В тусклом свете запитанной по минимуму аварийной лампы стен погруженного во мрак жилого отсека не было видно, из-за чего казалось, будто вокруг не существует ничего, кроме установленного рядом с креслом радиопередатчика.

– Слышно что-нибудь? – Бледная от страха Кристина появилась из темноты, щуря воспаленные от слез глаза. – Они уже должны быть здесь!

– Пока ничего. – Ингеборга сняла с себя наушники и протянула подруге: – Посидишь на связи?

– Оʼкей, – всхлипнула та, усаживаясь рядом. – Я больше не могу лежать… Думаешь, они вернутся? Все сроки прошли еще час назад! У них сейчас интоксикация, если они вообще живы…

– Надежда умирает последней, – Ингеборга попыталась улыбнуться подруге. – Может, их что-то задержало в пути, и они не успели до нас добраться. Значит, они вернутся на следующем цикле антирада.

– Это еще сутки, – Кристина снова всхлипнула. – Нам не хватит кислорода! Здесь уже тяжело дышать! Еще несколько часов, и придется открывать входной люк, иначе разовьется гипоксия! А это кома и смерть…

– Сутки мы должны прожить, – Ингеборга сжала подруге ладонь. – Продержимся здесь, сколько сможем, потом наденем скафандры и откроем люк. Так можно прожить даже дольше.

– У меня нет скафандра, – тихо заплакала Кристина. – Я умру от радиации…

– Наденешь мой. – Ингеборга прижала ее к себе, изо всех сил пытаясь не поддаваться панике.

Аккумуляторные емкости ее маленького бункера опустели пять часов назад. Несмотря на все усилия, дотянуть до указанного мужчинами срока не удалось, слишком много энергии было потрачено до этого. Пока какие-то крохи энергии еще были, все было более-менее нормально. Все хотели выжить, и режим строжайшей экономии удавалось соблюдать. Все, кроме холодильной камеры, отопления и фильтровентиляционной установки, было обесточено. Потом, когда стало ясно, что энергии все равно не хватает, отрубили и холодильник. Даже подачу воды включали три раза в сутки, чтобы можно было посетить туалет, приготовить еду и пополнить запасы питья. Из освещения оставили только одну лампу, для остального использовали дисплеи личных коммуникаторов и два ручных фонарика. Проблемы были только со Светланой, которую окончательно захлестнула истерика. Страх перед смертью у нее оказался настолько силен, что Светлану приводило в ужас все, от рискованных перспектив до необходимости находиться в темноте и сводить активность к минимуму. Она отказывалась сидеть без света, требовала включить лампы, пыталась запираться в санузле, визжала и царапалась, когда ее вытаскивали оттуда. Дилара даже влепила ей пощечину, но этим только усугубила истерику.

Пришлось вколоть Светлане транквилизатор, только так удалось ее успокоить. С тех пор Светлана постоянно требует новую дозу, не желая дожидаться, пока закончится действие предыдущей, и паническая истерия вновь захлестнет ее с головой. Она ухитрилась выкрасть весь запас препарата и наотрез отказалась его возвращать. Заявила, что, как медик, хорошо понимает все последствия приема сильных транквилизаторов и потому будет осторожной. Чтобы не усугублять и без того тяжелую ситуацию, мешать ей не стали. Пока она вроде бы держала слово и принимала препарат более-менее осторожно… Ингеборга пыталась наблюдать за ней, но Светлана почти все время проводила в кровати и либо спала, либо молчаливо смотрела в потолок безучастным взглядом, отказываясь от беседы, и просила оставить ее одну.

С другими было легче. Пациентки, выжившие сначала в московском метро, потом посреди совершенно безумных показателей радиации, приобрели опыт борьбы за жизнь и держались с завидным упорством. Одна из них была младше Дилары на четыре года, другая, наоборот, старше на этот же срок, обе любили высказать свое мнение, но в целом соглашались с лидерством Овечкиной. Сама же Дилара с самого начала заняла позицию на стороне Ингеборги и помогала ей во всем, ни разу не претендуя на власть, хотя двадцатилетняя Ингеборга оказалась самой младшей из всех. Это несколько удивляло, но Ингеборге было не до размышлений на подобные темы, и она списала все на хорошее воспитание и трезвомыслие Дилары. Овечкина очень переживала за сына, и Ингеборга искренне жалела, что не может сделать для ребенка больше, чем уже сделано. Когда мужчины не вернулись в срок, это сильно подкосило стойкость Дилары и остальных, но выработавшийся рефлекс выживать помогал им справляться с паникой. Как сказала Дилара, они уже дважды выбирались из ситуаций, в которых шансов выжить почти не было, и надеются выбраться вновь.

Кристина поначалу вообще держалась лучше всех. Не унывала, спокойно переносила неудобства и даже строила планы. В первую же ночь, проснувшись от желания пить, Ингеборга застала ее в центральной комнате. Кристина увлеченно качала пресс при свете наручного коммуникатора.

– Кристи, ты решила обзавестись новым хобби? – Ингеборга сонно потерла глаза.

– Я решила обзавестись новым поклонником, – на полном серьезе ответила подруга, переходя от пресса к приседаниям.

– Ты серьезно? – Ингеборга шутливо насупилась: – Рыцаря в радиоактивных доспехах не отдам!

– Да кому он нужен. – Кристина размеренно дышала, про себя отсчитывая повторения. – Зря смеешься! Слышала, что рассказал этот твой Олег? В «Подземстрое» появился новый хозяин, который держит убежище в кулаке! А я планирую держать в кулаке его самого! Раз уж мы выжили в этом кошмаре и нам предстоит прожить в бункере долгое время, может быть, даже много лет, то я хочу жить там с максимально возможным комфортом!

– Не боишься, что место дамы сердца этого хозяина уже занято? – Ингеборга добралась до бутылок с водой. – Или за него сражаются несколько десятков претенденток?

– Не боюсь! – Кристина закончила подход и отдышалась. – Мне к конкуренции не привыкать! И побеждать в ней тоже не в новинку! Я молода, красива и умна! Вряд ли кто-то из конкуренток сможет похвастаться тем же! Мой опыт показывает, что обычно из этого набора качеств конкурентки обладают только какими-нибудь двумя! Уверена, у меня высокие шансы! Надо только доточить мелочи! Инга, какое упражнение ты делаешь, чтобы живот был плоским? Мы тут совсем запустили себя, даже ты!

– «Хлопушку»… – Ингеборга невольно поправила пижаму, чтобы скрывающий оружие медицинский корсет под ней не бросался в глаза. – Ложишься на спину, вытягиваешься в струнку, руки выпрямлены за головой, тоже на полу лежат. Одновременно поднимаешь прямые руки и ноги так, чтобы они встретились вверху, точно на перпендикуляре середины тела. Как бы схлопываешься пополам. Поэтому и «Хлопушка». Сотни раз в сутки достаточно. Можно начинать с нескольких подходов, потом сводить к двум. Это сугубо женское упражнение, очень хорошо делает живот плоским.

– Так? – Кристина легла на спину и воспроизвела полученные инструкции.

– Почти. Следи, чтобы точка схлопывания рук и ног находилась именно на перпендикуляре к середине тела. Ты схлопываешься то ближе к голове, то ближе к тазу, это вызывает недоподъем то рук, но ног. А смысл в том, чтобы сложиться четко пополам.

– Оʼкей. – Кристине удалось выполнить упражнение правильно. – Блин, тяжело! И ты делаешь это по сто раз в день? Как ты вообще умудрилась пополнеть?

– Так получилось, – Ингеборга неопределенно пожала плечами и поспешила вернуться в спальню.

Решительный настрой Кристины продержался до последнего дня, но как только аккумуляторные емкости маленького бункера опустели и вырубилась фильтровентиляционная установка, боевой дух покинул подругу. Около часа она еще держала себя в руках, потом в убежище стало холодать, и Кристину охватила паника. Теплой одежды у них со Светланой не было, никто не думал брать такое на летний день рождения, и обеим девушкам пришлось кутаться в спальные одеяла. Ингеборга пыталась поделиться с подругами своей немногочисленной одеждой, но ее тряпки были им малы по размеру и велики по росту, и толком помочь не удалось. Светлана, несмотря на протесты подруг, приняла еще одну дозу транквилизатора, надела на себя все, что имелось, и улеглась в кровать. Ингеборга каждый час заходила в спальню, проверить, все ли с ней в порядке, и каждый раз заставала подругу неспящей. Светлана лежала на спине, безучастно глядя в темноту, и на вопросы отвечала меланхолично и заторможенно. Чтобы хоть как-то отвлечь Кристину от панических мыслей, Ингеборга попросила ее присмотреть за Светланой, но это помогло слабо. Кристина то сидела, то лежала на своей кровати, закутавшись в одеяло, и почти все время молча рыдала. В конце концов, она заявила, что безразличный угасший вид Светланы действует на нее угнетающе, и выволокла свой матрас с постелью в центральную комнату. К тому времени Ингеборга извлекла из отцовского скафандра аккумулятор и соединила его с лампой аварийного освещения. С тех пор это был единственный в бункере источник света, и все обитатели убежища, за исключением безучастной ко всему Светланы, перебрались ближе к нему. Лежанки с постелями разместили вдоль стен, но в тусклом свете максимально приглушенного освещения они тонули в поглотившей бункер тьме, и видно было лишь того, кто сидел в кресле возле радиопередатчика.

Дежурить в эфире выпало Ингеборге, остальные не были знакомы с подобными устройствами связи, и рисковать случайно сбить настройки или сделать не так еще что-нибудь никто не захотел. Вот уже пять часов Ингеборга вслушивалась в эфир, но в наушниках не было ничего, кроме бесконечного треска и шипения помех. Час назад у мужчин истек срок второго цикла антирада, и стало ясно, что в ближайшие двадцать четыре часа помощи ждать неоткуда. Это окончательно подкосило Кристину, и с того момента она тихо рыдала в подушку. Самая взрослая из пациенток безрезультатно пыталась ее успокоить, и все закончилось нервным окриком Дилары. Та заявила Кристине, что прожить сутки в условиях нехватки воздуха можно только в одном случае: если все станут потреблять его как можно меньше.

– Хватить рыдать! – зло прошипела она. – Замолкни и возьми себя в руки! Не можешь перестать дергаться – сядь на транки, как Светлана! Ей помогло и тебе тоже поможет! Если ты хочешь умереть от удушья, то я не хочу! Я хочу выжить и спасти сына! Успокойся и дыши ровно!

За прошедшие дни Давид сильно ослабел и почти все время спал болезненным сном. У него участились приступы тахикардии, спонтанные кровотечения стали длиться дольше, появилась ломота в суставах, повышенную температуру тела надолго сбить не удавалось. Оставшийся без электропитания диагност стал бесполезен, но и так было ясно, что лейкоз прогрессирует. Дилара все время проводила возле постели сына и отходила лишь тогда, когда сон ребенка из болезненного переходил в спокойный. Требовать от нее вежливости в момент Кристининой истерики было глупо, к тому же она была права.

– Ты должна держаться, Кристи, – Ингеборга попыталась встать на сторону Дилары как можно мягче, чтобы не сломать подругу окончательно. – Нам нельзя сдаваться! Мы можем бороться, у нас еще есть шансы! Мы продержались четверо суток, продержимся еще одни! Главное, не паниковать.

Сказать, что это успокоило Кристину, было бы неправдой. Но она перестала захлебываться рыданиями, улеглась неподвижно, и ее дыхание стало более ровным. Ингеборга подумала, что это лучше, чем ничего, потому что помочь подруге чем-то большим она не могла. Ей самой было безумно страшно. Пока время до начала интоксикации у мужчин оставалось, она не сомневалась в том, что они появятся с минуты на минуту. Но потом время истекло, и паника едва не взяла верх над силой воли. Воздуха на сутки не хватит, вскоре придется открывать входной люк, это в считаные минуты приведет к заражению и охлаждению бункера. Какое-то время можно находиться в скафандрах, они с подогревом, но сколько именно? Батареи в скафандрах пациентов разряжены более чем наполовину, на сутки в режиме постоянной работы системы обогрева их не хватит. Скафандр Давида и вовсе собран из обрезков, там шина отопления функционирует только в грудном отделе. В каком состоянии фильтры, непонятно, это старые модели, с которыми Ингеборге сталкиваться не приходилось. Отец для бункера купил самые современные образцы, различия во внутренней начинке существенны. И его скафандр слишком велик всем… Что делать? Идти к «Подземстрою» самой и вымаливать помощь? Бессмысленно, ей не дойти. Попытаться развернуть имеющийся в кладовке ветряк? Она пробовала заняться этим еще в первую неделю после катастрофы, чтобы понимать, что есть в ее распоряжении. Мало того что ветряк тяжелый, так он еще в разобранном состоянии, никто не знает ни как его собирать, ни как устанавливать. Можно попытаться проветривать бункер, потом запираться, чтобы не хватать с поверхности слишком много радиоактивной пыли и холода… Когда воздух вновь начнет заканчиваться, проветривать вновь… Но если батареи скафандров сядут, то придется разводить костер, чтобы не замерзнуть заживо, а это значит, что люк уже не закроешь. Иначе смерть от отравления угарными газами наступит быстрее, чем они успеют выбраться на поверхность. Где их тоже ожидает смерть.

Единственное, что оставалось, это продержаться как можно дольше и надеяться, что помощь все-таки придет. Один раз капитан обещал вернуться и не обманул. И Дилара заявляла, что он их не бросит. Значит, он обязательно вернется, надо только суметь дожить до этого. Липкий противный холодок страха, придавленный сапогом силы воли, мерзко извивался в глубине сознания и нашептывал, что мужчины погибли, ни капитан и никто другой сюда уже не вернутся. Иначе они были бы здесь вовремя. Чтобы не позволить панике вырваться на свободу, Ингеборга закрывала глаза и вспоминала отца, с его любимой присказкой про два выхода, «даже если тебя съели». Нельзя сдаваться, ни в коем случае нельзя, даже если очень страшно. Тем более, если очень страшно! Большой страх имеет большую силу, если позволить ему взять верх, то загнать его обратно вглубь сознания может не получиться. А паника в ситуации, когда жизнь висит на волоске, это неминуемая гибель. И сейчас, успокаивая прижавшуюся к ней Кристину, Ингеборга изо всех сил старалась не растерять собранную в кулак волю. Лучше верить в чудо, чем не верить. Он придет, он обязательно придет, не может быть, чтобы они встретились на оставшемся от мира радиоактивном пепелище просто так, случайно, без всякого смысла. И борьба за выживание тут ни при чем! То есть она еще как при чем, но не только она…

– Ты отдашь мне свой скафандр? – Кристина, вытирая слезы, посмотрела на нее недоверчивым взглядом. – А как же ты?

– Надену отцовский, – Ингеборга помогла подруге надеть наушники. – Ходить в нем не получится, но просто лежать и дышать я вполне смогу.

– Но ты же достала из него батарею… – рука Кристины запуталась в проводе от наушников, и девушка, нервным рывком освобождаясь из случайно затянувшейся петли, едва не затянула провод узлом.

– Вставлю обратно, – Ингеборга ненавязчиво остановила дерганые движения Кристины и принялась распутывать узел. – Не рви, только сильней затянешь. Давай я сама распутаю. Проводные наушники не так удобны, но зато питания меньше расходуется.

Несколько секунд Кристина вслушивалась в эфир, потом с плохо сдерживаемой нервозностью стянула наушники и отдала их Ингеборге:

– Не могу! Так еще хуже! Этот бесконечный треск словно разъедает мне мозг! Там никого нет! Никого… Нас никто не вызывает…

– Может, попробуем выйти в эфир? – на границе светового пятна появилась Дилара. – Попытаемся сами их вызвать? Если они не доехали до нас совсем немного, то должны услышать!

– Потратим зря энергию, – Ингеборга тяжело вздохнула, забирая у подруги наушники. – Прием требует меньше, чем передача. А кроме этой батареи у нас больше ничего нет. Я бы хотела сохранить ее для скафандра. Через несколько часов нам придется открывать входной люк, после этого без скафандров будет нельзя. Если бы мужчины были где-то поблизости, мы бы их услышали. Раз этого не произошло, значит, мы не сможем услышать их ответ, даже если они услышат наш передатчик. Надо подготовить скафандры, пока еще есть время.

– У тебя есть скотч? – Дилара с тоской посмотрела во мрак, туда, откуда слышалось неровное дыхание ребенка. – Без скотча на Давиде скафандр не укрепить. Его собирали из кусков…

– Есть, – Ингеборга отложила наушники и поднялась с кресла. – Я помогу. Буди Давида…

– Там что-то было! – нервно воскликнула Кристина, хватая наушники. – Я что-то слышала!

Она натянула на себя наушники, на мгновение замерла и вдруг истерично закричала:

– Мы здесь! Мы здесь!!! Я вас слышу!!! Олег!!! Сюда!!! У нас заканчивается воздух!!!

– Кристи, не кричи! – Ингеборга сорвала с подруги наушники. – Они тебя не слышат! Передатчик работает только на прием!

Пока Ингеборга торопливо манипулировала сенсорами, выставляя необходимые параметры, вокруг нее собрались все обитатели бункера, включая болезненно кривящегося Давида. Чуть позади него Ингеборга заметила Светлану, кутающуюся в одеяло с нервным блеском в глазах. Но хотя бы не в истерике, это уже хорошо. Ингеборга вышла в эфир и выпалила:

– Олег! Это Ингеборга! Слышу тебя хорошо! Вы где?

– Где-то рядом, – грубое рычание капитана отчетливо звучало на фоне сильных помех. – Что у вас? Энергия закончилась?

– Пять часов назад, – подтвердила девушка. – У нас заканчивается воздух! Почему вы не вышли на связь раньше?

– Потому что раньше мы досюда не доехали. Надевай скафандр и открывай люк!

– Как не доехали… – Ингеборга опешила, понимая, в чем дело. – Вы что, на передозировке?!

– Иначе было никак. Шевелись давай! Времени в обрез! Всем надеть скафандры и принять антирад! Выезжаем, как только вы погрузитесь!

– Разве вы не будете… – Ингеборга хотела уточнить, но рычание Порфирьева стало злобным:

– Побежала к люку, я сказал! Овечкин! Объяснишь им, что к чему, я в бункер! Лейтенант, подай скафандр для третьей бабы! Он где-то в твоем углу…

Дальнейших переговоров Ингеборга не слышала. Она передала наушники подбежавшей Диларе и устремилась к шкафу со скафандрами. Пока Дилара торопливо сообщала мужу о состоянии сына и повторяла окружающим его слова, объясняющие суть происходящего, она надела скафандр и выскочила в тамбур. Торопливо задраив внутренний люк шлюза, девушка поспешила к лестнице и принялась за средний. Здоровенный расплывчатый силуэт капитана вновь оказался сразу за ним, но на этот раз его было видно лучше из-за стандартной упаковки со скафандром в руках.

– Мы думали, что вы не успели добраться до нас, и теперь появитесь только через сутки! – выдохнула она, невольно ощущая жуткую радость при виде злобной капитанской физиономии.

– У нас слишком тяжелый груз, – хмуро прорычал в ответ здоровяк. – Двигаться пришлось медленнее, чем планировалось. Мы не успели сюда вовремя, и на отдых между циклами антирада энергии тоже не хватит. Либо мы доедем до «Подземстроя» на передозировке, либо переждем сутки и встанем с пустыми батареями километрах в пятидесяти. Выбора особо не было.

– Шесть с половиной часов до интоксикации, – быстро подсчитала Ингеборга. – В «Подземстрое» три биорегенератора и квалифицированные врачи, чем скорее доберемся до них, тем больше шансов свести последствия интоксикации к минимуму! Это для Кристины? – Она подхватила упаковку со скафандром и развернулась, торопясь вернуться в бункер. – Мы быстро! Хватит десяти минут!

– Стой, – Порфирьев поймал ее за локоть и развернул к себе. Он коротким движением выключил ей рацию и шагнул навстречу. Их лицевые щитки соприкоснулись, и капитан негромко произнес: – Подарок с собой?

– Да, я сделала все, как вы сказали, – подтвердила Ингеборга. – К счастью, мне не пришлось им воспользоваться. А что случилось?

– Пока ничего. Но скоро может. – Порфирьев сделал небольшую паузу: – В «Подземстрое» сильное перенаселение. Нам заявили, что там пять тысяч ртов с лишним, это больше чем вдвое превышает их расчетную вместимость. Семьдесят процентов этого количества – женщины. Так что дрожать от восторга при вашем появлении они не планируют. Судя по нашим наблюдениям, у них там какие-то проблемы с водоснабжением. И я думаю, что с продовольствием тоже. А если даже и нет, то скоро возникнут, учитывая перенаселение. И самое главное: их хозяин заявил, что из медиков у них лишь одна медсестра. Он даже хотел пустить нас в бункер без ретранслятора при условии, что вы действительно окажетесь квалифицированными медиками. Для этого он планировал провести вам тестирование в эфире. Их опытная медсестра должна была задавать вопросы, вы – отвечать. В случае вашего провала все мы остаемся на улице навсегда. Либо так, либо за ретранслятором и водной скважиной, за полтысячи километров. Мы не стали рисковать и выбрали второй вариант. Но имей в виду, если вы и дальше будете объявлять себя медиками, на вас будут возлагать надежды. И разочарование может привести к разным последствиям, которые я предсказывать не берусь. Пока будете собираться, подумайте, что будете рассказывать о себе. Все, иди! Надо поторапливаться, потому что оставшиеся восемьдесят километров еще предстоит пройти. А мы сейчас возьмем на борт еще полтонны перегруза.

– Всего одна медсестра?.. – Ингеборга никак не ожидала услышать такого. – Там же серьезный медицинский отсек… Его рекламировали даже, когда продавали жилплощадь… Я даже видела этот ролик, три биорегенератора последней модели… Несколько врачей, один даже кандидат наук!

– Как только попадешь туда, задашь им разоблачающие вопросы! – Капитан бесцеремонно развернул ее к люку и подтолкнул к ступенькам: – Ускоряйся! Я буду встречать людей здесь и провожать к машине, наверху ночь, ветер и сильный снегопад. Ты будешь выходить крайней. Люки задраивай тщательно, это место лучше оставить незараженным.

– Зачем? – удивилась девушка. – Тут энергии нет вообще! Разве сюда кто-то будет возвращаться?

– Всякое бывает, – прорычал капитан и включил рацию: – Овечкин! Места подготовили?

– Да! – последовал возбужденный ответ. – Но сидеть придется друг на друге! Ты можешь взять Давида в кабину? К себе на колени?

– В случае чего мне выскакивать придется, – с сомнением ответил капитан. – И пули в лобовое полетят в первую очередь, если что-то не так. Лучше взять кого-нибудь другого. Только чтобы места много не занимал, там всего одно пассажирское сиденье. Посмотрим, кто из женщин покомпактнее.

Уточнение про пули в лобовое стекло привело всех в замешательство, и оказаться в кабине никто не захотел. Пока все помогали друг другу надеть скафандры, Ингеборга с Диларой снарядили Давида, и мать с ребенком покинула бункер первой. Остальные пациентки изложили свое общее мнение, что молодые девушки стройнее всех и меньше весят, поэтому в кабине должна ехать какая-то из них. При этом все смотрели на Кристину со Светланой, так как они были заметно ниже Ингеборги. У Светланы едва не началась истерика, когда Кристина заявила, что полнее ее в бедрах и потому весит больше, а значит, в кабину ей нельзя. Взвинченная психика Светланы мгновенно нарисовала ей картину жуткой смерти, и Ингеборге пришлось вмешаться.

– Я поеду в кабине! – Она подхватила Светлану за плечи и встряхнула, останавливая поток причитаний. – Я пятьдесят семь килограмм вешу, это меньше всех! Надеюсь, что никому колени не отдавлю! Пора выходить, у нас мало времени!

Услышав это, Светлана сумела взять себя в руки, и Ингеборга передала ее Кристине. Все вышли в тамбур, Ингеборга задраила бункер, потом открыла шлюз, и пятеро женщин едва уместились за его внешним люком. По ведущей к среднему люку лестнице можно было подняться только по одному, и несколько минут Ингеборга ждала, пока все доберутся до выхода. Последняя из женщин скрылась за дверью среднего люка, и девушка взялась за кремальеру нижнего, убеждаясь, что бункер надежно заперт. Как все странно случилось в ее жизни… Пока она была ребенком, то никогда не думала, что у других детей нет собственного бункера, в котором можно так увлекательно играть с мамой и папой. Когда она была подростком, никогда не думала, что этот бункер может стать для нее больше, чем игрушкой. Когда бункер спас ее от смерти, она не думала, что будет покидать его вот так, при свете нашлемного фонаря, прорезающего кромешную тьму, торопливо и испуганно, оставляя все в беспорядке и надеясь на что-то лучшее, но непонятно, какое именно…

– Ты чего зависла? – быстрый шорох спускающихся по лестнице ног не был слышен через гермошлем скафандра, и Ингеборга запоздало развернулась, услышав знакомый рычащий голос.

– Извините… – она грустно вздохнула. – Никогда не думала, что буду уходить отсюда вот так…

– Потом настрадаешься, – перебил ее капитан, и девушка поняла, что он вновь разговаривает с ней напрямую, без радиоэфира. Она торопливо отключила микрофон и спросила:

– Что случилось?

– Ничего, – ответил тот. – Я не видел ни у кого из вас вещей. Вряд ли в «Подземстрое» нас ждет сладкая жизнь, так что если можешь собрать что-то за пять минут, то действуй. Больше времени нет.

– Спасибо! – воскликнула Ингеборга, торопливо хватаясь за только что затянутую кремальеру. – Я быстро! Только самое необходимое! Я успею!

Она распахнула люк, вбежала в тамбур и принялась открывать дверь в бункер. Пока девушка возилась с дверью, капитан зашел следом, закрыл за собой люк в шлюз и задраил кремальеру.

– Выноси вещи сюда, – велел он оглянувшейся Ингеборге. – Я дальше не пойду, чтобы радиоактивную грязь внутрь не тащить.

Луч его фонаря посветил вокруг, нащупал контейнер с приспособлениями для ручной дегазации и дезактивации скафандров, и капитан уселся на него, словно на стул. Ингеборга справилась с дверью и бросилась собирать вещи. Бегать в потемках с фонариком по знакомому с детства бункеру было не привыкать, в те годы они с отцом часто играли здесь в прятки, и она невольно вспомнила старые игры. Отец обычно прятался от нее в кладовке, там, где сейчас лежат чемоданы подруг и ее сумки. На мгновение ей очень захотелось вновь найти его там, но до такой степени чудес уже не бывает… Ингеборга подхватила чемоданы, добежала до спальни и побросала в них вещи Светланы и Кристины, собрав все, что удалось найти в свете фонаря. Вроде бы все собрала, потом сами разберутся, где чье. Она потащила чемоданы в тамбур, и тамбурная дверь отворилась перед ее лицом. Стоящий за порогом капитан осветил чемоданы в ее руках:

– Все?

– Это девчонок, – торопливо заговорила Ингеборга. – Можно мне еще две минуты? Свои вещи я соберу быстрее, честно!

– Время еще есть, – неожиданно согласился тот. – Собирай. – Он забрал у нее чемоданы. – И перископ опусти. Верхний люк попытаемся закрыть поплотнее.

Девушка побежала обратно, и несколько минут собирала дорожную сумку. Вообще вещей у нее было на две, отец учил всегда иметь под рукой все необходимое, заранее уложенное и приготовленное к спуску в бункер. Это должно храниться в отдельной сумке, чтобы в случае чего можно было сразу взять ее и сбросить вниз. Вторая сумка предназначалась для вещей, которые ты тоже хочешь взять с собой в убежище, но их предстоит собрать непосредственно перед спуском. Собственно, так она и поступила в тот день. Но сейчас тащить обе сумки Ингеборга не решилась. Времени в обрез, люди под передозировкой, вездеход перегружен, ребенку нужно как можно скорее в биорегенератор… в такую минуту нельзя думать только о себе. Была бы возможность, она б полбункера с собой увезла, а так… Ингеборга затолкала в дорожную сумку самое необходимое и устремилась в тамбур. Дверь в него оказалась закрыта, но капитан снова распахнул ее при ее приближении. Наверное, слышал шаги.

– Давай! – он подхватил сумку и неожиданно протянул ей какой-то брезентовый сверток. – Спрячь за фильтровентиляционной установкой. С другой стороны от фильтра, чтобы нельзя было наткнуться на него случайно. Поняла где?

– Да, – Ингеборга взяла сверток. Он оказался увесистым, словно в него поместили что-то металлическое. – Это зачем?

– Пусть будет, – туманно изрек капитан. – Чтобы не везти с собой лишний груз.

Она побежала в технический отсек и торопливо спрятала сверток, куда было сказано. На ощупь он был очень похож на то, как ощущался ее пистолет, спрятанный под медицинским корсетом, только размерами больше. Не может быть, чтобы в «Подземстрое» все было настолько плохо, что капитан не исключает вероятности вернуться сюда, в лишенный энергии бункер. Наверное, он поступает так просто на всякий случай. Какая-нибудь спецназовская привычка быть готовым ко всему, даже к тому, чего не произойдет. Отец ведь тоже построил этот бункер, готовясь к тому, что никогда не произойдет… Ингеборга бросилась к выходу, ожидая, что опять закрытая дверь в тамбур снова распахнется при ее приближении, но дверь оказалась заперта. От неожиданности девушка опешила, но в следующую секунду замок открылся, и дверь распахнулась.

– Это была очень страшная шутка! – Ингеборга перевела дух. – Я чуть не поверила!

– Я машинально замок закрыл, – извиняющимся тоном ответил капитан. – Сам не заметил. Запирай все тщательно, я перенесу вещи.

Он потянулся за чем-то в темноту, и Ингеборга увидела объемистый армейский рюкзак. Порфирьев забросил его за спину, подхватил ее сумку и принялся забираться вверх по лестнице так, будто двигался налегке, а не с одной свободной рукой и кучей багажа. В темноте она не заметила, что он был с рюкзаком, когда встретил ее там, за средним люком шлюза. Неудивительно, рюкзак был меньше, чем мощный силуэт капитана, но раз он дал ей сверток, значит, был и рюкзак, в руках-то у него в тот момент ничего не имелось. Не проще было принести только сверток, а не тащить ради него на себе целый рюкзак? Или это было сделано для конспирации… Тревожное ощущение… Такое чувство, будто термоядерные взрывы закончились, но война продолжается. Ей всегда казалось, что выживание должно сплотить людей, а выходит как-то по-разному…

Пока Ингеборга один за другим задраивала люки, капитан вернулся уже без рюкзака за спиной и вытащил наверх чемоданы. Оказавшись на поверхности, она увидела свет прожекторов, пробивающийся через забитый пылью и грязным снегопадом ночной мрак едва на пару десятков метров. Завывающий винтами вездеход на воздушной подушке стоял шагах в пятнадцати от бункера, и от входа к его борту вела пробитая в черном снегу борозда глубиной в метр. Большего в пыльном мраке разглядеть не удавалось, и девушка оглянулась, ища лучом нашлемного фонаря силуэт капитана, неразличимый в ночной тьме.

– Я должна ехать с вами в кабине… – неуверенно произнесла она. – Мне идти туда?

– Угу, – расплывчатое пятно появилось в свете фонаря, вручную запирая входной люк крышкой. – Рядом с водителем только одно кресло, так что садись туда. Возьмешь меня к себе на колени.

– Вас?! – сделавшая шаг к вездеходу Ингеборга запнулась от неожиданности. – Я вас не удержу…

– Тогда тебе придется подождать, чтобы я уселся первый, – философски заявил Порфирьев, и его нечеткий силуэт, выпрямившись, снова исчез из вида. – Иди к машине, я за тобой! Под ноги смотри!

Девушка заспешила к вездеходу, стараясь не споткнуться на засыпанных черным снегом обугленных древесных обломках. Добравшись до борта машины, она услышала приказ Порфирьева ждать на месте и остановилась. Капитан с чемоданами в руках сошел с тропы и растворился в темноте. Ингеборга посветила в его сторону и увидела прицеп, стоящий позади вездехода. Похоже, его сварили наскоро, собрав из подручных средств, толстые сварочные швы и мятые борта совсем не походили на заводскую продукцию. В луче фонаря мелькнуло расплывчатое пятно, и чемоданы один за другим полетели куда-то внутрь прицепа. Через несколько секунд Порфирьев оказался рядом и довел ее до двери в кабину. Капитан взобрался внутрь, втиснулся в кресло, едва вместившее облаченную в боевое снаряжение мощную фигуру, и затянул за собой Ингеборгу. Он усадил девушку к себе на колени, захлопнул дверь и коротко кивнул водителю:

– Поехали! – После чего посмотрел на нее и насупился: – Ты соврала подругам насчет пятидесяти семи килограмм. Тут под семьдесят!

– Я же в скафандре… – невольно ужаснулась Ингеборга. – Он десять килограмм весит!

– Ну-ну, – без тени доверия ответил Порфирьев. – Учти, если отсидишь мне ноги, будем меняться.

– Я… – Ингеборга с неподдельным страхом представила, что будет, если ей на колени усядется здоровенный мужичина в снаряжении, общим весом килограмм за сто двадцать. – Я на подлокотник пересяду… я помещусь, если пригнуться…

– Сиди уже, – капитан издал тихий рык, видимо, являющийся негромким смехом. – Володя, тут левее на два градуса! Сейчас будет большой валун, в прошлый раз мы его справа объезжали.

Вездеход натужно взвыл и пополз сквозь непроглядный мрак, забитый пылью и сыплющимся с небес бесконечным потоком черного снега. Вскоре налетел буран, видимость упала метров до пяти, и скорость снизилась. Ингеборга посмотрела на хронометр скафандра. Два тридцать ночи. До интоксикации мужчинам остается шесть часов. Полноценная процедура купирования последствий передозировки – это час биорегенерации. В «Подземстрое» три биорегенератора, значит, в идеале требуется пять часов. Вряд ли они успеют добраться до убежища за час. Но можно применить ускоренную процедуру, она вдвое короче. Это позволит ликвидировать наиболее угрожающие факторы интоксикации и избежать необратимых последствий. А после провести пациентам полноценный курс лечения. То есть на первое время требуется тринадцать получасовых биорегенераций, при наличии трех устройств это два с половиной часа. Если они смогут доехать до «Подземстроя» за три часа, то в запасе будет еще тридцать минут. В общем, времени хватает.

Но все оказалось совсем иначе. Донельзя перегруженный вездеход еле полз через непрекращающийся буран, надрывая двигатель, и водитель все чаще кивал Порфирьеву на индикаторную панель приборного интерфейса. Ингеборга пыталась проследить его взгляд, но понять, какой именно из множества пестрящих красными значениями индикаторов он имеет в виду, не могла. Все данные били тревогу, свидетельствуя об опасной перегрузке, и скорость, едва превышающая отметку в двадцать километров в час, говорила сама за себя. За два часа удалось пройти чуть более половины пути, и кто-то в ближнем эфире спросил, можно ли ехать быстрее.

– Если прибавим скорость – сожжем движку, – ответил водитель. Он напряженно всматривался в лобовое стекло, то и дело переводя взгляд на приборы.

Все понимали, что чем меньше скорость, тем меньше времени остается до интоксикации, причем не только мужчинам, но и всем остальным. Давиду вновь стало плохо, и Дилара занервничала, пытаясь скрыть беспомощность за тщетной возней с ребенком. Помочь затянутому в обрезки скафандра сыну она не могла ничем, и лишними движениями только усиливала ужасную тесноту в пассажирском отсеке, до отказа набитом сидящими друг на друге людьми. Вскоре стало плохо человеку, которого мужчины обнаружили на складах Росрезерва. Он жаловался на пугающе сильную тахикардию, потом ему свело судорогой голень, и он мучительно взвыл, не имея возможности распрямить ногу в жуткой тесноте. Кто-то выключил ему микрофон, но через окошко кабинной перегородки было видно, как несчастный трясется всем телом. Через какое-то время он потерял самообладание от боли и начал рваться прочь из машины, его сдавили отовсюду, лишая возможности дергаться, и человек потерял сознание. Кто-то, сидящий то ли рядом с ним, то ли прямо на нем, проверил датчик биомониторинга и сказал, что несчастный еще жив. Это немного разрядило обстановку, и жалующийся на тяжесть в груди Давид забылся тяжелым сном. Следом уснул муж Дилары, его постоянный сухой кашель-кряхтенье прекратился, и в ближнем эфире остался лишь густой треск помех. Ингеборга убрала громкость до минимума, треск превратился в убаюкивающее шипение, и она в очередной раз постаралась сменить позу.

– Что на этот раз? – недовольно прорычал Порфирьев напрямую, вне ближнего эфира.

– Я подвинуться хотела, – обиженно ответила девушка. – Чтобы вам ноги не отсидеть.

Вместо ответа капитан сгреб ее в охапку, устроил на себе по одному ему понятному принципу и велел сидеть так. «Так» оказалось полулежа на его груди, окно в кабинной перегородке из этого положения было уже не увидеть, взгляд упирался в плечо водителя, и Ингеборга закрыла глаза.

– Может, срежем? – тревожные интонации в голосе водителя заставили ее проснуться.

– Мы там не ездили, – с сомнением ответил Порфирьев. – Хрен его знает, что там! Если завязнем, то энергии уже ни на что не хватит!

– Аккумулятор опустеет через километр! – возразил водитель. – А осталось еще два! Пешком придется идти! Этот мудак из РВСН не поверит, что мы привезли ему всю эту хрень!

– Срезай, – хмуро согласился капитан. – Только быстро, тут фон высокий. Смотри в оба! Склоны усыпаны валунами, эпицентр где-то недалеко, когда гору раздавило, она в эту сторону расползлась.

Индикатор дозиметра показывал две с половиной тысячи рентген в час, и сон как ветром сдуло. Это здесь, внутри кабины?! Сколько же тогда за бортом!

– Где мы? – тихо прошептала Ингеборга, вглядываясь в дрожащий свет ходовых прожекторов, неровно ползущий по утопающей в пыльном мраке черной снежной поверхности. Похоже, вездеход шел под наклоном, по какому-то склону, перпендикулярно линии понижения, словно собирался срезать объезд напрямик.

– Черт! Прицеп сползает вниз! – Водитель судорожно орудовал элементами управления. – Какого хрена?! Наклон же не сильно крутой!

– Груз слишком тяжелый! – Порфирьев резко обернулся к боковому иллюминатору, пытаясь разглядеть что-то снаружи. – Съезжай вниз! Быстрее, пока волокушу не перевернуло! Скорости! Скорости!

Вездеход взвыл и ринулся куда-то вбок и вниз. Внезапно машина сотряслась, подпрыгивая, и резко замедлилась, будто кто-то посадил ее на поводок и мешает мчаться вперед.

– Еще быстрее! – рявкнул капитан. – Разгоняй ее и снимай нагрузку с двигателей! Дойдем вниз по инерции! Только бы она не врезалась во что-нибудь!

– Там камень! – испуганно выкрикнул водитель. – Впереди!

– Правее! Правее, блин! – рычал Порфирьев. – Полный ход!!!

– Держитесь! – выкрикнул водитель, закладывая вираж. – Сейчас перевернемся!!!

Вездеход рванулся куда-то в сторону, словно срываясь с поводка, инерция вдавила Ингеборгу в капитана, но в следующую секунду машину вновь рвануло с ужасной силой и закрутило вокруг оси. Перегрузка швырнула сидящих в пассажирском отсеке людей друг на друга, в ближнем эфире раздались крики боли и хрипение сдавленного толпой человека, не имеющего возможности сделать вдох. От страха Ингеборга вжалась в Порфирьева, словно в спасительный амортизатор и съежилась в комок. Беспорядочно вертящийся вездеход стащило с уклона и ударило обо что-то металлическое. Раздался скрежет, и вращение прекратилось.

– П… – водитель нервно подавился словами, – пронесло! Нас не разбило волокушей?

– Вроде нет, – хрипло ответили ему из пассажирского отсека. – Она об нас остановилась!

– Вылезай! – Порфирьев оторвал от себя Ингеборгу. – Мне надо наружу, трос распутывать!

Капитан распахнул деверь и вытолкнул ее из кабины. Не удержавшись на ногах, девушка упала в черный снег, но выпрыгнувший следом Порфирьев поставил ее на ноги и затолкал обратно.

– Садись и жди команды! – произнес он, захлопывая дверь в кабину. – Выпрыгнешь, когда скажу! Володя, давай вперед метров на пять! Самый малый ход!

Вездеход медленно прополз на десяток шагов и остановился. Ингеборга приникла к боковому окну, пытаясь разглядеть, что происходит снаружи. Пока оставшееся от Порфирьева пятно фонаря что-то делало в пыльном мраке, грязный снегопад прекратился, наступил штиль, и видимость немного улучшилась. Капитан, точнее, свет его фонаря, обнаружился где-то на грани видимости, и Ингеборга разглядела волокушу, развернутую поперек движения вездехода. Похоже, они находятся у подножия какого-то пологого склона. Кроваво-красные цифры дозиметра показывали фон почти в две тысячи рентген в час, и девушка непроизвольно вытянула шею, стремясь разглядеть, двигается ли капитанский фонарь.

– Где мы? – она повторила вопрос, оглядываясь на водителя.

– Возле «Подземстроя», – ответил тот. – Метров пятьсот осталось, если напрямик.

– Почему здесь такая высокая радиация? – Ингеборга невольно сравнивала суммарный уровень защиты антирада и скафандра. Выходило, что капитан предельно рискует, особенно учитывая повреждения, неизбежные при передозировке. – Тут был ядерный взрыв? «Подземстрой» повредило?

– Уцелел вроде, – водитель, повинуясь приказу Порфирьева, протянул вперед еще метра на три. – Гору, которая была над ним, раздавило, словно сапогом! Мы слишком близко подошли к эпицентру, зато должны успеть дойти до входа, пока двигатель еще работает!

За окном, в пыльном мраке, пятно света, означавшее Порфирьева, двинулось к машине, и Ингеборга открыла дверь. Она выпрыгнула из кабины, стремясь выиграть для капитана несколько секунд, и по бедра увязла в черном снегу. Расплывчатый силуэт спецназовца проскользнул мимо, Порфирьев забрался в кабину и рывком втащил ее следом за собой.

– Сколько осталось энергии? – Он втиснулся в кресло, бросая взгляд на индикаторы. – Одна сотая процента?! Это на сколько?

– Не знаю! – ответил водитель. – Вообще на километр, но кто поймет, сколько там на самом деле осталось! Тут после запятой только два знака, а эта единица вторую минуту горит!

Капитан обернулся к ней, собираясь что-то сказать, но Ингеборга проворно влезла ему на колени, захлопнула дверь в кабину и прижалась к его груди, чтобы не мешать головой обзору.

– Можно ехать! – произнесла она.

– Освоилась! – констатировал водитель.

– Угу, – подтвердил капитан. – И четырех часов не прошло. Вперед, средний ход! Может, дотянем.

Минуты две машина ползла сквозь пыльную ночь, потом в свете ходовых прожекторов показались какие-то неясные силуэты, и Ингеборга настороженно вгляделась в темноту.

– Там что-то есть! – она указала на проплывающий мимо трактор, на треть занесенный смесью обожженного грунта и грязного снега. – Экскаватор какой-то!

– Это техника нашего неизвестного доброжелателя, – угрюмо объяснил Порфирьев. – Которой он откопал «Подземстрой». Володя, давай в каньон, пройдем столько, сколько сможем.

– Откопал?! – нервно переспросила Дилара. – «Подземстрой» был засыпан?

– По горе нанесли ядерный удар, – закряхтел в ответ ее муж. – Ее раздавило, и вход оказался погребен под пятиметровым слоем грунта. Этот человек со своими людьми взял на складах Росрезерва спасательную технику, добрался сюда и откопал вход. После чего возглавил «Подземстрой»… – Овечкин явно хотел сказать что-то еще, но передумал и сменил тему: – Олег! Нужно вызвать его на связь! Я должен понимать, где разворачивать ретранслятор. Если поставить его на открытом месте, то ураганы быстро приведут его в негодность. Его разобьет камнями! Пусть скажет, что он хочет! И мне требуется энергия! Чем запитать ретранслятор? Нужен доступ в беспроводную сеть «Подземстроя», чтобы обеспечить соединение!

Он вновь подавился сухим кашлем, и Ингеборга печально вздохнула. У него повреждены легкие. Наверняка у остальных тоже имеются повреждения, и наверняка серьезные. После того что они перенесли, иначе быть не может. А в «Подземстрое» не оказалось врачей! Ей бы получить возможность воспользоваться биорегенераторами… Всего на свете она не умеет, но многим из них помочь сможет…

– Проезд слишком узкий, – водитель обернулся к Порфирьеву. – Я не уверен, что втащу сюда прицеп! Олег, может, ты поведешь?

– Я с прицепами работал не больше твоего, – прорычал капитан. – Давай попытаюсь, выбора все равно нет. Овечкин! Вызывай этого хорошего человека сам! Я – за руль!

Ингеборга не стала дожидаться особого приглашения, открыла дверь и выпрыгнула из кабины. Индикатор дозиметра вновь взлетел к отметке в две тысячи рентген в час, и девушка инстинктивно шагнула ближе к машине. У нее очень хороший скафандр плюс антирад, успокоила она сама себя. Если не задерживаться здесь, то ущерб здоровью не будет значительным, последствия можно купировать специализированной терапией, это ей по силам.

– «Подземстрой»! «Подземстрой!» – в эфире раздался голос мужа Дилары. – Я инженер Овечкин! Мы привезли ретранслятор и водную скважину! Как слышите нас! Прием!

Рядом с Ингеборгой в черный снег спрыгнул Порфирьев, и она вдохнула, собираясь спросить, где в этом пыльном мраке находится вход в убежище. В эту секунду завывание вездехода резко прекратилось, свет ходовых прожекторов погас, и машина утонула в ночном мраке. В наступившей тишине несколько мгновений тлели габаритные огни, потом погасли и они.

– Что случилось?! – испуганно воскликнула Дилара, и в темноте пассажирского отсека один за другим начали вспыхивать нашлемные фонари, коротко озаряющие ночную темноту в момент касания иллюминаторов.

– Все, – угрюмо ответил Порфирьев. – Аккумулятор сдох. Больше энергии нет. Дальше пешком.

– «Подземстрой»! – взвился Овечкин. – Ответьте! У нас катастрофическая ситуация! Закончилась энергия! До интоксикации осталось два часа! Мы добирались до вас на передозировке! Нам срочно требуется помощь! «Подземстрой»! Ответьте! Мы привезли ретранслятор и водную скважину! Мы выполнили ваши условия!

– Еще нет, – властно зашипел в эфире незнакомый голос. – Ретранслятор должен быть запущен и подключен.

– Для этого требуется питание и доступ в сеть «Подземстроя»! – нервно воскликнул Овечкин. – У меня этого нет! Дайте мне это, и я подключу ретранслятор! Это моя специальность!

– Согласно докладу моих инженеров, и то, и другое ты можешь получить, если запустишь ретранслятор прямо у входных ворот, – насмешливо ответил незнакомец. – Точки беспроводного доступа к электропитанию и сети бункера установлены прямо за ними, их мощности вполне хватит, чтобы зацепить ретранслятор через ворота и противовзрывную плиту.

– Но мы не сможем дотащить туда ретранслятор! – в голосе Овечкина звенели панические нотки. – У нас полностью закончилась энергия! Вездеход заглох возле стоянки вашей техники!

– Ты же разговариваешь со мной в эфире, – безразлично возразил собеседник. – Значит, в скафандрах у вас энергия еще есть. Вас двадцать человек, вы легко сможете донести его на руках.

– Запустите хотя бы женщин и ребенка! – Овечкин едва не захлебнулся словами. – Он тяжело болен, ему срочно нужна помощь!

– У меня тут пять тысяч сто семь человек, – в голосе незнакомца зазвенел металл. – Из них семьдесят процентов – женщины. Из которых половина – репродуктивного возраста. Здоровые, не облученные и не отравленные. Мы не испытываем недостатка в женщинах, Овечкин. Их девать некуда. Я содрогаюсь от ужаса, как только представлю, сколько детей они нарожают, если не держать ситуацию под контролем. И заметь – эти дети не будут тяжело больны. Ты все понял?

– Не спорь с ним, – устало прорычал Порфирьев. – Сделаем, как он хочет. Все, кроме женщин, к машине! Попробуем дотащить ретранслятор на руках. Может, успеем.

– Капитан! – насмешка в голосе незнакомца стала явной. – Ты мог бы сэкономить время, если б сделал это сразу. Ты доверил эфир не тому человеку.

– Дай мне поговорить с полковником, – рычание Порфирьева не выражало ничего, кроме рычания.

– Запустите ретранслятор – поговоришь.

– Полковник не дожил до нашего возвращения? – равнодушно изрек капитан. – Понимаю. Он был совсем плох. Я вызову тебя, как только мы будем готовы. Конец связи!

В эфире раздалась какая-то возня, и Ингеборга напрягла слух. Ей показалось или кто-то еще находился рядом с безжалостным хозяином «Подземстроя»? Как будто этот кто-то был достаточно далеко от микрофона, но что-то сказал этому человеку, и тот быстро прервал связь… В детстве, когда отец учил ее ориентированию в лесу, он контролировал ее действия по рации, и, если мама находилась неподалеку и что-то говорила ему в этот момент, в наушниках Ингеборги слышалось нечто похожее. Только сейчас эфир наводнен помехами, и разобрать слова постороннего не вышло.

– Залезай в кабину, – хмуро прозвучал над головой голос Порфирьева, и расплывающийся в ночи могучий силуэт помог ей взобраться на осевший борт лишившегося воздушной подушки вездехода. – Там предусмотрена защита от радиации. Немного, но лучше, чем ничего.

Он захлопнул за ней дверь, и Ингеборга осталась одна. Вокруг было абсолютно темно, она включила нашлемный фонарь, но не увидела ничего, кроме мертвой приборной панели и сплошной стены пыли за лобовым стеклом. В эфире раздался негромкий плач, характерный для тихой истерики, и девушка обернулась к окошку в кабинной перегородке.

– Пустите меня внутрь… – полубезумным шепотом умоляла Светлана, сглатывая слезы. – Я больше не могу… Пустите меня… – она внезапно сорвалась на крик: – Пустите!!! Я больше…

Кто-то, судя по массивному силуэту, Дилара, вцепился в Светлану, нащупал панель управления скафандром и отключил ей рацию. Характерный щелчок оборвал вопль на полуслове, и в эфире вновь воцарилось шипение помех. Потом зазвучали мужские голоса, и Ингеборга молча слушала, как мужчины пытаются извлечь из волокуш тяжелый ретранслятор. Судя по радиопереговорам, устройство весило триста килограмм, чтобы вытащить его, пришлось выломать борт. Энергии для резаков не было, поэтому солдаты стреляли в жестяную поверхность из автоматов, потом выдирали из нее кусок при помощи усилителей конечностей. Этот же кусок постелили на снег, сверху уложили ретранслятор и привязали к тросу. Солдаты в экзокорсетах впряглись в трос и тащили устройство ко входу в «Подземстрой», несколько человек толкали контейнер сзади, остальные шли впереди, пробивая колею в глубоком снегу. Вскоре мужчины исчезли из вида, но их переговоры продолжились. Потом мимо вездехода прошли несколько фигур в военном снаряжении, и Ингеборга по голосам в эфире поняла, что капитан повел лейтенанта и еще кого-то к контейнеру с водной скважиной. Долгое время обе мужские группы что-то делали отдельно друг от друга, потом Порфирьев куда-то исчез, затем вновь появился. Когда до интоксикации остался час, все собрались возле вездехода, и капитан вызвал «Подземстрой».

– Ракетчик! – рык Порфирьева звучал устало и глухо. – Мы развернули ретранслятор.

Несколько минут в эфире стоял лишь треск помех, но ни капитан, ни остальные не проронили больше ни звука.

– Мои инженеры видят его в сети, – наконец ответил незнакомец. – Но система запрашивает биометрический пароль. Где он?

– У Овечкина, – равнодушно прорычал Порфирьев. – Это его биометрия.

Секунд двадцать незнакомец не отвечал, видимо, советовался со своими инженерами, потом заговорил вновь:

– И ввести его можно только с нашей стороны, – он усмехнулся. – Капитан, откуда такое недоверие за час до интоксикации с передозировкой?

– Возникло за час до интоксикации с передозировкой, – голос капитана звучал пугающе безразлично.

– Я всего лишь требую честного соблюдения нашего уговора, – тон хозяина «Подземстроя» стал враждебным. – Ни больше, ни меньше. Но если вы больше в нем не заинтересованы – дело ваше.

– До интоксикации остался час, – все так же безразлично ответил Порфирьев. – Мы развернем базу, но энергии у нас нет, фильтровентиляционную установку не запустить, отопление тоже. Долго мы не проживем. Учитывая, что у тебя нет врачей, даже если ты запустишь нас внутрь, скорее всего, кто-нибудь все равно умрет. Поэтому – да, ракетчик, мы больше не заинтересованы в договоре. Поэтому я даю тебе пять минут на размышление.

– Да ну? – голос хозяина повеселел. – И что потом?

– Потом ты останешься без скважины, – по-прежнему равнодушно прорычал капитан.

– Ты ее спрячешь? – хозяин не скрывал насмешки. – Надежно?

– Я ее взорву, – коротко объяснил спецназовец. – Надежно.

В эфире вновь возник едва слышный шум, и на связь вышел другой голос.

– «Варяг», это ты? – угрюмо уточнил он.

– Я, – невозмутимо ответил Порфирьев. – Кто ты – мне наплевать.

– Я «Абрек», – новый голос зазвучал еще угрюмее. – Спецназ РВСН. Я стрелял с тобой в финале на соревнованиях среди спецподразделений в восьмом году. Тебе привет от «Мангуста».

– Я рад, что вы оба выжили, Андрей Исмаилович. – Интонации Порфирьева не изменились.

– Не лезь в бутылку, Варяг, – тон собеседника стал мягче. – Давай договоримся!

– Давай, – безразлично согласился капитан. – Вы забираете всех наших и ретранслятор в придачу. Может, кто-нибудь из них еще выживет. У нас тут три студентки меда, две бестолковые, но одна вроде соображает, даже что-то там окончила экстерном по биорегенераторам. Так что я напоследок рекомендую их все-таки взять. Лучше, чем ничего. Потому что скважину твой хозяин не получит.

– Не дури, Варяг, у вас же договор…

– А я передумал, – перебил его Порфирьев. – Я больше не хочу в «Подземстрой». Я устал от таких тварей, как он. Слишком много их было в моей жизни. Все, он наказан. Я остаюсь здесь. И скважину я взорву. Но ты можешь попытаться отбить ее у меня. Отыграешься за проигрыш в финале.

В эфире мгновенно зазвучал голос хозяина «Подземстроя»:

– Ты чего, капитан?!! – На этот раз он был предельно дружелюбен, взволнован и искренне опечален: – Опомнись! Не надо ничего взрывать! Мы запустим всех! Я погорячился, признаю! У меня тоже нервы на пределе, не выдержал! Откуда я знал, что вы не блефуете насчет интоксикации? По нашим расчетам, у вас должно было быть почти шесть часов! Сейчас мы откроем ворота!

– Я дал тебе пять минут, – ответил Порфирьев. – Осталось три.

– Боже мой, ты что, спятил?! – ужаснулся хозяин. – О людях своих подумай! Что толку было их спасать, если мы все тут умрем без воды! Кто-нибудь, образумьте его! Овечкин! Где ты, твою мать, когда нужен?!

– Олег… – осторожно прошептал Антон. – Может, хватит?.. Мы уже достигли взаимопонимания…

– Пусть сначала запустит всех внутрь и поместит в медотсек хотя бы ребенка. А там я подумаю.

Хозяин «Подземстроя» тихо выругался, еще раз заявил, что никого не собирается и не собирался бросать на произвол судьбы, это были нервы, не более, и вообще, они сами виноваты, глупо играть в игру «нашла коса на камень» в ситуации, когда у всех жизнь висит на волоске. На этом он передал связь кому-то из своих помощников и вышел из эфира. Помощник был само участие, сообщил, что лифт и встречающая команда уже поднимаются к поверхности, и попросил всех собраться у ворот. Порфирьев велел людям выполнять полученные указания и снова исчез в темноте. Пока солдаты вытаскивали из пассажирского отсека находящегося без сознания Ивана Вахидовича, Ингеборга вылезла из кабины, споткнулась обо что-то под толстым слоем снега и налетела на незаметный в ночи силуэт капитана.

– Под ноги смотри, – Порфирьев удержал ее от падения. – Пошли, заберешь вещи. Подруг возьми!

– Вы же не останетесь здесь, правда? – Ингеборга с тревогой всматривалась в его лицо, но в сливающемся с окружающей темнотой шлеме разглядеть что-либо было невозможно. – У вас меньше часа до интоксикации! И передозировка!

– Здесь кроме меня еще двенадцать человек, у которых меньше часа до интоксикации и передозировка, – без особых эмоций парировал капитан. – Биорегенераторов на всех не хватит.

– Я попытаюсь помочь всем! – с жаром воскликнула девушка. – Если сделать все правильно! Это сложно, но вполне осуществимо! Я защищала курсовой проект по способам биорегенеративной терапии радиологических поражений как раз на эту тему! Если мне разрешат работать с…

– Если разрешат – тогда и увидим, – перебил ее Порфирьев, растворяясь в темноте. – Не отставай! Времени мало. Забирайте свои тряпки и топайте к воротам. – В его голосе зазвучала ирония: – Советую тащить все самостоятельно, чтобы ничего не пропало, раз там пять тысяч рыл набилось вместо двух. Ракетчику небось непросто!

Ингеборга отыскала Кристину со Светланой, испуганно жмущихся возле борта вездехода, и увлекла их за собой. Заметить капитана уже не получалось, но от вездехода до волокуши вела широкая колея, протоптанная мужчинами, и добраться до цели оказалось не сложно. Порфирьев обнаружился возле вырезанной в борту волокуши дыры, подал девушкам вещи и приказал пошевеливаться. Кристина со Светланой, неуклюже сжимая чемоданы, поспешили обратно, Ингеборга шла следом, часто оглядываясь, чтобы убедиться, что капитан двигается за ней. Он здесь не останется, невольно убеждала она себя, его просто разозлил этот урод из «Подземстроя», что неудивительно, потому что ее он тоже разозлил! Сейчас Олег успокоится, и все будет хорошо…

Идти по дну прорытого к входу в «Подземстрой» каньона было не так страшно, как по утопающей в океане радиоактивной пыли пустоши, усыпанной скрытыми под черным снегом обугленными обломками. Луч фонаря скользил по неровным стенам, освещая все сильнее уходящие вверх стены, и это давало ощущение хотя бы какой-то безопасности. По крайней мере, тут не заблудишься, если тебя собьет с ног ураганом… Каньон оказался довольно длинным, и дорожная сумка с вещами становилась тяжелее с каждым пройденным десятком метров. Вообще эту сумку можно было надеть на спину, как рюкзак, но в неудобном скафандре проделать такое оказалось слишком трудно, и девушка сосредоточенно тащила поклажу, не отрывая взгляда от пятна фонаря, ползущего под ногами.

Вскрик Кристины, раздавшийся в головных телефонах, заставил ее остановиться.

– Там рука! – в ужасе воскликнула подруга. – Там человеческая рука торчит из-под снега!

Кристина, схватив в охапку свой чемодан, испуганно пятилась назад, едва не наступая на столь же напуганную Светлану. Луч нашлемного фонаря подруги выхватывал из темноты массивный силуэт какого-то крупного строительного механизма на гусеницах, возле которого обнаружилось скопление сугробов. Из одного из них торчала окоченевшая женская рука в деловом костюме, и можно было разглядеть дорогой маникюр в офисном стиле, выполненный по последней моде в среде бизнесвумен. Светлана тоже увидела мертвую руку и издала истеричный вопль, но с выключенной рацией ее крик пробивался через гермошлем невнятным приглушенным визгом. Она едва не бросилась назад, как вдруг по ушам ударил суровый окрик:

– Стоять! – злобный рык Порфирьева заставил подруг замереть на месте. – Обходи справа! Чего уставилась? Трупов не видела, что ли, медик, твою мать! Тебе ж сказали: в «Подземстрое» перенаселение! Баб девать некуда! Поэтому самых бесполезных девают сюда! Шевели ногами, не то тоже тут останешься!

Обе девушки, спотыкаясь, бросились в узкий проход между строительной техникой и стеной каньона, туда, откуда виднелся свет многочисленных фонарей, и Ингеборга поспешила следом, испуганно оглядываясь. Судя по количеству сугробов, тут лежат не меньше трех десятков тел!

– Пожалуйста, держите оружие в положении «за спину»! – объявил помощник хозяина «Подземстроя». – Во избежание трагедии! Мы открываем ворота! Соблюдайте спокойствие!

Пробравшись между земляной стеной и мощной гусеницей механизма, Ингеборга оказалась на небольшом пятачке утоптанного ногами пространства, упиравшегося в здоровенный лист стали. Посреди тупика располагался разложенный в рабочее положение ретранслятор, занявший больше половины всего места, вокруг него тесно сгрудились остальные. Мощная стальная стена с низким гулом поползла куда-то в сторону, обнажая створы ворот, над которыми вспыхнул тонкий ряд осветительных панелей. Ворота разошлись, открывая путь внутрь, и Ингеборга увидела шлюзовую камеру, пустую и довольно обширную, но все же совсем не такую большую, как рисовало воображение.

– Прошу всех зайти внутрь! – голос помощника хозяина «Подземстроя» звучал в эфире гораздо громче. – Шлюзование невозможно при открытых внешних воротах!

Люди устремились внутрь, она на всякий случай взяла Порфирьева за руку и потянула за собой. Капитан молча зашел за ней, так же молча вытащил руку из ее ладони и отошел в угол. Ингеборга торопливо отключила рацию, стремясь догнать его и поговорить, но Порфирьев жестом остановил ее на полушаге. Он провел себе рукой по животу, ощупывая целостность снаряжения, кивнул ей на вход, мол, иди вперед, и продолжил осматривать себя. Ингеборга порывалась возразить и в следующий миг поняла, что на самом деле имел в виду капитан. Учитывая трупы возле входа в бункер… Девушка подхватила сумку и поспешила ближе к подругам. Ворота пришли в движение, отрезая людей от смертельно опасной внешней среды, и шлюзование началось. Шлюз окатило хлесткими струями сжатого воздуха, исчезающими в мощных вытяжках вместе с забортной пылью, и внутренняя стена шлюза разошлась в стороны. За ней обнаружился пропускной пункт с виднеющейся позади широкой лифтовой площадкой. Судя по размерам и количеству дверей, лифтов было два: грузовой и пассажирский. Оба открыты, и их освещение являлось единственным источником света на пропускном пункте. Остальные осветительные приборы оказались выключены, и Ингеборга не сразу заметила полтора десятка солдат, затаившихся вдоль теряющихся в полумраке стен. Все солдаты были облачены в экзокорсеты и держали спасенных людей на прицеле.

– Сохраняйте спокойствие! – еще раз призвал голос помощника. – Это необходимая мера предосторожности! Вход в бункер с оружием запрещен! Первыми проходят медики и родители с детьми! Прошу указанных лиц подойти ко мне!

Из темноты вышел военный в штурмовом комплекте и остановился перед хорошо освещенными лифтовыми кабинами. Кристина со Светланой, не сговариваясь, бросились к нему, следом поспешила Дилара с сыном на руках, за ней торопился ее муж. Ингеборга перехватила дорожную сумку и направилась за ними. Военный убедился, что у Овечкина нет оружия и потребовал от девушек открыть чемоданы. Он окинул взглядом багаж, увидел женское тряпье и велел проходить в пассажирский лифт. Все быстро погрузились, лифт закрылся и двинулся вниз, почти неощутимо набирая скорость.