливо косясь на героев дня, доложил:

— Товарищ генерал, экстренное сообщение. В районе Филевского парка перестрелка. По предварительным данным, имеются жертвы. Шестеро убиты, двенадцать человек ранены. Велено выслать оперативную бригаду для проведения следственно-разыскных действий по горячим следам.

Сказав это, дежурный поспешил скрыться с глаз разочарованных оперативников.

— Твою-то канитель! — разочарованно пробасил Крячко. — А ведь так все чудесно складывалось!

— Забудь, Стас, видно, у госпожи Фортуны на наш счет свои планы, — похлопал его по плечу Гуров.

— Бумажная волокита отменяется. Отправляетесь в район Филевского парка, — запоздало объявил Орлов и, уже по-дружески, добавил: — Не грустите, мужики. Будет и на нашей улице праздник.