Медицинский диагност вывел на дисплей результаты анализа крови, и взволнованная Дилара вытянула шею, пытаясь разглядеть данные через плечо высокой Ингеборги.

– Что это значит? – встревоженно спросила она, глядя на подсвеченные красным цветом показатели, густо пестрящие в столбце цифр.

– Данные анализа крови, – ответила Ингеборга. – Я же объясняла.

– Я помню! Но вчера красных цифр было меньше! – Дилара перевела взгляд на насупленного Давида, молча лежащего на импровизированной больничной постели в импровизированном лазарете. – Это очень плохо? Это из-за температуры? Давид, как ты себя чувствуешь?

– Нормально! – недовольно заявил ребенок. – Голова иногда кружится и тошнит. Можно, я уже встану? Мне надоело лежать, все тело ломит уже! Здесь слишком жарко!

– Лежи! – Дилара удержала порывающегося встать сына и принялась влажной салфеткой стирать ему испарину со лба. – У тебя температура тридцать восемь и шесть! Ты простудился! Тебе нужен отдых и постельный режим!

– Мне душно! – возразил Давид, поднимаясь. – Я хочу в туалет!

– Пойдем, я тебя отведу! – Дилара склонилась над сыном, собираясь взять его на руки.

– Ты че?! Пусти! – Давид возмущенно отталкивал ее руки. – Я сам! Я мужчина! Я уже взрослый, ты сама говорила! Иди баб за руку води!

– Нельзя так называть женщин! – возмутилась Дилара, пытаясь помочь сыну встать. – Да, ты взрослый, но ты сейчас болен, поэтому слаб, и нет ничего позорного в том, что я тебе помогу! Вспомни отца, он тоже взрослый мужчина, но ничего не имеет против, если я ухаживаю за ним, когда у него недомогание!

– Потому что отец лох и тряпка! – Давид злился все сильнее, не на шутку отбрыкиваясь от материнских рук. – А я не такой! Я сильный! И когда вырасту, буду еще сильнее! Как твои братья! Или даже как Олег! Он вообще никогда не ноет! В него из боевого пистолета шайтан в упор стрелял, а он даже не поморщился, хотя это стопудово офигенно больно! Да еще потом всех шайтанов завалил! Я тоже таким буду! Пусти, блин! Я тебе не баба!

– Я что тебе сказала насчет баб?! – возмутилась было Дилара, но в этот момент у Давида из носа пошла кровь, и она в ужасе потянулась к нему с салфеткой. – Все-все! Я тебя не трогаю! Не трогаю! У тебя кровь пошла, дай вытру!

– Я сам! – Давид отобрал у нее салфетку и принялся вытирать нос. – Это вообще фигня! Сейчас пройдет! Отпусти, сказал! – он дернулся, отодвигаясь от ее руки. – Мне в туалет надо!

– Я просто встать тебе помогаю! – не сдавалась Дилара. – Тебе сейчас нельзя много ходить, тебе доктор прописал постельный режим! – Она обернулась к Ингеборге за помощью: – Ведь так?

– Пусть сходит, – Ингеборга внимательно наблюдала за Давидом. – Тут недалеко, он справится. Если голова закружится, остановись и держись за стену, пока не пройдет. Это недолго. Сможешь?

– Легко! – воинственно прогнусавил Давид, прижимая к носу окровавленную салфетку. – Блин, че-то кровь не останавливается…

– Пойдем вместе! – Дилара попыталась перейти на тон, не терпящий возражений. – Давай руку!

– Отстань! – дернулся ребенок. – Я сам! Мне даже Инга разрешила! А она врач!

– Он сможет, – мягко произнесла Ингеборга, мельком бросая на Дилару многозначительный взгляд. – Только, Давид, давай договоримся: когда ты вернешься, то ложишься в постель, и я поставлю тебе капельницу. Я такую Олегу ставила, когда у него была интоксикация. Он разрешал.

– Оʼкей, – немедленно согласился ребенок, бросая на мать победный взгляд. – Договорились!

Давид, пошатываясь, вышел из превращенного в лазарет тамбура и поковылял к санузлу, придерживаясь за стену одной рукой и сжимая возле носа салфетку другой. Дилара проследила за ним полным тревоги взглядом и посмотрела на Ингеборгу:

– Инга, что с ним? Это серьезно? Он выздоровеет?

– Диагност показывает лейкоз, – Ингеборга понизила голос. – Уровень лейкоцитов быстро растет, и внешне симптомы совпадают. Я сделаю, что в моих силах, но ему нужен биорегенератор.

– Лейкоз?! – Дилара побледнела. – Это рак крови?! Из-за облучения, да? Это можно вылечить?!

– В наших условиях – нет. Но в «Подземстрое» есть биорегенераторы, если там хороший врач, то шансов много, – попыталась успокоить ее Ингеборга. – По статистике лечение лейкемии оказывается успешным в восьмидесяти процентах случаев. Главное попасть туда поскорее.

– Мужчин нет уже больше суток, – по лицу Дилары потекли слезы. – Порфирьев сказал, что туда три часа езды! Они должны были вернуться через шесть-семь часов, до интоксикации! Я боюсь, что с ними случилось что-то страшное! Там, на поверхности, настоящий ад…

Она увидела возвращающегося Давида и принялась торопливо вытирать слезы.

– Надо подождать еще немного, – Ингеборга отложила диагност и достала капельницу. – Наверху ужасная видимость, а когда начинается снегопад, так и вовсе лучше не двигаться, чтобы не заблудиться. Я, когда на поверхность выходила, потом еле нашла дорогу обратно. Несколько раз мимо входа проходила в пяти метрах, но не смогла его заметить. Они могли потратить слишком много времени на поиски «Подземстроя». Поэтому не успели вернуться до окончания цикла антирада и были вынуждены пережидать сутки. Они приняли препарат вчера в десять утра, если грубо, то интоксикация началась в семнадцать тридцать, потом сутки отдыха. – Она посмотрела на хронометр наручного коммуникатора: – То есть им до нас ехать еще часа два.

– Думаешь, они ничего не нашли? – Дилара перешла на испуганный шепот. – Их могли не пустить внутрь! Как нас не пустили в бомбоубежище в Москве! На сколько здесь хватит энергии? На сутки?

– Мы экономим, – Ингеборга кивнула на приглушенное освещение приспособленного под лазарет тамбура. – Поэтому часов на пятьдесят, может, чуть больше…

– А если «Подземстрой» взорвали враги? – похоже, Давид все же услышал фразу матери. – Как подземный город в Раменках! – Он нетвердым шагом переступил люковый порог. – Или на них напали роботы! Они из автоматов не пробиваются, а крутых пушек у наших нет!

– Здесь нет роботов! – Дилара устремилась к сыну, подхватывая его за руку. – Они сюда не добрались, так и остались на том берегу Волги! А «Подземстрой» расположен очень глубоко, в сто раз глубже, чем подземный город в Раменках! И над ним целая гора насыпана! Его нельзя уничтожить!

– А генерал говорил, что можно… – больной ребенок потратил на самостоятельный поход слишком много сил и уже не сопротивлялся материнской помощи. – Если заряд будет специальный.

Дилара принялась укладывать Давида, и Ингеборга вспомнила возвышающуюся посреди радиоактивного бурана мощную трехметровую фигуру с пылающим алым огнем взором. В тот миг она сочла это галлюцинацией, результатом сбоя в охваченной паникой психике. Но если это действительно был вражеский робот, то ей очень повезло, что он ее не заметил. Хотя тогда было предельно ясно, что он не просто заметил, а видит ее чуть ли не насквозь. Наверное, это все же галлюцинация, иначе вражеский робот ее бы убил. Пожалуй, об этом лучше никому не рассказывать, чтобы не пугать напуганных людей еще сильнее.

– Я думаю, они добрались до «Подземстроя», – она придала своему голосу уверенный тон, – попали внутрь и получили медицинскую помощь. Но врачи не отпускали их назад до тех пор, пока не истек минимально допустимый суточный интервал между циклами антирада. Потом они выехали за нами, но еще не доехали. Нужно подождать. – Ингеборга показала Давиду блок капельницы: – Наш договор помнишь?

– Помню, – утомленный ребенок вытащил из-под одеяла руку и подвинул ее ближе к девушке, зябко поежившись. – Холодно!

– Сейчас пройдет. – Ингеборга укрепила на его руке корпус капельницы, и его индикатор сообщил об успешном введении иглы пациенту. – Это из-за температуры, но мы ее быстро собьем. Попробуй пока поспать, хорошо?

– Оʼкей. – Давид потер воспаленные глаза свободной рукой и спросил: – А у нас энергии хватает?

– Хватает! – поспешила заверить его Дилара, поправляя одеяло. – На двое суток еще! А они вернутся через два часа! Ты как раз выспишься!

Давид закрыл глаза, и Ингеборга продолжила обследование остальных пациентов. За прошедшие сутки ей удалось улучшить их состояние и даже частично выровнять показатели биохимии крови. Очень пригодились знания, полученные на углубленном факультативе по радиологическим поражениям, на посещении которого в свое время так настаивал отец. Она пошла на этот факультатив после первого семестра, и ее не хотели брать, заявляя, что для первокурсницы данная программа преждевременна. Отцу даже пришлось встречаться с деканом, но на этом препоны закончились. Факультатив был платный, и отказываться от денег институт не стал. Чтобы идти в ногу со всеми, Ингеборге пришлось серьезно заняться самостоятельным обучением. Но терапия радиологических поражений подразумевала интенсивную биорегенерацию, и пришлось брать второй факультатив, уже по работе с биорегенератором. А биорегенерация – это в основной своей массе травматология и роботизированная хирургия.

В общем, одно тянуло за собой другое, потом третье, четвертое и так далее. В результате свободного времени у нее не осталось совсем, и быстро пришлось менять план учебных занятий. В деканате препятствовать не стали, позволив ей заниматься по индивидуальному платному учебному плану, и за три года она серьезно продвинулась в обучении, намного опередив сокурсников. Правда, все это время ее жизнь шла по одному и тому же кругу: сон – учеба – спортзал – учеба – сон, без перерывов на отпуска и каникулы. Единственным временем для отдыха были выходные в конце недели, ради которых она уезжала из Москвы сюда, в их маленький, но бесконечно уютный семейный домик на краю леса. Родители даже забеспокоились, не слишком ли она усердствует в обучении, и не раз предлагали ей воспользоваться очередными каникулами и слетать куда-нибудь на теплое море, отдохнуть. На море, конечно, хотелось, но Ингеборга твердо решила, что не будет понижать интенсивность обучения до тех пор, пока не освоит всю свою учебную программу. Еще год, и ее индивидуальный план будет полностью отработан, вот после этого можно будет наградить себя отдыхом. Все равно придется составлять новый индивидуальный план по интернатуре и ординатуре, и его утверждение у университетского руководства, скорее всего, будет непростым, так что время на отдых найдется. Родители одобрили ее позицию, особенно радовался отец, очень гордившийся ее не по возрасту серьезными успехами.

А потом пассажирский лайнер, на котором мама и папа летели в отпуск, взорвался в результате проведенного исламистами теракта, и понятный и добрый мир Ингеборги разбился вдребезги. Наполненное болью тоскливое одиночество, отравленное острым чувством несправедливости, едва не раздавило ее тягу к жизни. Чтобы отвлечься от захлестнувших печальных мыслей, она сосредоточилась на учебе и попыталась полностью отгородиться от окружающего мира. Занятия, тренировки, забота о доме, в котором еще осталась крохотная толика погибшего семейного тепла. Тренировки особенно выручали: час на беговой дорожке с наушниками на голове позволял выплеснуть агрессию, накапливающуюся на весь мир, слишком злобный, несправедливый и двуличный, чтобы вновь казаться добрым и радостным. Особенно тяжело было держать себя в руках при виде представителей всевозможных мусульманских народов, которых в Москве было подавляющее большинство, сколько она себя помнила. Везде мерещились террористы…

В такие минуты очень помогала медитативная йога, успокаивающая внутренний шторм и дающая возможность взглянуть на все со стороны трезвым взглядом. Спустя полгода после трагедии Ингеборга научилась жить заново и даже наладила почти угасшие отношения с подругами. Жизнь продолжается, так говорил отец, если у него или у матери случались какие-то неприятности. С этой мыслью она пригласила Кристину и Светлану на свой день рождения сюда, в последний кусочек, оставшийся от ее некогда идеального мира. Хотелось доказать всем и самой себе, что жизнь действительно продолжается. Но все вышло совсем не так, как мог бы подумать кто угодно…

– Инга, – одна из пациенток, только что прошедшая анализ крови, скосила глаза на спящего Давида и понизила голос почти до неслышного: – У нас у всех… будет так же, как у него?

– Он ребенок, – тихо ответила Ингеборга. – У него не такой сильный организм, как у взрослого. Переохлаждение, недоедание, нехватка питья, радиация, несколько интоксикаций подряд, включая передозировку, частый прием антирада, который сам по себе очень вреден, – тут не каждый взрослый выживет, если иммунитет ослаблен или здоровье не очень. Я бы сказала, что он еще очень хорошо все это перенес. У вас ситуация намного лучше. Биохимия крови плохая, но диагност не видит лейкоза, что уже обнадеживает. Во что все это может развиться со временем, сейчас сказать сложно, вам всем требуется биорегенеративная терапия. У меня есть некоторый запас медикаментов и несложное медицинское оборудование, это позволит вам восстановиться в какой-то мере. Но в «Подземстрое» вас наверняка вылечат, там есть биорегенераторы и квалифицированные врачи.

Это объяснение ободрило женщину, и Ингеборга покинула ставший лазаретом тамбур. После осмотра стоило провести дезинфекцию и обслуживание медоборудования, и девушка направилась к стерилизатору. Сидящая в кресле Кристина встретила ее взглядом, плохо скрывающим страх:

– Их до сих пор нет… а вдруг он просто бросил нас тут? Добрался до «Подземстроя» – и все!

– Нет, – уверенно ответила Ингеборга, укладывая приборы в выдвижной лоток стерилизатора. – Он вернется. Они же оставили нам своих женщин и ребенка.

– И что? – нервно фыркнула Кристина. – Я со всеми познакомилась! Ты в курсе, что они знают друг друга всего несколько дней? Там единственная настоящая семейная пара – это Дилара с Антоном. Только этот Антон ничего не решает! Всем рулит генерал и Олег. Или кто там у них теперь вместо генерала… Им там на нас вообще наплевать, они нас даже не видели!

– Он вернется, – с безапелляционным спокойствием повторила Ингеборга. Она закончила загрузку и коснулась сенсора на панели управления стерилизатором. Лоток с тихим жужжанием втянулся в основное устройство, стерилизатор закрылся и зашипел, начиная процедуру очистки.

– Почему ты так уверена? – Кристина пыталась держать себя в руках.

– Он сказал, что вернется, если останется жив, – объяснила Ингеборга, отходя от оборудования.

– О да! – Кристина издала нервный смешок. – И ты ему поверила! Ты вообще понимаешь, как это глупо звучит? Ты поверила мужику, которого увидела впервые в жизни! С таким подходом я вообще удивляюсь, как это у тебя их не было ни одного! Должно было быть больше, чем у всех девчонок нашей группы, вместе взятых!

– Обижать меня необязательно, – Ингеборга нахмурилась. – Я не знаю, почему я ему верю. Может, потому, что, когда до смерти остается лишь несколько дней, хочется надеяться на лучшее?

– Прости, – Кристине удалось совладать с собой, она забилась поглубже в кресло, обняла себя руками и поникла. – Мне очень страшно… Нас стало семеро, вода и еда заканчиваются, энергии осталось на двое суток, а их все нет! Даже если они не успели вернуться и пережидали интоксикацию в своей палатке, то должны были пойти на следующий цикл антирада два часа назад!

– Мало ли что могло случиться в дороге, – возразила Ингеборга. – Там что угодно могло их задержать. Что нам мешает подождать еще сутки? Тем более энергии хватит на двое!

– А вдруг они погибли? – тихо всхлипнула Кристина. – Вдруг «Подземстрой» уничтожен?

– Предлагаешь покончить с собой прямо сейчас? – Ингеборга устало покачала головой. – Зачем накручивать себя еще сильнее? Нам и без того страшно. – Она подошла к подруге и бережно прижала ее к себе. – Все будет хорошо… Давай верить в это, пока еще есть надежда! Сойти с ума от истерик и обреченности мы еще успеем. – Ингеборга погладила Кристину по волосам. – Хорошо?

– Оʼкей, – всхлипнула та, обнимая ее в ответ. – Тебе хорошо, ты сильная… на тебя столько бед свалилось, а ты не истеришь, не паникуешь и даже постоянно чем-то занимаешься. Я вот всегда считала, что я сильнее всех… а сейчас умираю от страха… Я очень хочу жить!

– Я сильная? – Ингеборга грустно улыбнулась, вспоминая шесть месяцев молчаливой депрессии, ощущения абсолютной несправедливости окружающего мира и видения врага в каждом черноволосом прохожем. От последнего чувства она так и не успела избавиться полностью. – Я лишь пытаюсь выжить. Отец говорил, что во время тяжелых эмоциональных потрясений самый главный враг человека – это безделье, потому что оно подталкивает тебя утонуть в океане жалости к самому себе. Нужно что-то делать, чтобы не сломаться и не потерять ясность мышления, чтобы понимать, что жизнь продолжается. Продолжается назло бедам. После того как родителей не стало, я все чаще вспоминаю его слова… – она на мгновение умолкла, но тут же добавила: – Поэтому не хочу сидеть сложа руки. И двинуться крышей раньше времени – тоже. Кристи, последи за стерилизатором, ладно? Мне хотя бы умыться и руки помыть, я весь день пациентами занималась.

– Оʼкей, – повторила подруга, отстраняясь от нее и вытирая слезы. – Я все выложу и проверю оборудование. Иди прими душ, вода еще есть… – Она провела рукой по спине Ингеборги. – Значит, мне не показалось! Это медицинский корсет? Я видела, как ты его доставала из кладовой. У тебя проблемы со спиной?

– Устает немного, – ответила Ингеборга. – Лежанки пациентов размещены на полу, приходится много времени проводить склонившись. Спина затекает.

– И животик растет? – Кристина иронически улыбнулась. – Даже сто подходов на пресс не помогают? Я заметила, что ты поправилась! Комплексуешь? – Она печально вздохнула: – Какая теперь разница… можешь не париться с этим корсетом. Никто не оценит… – В глазах Кристины внезапно зажегся неподдельный интерес: – Ты реально веришь, что он вернется и отвезет тебя в «Подземстрой»!

– Ну, во-первых, не сто подходов на пресс, а сто повторений, – улыбнулась Ингеборга. – Сто подходов в день я бы не выдержала. А во-вторых, у нас еще есть двое суток, мы же об этом только что поговорили! Зачем опускать руки раньше времени! Тут нет возможностей для серьезной тренировки, отец много раз собирался установить в бункере беговой тренажер, но так руки и не дошли. Тренажер дорогой, много денег уходило на мою учебу, в настоящую ядерную войну никто не верил… В общем, в корсете мне как-то спокойнее.

– Планируешь обольстить блондина? – Кристина понимающе прищурилась. – Рекомендую не спешить. Если они все-таки вернутся за нами, то в «Подземстрой» ты попадешь и так. А там расклад сил наверняка другой, и найдется персона повлиятельнее. И не одна.

– Ну вот, тебе уже лучше! – улыбнулась Ингеборга. – А говоришь, что умираешь от страха! Что у нас со Светой? Она спит?

– У нее началась тихая истерика, я дала ей успокоительное и уложила в постель, – подтвердила Кристина. – Кстати, у нас заканчиваются седативные препараты. В хранилище есть еще?

– Только транквилизаторы для серьезных случаев, – Ингеборга покачала головой. – У нас в семье ни у кого не было проблем с психикой, поэтому отец заполнял бункер медикаментами, исходя из гипотетических ситуаций, связанных с мировыми катастрофами. Если бы он мог, то точно установил бы здесь биорегенератор! Но такое оборудование стоит дороже, чем весь наш бункер.

– Без успокоительного Света не может, – вздохнула Кристина. – Завтра все закончится, придется давать ей снотворное. Ты используешь его для наших пациентов?

– Пока нет. Их организмы сильно измотаны, наблюдаются нарушения работы внутренних органов, анализы крови ужасные… – Ингеборга грустно поморщилась. – Без биорегенератора я мало чем могу им помочь. Провожу общеукрепляющие процедуры, медикаментозную детоксикацию и так далее. Под воздействием всего этого их организмы пытаются восстанавливаться, поэтому они постоянно спят без всякого снотворного. Мне даже приходится будить их, чтобы напоить, купирование последствий приема антирада требует обильного питья. Пойду приму душ и заодно разберусь, что у нас с водой. Подежуришь в эфире?

– Оʼкей, – согласилась Кристина. Ее настрой заметно улучшился, в голосе уже не слышалось панических ноток. – Иди, я тут сама справлюсь.

Едва переступив порог санузла, Ингеборга остановилась и недовольно огляделась. Санузел бункера особыми размерами не отличался и включал в себя только самое необходимое. Но даже эта небольшая площадь сейчас была изрядно запачкана и забрызгана, в воздухе стоял неприятный запах, зеркало несло отпечатки рук и засохшие брызги зубной пасты, в раковине, душевой кабине и на полу виднелись женские волосы темных и рыжих оттенков. Она вспомнила, что провозилась с пациентами весь день, и не заходила сюда с самого утра. Кто бы мог подумать, что за это время санузел покроется грязью. Пришлось отложить водные процедуры и взяться за тряпки, швабру и моющее средство.

– Ты почему не закрываешься? – заглянувшая в санузел Кристина застала ее за мытьем пола. – Ого! Инга, ты чего это вдруг? Нам все равно отсюда уезжать!

– Пока мы еще здесь! – Ингеборга тщательно вымывала замызганный пол возле унитаза. – Незачем жить в грязи, словно животные. Людям никогда не стоит забывать о том, что они люди!

– Если за нами вернутся, то к полуночи мы будем в «Подземстрое», – парировала Кристина. – А если нет, то через двое суток все это будет уже неважно. Так не все ли равно?

– Мне – нет! – Ингеборга взялась за дезинфектор и потянулась к крышке унитаза.

– Ладно, не обижайся, – примирительно протянула Кристина. – Я понимаю, это твой бункер, а тут набежали какие-то непонятно кто и ведут себя, словно в общественной уборной. Мне они тоже не нравятся, особенно эта Дилара, она реально наглая… А почему ты отмываешь все это сама? У нас же есть робот-уборщик!

– У него аккумуляторы сели, не хочу заряжать, энергии и так совсем мало. В эфире тишина?

– В эфире очень громко, – Кристина болезненно поморщилась, – помехи трещат так, что в ушах звенит. Но голосов нет. Стерилизатор я разгрузила. Нужно сделать еще что-нибудь?

– Пока нет. Пациенты под капельницами, но их еще рано снимать, я сама потом этим займусь.

Ингеборга принялась обрабатывать унитаз, и Кристина поспешила покинуть санузел, запирая за собой дверь. Минут через двадцать уборка была окончена, и Ингеборга окинула сверкающий санузел взглядом победителя. Приглушенное в целях экономии энергии освещение несколько скрадывало белизну отдраенных до идеальной чистоты поверхностей, но это неважно. Главное, что вокруг снова чисто и уютно, как было всегда. Девушка коснулась сенсора, управляющего распылением ароматизатора, и осталась довольна результатами проделанной работы. Теперь можно заняться собой. Она убедилась, что дверь в санузел надежно заперта, и принялась раздеваться. Ингеборга сняла свитшот и принялась расстегивать медицинский корсет с укрепленным под ним пистолетом. Она осторожно достала оружие и мгновение держала его в руках, вспоминая обстоятельства, при которых стала его владелицей. Не обручальное кольцо, но зато толка от него побольше будет.

Девушка взяла пистолет в боевой хват и прицелилась в стаканчик с зубными щетками. В такую цель, да еще с такого расстояния, она точно попадет, отец научил. Но вот стрелять в живого человека… Очень бы не хотелось. Но капитан дал ей оружие не просто так. Тем более в такой тайне. Значит, у него имелись на то основания. И у нее нет причин ему не верить. А вот верить – есть! И это не только его обещание вернуться за ней, если останется жив. Вторую причину она держит в руках прямо сейчас! Зачем капитану давать ей оружие, если ему на нее плевать и вообще он планирует забыть о ней, едва покинув ее крохотный бункер? Может, с точки зрения Кристины, это тоже не основание, но лично ей этого достаточно. Что-то, находящееся где-то в глубинах сознания, далекое, непонятное и непознаваемое, подсказывало ей, что этот покрытый шрамами здоровяк с грубыми манерами, злобным голосом и недобрым колючим взглядом на самом деле единственный, на чью помощь она может надеяться. Странное чувство. Может, это у нее ассоциативное? Капитан натуральный блондин, светлоглазый и высокий, как ее отец. Правда, отец был ростом сто восемьдесят восемь, а капитан не меньше ста девяноста пяти, и мышц на нем целая громада, но общая аналогия, несомненно, есть. Возможно, дело в этом… Обычный детский стереотип, психология, и не более того.

Ингеборга отложила оружие, закончила раздеваться и зашла в душевую кабину. В условиях пониженного потребления энергии давление воды было слабым, но при желании вымыться было вполне можно. Она принялась за дело, стараясь не затягивать процесс, чтобы минимизировать энергозатраты, но мыслей от этого меньше не стало. Верить в то, что ее наивная доверчивость по отношению к незнакомому человеку вызвана детскими стереотипами, почему-то не хотелось. Вот, например, почему-то принято считать, что в отношениях между мужчиной и женщиной притягиваются противоположности. И приводить пример с магнитами, мол, плюс от плюса всегда оттолкнется. Но люди же не какие-то магнитики. Вот ей уже двадцать, но ни разу никто не понравился, хотя как раз противоположностей вокруг всегда было полно. Одни противоположности. Это если смотреть на внешность. Да и не на внешность тоже… У мамы с отцом всегда были общие интересы, и внешне они на противоположности никак не тянули, но все у них было прекрасно. Этим может похвастать далеко не каждая пара, и Ингеборга, глядя на окружающие ее неоспоримые противоположности, не раз ловила себя на мысли, что боится не найти такого счастья, какое было у ее родителей. Хорошо, когда тебя действительно притягивают противоположности… А если нет? Да еще вокруг почему-то не имеется себе подобных? Что делать тогда?

Она закончила водные процедуры, вытерлась и принялась одеваться. Прежде чем спрятать под корсетом пистолет, Ингеборга аккуратно стерла с затворной рамы упавшую туда капельку. Не хотелось бы принять желаемое за действительное, ведь такую необъяснимую уверенность она ощущает первый раз в жизни. С другой стороны, если капитан не вернется, то через двое суток запас энергии иссякнет, системы жизнеобеспечения вырубятся, и кто знает, что тут произойдет за те дни, в течение которых она будет умирать. Очень может быть, что капитан сделал для нее очень многое уже одним лишь этим подарком. Надо быть благодарной хотя бы за это. Ингеборга спрятала оружие под одеждой и наскоро просушила волосы полотенцем. Долго возиться с ними нет смысла. Волосы у нее толстые, прямые и тяжелые, сохнут быстро и почти не путаются. Даже завивку не держат, так что можно расчесаться позже, а сейчас пора снимать капельницы с пациентов. Девушка убедилась, что оставила за собой порядок, и покинула санузел.

В импровизированном лазарете было тихо, все, кроме Дилары, спали, и Ингеборга увеличила интенсивность вентиляции. Это ускорит разрядку аккумуляторов, но воздух в больничной палате всегда должен быть чистым, это азы здравоохранения. Надо устраивать здесь интенсивную вентиляцию хотя бы на пять минут в час. Девушка сверилась с наручным коммуникатором, на который были выведены основные параметры управления бункером, и задала фильтровентиляционной установке соответствующую программу. В ответ компьютер сообщил о сильном износе блока фильтров и порекомендовал заменить их не позднее чем через двенадцать часов. Ингеборга невольно вздохнула. Запасной блок фильтров остался всего один.

– Что-то не так? – Исподволь наблюдающая за ней Дилара насторожилась. – Что случилось?

– Пока ничего, – Ингеборга склонилась над Давидом и принялась осторожно снимать опустевшую капельницу со спящего ребенка. – Завтра утром надо будет менять блок внешних фильтров. Остался последний. Они очень быстро выходят из строя. Я думала, что одного фильтра хватит на весь срок службы бункера и менять его вообще не придется. Но там, наверху, сплошной океан радиоактивной пыли… фильтр умирает очень быстро. Я думаю, можно ли как-то его почистить или еще что… Но от использованных фильтров так фонит, что мне приходится выбрасывать их на поверхность.

– Ты не веришь в то, что наши мужчины вернутся? – тихо прошептала Дилара, косясь на сына.

– Верю, – так же тихо ответила Ингеборга. – Просто хочу быть готова к худшему, чтобы не оказаться застигнутой врасплох. Но я очень надеюсь, что они вернутся.

– У тебя красивые волосы. – Дилара внимательно осмотрела шевелюру Ингеборги от корней до поясницы и скользнула взглядом по золотистым бровям и ресницам. – Ты натуральная блондинка?

– Да, – Ингеборга сняла капельницу с Давида и принялась снимать второй блок с руки Дилары. – Волосы от мамы достались, у нее тоже были длинные и тяжелые. Отец носил короткую стрижку, но цвет у него был такой же. Мне не в кого быть темной.

– Редкость, – констатировала Дилара, заботливо поправляя сыну одеяло. – Последний раз я видела натуральную блондинку десять лет назад, в две тысячи сто первом, когда ездила в тур по Скандинавии. Все блондинки, которые попадались мне в Москве, на поверку оказывались грамотно окрашенными в дорогих салонах.

– Я тоже не встречала, – согласилась Ингеборга, осторожно перебираясь вдоль спящих людей к следующему пациенту. – В университете я одна такая была. В смысле, некоторые девушки иногда красились в блондинок, но это сейчас не модно, рыжий цвет считается гораздо более привлекательным, а черный – харизматичным. Других натуральных блондинок не было, так что последние два года я одна во всем универе иду вразрез с модой.

– Значит, за нами обязательно вернутся, – удовлетворенно произнесла Дилара, наблюдая за тем, как она снимает очередную капельницу. – Лишь бы они не погибли в пути.

– То есть? – не поняла Ингеборга. – Какая тут связь?

– Никакой, – Дилара улыбнулась. – Я просто пытаюсь поддерживать позитивное настроение. Успокаиваю себя различными способами. Сейчас вот вспомнила библейскую историю про Ноев ковчег. Там тоже были собраны твари божьи всех цветов.

– Мои родители были атеистами, я тоже. – Ингеборга пожала плечами. – Религии меня никогда не интересовали, я плохо разбираюсь в теологических эпосах.

– Ну, я мусульманка, так что на знатока христианских притч тоже не претендую, – улыбнулась Дилара. – В общем, не заморачивайся, это мне так, к слову пришлось. Они там все спаслись во время всемирной катастрофы, и я тоже хочу. Главное, чтобы мужчины выжили, – настроение Дилары заметно поднялось, – они нас здесь не бросят, в этом у меня нет никаких сомнений! Скорее бы они вернулись, Давиду нужна биорегенерация… я очень нервничаю! Уже потеряла дочь, не могу потерять еще и сына…

Она поникла, теряя былой энтузиазм, и ее темные глаза от горя потемнели еще сильнее.

– Инга! – На пороге импровизированного лазарета появилась взволнованная Кристина. – Они вернулись! Олег вызывает тебя в эфире, это его голос!

К радиопередатчику они ринулись втроем, не сговариваясь, и Ингеборга увеличила громкость:

– Олег, это Ингеборга! Прием!

Сквозь шипящий густыми помехами эфир донесся треск, быстро переросший в рык капитана:

– …останавливайся тут. До входа метров десять, слышимость будет нормальная.

– Да! Мы вас слышим! – Ингеборга ощутила, как с плеч падает гора и растворяются тщательно сдерживаемые страхи. – Я сейчас разблокирую люки! Мне нужно три минуты – скафандр надеть!

– Отставить скафандр, – устало прорычал Порфирьев. – И люки тоже отставить.

– Вы не будете спускаться? – Ингеборга подумала, что капитан не хочет терять время на лишнее хождение туда-сюда и потому хочет ждать всех наверху. Она торопливо добавила: – Сколько у нас есть времени? Нам нужно одеть людей в скафандры, и я бы хотела обесточить бункер перед уходом!

– Никого одевать не надо, – ошарашил всех Порфирьев, – вы остаетесь в бункере. Слушай внимательно! Мы нашли «Подземстрой-1» и даже смогли связаться с ним. Но все оказалось совсем непросто. «Подземстрой» перенаселен более чем вдвое, у них дефицит продовольствия и жилых площадей. По крайней мере, так нам объяснил их новый хозяин. Судя по двум десяткам трупов с пулевыми ранениями, которые свалены в кучу недалеко от входа в «Подземстрой», хозяин этот настроен вполне серьезно. Он выставил нам ультиматум: мы попадем в «Подземстрой» только после того, как привезем ему со складов Росрезерва ретранслятор для установления связи через спутники и какие-то запчасти. Выбора у нас нет, поэтому мы отправляемся обратно на склады. Отсюда до них чуть меньше четырехсот километров, за один цикл антирада мы пройдем чуть больше двухсот. Если все пойдет нормально, то через тридцать семь часов будем там. Еще через сутки выдвинемся обратно с грузом. Скорость движения скорее всего будет меньше, но постараемся добраться досюда за два цикла. То есть еще тридцать семь часов. Переждем у вас интоксикацию, и все вместе двинемся в «Подземстрою». Сколько у вас осталось энергии?

– На пятьдесят часов… – потрясенно ответила Ингеборга. – Нам не хватит…

– Хватит! – оборвал ее капитан. – Вам нужно продержаться девяносто восемь часов. Обесточь все, кроме фильтровентиляционной установки и отопления. Освещение и электроприборы отключить от сети. Оставь по одной аварийной лампе в каждом помещении и включай освещение только там, где находятся люди. Подачу энергии на отопление держи на минимуме, чтобы не замерзать в теплой одежде. Наденьте на себя все, что есть, и отрегулируйте нагрузку на сеть. Водопотребление сократить до питьевого, остальные нужды должны быть минимальны, никаких купаний, обесточивай скважину всякий раз, когда она не используется. Рацию включишь к исходу девяносто пятого часа. Подумай, на чем еще можно сэкономить. У тебя энергии на пятьдесят часов, нужно продержаться меньше сотни, то есть необходимо сократить энергопотребление всего лишь вдвое. Учитывая, как роскошно вы там живете, у тебя получится. Захотите выжить – потерпите четыре дня. Это не четыре недели без мытья и освещения. Вопросы есть? Каждая минута, которую мы тут тратим, это полкилометра, не пройденные к цели.

– Только один вопрос! – заторопилась Ингеборга. – У меня два женских скафандра на троих! Кристине не в чем выходить из бункера, когда вы вернетесь!

– Привезем, – ответил капитан. – На складах что-то оставалось. Хватит, чтобы добраться до «Подземстроя». Как у вас обстановка? Только в темпе! – Его голос зазвучал тише: – Володя, поехали!

– В целом все нормально, – скороговоркой выпалила девушка, – но состояние ребенка ухудшается, ему требуется биорегенерация!

– Помоги ему, чем сможешь, – откликнулся Порфирьев. – Мы вернемся как можно скорее. Хозяин «Подземстроя» забрал к себе нашего полковника, тот обещал, что к нашему приезду решит все вопросы. Ребенка положим на лечение самого первого. Дилара нас слышит?

– Да!

– Овечкин! – рычание капитана все сильнее утопало в помехах. – Давай! Только быстро!

– Дилара! – в треске помех зазвучал возбужденный мужской голос. – Как там Давид?

– Он держится и не сдается, но ему срочно требуется серьезное лечение! – выкрикнула Дилара. – Антон! Олег! Сделайте что-нибудь! Я не могу его потерять!

– Я все сделаю, обещаю! – Вездеход удалялся, и голос Антона стал почти неразличим в треске помех. – Я установлю ретранслятор! Для меня это просто, ты же знаешь! Мы попадем в «Подземстрой», клянусь! Без меня они не смогут…

Вездеход вышел из зоны приема, и в эфире не осталось ничего, кроме громкого шипения помех.

– Нас не пускают в «Подземстрой»? – на пороге спальни стояла бледная от страха Светлана. – Они убивают всех, кто приходит к ним за спасением? Мы обречены, да?

– Конечно, нет! – Ингеборга обернулась к ней и увидела, что все обитатели ее маленького бункера, за исключением ребенка, стоят в главной комнате и вслушиваются в каждый звук эфира.

– Если бы нас не хотели пускать, – она выключила радиопередатчик, – то никто бы не стал даже разговаривать с ними. Ну, или даже их попытались бы убить. Раз послали за ретранслятором, значит, он им очень нужен, и нас запустят в обмен на него. Они же взяли к себе какого-то полковника!

– А если они убьют нас после того, как мы привезем им этот ретранслятор?! – нервно воскликнула Светлана. – Они используют нас в своих интересах, а потом мы станем им не нужны! А этот полковник нас просто бросит! Кто это вообще такой?!

– Без Антона ретранслятор не заработает, – уверенно заявила Дилара. – Он инженер-механик, специалист по профессиональным системам связи. У него два десятка различных дипломов и сертификатов! Мы работали вместе десять лет, я не знаю никого лучше него!

– Они смогут доехать до этих складов и вернуться? – Кристина изо всех сил сдерживала охватившую ее панику. – Уровень радиации на поверхности с каждым днем увеличивается! Температура падает, кругом сплошная стена из пыли, в перископ даже днем ничего не видно!

– Порфирьев сказал, что смогут, – Дилара повысила голос, – значит, смогут! Он всегда выживает, в этом я убедилась. Он вернется за нами, раз обещал! – Ее взгляд мимолетно скользнул по Ингеборге, но тут же переместился на остальных: – Он своих не бросает, в этом я тоже убедилась! Так что, если мы хотим дожить до их возвращения, нужно сделать все, как он сказал!

Дилара обернулась к Ингеборге и подытожила:

– Инга, что и где тут нужно отключить? Если нужна помощь – говори, что делать! Я с тобой!