ГЛАВА 3
Ночь катилась к концу. Константин находился на вершине башни архимага Сферы Жизни и, прищурившись, глядел на тонкий серп на светлеющем небе. Наконец он пошевелился и проговорил слова, которые заставили вздрогнуть Гархаллокса, стоявшего рядом с ним:
– Сила Луны иссякает. Пора…
– Я бы… бы все-таки посоветовал тебе повременить, – сказал Гархаллокс, – повременить совсем немного. Высокий Народ только-только ушел из Дарбиона. И после того, что случилось…
– Ты опасаешься ответных действий со стороны эльфов? – договорил за него Константин. – Мы не можем ждать. Тем более не можем после того, что случилось…
Константин зло рассмеялся.
– Дорого бы я дал за то, чтобы присутствовать там! – сказал он. – Впервые столкнувшись с противником, который оказался им не по зубам, эльфы просто-напросто бежали. Я уверен, что они ничего не будут предпринимать до тех пор, пока не осмыслят произошедшее. Во всяком случае, я не могу… и никто из людей не может знать, какова будет реакция Высокого Народа на то, что случилось. Следовательно, мы не станем ждать того, чего и сами не знаем.
– Что ж… – склонил голову Гархаллокс. – Это логично.
– Тебе следует присмотреться к этому рыцарю-болотнику. Нам нужны такие воины, как он. Он противостоял не только очарованиюэльфов, но и их магии. Он нужен лично мне, этот рыцарь-болотник.
– Я уже начал собирать о нем сведения. И я довольно много знаю о нем.
– Рыцари Порога призваны во дворец, чтобы охранять королевскую семью.
– Ее высочество принцессу, Константин. Только принцессу.
– Да. А раз так, твоим людям непременно придется столкнуться с ними. Двое других не вызывают у меня опасения, а вот этот болотник может создать проблемы.
– Неужели ты думаешь, у меня и у моих магов недостаточно сил, чтобы справиться с ним? – вскинулся Гархаллокс.
– Я не могу ответить на этот вопрос уверенно, – откинувшись на спинку кресла, Константин скрестил на впалом животе пальцы, оканчивающиеся черными загнутыми когтями, – только я во что бы то ни стало запрещаю убивать или увечить болотника. Если, конечно, для этого не будет крайней необходимости. Слышишь? Болотник сумел противостоять очарованиюэльфов, сумел противостоять их магии, – повторил Константин с видимым удовольствием. – Он превзошел бы их и в рукопашной схватке – поняв это, они ушли, не дав боя. Он не такой, как все… обычные люди. Нам следует тщательно изучить его потом… А сейчас… нужно найти способ обойти его.
– Это будет сложно, – задумчиво проговорил Гархаллокс. – Он… очень силен и не отступит. При дворе о нем просто небылицы складывают. Некоторые из столичных модников уже взялись красить белым пряди волос. А ведь прошло так мало времени с тех пор, как его по-настоящему заметили…
– Древние говорили: знающий может все, даже править миром.
– Да… – Гархаллокс вытянул губы трубочкой, погладил себя по бороде. – Болотник скован сводом особых правил, которые действуют в его Крепости. Мне кажется… Мне кажется, я знаю, что делать.
– Вот и прекрасно. Я надеюсь на тебя. Так ты говоришь, что Ганелон отсылает рыцарей Порога обратно в Крепости?
– Да. За этим и приходили эльфы.
– Видно, его Величество раздумал женить свою дочь на красавце из Горной Крепости, – усмехнулся Константин. – Ну что ж, у меня для принцессы есть лучшая партия.
Гархаллокс неопределенно покрутил головой.
– У тебя все готово? – задал последний вопрос Константин.
– Все ходы обдуманы и тщательно расписаны уже давным-давно, – сказал Гархаллокс, как будто речь шла о какой-то игре. – Последняя подготовка также закончена. Все участники ждут только нашего сигнала.
Константин снова рассмеялся в ответ. Он извлек из-за пазухи когтистую руку и поднес ее к губам. На ладони лежала горстка бурого порошка. Удивительно, что ветер, бушевавший здесь, не сдувал порошок, будто крупинки его были невесть какими тяжелыми. Константин легонько подул на ладонь. Крупинки пришли в движение. Они завертелись вокруг своей оси, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее – и очень скоро на ладони Константина неслышно гудел миниатюрный смерч, внутри которого мерцало алое, словно живое, свечение. Константин осторожно поднял руку вверх.
– Сегодня весь мир перевернется вверх тормашками, – сказал он. – Об этом дне будут рассказывать легенды…
Красный смерч оторвался от его ладони, как выпущенная на волю птица. Становясь все больше и больше, он взлетел высоко над башней, на секунду застыл в темном воздухе – и сжался в плотное облачко, все так же пульсирующее красным светом, но уже гораздо ярче. Будто звезда.
И полетел еще выше.
* * *
Ювелир княжеского двора Линдерштейна Гавар вместе со всеми своими домочадцами стоял у ворот собственного дома, задрав голову вверх. Улица гомонила множеством голосов – все, кто мог ходить, в это утро покинули свои жилища, чтобы лицезреть невиданную алую звезду, сияющую посреди светлого неба. Семья Гавара возбужденно обсуждала удивительное явление, переговаривалась с соседями, так и эдак трактуя небесный знак, но сам Гавар не издавал ни звука, если, конечно, не считать постоянной отрыжки, посредством которой он отравлял воздух вокруг себя затхлым смрадом вот уже который день. Никакие средства против этой отрыжки не помогали, а приглашенный не далее как вчера лекарь, только войдя в комнату ювелира, пошевелил ноздрями и уверенно сообщил, что пахнет трупной гнилью. Лекаря прогнали, не дав даже осмотреть заболевшего. Впрочем, домашние придворного ювелира не особенно-то и жаловались на странный недуг главы семьи. Гавар здорово изменился за последнее время. Исчезли внезапные вспышки гнева, пропала дурная привычка первым попавшимся под руки предметом лупить по голове нерасторопных слуг, вдруг сошел на нет обычай ежевечерне сечь розгами детей – не за какие-либо провинности, а просто ради профилактики. Даже голос Гавара стал другим: из злобного рыка он превратился в бесцветный шелестящий говорок. Почти все время Гавар проводил теперь в своей мастерской в подвале дома и ночевал там – чему несказанно была рада супруга Гавара, на которой ювелир раньше почти каждую ночь с помощью кулаков и хлыста вымещал служебные неприятности.
Вот и сейчас, пока другие пялились на алую звезду, сверкавшую в утреннем небе, где черными пятнами метались ненавистные зубаны, Гавар выбрался из толпы, переваливаясь с ноги на ногу (походка его тоже заметно переменилась), вошел в дом, спустился в свою мастерскую и извлек из-под топчана тяжелый сундук. Ключом, прикрепленным к висевшей у него на груди золотой цепи, отпер сундук и достал оттуда шкатулку, запечатанную сургучом. Сургуч Гавар сломал, обнажив диковинный замок, лишенный скважины. Приставив золотой перстень к замку, ювелир сильно надавил, и крышка шкатулки, щелкнув, распахнулась, явив лежащую на бархатных розовых внутренностях стеклянную капельку, внутри которой поблескивали золотые искорки. Сколько уже времени прошло с тех пор, как Гархаллокс вручил Гавару эту капельку! Сколько времени прошло, и вот настал тот самый час, означенный восходом алой звезды!
Капелька жалобно пискнула под толстыми пальцами ювелира. Золотые искорки с шипением метнулись к потолку… и пропали.
Через четверть часа в княжеском дворце поднялся страшный переполох. Перепуганные слуги метались у распахнутых дверей княжеских покоев, там же растерянно топтался отряд стражников. Ошалевшие вельможи сбивались кучками и, трясясь, выдвигали свои версии происходящего. Нашлись и такие, кто спешно покидал дворец, но были немногие, кто быстро и четко делал все то, что должен был делать в час, когда на небе взойдет алая звезда. Еще ничего толком не было известно, а несколько высокопоставленных придворных и военачальников уже обрели скорую смерть, обстоятельства которой так и не разъяснились в общей неразберихе.
Лишь намного позже выяснилось, что за завтраком, на котором бурно обсуждалось появление алой звезды, великая княгиня вдруг прервала себя на полуслове, воздела руки к голове, изящно охваченной золотой диадемой с бриллиантами и рубинами, – глаза ее налились кровью, кровь хлынула из носа и изо рта, и даже из ушей брызнули две тонкие багровые струйки – и замертво повалилась на пол. Диадема, которую год назад преподнес княгине на именины придворный ювелир Гавар, слетела с окровавленной головы и, звеня, покатилась по малахитовым плитам. Рванувшийся к сиятельной супруге великий князь, правитель Линдерштейна, внезапно споткнулся, рухнул наземь и, задыхаясь, забился в конвульсиях, немеющими руками царапая себе кафтан на груди, точно пытался сорвать массивный золотой медальон в виде горного барса – символ княжеской власти, когда-то также сработанный Гаваром.
Семилетнего наследника престола обнаружили под столом, за которым так и не закончили завтрак его родители. Мальчик был насмерть перепуган, но невредим.
Впрочем, на следующий же день наследник княжеского престола пропал бесследно. И говорили люди по всему княжеству, что снизошла на венценосную чету кара Светоносного, ибо князь и княгиня были родными братом и сестрой, а дитя их – плод богомерзкого брака – могло навлечь на Линдерштейн бедствия и похуже того, каковое Светоносный означил алой звездой.
* * *
Алая звезда вспыхнула над королевством Крафия в тот самый момент, когда в королевском дворце, что высился в центре города Талан, занялся пожар. Или пожар случился немногим позже того, как на утреннем небосводе засияла небывалая звезда? Это уже вряд ли кто-то сможет сказать точно.
Из-за неожиданно поднявшегося ветра огонь распространялся необычайно быстро – башня, где располагались покои королевской семьи, в мгновение ока сгорела дотла. Уже потом стало понятно, что сам Светоносный наказал Крафию за чрезмерное любомудрие, восставив на небо Звезду Смерти, чьи лучи воспламенили дворец огнем богов, который невозможно потушить. А сразу после страшного пожара народ недоумевал, почему могущественные королевские маги не могли справиться с пламенем и спасти королевскую семью. Почему маги Сферы Огня не совладали с подручной им стихией? Почему маги Сферы Бури не утихомирили ветер? Почему маги Сферы Жизни не вызвали проливной дождь? И почему маги Сферы Смерти не обратили пылающую древесину в мертвый камень, не способный гореть?
Но это было потом.
А спустя несколько часов после пожара, когда почернелые каменные стены дворца еще дымились, верный вассал и родной брат короля герцог Алиан Крафийский со своими людьми двинулся на Талан. И – кто знает – может быть, герцог, мстя за брата, перерезал бы магов, которых в Талане, как и по всей Крафии, было великое множество, но князья Лелеан и Гиал во главе своих воинов закрыли город. Герцог, понимая, что, если он сейчас не займет Талан, его шансы сесть на опустевший престол уменьшатся, бился бешено. Но и князья сражались отважно. Многие видели их на поле брани, и рассказывали потом воины, что князь Лелеан десятки раз получал раны, какие непременно убили бы кого другого, и пал только, когда ему размозжили голову булавой. А князь Гиал попал под обстрел арбалетчиков и, утыканный болтами, будто еж, продолжал разить герцогских ратников, пока не упал с коня и не был растоптан копытами всадников. И сам герцог Алиан Крафийский в битве под Таланом нашел свою смерть.
И воцарилась в заваленном пеплом и трупами Талане кровавая анархия: претенденты на престол, покинув родовые замки, терзали город, будто псы – мозговую кость.
* * *
Повелитель маленького лесного царства Кастарии царь Иган Мудрый не доверял своему единственному сыну Лейбару. И не без оснований: более всего на свете Лейбар жаждал власти, ибо все остальное – золото, женщины, вино, яства, все мыслимые развлечения, доступные смертному, – у него было. Когда Лейбару стало пятнадцать лет, он решил, что глупо ждать естественной смерти своего родителя еще двадцать или тридцать лет – до того возраста, когда кровь перестает кипеть и желания начинают иссякать. Как-то ночью Лейбар прокрался в отцовскую опочивальню с кинжалом, лезвие которого было густо вымазано красным соком ядовитой шатун-травы, – достаточно было одной-единственной царапины, чтобы яд попал в кровь. И тогда царю Игану осталось бы жить считаные минуты.
Но Иган не всегда назывался Мудрым и не всегда был царем. Он начинал свой путь простым лесорубом в далеких лесных чащобах, кишащих ограми, медведями, волками-людоедами и коварными ползучими гадами. Только там произрастали драгоценные железные деревья, не тонущие в воде и при этом по прочности почти не уступающие стали – они и представляли собой основной доход Кастарии. В железных чащобахмогли выжить только искусные воины, другие погибали в первую же неделю. Это потом Иган стал десятником лесорубов, потом сотником, потом, вернувшись в Моссу, столицу Кастарии, заслужил право быть воеводой. Было ему тогда немногим больше тридцати, и никто не усмотрел ничего удивительного в том, что дочь действующего государя избрала его своим возлюбленным.
После смерти свекра Иган стал править Кастарией, и правил хорошо, поэтому прозвище Мудрый получил очень скоро. Но привычку спать вполглаза сохранил на всю жизнь.
Лейбар не успел даже занести кинжал. Первый удар Игана сломал ему половину лицевых костей, второй – должен был размозжить голову, но царь вовремя узнал в ночном госте родного сына. Прибежавших на шум стражников (Иган не имел привычки выставлять на ночь охрану у своей опочивальни, стража ночами дежурила в коридорах дворца) царь прогнал. А сына не стал даже допрашивать. Недаром Игана называли Мудрым. Он хорошо знал своего отпрыска и знал также то, что плененный жаждой власти человек не освободится от этого ига никогда. Лучшим выходом было бы казнить Лейбара прямо этой же ночью, но… сделать это Игану помешала отцовская любовь. Иган лично отволок бесчувственного Лейбара к дворцовому лекарю, а когда царевич несколько оклемался – приказал заключить его в самый глубокий подвал, какой только найдется в подземелье дворца. И после этого Иган никогда и ни с кем не говорил о единственном своем сыне, вероятно втайне надеясь, что Лейбар исчахнет в неволе скорее, чем умрет он сам.
Кастария издавна славилась своими воинами. Каждый взрослый мужчина, каким бы ремеслом он ни владел, умел держать в руках боевой топор и знал, как с ним обращаться. В каждом поселке имелись десятники, в каждом городе, помимо десятников, сотники. Десятники подчинялись сотникам, а последние – младшим воеводам, каковых в Кастарии насчитывалось до тридцати. Войны редко случались в Кастарии, потому что те, кто осмеливался напасть на дальний поселок, находящийся под владычеством Игана, знали: на защиту родных жилищ встанет вся мужская часть населения, по первому сигналу набата превратившись в отлично организованную армию. Вспыхнут на сторожевых башнях костры, черным дымом извещая соседние города и деревни о нападении, и на подмогу защитникам потекут полки и отряды.
Поэтому Игану не было нужды содержать регулярную армию. При царе постоянно находилась лишь Могучая Сотня – ратники, большинство которых рубили с Иганом Мудрым лес в тех давних железных чащобах. Эти воины, хотя и были немолоды, внушали ужас врагу одним своим видом, а уж в бою равных им не нашлось бы в самой Кастарии и далеко за ее пределами, ибо в ратном деле опытность ломает любую силу. Должности советников при царе исполняли пятеро старших воевод, каждый из которых владел дружиной численностью в полсотни воинов.
В тот день, когда на ясном небе взошла алая звезда, двое из пятерых воевод не испытали ни малейшего удивления. Они точно знали, что им делать. Их звали Парнан и Латир.
Час восшествия удивительной звезды застал всех пятерых старших воевод за столом, уставленным пивными кружками и блюдами с вяленой медвежатиной – среди кастарийских воевод бытовала традиция каждый новый день начинать с хорошей выпивки. Как только за окнами раздались первые крики изумления и испуга, Латир поторопился покинуть комнату – и никто не усмотрел в сем ничего подозрительного, потому что в этом месяце воинам именно его дружины настал черед нести охрану царского дворца.
Вслед за Латиром комнату покинул Парнан. Воеводы, сгрудившиеся у окна, лишь молча обернулись на Парнана, и никто не сказал ни слова. Последние дни что-то неладное творилось с Парнаном – видимо, дала о себе знать дурная болезнь, которую он явно подцепил в одном из дальних походов, потому что в Кастарии такой гадости быть не могло. Воевода Парнан стал крайне неразговорчив; если что-то и говорил, то так тихо и невнятно, что понять его было трудно. И лицо его приобрело мертвенно-бледный оттенок, и движения казались неловкими и слишком медленными, точно у Парнана болели кости. Но главное – это запах, исходящий от воеводы: Парнан смердел самым настоящим трупом, и чем больше проходило времени с тех пор, как он заболел, тем запах становился сильнее. Поэтому трое воевод, оставшихся в комнате, вздохнули с облегчением, когда Парнан их покинул.
Примерно через час после этого Латир и Парнан выехали из дворца во главе Могучей Сотни. Да, воины-ветераны подчинялись непосредственно Игану Мудрому, но все чаще случалось такое, что царь передавал свои приказы Сотне через воевод – все-таки Игану Мудрому шел восьмой десяток, и былая сила покидала его тело.
На этот раз воевода Латир объявил воинам, что из западных чащоб движется большая орда огров – да они и сами это поняли, увидев, как поднимаются над зелеными кронами тонкие черные столбы дыма от далекого костра, поднимаются прямо в голубое небо, на котором ярче солнца горит алая звезда. Видели сигналы костров и другие воеводы и царедворцы помельче, да все видели, кто имел зрение; но, уведомленные о том, что сам государь доверил это дело Могучей Сотне, нисколько не беспокоились. Эка невидаль – огры! Да такие нашествия случаются в маленьком лесном царстве по нескольку раз в год. Поэтому известие о нашествии вызвало во дворце гораздо меньше толков, чем появление среди белого дня алой звезды. К чему она, эта звезда? К худу или добру? И лишь когда по дворцу разнеслась новость о том, что Иган Мудрый внезапно занемог, всем стало ясно – к худу.
Впрочем, воеводы еще ничего не знали о поразившей их царя болезни. Попытавшись выйти из комнаты, они вдруг обнаружили, что накрепко заперты. Такое было настолько неслыханно, что воеводы поначалу посчитали это недоразумением или, в крайнем случае, глупой шуткой, за которую виновник должен поплатиться головой. Вдоволь наоравшись и настучавшись кулаками и рукоятями топоров и мечей в массивную деревянную дверь, воеводы кинулись к окнам, чтобы призвать на помощь свои дружины, – как вдруг дверь распахнулась.
На пороге стоял десятник из дружины Латира и с ним шестеро воинов, тоже дружинники Латира. На лице десятника каменела отчаянная решимость, а лица дружинников были закрыты черными повязками, какие традиционно надевают воины Кастарии в тех чрезвычайно редких случаях, когда наступает необходимость казнить своих же за трусость или предательство.
Воеводы еще ничего не понимали. Но успели взяться за оружие, едва только воины переступили порог. Схватка была короткой и яростной. Один из дружинников пал в ней, еще двое оказались ранены. Из троих воевод выжил только один. Ему, припертому к бревенчатой стене, исколотому мечами и обезоруженному, десятник Латира приставил к шее кинжал.
– Мне жаль, господин, – сказал он, сжимая рукоять кинжала, – но прямо сейчас ты должен решить, с нами ты или нет.
– Государь тоже должен погибнуть? – медленно выговорил воевода, на шее которого под сверкающим острием клинка набухла и тревожно запульсировала голубая жилка.
Ему ответили утвердительно.
– Во имя чего? – задал он второй вопрос.
– Во имя становления новой Великой Империи, – ответил десятник.
И воевода понял, что шансов у него не осталось. Иган любил свою страну. И какие бы блага ему ни обещали в будущем, он ни за что не отдал бы ее независимость.
– Будьте вы прокляты, – только и проговорил воевода.
Десятник перерезал ему горло.
В это же время царь Кастарии Иган Мудрый умирал на своей кровати. Внутренний огонь жадно пожирал его внутренности, изо рта, носа и ушей царя валил густой смердящий дым. Умирающий царь был не один в своей опочивальне. Над ним безмолвно стояли двое магов Сферы Огня и трое – Сферы Смерти. Других придворных магов Сфер в царском дворце не было (кроме мага Сферы Жизни, дряхлого старичка, почти не покидающего свою башню): в Кастарии не очень-то доверяли всяким магам, даже местным лесным колдунам, никогда не говорящим ни с кем, кроме духов зверей и деревьев, а маги Сфер прибывали ко двору Кастарии из центральных королевств.
Когда бездыханное тело царя почернело, маги в окружении дружинников Латира спустились в самый темный и глубокий дворцовый подвал. Криволицый и одноглазый царевич Лейбар в тот день первый раз за многие годы увидел дневной свет. Время заключения не прошло для несостоявшегося отцеубийцы даром – он с трудом понимал, чего хотят от него эти гомонящие вокруг люди. Впрочем, это было неважно. Заговорщикам представитель царской фамилии был нужен лишь для того, чтобы предъявить его народу. Среди которого довольно быстро распространились слухи о том, что алая Звезда Полудня волею Светоносного забрала благодетельного Игана Мудрого и ближайших его соратников на небеса. Позже эту версию подтвердили придворные маги Сферы Огня и некоторые из жрецов храма Нэлы.
…Могучая Сотня под предводительством воевод Латира и Парнана пробиралась через лес весь день и половину следующей ночи. На поляне, где еще дымились пепелища костров, принятые воинами из Сотни за сигнальные, не было никого – и в округе, как ни искали, никто не нашел ни следа присутствия огров. В соседних деревнях про огров не слышали уже многие месяцы, и кто зажег костры – не знали. Когда рассвело, выяснилась еще одна странная деталь – исчез воевода Латир. Сбитые с толку ратники Могучей Сотни потребовали объяснений у Парнана, но тот ничего дельного ответить не смог. Наверное, дурная болезнь, терзавшая его тело, повлияла еще и на разум.
Вряд ли можно позавидовать человеку, стоящему лицом к лицу с сотней разгневанных воинов-кастарийцев, подозревающих, что они стали жертвой обмана. Нужно обладать недюжинным красноречием и чудовищной волей к жизни, чтобы убедить ратников в собственной непричастности к произошедшему. А воевода Парнан не обладал ни тем ни другим. Поэтому, когда Могучая Сотня вышла из леса, Парнана с нею не было. Правда, в той неразберихе, которая царила в царском дворце, на это мало кто обратил внимание.
* * *
Алая звезда взошла над королевством Марборн. Это странное и пугающее событие оказалось последней каплей для большинства вассалов короля Марборна Марлиона Бессмертного. Волею судеб Марборн страдал от вездесущих зубанов сильнее прочих королевств. Причиной этому обстоятельству была цветущая на юге страны черная лихорадка. На юге Марборна, в этом болотистом краю, где от гнилых топей поднимались ядовитые испарения, черная лихорадка являлась делом обычным. Даже малые дети знали, как с ней бороться. Как только человека начинало знобить, на лице выступали серые пятна, становилось понятно – несчастный болен, а следовательно, обречен, ибо лекарств от черной лихорадки не было, даже маги могли только продлить страдания. Перво-наперво заболевшего изолировали от других людей: сооружали на безлюдном пустыре отдельную хижину, оставляли там самого страдальца и кувшин с водой. Через день серые пятна расползались по всему телу и темнели, а озноб перерастал в судороги, а затем – в конвульсии. А еще через день к хижине, держась наветренной стороны, осторожно приближались несколько человек с факелами. Остановившись в нескольких шагах от хижины, они метали зажженные факелы, поджигая хижину и окоченевший труп.
Так было раньше. Но при помощи мерзких крылатых гадов черная лихорадка быстро распространилась на большей части королевства. Зубанов боялись будто демонов – днями и ночами ставни домов марборнийских деревень и городов оставались закрытыми. На стенах замков постоянно дежурили ратники с луками и заряженными арбалетами. Но зубанов было куда больше, чем стрел и арбалетных болтов. Твари, укусившие больного черной лихорадкой человека, заражали здоровых людей, проживавших в местах, где мало кто слышал об этой болезни. Некоторые провинции вымирали практически полностью, ибо некому было убирать и сжигать трупы умерших – жители, боясь смертельного укуса, не покидали своих домов. И на опустевших улицах, на безлюдных пашнях, огородах, в садах царили зубаны. Неоднократно собираемые советы магов намного улучшить положение дел не могли. Их заклинания лишь отпугивали и на время разгоняли бесчисленные стаи – и только. По королевству бок о бок с эпидемией распространялся голод. Люди уходили из мест, где было слишком опасно, строили новые поселения подальше от обжитых районов и, так как других средств прокормить себя и свои семьи найти не могли, промышляли разбоем. Работать на полях и пасти скот стало некому. Поэтому вскоре и аристократы, и незнатные богачи начали покидать родовые замки и собственные поместья – им просто нечего было есть, а золото, сколько бы его ни было, не могло насытить пустые желудки.
В столице Марборна Уиндроме и других близлежащих крупных городах, куда перебирались окраинные аристократы со своими семьями, челядью и воинами, ситуация выглядела не столь ужасно. Королевские маги неустанно делали все возможное, чтобы сократить численность зубанов, а специальные отряды стражников беспощадно убивали горожан и крестьян, подозреваемых в наличии черной лихорадки, – убивали на расстоянии, длинными баграми оттаскивали трупы в поганые овраги, где и сжигали.
Впрочем, и в самом сердце королевства гонимым лихорадкой и голодом дворянам приходилось несладко. Золото имеет свойство кончаться, а доходов, по понятным причинам, у них не было никаких. Первое время тонкие золотые ручейки текли в дворянские кошели из королевской казны, но и этот источник скоро иссяк.
Тогда среди обнищавших, лишившихся своих замков аристократов начался ропот. Говорили при спущенных шторах и закрытых дверях о том, что его величество Марлион, хоть и носит прозвище Бессмертный, последнее время одряхлел настолько, что уже не по силам ему править королевством. Оттого и расплодились паскудные зубаны, оттого и черная лихорадка катится по просторам Марборна гибельным колесом, оттого и голод точит подвластные Марлиону земли, словно червь. Говорили еще, что в силу старческого слабоумия Марлиона большую часть решений за короля принимает его внучатый племянник герцог Руган, давно и прочно обосновавшийся во дворце. И если бы не этот Руган, Марборн бы уже сгнил, словно тело, которое покинула душа. А ежели б герцог Руган заполучил полную власть, тогда б и кончились все эти мучения, тогда и восстал бы из тлена великий Марборн… Мало кто догадывался, что ропот этот кем-то искусно подогревался – но все понимали: достаточно одной вспышки, чтобы недовольство выплеснулось наружу.
И эта вспышка произошла – на небе над Марборном взошла алая звезда.
В этот день его величество король Марборна Марлион Бессмертный восседал в Зале Советов, подперев левой рукой тяжелую голову, совсем облысевшую и от этого почему-то казавшуюся особенно тяжелой. Седая спутанная борода закрывала короля по пояс – по этой бороде легко можно было определить, чем потчевали его величество сегодня за завтраком: у подбородка подсыхало бордовое винное пятно, а ниже в обильно усыпанных хлебными крошками серых прядях запутались мелкие перепелиные косточки.
По правую руку от короля помещался герцог Руган – чрезвычайно подвижный толстяк с быстрыми глазами и крепкими ухватистыми руками. На герцоге красовался фиолетовый камзол из диковинной заморской ткани, которая при малейшем движении громко хрустела, будто сухие древесные листы. А благодаря тому, что Руган ни секунды не мог оставаться в покое, от него исходил постоянный надоедливый хруст, на который, правда, никто не смел обратить внимание. Министры и советники королевского двора, докладывая, обращались вроде как к Марлиону, но взгляды их чаще останавливались на толстощеком неспокойном лице герцога.
Король был прекрасно осведомлен о бедственном положении Марборна, поэтому почти не слушал министров. Осведомленность была не единственной причиной невнимательности монарха. Марлиона попросту не волновало то, о чем говорили министры. Прошло уже четырнадцать лет с той поры, как его сына, наследника престола принца Барлима забрали эльфы в свои Тайные Чертоги. С того самого времени душа Марлиона Бессмертного надломилась. Время шло, а король все еще жил прошлым; как златострастец любуется своими богатствами, он беспрестанно перебирал в памяти дни своей молодости и зрелости, когда его сын был с ним, сначала мальчиком, потом юношей, а потом и взрослым мужчиной… Пока жизнь в Марборне была спокойна, никто и не замечал, что король совершенно потерял интерес к своему государству, да и вообще к жизни, которую раньше так любил. Но когда на Марборн посыпались одна за другой невиданные ранее напасти, при дворе, вдруг прозрев, увидели, во что превратился старик Марлион, еще каких-то двадцать лет назад за чрезвычайное свое жизнелюбие и презрение к собственному более чем почтенному возрасту получивший прозвище Бессмертный. Тогда-то, в дни беды, на первые роли и вылез толстячок Руган, и Марлион с видимым облегчением переложил на него свои обязанности, оставаясь королем лишь номинально. Только недавний визит эльфов немного вывел Марлиона из равновесия, всколыхнул тоску давней потери, но после того, как Высокий Народ ушел, явственно дав понять, что недавно прибывшего в Уиндром рыцаря Горного Порога следует вернуть в его Крепость, старик-король снова погрузился в бесконечную свою печаль. И не посчитал нужным ни словом упрекнуть тщеславного и чересчур энергичного герцога Ругана, кому и принадлежала идея призвать рыцарей Порога в Уиндром – чтобы даже в горькую годину Марборн не отставал от Великого Гаэлона.
Вдруг мерный говор министров и советников прервался взволнованным перешептыванием. Один за другим они оборачивались к закрытой двери, ведущей в Зал Советов, из-за которой уже явственно слышались сдавленные вскрики и звон оружия. Герцог Руган вскочил на ноги и зачем-то отбежал от короля на несколько шагов.
Тотчас двери распахнулись, и в зал хлынул поток вооруженных людей. Придворные, развернув к ним бледные физиономии, так и застыли в своих креслах. Король ненадолго и неохотно вернулся к окружающей реальности. Равнодушную усмешку Марлиона скрыла седая его борода. Он давно предполагал, что этим все и закончится. Пошевелив головой, он глянул в сторону герцога Ругана. Руган, тяжело дыша, в крайнем волнении перебирал ногами – словно приплясывал на одном месте. Рыцарский меч в золоченых ножнах висел у него на боку, но герцог даже не попытался обнажить оружия. И совсем не страх читался на его лице, но страстное вожделение.
Ворвавшиеся остановились на середине зала. Марлион машинально начал считать их и сбился на третьем десятке. Впереди стояли дворяне, чьи родовые поместья были разорены, за их спинами виднелись и простые ратники, а кое-где мелькали разноцветные балахоны магов: черно-красные – магов Сферы Огня, белые – магов Сферы Жизни, сине-зеленые – магов Сферы Бури и черно-белые – магов Сферы Смерти.
К королю шагнул граф Истам Нарманский, еще недавно один из богатейших людей королевства, а теперь знатный бедняк, едва способный прокормить семью и слуг на королевские подачки. Из тысячи ратников у графа осталось не более сотни – эти верные своему господину воины предпочитали жить впроголодь, но не уходить на вольные хлеба. Меч в руках Истама был окровавлен, доспехи на груди тоже окрасились кровью. Приблизившись к Марлиону на десять шагов, граф не преклонил колени. За ним безмолвной тенью следовал герцог Уман Уиндромский, чьего поместья, расположенного неподалеку от столицы, почти не коснулась общая беда, – он также был вооружен, но крови ни на его мече, ни на доспехах заметно не было.
– Позвольте мне говорить, ваше величество, – почти выкрикнул Истам, оскалив зубы. – Позвольте мне говорить от лица всех, кто пришел сюда с оружием в руках!
Марлион ничего не ответил.
– Позвольте мне говорить от лица всего нашего Великого королевства! – Граф Нарманский теперь уже кричал в полный голос. – От лица королевства Марборн, которое смертельно ранено и которое умирает! От лица королевства, которое некому спасти!..
Марлион Бессмертный не испытывал ни страха, ни удивления. После того как в Зал Советов ворвались заговорщики, он даже не изменил позы. Лишь слегка поворачивал голову из стороны в сторону, бесстрастно наблюдая за происходящим. Граф Нарманский кричал что-то еще, и ему вторили выкрики из толпы, но король довольно скоро потерял нить повествования и перестал слушать. Его равнодушный взгляд блуждал по залу, скользил по возбужденным лицам людей, читая на одних ужас, на других – жажду крови, на третьих – предвкушение чего-то небывалого…
«Интересно, – вяло подумал Марлион, хотя ему было нисколько не интересно, – как это все произойдет? Право убить меня предоставят этому крикуну или зарубят все вместе, каждый нанеся по удару? Однако долго же они раскачиваются… Неужели так трудно решиться прикончить немощного старика? Это потому что их слишком много. Двое или трое убили бы меня без лишних разговоров…»
И тут неожиданно Марлион заметил то, что мог заметить лишь сторонний наблюдатель, но никак не участник событий. Он вдруг понял, что движения внутри толпы заговорщиков вовсе не хаотичны, а вполне осмысленны. Кто-то, как и граф Истам, горячась и размахивая оружием, оставался на месте или исподволь, незаметно для себя самого, продвигался вперед, а кто-то, не забывая испускать гневные вопли, медленно подавался на несколько шагов в определенном направлении и останавливался, больше не двигаясь. Похоже было на то, будто невидимый манипулятор расставлял фигурки на игровой доске.
«Пожалуй, все не так просто, как мне кажется…» – мысленно усмехнулся старик.
– Мы исправно платили подати и налоги! – надрывался граф Нарманский, подступая все ближе. – Мы сражались на турнирах во имя вашего величества! Мы клялись вашим именем и до последней капли крови выполняли условия клятвы! Мы верили, что вы – наша надежная опора и защита перед темным лицом злых напастей! Мы бы умерли ради вас, если б вы только призвали нас к этому! Но вы предали нас, ваше величество! Вы оставили нас умирать и равнодушно смотрели на предсмертные наши муки! И вот сегодня – когда боги дали нам знак, – сегодня в этом зале собрались все, все до единого человека, кого вы обрекли на смерть и кто вовремя прозрел! Пусть Марборном правит достойный! Пусть Марборном правит тот, кто уже на деле сумел доказать, на что он способен!
При этих словах герцог Руган прерывисто вздохнул и – в порыве исступленного нетерпения – всем телом подался к королевскому трону.
Внезапно граф смолк, пристально вглядываясь в лицо Марлиона. Крики прочих заговорщиков стали раздаваться тише и реже.
– Да он просто не понимает, что происходит! – воскликнул вдруг Истам Нарманский. – Господа, он не видит и не слышит нас! Перед вами всего-навсего выживший из ума старик!
Граф Нарманский взмахнул мечом и кинулся вперед… Вернее, он только попытался сделать это, как произошло нечто невообразимое. Герцог Уман Уиндромский, бледный и безмолвный, вдруг резко вздрогнул – как деревянная марионетка при неловком движении кукловода. Вздрогнул и без замаха, простым движением, каким сытые люди втыкают нож в бок жареного поросенка, вонзил свой меч графу Истаму Нарманскому в спину. Вонзил и навалился обеими руками на рукоять, чтобы острие вышло из груди графа.
Истам споткнулся и, захлебываясь кровью, бурно хлынувшей изо рта, рухнул лицом вниз, увлекая вцепившегося в рукоять Умана. В это самое мгновение Зал Советов будто взорвался. Герцог Руган упал на толстую задницу, выпучив глаза на толпу, точно охваченную безумием. Ничего другого нельзя было и вообразить, глядя на то, как заговорщики неистово рубили друг друга. Нужно было сохранить трезвый ум, чтобы разобраться в этом хаосе: большинство металось, натыкаясь друг на друга, с перекошенными от ужаса физиономиями, силясь хоть что-то понять, хоть как-то определить, где враг, а где друг; вслепую отмахиваясь мечами и кинжалами от тех, кто еще миг тому назад стоял рядом с ними плечом к плечу – тогда как лица небольшой группы заговорщиков хранили спокойствие и сосредоточенность. Эти-то люди, заранее заняв удобные позиции, теперь методично убивали.
Король Марлион Бессмертный, на своем троне возвышавшийся над кромешным адом, без сострадания и без злорадства глянул на герцога Ругана, который, встретив его отсутствующий холодный взгляд, остекленел глазами и истошно, по-женски завизжал.
Бойня закончилась очень быстро, неестественно быстро. Сверкнуло несколько синих молний, пущенных магами Сферы Огня, – и Зал Советов затих. Победители (их оказалось всего-то около пятнадцати человек), скользя по залитому кровью полу, ходили по залу, наклоняясь над распростертыми телами, наскоро осматривали и, если было нужно, наносили удар милосердия. И сейчас они действовали слаженно – каждый осматривал тела на своем участке зала. Один из победителей, юноша очень высокого роста с серыми и холодными, как камень, глазами, одетый в балахон мага Сферы Огня, в проеме ворота которого тускло мерцала кольчуга, закончив со своим участком, выпрямился, оглянулся и направился прямо к Ругану, который замер на полу, даже не пытаясь бежать или прятаться – очевидно, тщетно надеясь на то, что про него не вспомнят. В руке у юноши поблескивал испачканный кровью короткий меч, которым так удобно было сражаться в тесной толпе. Марлион рассеянно подумал о том, что уже видел этого человека при дворе, но его имя вспомнить не смог. Внимание короля к происходящему начинало снова ослабевать.
Имя этого юноши-мага было Нафкал.
Нафкал встал над раскрывшим рот в безмолвном крике Руганом и несколько раз взмахнул мечом. Когда он обернулся к Марлиону, в левой руке у него покачивалась отсеченная голова герцога. Подойдя к королевскому трону, юноша швырнул под ноги старика-монарха окровавленную голову и опустился на одно колено.
– Ваше величество, – молвил он. – Мерзкий заговор предателей престола раскрыт, и вашему правлению ничего более не угрожает… Все главари заговора собрались сегодня в Зале Советов, чтобы лишить вас жизни… Впрочем, вы и сами слышали это от них же…
Юноша немного помедлил.
– Если вашему величеству понадобится советник, я буду рад приложить все силы, чтобы оправдать ваше доверие, – проговорил он.
Марлион Бессмертный кивнул и устало прикрыл глаза. Мыслями он уже был далеко отсюда, опять возвратившись в давнее сладостное время.
* * *
Тиль взлетел по черной винтовой лестнице, не чувствуя усталости, испытывая лишь одуряющий страх. Сшибая скамейки, Тиль прокатился насквозь через каморку, где совсем недавно он с Гаугом играл в кости. Вывалившись из каморки в зал с колоннами, он увидел того, кого искал.
Сэр Кай стоял у высокого узкого окна неподалеку от дверей в королевские покои. Алая звезда бросала кровавый отблеск на спокойное лицо рыцаря.
Тиль хотел было окликнуть болотника, но вовремя удержал крик – по широкой лестнице уже стучали шаги воинов генерала Гаера. Через пятнадцать ударов сердца, не более того, они будут в зале.
Слуга, пригибаясь, заскользил между колоннами.
– Сэр Кай! – зашипел он, когда его от болотника отделяло всего десять шагов. – Сэр Кай!
Болотник молчал, будто в задумчивости.
Тиль подлетел к нему и упал на колени, схватив рыцаря за сапоги. Стража у дверей королевских покоев глазела на него.
– Сэр Кай! – задыхаясь, просипел слуга и снова оглянулся туда, откуда вот-вот должен был появиться генерал Гаер со своими воинами. – Они идут… Они… Там, внизу, там такое творится! Я нес кувшин вина графу Панийскому, он всегда до рассвета подкрепляет свои силы для грядущего дня доброй порцией вина, но его дверь… Его дверь оказалась закрытой. Не просто запертой, а… Она деревянная, совсем обычная, но на ощупь была холодна, словно камень. И, когда граф, поняв, что останется без завтрака, начал рубить ее мечом… меч сломался! Это магия, сэр Кай! Это злая магия! А потом я убежал, потому что увидел, как гвардейцы напали на стражников – прямо в коридоре, и с гвардейцами был капитан гвардейцев Дранк и генерал Гаер. Они просто обезумели! Это все звезда! Алая звезда свела их с ума. Сэр Кай, что делать-то?
– Тебе? – повернулся к нему болотник. – Я бы посоветовал тебе найти место поукромнее и не показываться оттуда до следующего утра. В такой день ты легко можешь попасть кому-нибудь под горячую руку.
– Они обезумели! Они сошли с ума!
– Я уверен, что они действуют разумно. Никакому безумцу не под силу наложить заклинание Запирающего Камня хотя бы на одну дверь.
– Не только граф Панийский замурован в своих покоях?
– Опочивальни его величества и ее высочества также закрыты магией, – ответил Кай, кивнув на дверь, ведущую в королевские покои, у которой стояли стражники. – Скорее всего, граф, король и принцесса не единственные, кто не может сегодня покинуть свои покои. Я почувствовал течение сильных магических потоков спустя час после полуночи… У меня не получится снять заклинание – это сумеет сделать лишь тот, кто наложил его. Или тот, кому наложивший заклинание маг передал Печать Запирающего Камня. Впрочем, это и к лучшему. Что бы здесь ни происходило, ее высочество в безопасности, пока не явится имеющий Печать Запирающего Камня.
– А вы? С Гаером человек двадцать, не меньше! А то и больше! И все гвардейцы! А здесь только пяток стражников!
– Семеро снаружи, – поправил Кай. – И судя по тому, что они не выказывают ни малейшей тревоги, слыша твои слова, они заодно с генералом. Это умозаключение подкреплено также и тем, что – по моим наблюдениям – стражники, которые несут сегодня службу у королевских покоев, заступили в караул не в свой черед; и к тому же трое из них вовсе не принадлежат к числу королевской стражи. Следовательно, в ближайшее время в этом зале никакого большого кровопролития не предвидится.
Речь болотника совершенно сбила с толку Тиля. Но тут в зал ступили гвардейцы с обнаженными мечами, ведомые статным рыцарем с короткой седой бородой, без шлема, в позолоченных доспехах и алом плаще, закинутом на плечо через грудь. Рядом с рыцарем шел невесть как затесавшийся в отряд вельможа, белокожий и красноглазый, в богатых одеждах без каких-либо признаков доспехов и оружия, зато с кувшином в одной руке и полотенцем – в другой. Кай неторопливо направился наперерез воинам, а Тиль, подвывая от страха, прижался к стене под окном, видимо, всем своим существом желая слиться с серым камнем.
Когда болотник встал на пути отряда, встревоженно загомонили и стражники у дверей королевских покоев, и гвардейцы, идущие за генералом Гаером. Никто не торопился нападать на Кая – весь дворец, да что там – весь Дарбион знал о том, что произошло, когда эльфы пытались увести принцессу Литию в свои Чертоги. Сам генерал тревоги не выказал. Он остановился перед Каем, поднял руку, успокаивая забеспокоившихся своих людей, и ясно и умно глянул тому в лицо. Было похоже, что он ожидал встретить здесь именно его.
– Я вижу, вы без своих чудесных доспехов, сэр Кай, – учтиво поздоровавшись кивком головы, проговорил Гаер.
– Это так, – ответил Кай. – Но в руках у ваших людей мечи с окровавленными клинками.
– На то есть определенные причины, рыцарь. Я не имел чести быть знаком с вами, и я не присутствовал при том событии, о котором сейчас говорят буквально все. Но я много слышал о вас… Мне говорили, что вы дали обет не обнажать меча против людей?
– Я не сражаюсь с людьми. Но дело вовсе не в обете.
– Тогда почему вы преградили нам путь?
– Мне кажется, я понял вас, генерал, – улыбнулся Кай. – Не решаясь вступить со мной в бой, вы решили одержать победу убедительной речью. Это умно.
– Вы не враг мне, сэр, – качнул головой Гаер, в глазах которого мелькнули искорки удивления таким поворотом событий, – я не собирался сражаться с вами ни с оружием в руках, ни словесно. У меня свой враг.
– Довольно странно, что вы говорите так о своем государе.
– Власть в королевстве должна поменяться, – резко ответил генерал, – это необходимо ради будущего всего человечества! Вы и сами видели, что король неспособен защитить даже свою семью! И насколько я знаю, вы больше не рыцарь короля – поэтому я не вижу причин для того, чтобы вы чинили нам препятствия.
– Нетрудно было догадаться: все, что происходит сегодня, – это конечный этап заговора, – вполне равнодушно кивнул Кай. – Я привык контролировать мир вокруг себя, и меня долгое время беспокоило то, что я не мог понять причину появления в королевстве зубанов. И только сегодня я понял…
– Да! – не дал договорить ему генерал Гаер. – Вы правы.
– Делайте свое дело, – сказал Кай. – А мне отдайте Печать Запирающего Камня.
Воины Гаера и стражники у дверей королевских покоев зароптали, удивленно переглядываясь. Красноглазый вельможа даже разинул рот и издал испуганный стон.
Генерал вздрогнул после слов болотника, и рука его непроизвольно дернулась по направлению к кожаному мешочку, висящему на поясе. Несколько мгновений он напряженно размышлял, потом решительно развязал мешочек и протянул Каю обточенный кусок древней кости, покрытый резьбой магических знаков. С одного конца кость была испачкана бурой подсохшей кровью – это была кровь создателя Печати, запускавшая снятие заклинания. Амулет вибрировал так сильно, что сжимавшая его рука Гаера заметно подрагивала.
– Что вы делаете, сэр?! – захрипел стоявший сразу за генералом дюжий воин, с мрачным, покрытым шрамами лицом, в тяжелых и неудобных на вид пластинчатых доспехах. – Посмотрите, он же без своих волшебных доспехов! Позвольте, мы уберем его с вашего пути!
– Молчать! – не поворачивая головы, рявкнул Гаер.
Кай, не удостоив хриплоголосого взглядом, принял Печать. Немного помедлил, разглядывая ее.
– Мы, – сказал он, – обычно вытачивали Печать из клыка Зубастого Богомола. Бывало, Твари появлялись из-за Порога в таком громадном количестве, что не было возможности сдержать их натиска на Болотах, и они подходили к Крепости слишком близко – это случалось в сезоны их наибольшей активности. Тогда нам частенько приходилось использовать заклинание Запирающего Камня, чтобы укрепить ворота Крепости…
Болотник, отгоняя воспоминания, тряхнул головой и спокойно повернулся к вооруженному отряду спиной. Стражники у дверей королевских покоев поспешно расступились перед ним. Шагнув между ними, Кай, левой рукой выписывая в воздухе замысловатые знаки, правой приложил Печать к дверям. Раздалось громкое гудение, и на поверхностях дверных створок проступила неровная голубая сеть. Сеть запульсировала. Болотник странно изменившимся голосом почти прорычал несколько диковинных слов, и магия едва видимыми, поблескивающими, словно водяными, струями стекла с дверей.
Кай распахнул двери, ведущие в королевские покои, и неторопливым шагом направился по коридору.
Генерал Гаер, подав знак, двинулся за ним. Его отряд ступал, стараясь не шуметь. Когда они вошли в коридор, стража тотчас закрыла двери и выстроилась перед ними в явной готовности держать оборону до последнего. Воин в пластинчатых доспехах, вложивший меч в ножны еще не успев переступить порога, вытащил из поясных ножен два коротких метательных ножа без рукояток.
Кай свернул на повороте.
Трое стражников, стоявших у дверей королевской опочивальни и опочивальни принцессы, увидев болотника и узнав его, растерялись, не зная, как реагировать.
Чем немедленно и воспользовался воин в пластинчатых доспехах. Он рванулся вперед и метнул оба ножа почти одновременно – разрыв между двумя бросками составлял не более мгновения, едва достаточного, чтобы моргнуть глазом. Первый нож вошел одному из стражников в горло, под подбородок, второй – пронзил другому стражнику глазницу. Броски были так сильны, что воинов ударной силой отбросило к стене, по которой они сползли на пол уже мертвыми.
Последний стражник, видя молниеносную смерть своих товарищей, когда из-за поворота показался многочисленный отряд, впал в ступор – его последующие действия никак нельзя было назвать осмысленными. Отставив алебарду, он схватился за меч на поясе, потом, вынув наполовину меч из ножен, снова ринулся к алебарде. Эти секунды промедления стоили ему жизни… Хотя и без того он был обречен – метатель ножей скользнул к нему, обогнав спокойно шагавшего Кая, и мощным ударом бронированного локтя размозжил ему дыхательное горло. Стражник нелепо распялил рот, поднял руки к лицу и закатил глаза. Воин подхватил обмякшее тело и уложил его рядом с двумя другими.
Каю пришлось перешагнуть через раскинутые мертвые ноги, чтобы достичь двери опочивальни принцессы Литии.
Дверь оказалась не замкнутой заклинанием Запирающего Камня. Болотник тихонько приоткрыл ее, заглянул в опочивальню и, очевидно удовлетворившись увиденным, закрыл ее снова.
И прислонился к стене, безучастно наблюдая за происходящим.
Генерал Гаер взглядом подтолкнул к двери красноглазого вельможу.
– Ваш ход, господин, – хмуро проговорил он. – Мы сделали свое дело.
* * *
Тиль, не смея отклеиться от стены, медленно продвигался туда, где тень от колонны могла бы скрыть его от глаз стражников у дверей королевских покоев. Ему было очень страшно. Прекрасно осознавая, что стражники видят его, он тем не менее ужасно боялся привлечь к себе дополнительное внимание каким-нибудь шорохом. Только оказавшись на – как ему думалось – безопасном от вооруженных людей расстоянии, Тиль сорвался с места и побежал к двери своей каморки.
– Он заодно с ними! – шептали его посиневшие от потрясения и страха губы. – Болотный рыцарь сэр Кай с ними заодно!
* * *
Его величество король Гаэлона Ганелон Милостивый открыл глаза в своей постели. Какая-то возня за дверью разбудила его. За окнами еще не рассвело, но в королевской опочивальне было почему-то довольно светло, и этот свет казался странным. Каким-то огненным, словно в небе горел огромный факел. Заметив это, король тут же забыл выяснить причину своего вынужденного пробуждения.
Ганелон еще какое-то время лежал в постели, прислушиваясь к своим ощущениям.
Голова его гудела. И виновата в этом была, конечно, изрядная порция крепкого вина, которое король начал хлестать вчера за ужином, страшась приближающейся ночи. С того дня, как из Дарбиона ушли эльфы, прошло уже двое суток, но Ганелон все еще не сумел прийти в себя. Ночами ему едва удавалось заснуть – и только он смыкал глаза и проваливался в мутный пьяный сон, его начинали мучить кошмары, содержание которых он, пробудившись, не мог вспомнить, как ни старался. На ум приходили лишь какие-то скверные черные пчелы с железными челюстями… Где-то он уже точно видел их, но… где он мог видеть такой ужас, который никак не вписывается в условия окружающей реальности?
Рыцари Порога должны покинуть дворец.
Эта мысль неотвязно следовала за любой другой, появившейся в королевской голове. И часто Ганелону казалось, что, когда это произойдет, когда рыцари Порога уйдут в свои Крепости, черные пчелы, приходящие во сне, оставят его в покое.
Высокий Народ повелел ему отпустить рыцарей. Принц Орелий упомянул о наказании, которое Высокий Народ наложил на Ганелона за то, что тот первым призвал рыцарей Порога к себе во дворец. Ганелон вовсе не был дураком, он прекрасно понимал, в чем заключается суть этого наказания – эльфы возьмут к себе Литию. И пусть это высокая честь для принцессы, пусть там, в Тайных Чертогах ее высочество ждут наслаждения, недоступные смертным, – но для самого короля, овдовевшего несколько лет назад, разлука с любимой единственной дочерью стала бы началом угасания.
Но было кое-что, мешающее Ганелону Милостивому отдать наконец нужное распоряжение.
Неужели эльфы просто так отступятся от своего решения? Этот ненормальный болотник помешал им забрать принцессу, значит, они явятся за ней еще раз – когда Ганелон отошлет рыцарей Порога прочь.
А если не отошлет?
И в этом случае они явятся. Но – как подозревает его величество – уже не трое эльфов, исполняющих обязанности послов, войдут в его дворец. Войска Высокого Народа вторгнутся в Гаэлон: серебряные волки хлынут на зеленые его долины, сонмы горгулий затмят небеса. О, Светоносный, избавь нас от этой страшной участи!
Как же поступить королю? Не лучше ли не злить понапрасну Высокий Народ и все же приказать рыцарям удалиться? Да, вероятно, так он и сделает…
Этот хитрюга Гавэн уговаривает его повременить с окончательным решением – вдруг да прояснится чего-нибудь. А там можно и сыграть свадьбу, выдать принцессу Литию за сэра Эрла. Не будут же эльфы забирать замужнюю даму – такой довод первого министра поначалу немного успокоил Ганелона. Но уже вскоре король усомнился в правильности этого шага. Что вообще может остановить Высокий Народ? Какое им дело до человеческих обрядов и традиций? Да и выдать Литию за Эрла – значит оставить рыцаря во дворце. Вопреки требованию эльфов.
Ганелон на мгновение прикрыл воспаленные глаза. И тотчас же в окутавшей его темноте возникло зловещее жужжание – с каждым мгновением становившееся все громче. И выглянули из тьмы серые железные челюсти.
Не выдержав, король закричал, облившись холодным потом.
Он поднялся, спустив с постели голые дрожащие ноги. Длинная рубаха была мокра насквозь и противно липла к спине и бедрам. Как бы не разбудить своими воплями Литию, чья опочивальня располагается через две комнаты от его опочивальни, подумал король.
За массивной дверью послышался лязг оружия, а потом дверь приоткрылась и в проеме возникла физиономия стражника. Король отмахнулся от нее. И очень скоро услышал торопливые шаги в коридоре. Это наверняка Паргун, верный старый слуга, торопится на крик своего господина.
Ганелон подошел к окну.
Увиденное поразило его.
На синем предрассветном небе ярко сияла небывалая алая звезда.
«Это знак… – понял обомлевший король, и в голове его заплясали ломаные молнии испуганных мыслей. – Это несомненно знак… Высокий Народ дает понять о грядущем страшном возмездии за оскорбление… Надо было послать людей с дарами, чтобы испросить прощения… Но куда послать? Кто из людей может знать, где находятся Тайные Чертоги эльфов?.. О великие боги! О Светоносный! Почему же я в первый же день не велел рыцарям Порога вернуться в свои Крепости?!»
Дверь опочивальни распахнулась и тут же снова захлопнулась.
– Погляди, Паргун… – прерывающимся голосом проговорил король, не имея сил отвернуться от злого алого свечения. – Погляди, верный слуга, что взошло в небесах…
– Прошу простить меня, ваше высочество, – раздался за спиной Ганелона голос, который никак не мог принадлежать старику Паргуну.
Ганелон рывком обернулся. У порога, склонившись в церемонном поклоне, стоял молодой вельможа, долговязый, белокожий и красноглазый – настоящий альбинос. В одной руке вельможа держал медный кувшин, из горлышка которого поднимались тонкие струйки пара, а в другой – длинное полотенце. Король знал этого альбиноса, только вот сейчас никак не мог припомнить его имя. Парень являлся дальним родственником одному из королевских министров и, судя по тому, что последнее время часто попадался на глаза Ганелону, обладал выдающимися способностями карьериста.
– Паргун занедужил, ваше величество, – сообщил альбинос. – И я осмелился принять на себя его обязанности… Извольте умываться, ваше величество.
– Как твое имя? – спросил Ганелон, проигнорировав призыв к умыванию.
– Кариот, ваше величество, – склонился вельможа еще ниже.
– Погляди в окно, Кариот, – сглотнув слюну, потребовал король.
Альбинос послушно подошел к окну и встал рядом с Ганелоном.
– Ничего особенного, ваше величество, – сказал он. – Рассвет еще не наступил, и не все звезды успели погаснуть. Извольте умываться, ваше величество.
Ганелон мутно глянул на Кариота. Красные глаза и белая кожа альбиноса напомнили ему о недавних пришельцах. Отвращение заклубилось в груди короля. «Паргун занедужил, – пронеслась в голове Ганелона совсем ненужная мысль. – А ты и рад стараться…»
– Чтоб тебя демоны разорвали с твоим умыванием! – захрипел он. – Пошел прочь отсюда! Позови ко мне Гавэна и Гархаллокса! И передай там, что я велел подать мне одежду! Пошел!
Альбинос дернулся, но почему-то остался стоять. А Ганелон вдруг заметил, что дверь его опочивальни приоткрыта. Один из стражников заглядывал вовнутрь. Поведение этого невежи изумило короля. Его величество перевел удивленный взгляд на альбиноса.
– Это что та… – начал король, оглядывая вельможу с головы до ног, как какую-то неведомую тварь…
И наткнулся глазами на блеск стали в отвороте сапога. Никто и никогда не входил с оружием в королевскую опочивальню – такое событие было просто неслыханным.
Кариот перехватил взгляд Ганелона и вдруг оскалился. А в следующее мгновение с размаху ударил короля тяжелым кувшином в лицо.
Тяжелая дверь в опочивальню захлопнулась.
Ганелон без звука отлетел к постели и, обрывая балдахин, съехал на пол. Он почти потерял сознание. Какие-то красные искры больно кололи глаза, мешая смотреть, и король не видел, как альбинос, зачем-то оглянувшись на дверь, швырнул в угол кувшин и, перехватив полотенце обеими руками, бросился к нему. Удавка из прочной толстой ткани плотно обхватила горло Ганелона. Одновременно Кариот пытался перевернуть обмякшее тело короля на живот, чтобы облегчить себе задачу. Ему это почти удалось – и Ганелон расшибленным лицом ткнулся в пол.
Резкая боль мгновенно привела его в сознание. Король встрепенулся, отчаянно сопротивляясь. Он попробовал закричать, но крик не шел из перетянутого горла. Он не думал ни о чем, в нем работал только инстинкт самосохранения. Отталкивая руками и ногами навалившееся на него сухощавое тело, чувствуя, как удавка рвет волосы из бороды, как голова наливается горячей кровью, Ганелон вдруг случайно нащупал левой рукой твердую кожу сапога противника. Он судорожно вцепился пальцами в отворот сапога и почти невероятным усилием запустил руку за голенище. Рукоять кинжала неловко ткнулась ему в ладонь, и Ганелон сжал костенеющие пальцы. Король понимал, что ему не удастся нанести проклятому предателю хоть сколько-нибудь опасную рану, но сдаваться так просто не собирался. Он отвел руку с кинжалом как мог далеко и, собрав последние силы, ударил наугад.
Стальное острие лишь поцарапало кожу альбиноса, проткнув одежду. Кариот вряд ли почувствовал этот укол в горячке схватки, а кинжал выпал из онемевшей вдруг руки короля. Ганелон физически ощущал, как умирает его тело. Сил сопротивляться уже не было, и вдруг… И вдруг все кончилось.
Тяжесть, сжимавшая грудь короля, исчезла, мутный туман перед глазами рассеялся, и – самое главное – в горло хлынул воздух. Ганелон забился на полу, как только что пойманная рыба, широко разевая рот. Когда приступы кашля отпустили его, когда легкие расправились, а в голове прояснилось, Ганелон Милостивый нашел в себе силы приподняться и сесть. Первое, что он увидел, – альбиноса, неестественно скрючившегося в двух шагах от него. Впрочем, альбиносом Кариота назвать было уже трудно. Кожа его, ранее белая, теперь почти полностью почернела, почернели даже глаза, выпученные и отвердевшие. Ганелон, все еще не понимая, поискал глазами кинжал. И нашел – на лезвии кинжала даже не было заметно крови. Зато отчетливо виднелись щедро нанесенные по всему клинку мазки какой-то бурой субстанции.
Ганелон непроизвольно усмехнулся. Убийца попался на удочку собственного коварства. Яд, предназначенный для короля, убил его самого. Король подхватил с пола отравленный кинжал и, шатаясь, направился к двери. Мысли путались в его голове. Он не понимал совершенно ничего. Навалившись всем телом, король открыл дверь.
* * *
– Генерал сэр Гаер! – выдохнул Ганелон, оказавшись в коридоре. – А вы не спешили на помощь своему государю… Посмотри на меня, генерал! Посмотри на своего короля, генерал! Я уверяю тебя, сегодня же полетят головы… Я переверну дворец вверх дном! Да что там! Я весь Дарбион поставлю на дыбы! Я перерою все королевство! Но я найду каждого, кто причастен к… к… сегодняшнему случаю и… – силы оставляли короля, и речь его путалась, – и даже грешные души… терзаемые демонами Темного Мира… не позавидуют им… Посмотри на мое лицо, генерал!
Сочившийся кровью нос короля был свернут на сторону, левая скула сильно опухла, а борода почти полностью окрасилась алым. От слабости король покачнулся и едва не упал, но никто не бросился поддержать его. Мутным взглядом король зацепился за неподвижные тела стражников на полу, шатнулся назад…
– Что все это значит, генерал?! – заорал срывающимся голосом Ганелон, которому гнев снова придал сил. – Моя стража, у моей опочивальни!.. Они тоже были замешаны?! Чего вы стоите столбами? Чего молчите, как обожравшиеся тухлой рыбой тролли?! Вы убили их?.. Почему вы никого не оставили в живых?
Генерал Гаер первым очнулся от оторопи, охватившей всех присутствующих (кроме, пожалуй, Кая). Он выхватил из ножен короткий меч и страшно выругался.
Только тогда, когда в руках генерала сверкнуло оружие, обнаженное в присутствии короля, в гудящей голове ошеломленного и избитого Ганелона начало проясняться, что же на самом деле происходит.
– Генерал…
Со стороны дверей, ведущих в королевские покои, долетел до воинов жуткий рык, словно принадлежащий не человеку, а зверю, а вслед за этим рыком яростно зазвенела сталь и заметались между стенами коридора крики боли и страха.
Воины Гаера заозирались, подняв мечи, понимая: кто-то штурмом берет защищаемый семеркой стражников проход. И в тот же момент открылась дверь опочивальни принцессы. Полуодетая фрейлина Изаида выглянула в коридор. Увидев болотника, она вскрикнула – скорее от неожиданности, чем от испуга; но, углядев короля с изуродованным лицом, завизжала в полную силу.
И ей ответил второй зычный рык. Он звучал уже много ближе, и Кай, очевидно узнавший того, кто его издавал, улыбнулся.
А Ганелон, казалось, ничего не слышал. Он впился глазами в глаза стоящего напротив него генерала Гаера и, увидев что-то в этих глазах, попятился назад, нелепо выставив перед собой кинжал.
Генерал шагнул к нему, перехватив поудобнее меч. Король сделал отчаянный, но неловкий выпад, который Гаер легко отразил, выбив из рук его величества кинжал. Качнувшись от удара, король запнулся о порог своей опочивальни и рухнул на спину. Гаер прыгнул к нему.
А из-за поворота выкатились четверо стражников с лицами, настолько перекошенными от ужаса, что можно было подумать, будто за ними гнались демоны Темного Мира, и с маху врезались в отряд Гаера.
А спустя секунду из-за поворота вышагнул Оттар.
Северянин выглядел поистине страшно. Из раны на его лбу обильно сочилась кровь; одна из кос была отрублена, а вторая расплелась, и на окровавленное лицо налипли длинные пряди, белые зубы блестели в яростном оскале – все это делало лицо северного рыцаря похожим на боевую устрашающую маску. Вооружен Оттар был не двуручником, неудобным для схваток в узких дворцовых коридорах, а коротким боевым топором. С левого плеча свисал моток шнура с крюком, на острых концах которого виднелись свежие следы раскрошившегося камня.
– Ваше высочество, я уже здесь! – рявкнул он, не замечая за толпой воинов короля, и, прыгнув вперед, взмахнул своим топором. – Замуровать хотели, гады! – выкрикнул он, сокрушая могучим ударом кирасу ближайшего к нему стражника.
Стражник, почти перерубленный пополам, упал под ноги своим товарищам, а северянин, неожиданно заведя руку с топором далеко назад, достал стоявшего за его спиной гвардейца, уже изловчившегося скользнуть к нему вдоль стены.
Оттар дико захохотал и заревел снова, вращая над головой топором. Воины теснились в коридоре, мешая друг другу. Гвардейцам, оглушенным боевым криком рыцаря Королевства Ледяных Островов, оставалось только отступать – их было много больше, но воспользоваться численным преимуществом они не могли. Никто из них не был способен пробиться сквозь свистящие стальные нити, которые плел в душном и пропитанном кровью коридоре смертоносный топор северянина, а обойти Оттара, чтобы напасть сзади, было тоже невозможно. Рыцарь медленно, но неотвратимо продвигался вперед, поражая противника одного за другим – будто неуязвимый для оружия смертных демон.
Говорили, что ратники Утурку в бою приводят себя в состояние неистовства, благодаря которому не чувствуют ни боли от ран, ни усталости. Годы службы в Крепости Порога, бесчисленные схватки с Тварями, где крайне важна была осмотрительность, заставили Оттара оставить эту практику, но теперь сражение с людьми всколыхнуло давние воспоминания – северный рыцарь ревел диким зверем, без устали работая топором. Белая пена пузырилась у него на губах. Прорубаясь сквозь людскую кашу, Оттар не следил, куда ударит его топор, и не берег силы. Струи крови густо плескали на стены, отрубленные конечности, обломки доспехов и клочья плоти летели во все стороны. Гвардейцы оскальзывались в крови и падали, чтобы больше уже не подняться. У них был единственный шанс хоть как-то противостоять северянину – отступив к опочивальням принцессы и короля, где пространство позволило бы им окружить рыцаря, – и они отступали, теснясь друг к другу и даже не пытаясь сражаться.
Убивая, перешагивая через изувеченные трупы, Оттар, грохоча подбитыми шипами подошвами сапог, прошел коридор до того места, где он расширялся до размеров большой комнаты, и на мгновение остановился, покрытый кровью с головы до ног, хрипло дыша, с пеной у рта. На расстоянии удара не оказалось ни одного врага. Горящим полубезумным взглядом он обвел помещение и вздрогнул, увидев у дверей опочивальни принцессы спокойно стоявшего среди перепуганных гвардейцев Литии болотника Кая.
Воин в пластинчатых доспехах, все время боя державшийся в тылу отряда, неожиданно ловко для своих размеров и тяжести брони припал к полу.
Лицо Оттара, перекошенное исступлением, немного расслабилось.
– Брат Кай?.. – прохрипел северный рыцарь. – Как?..
– Приветствую тебя, брат Оттар, – откликнулся болотник. – Надо полагать, дверь и в твою комнату закрыло заклинание Запирающего Камня. Если бы в комплект вооружения рыцарей Северной Крепости Порога не входил крюк для лазанья по скалам…
– Что ты здесь делаешь, брат Кай? – выговорил Оттар.
Вместо ответа болотник молниеносно извлек что-то из поясного кармана и швырнул это в северянина. Оттар, инстинктивно дернув головой, отступил назад, запнулся об отрубленную руку и, едва не упав, взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие. А отравленный нож Кариота, который, воспользовавшись моментом, метнул ему в грудь воин в пластинчатых доспехах, разбился о каменную стену.
Игральная кость, ударившая нож в полете, сбила его траекторию и спасла рыцарю Оттару жизнь.
Стремясь предотвратить падение, северянин не мог увидеть летящего в него ножа, но бросок Кая он заметил.
– Ты что делаешь, рыцарь?! – дико заорал Оттар. – Своих бьешь?!! Ты обезумел, брат Кай?!
– Судя по цвету лезвия, на кинжале яд черной гадюки, собранный в первые дни весны, – спокойно ответил Кай. – От этого яда нет спасения и нет противоядия. Успокойся, брат, и опусти оружие.
– Опустить оружие?! – рявкнул северянин.
Боевое бешенство, видимо, еще не до конца отпустило Оттара. Взмахнув топором, он подался к болотнику, но тут внимание его отвлекло нечто, происходящее в королевской опочивальне; дверь, ведущая в нее, была распахнута.
Взревев:
– Ваше высочество! – северянин сменил направление и бросился туда.
Гвардейцы брызнули от него в стороны, освободив дорогу. Спустя лишь одно биение сердца Оттар оказался бы в опочивальне, но на половине пути он влетел в мгновенно возникшую прямо у порога голубую клубящуюся тучу. Завязнув в ней, словно в паутине, рыцарь замер, будто оледенев. И рухнул на пол, гулко ударившись головой о каменные плиты. Оттар не распластался на полу, а остался в неудобной позе, касаясь пола только лбом, коленями и локтем – как повергнутое изваяние, на окаменевшем лице которого застыло изумление.
Появившийся из королевской опочивальни генерал Гаер отшвырнул использованный амулет Ледяных Оков. Посмотрел на меч в своей руке, с клинка которого, еще дымясь, капала горячая кровь, и снова выругался:
– Красноглазый ублюдок!
И тогда, придя в себя, на неподвижного Оттара со всех сторон бросились гвардейцы.
Впрочем, ни один из них не сумел даже коснуться северного рыцаря. Над Оттаром встал болотник, невероятно стремительным прыжком преодолев расстояние в пять или шесть шагов. Двое самых ретивых гвардейцев, не успевших вовремя остановиться, отлетели в стороны, лишившись мечей. Остальные остановились под спокойным прямым взглядом болотника, с кончиков пальцев которого медленно падали на пол дымящиеся черные капли. Гвардейцы очень хорошо помнили жуткие дымные плети, которыми Кай раскидал пытавшихся остановить его воинов.
– Сэр Кай, – раздался в тишине голос генерала Гаера, усталый и хриплый, – дело сделано. Сэру Оттару и сэру Эрлу никто не причинит ни малейшего вреда. Но для их же блага на некоторое время они будут заключены в подвал, где их жизнь будет в полной безопасности… Не все рыцари королевства настолько разумны, как вы…
– Сэр Гаер, – проговорил болотник, – не стоит искать во мне союзника. Я здесь для того, чтобы оберегать принцессу. Мне нет нужды ввязываться в ваши распри.
Лед, сковавший Оттара, покрылся каплями. От коленей и локтей северянина с хрустом побежали трещины.
– Принести цепи! – громко распорядился генерал Гаер. – Быстро!
– Сэр Кай… – прозвенел женский голосок за спиной болотника.
Принцесса стояла у дверей своей опочивальни. Из дверного проема выглядывали насмерть перепуганные фрейлины.
– Что все это значит? – нетвердым голосом, словно в полуобмороке, проговорила Лития. – Сэр Кай, вы… Сэр Оттар?.. К чему цепи? Кровь… Сэр Гаер, что здесь…
– Успокойтесь, ваше высочество, – повернулся к ней болотник. – Вашей жизни ничего не угрожает.
– Папенька… – принцесса, пошатываясь, сделала несколько шажков к королевской опочивальне, на пороге которой медленно растекалась большая лужа крови, – папенька!
– Ваше высочество! – предостерегающе начал генерал Гаер, двинувшись к принцессе. – Не нужно ходить туда. Оставайтесь в своей опочивальне, во дворце сегодня очень опасно.
– Папенька… – дрожащими губами повторила принцесса, не столько поняв, сколько почувствовав, что произошло.
Она посмотрела на Кая, рядом с которым в тот момент оказалась:
– Вы же обещали мне, сэр Кай… Вы же говорили, что… Выходит, вы все знали заранее?..
– Я ничего не знал о готовящемся, – ответил Кай, прямо глядя в глаза Литии.
– Вы лжете! – крикнула принцесса так громко, что в тон ее голосу зазвенели цепи, принесенные гвардейцами.
– Рыцари Порога никогда не лгут, – сказал болотник. – Это правило.
– Я не верю вам! – продолжала кричать принцесса. – Я не верю вашим дурацким правилам!
Она покачнулась, и болотник поддержал ее за локоть. Принцесса брезгливо вырвала руку.
– Мерзавец! – выкрикнула она и замахнулась для пощечины.
Любой человек, даже не обладающий реакцией болотника, мог отвести от себя такой удар. Поэтому Кай легко перехватил руку Литии еще на замахе. И тут же отпустил. Принцесса закричала что-то еще, уже совсем лишенное смысла, и вдруг, закатив глаза, повалилась на залитый кровью пол. Кай подхватил ее на руки, не дав упасть. Отчаянно завизжали фрейлины.
– Это обморок, – проговорил он. – Жизни принцессы ничего не угрожает.
