Фаза быстрого сна
Стадия 4
Пробуждение оказалось паршивым.
В ушах стоял противный звон будильника, веки словно свинцом налились, и не было сил даже протянуть руку и выключить надоедливую мелодию. Помнится, только вчера скачала эту звуковую мерзость в расчете на то, что она поднимет даже мертвого, не то что заблудившуюся во снах меня. Расчет оказался верным.
Так… Надо сделать над собой усилие и воскреснуть. Увы, я не Лазарь и помощников в этом благом деле ожидать не стоит.
— Мила, выключи эту гадость, — раздался неподалеку сонный мужской голос. — Ты ближе.
Спасибо шоку: у меня мигом нашлась энергия на то, чтобы открыть глаза и рывком сесть.
Рядом со мной растянулся Мишка, или Медведь, недовольно зыркнувший на меня из-под растрепавшейся челки.
— Что ты так дергаешься?
— Ничего, — я бледно улыбнулась в ответ и зашарила по кровати в поисках телефона. Раскопки в одеяле вскоре увенчались успехом, и я наконец отключила звонок.
— Ну и чудно, — друг зевнул и снова зарылся лицом в подушку.
Я потерла глаза, огляделась. В квартире, кроме нас, кажется, никого не было, что уже странно для такой тусовки.
Пихнула Медведя в бок и спросила:
— А где все?
Друг перевернулся на спину и наградил меня недовольным взглядом, без слов высказав, что он думает о тех, кто мешает ему спать.
— Выпроводил под утро, когда метро открылось.
— А сам что застрял?
Я с тихим стоном потерла почему-то затекшую шею. Блин, опять все тело болит и ноет. Впору в суд подавать на Сноходца за моральный ущерб.
— А я за тебя переживал. Раньше ты не имела привычки отключаться на балконах.
Логично.
Вспомнив, что отправило меня в королевство кошмаров, я поискала на голове шишку от удара, но, как ни странно, не нашла. Любопытно…
— Мила, что с тобой происходит? — серьезно спросил друг, не отрывая от меня внимательного взгляда.
Я потупилась. Мишка был тем самым человеком, которому совсем не хотелось врать. Друг детства. Почти как брат.
— Плохие сны, — кратко ответила я и решительно вылезла из кровати, тем самым поставив точку в допросе.
Дорога в ванную показалась моему организму тем еще испытанием. Закрыв дверь, я напряженно посмотрела в зеркало. Отражение не радовало. Бледная, в желтизну кожа, встрепанные тусклые волосы, нездоровый румянец и лихорадочно блестящие глаза.
— Красавица, — криво усмехнулась я.
У меня было стойкое ощущение, что душу выжали как лимон и даже на цедру покрошили. Я ничего не хотела… Только чтобы все это наконец закончилось. Устала. Очень устала.
По щеке скользнула слеза, и, коснувшись кожи, я задумчиво растерла влагу между пальцев.
Плачу. Я плачу.
Меня, активную и веселую девчонку, которая никогда не сдавалась и везде была главной заводилой, измучили до слез.
В душе, опустошенной кошмаром, вновь начала шевелиться злость на потустороннего гада.
Я решительно вывернула до упора вентиль с холодной водой и сунула под нее руки, а после начала с фырканьем умываться. Мокрое и немного повеселевшее отражение уже не напоминало больную на последнем издыхании.
Стянула с себя одежду и полезла в душ. Все, хватит рефлексировать.
Ледяная вода встряхнула, и через десять минут я чувствовала себя гораздо лучше. А внешность… Еще раз критически оглядев замученное отражение, я подмигнула ему и потянулась к косметичке. В итоге моську в зеркале было не узнать! Тоналка, пудра и румяна — наше все!
Последним штрихом стала капля любимого цитрусового масла. Его я использовала в тех безнадежных случаях, когда мало того что жить не хотелось, еще и на работу нужно было ехать.
В общем, когда я появилась на кухне, где вовсю хозяйничал Медведь, то была уже блистательна.
— Ну, доброе утро, ночная птичка, — кинул на меня беглый взгляд приятель. — Смотрю, перышки почистила и ожила?
— Так точно, — я плюхнулась за стол и с брезгливой миной отодвинула в сторону пустую бутылку из-под текилы и шеренгу стопок. — Опять не убр-р-рали.
— Словно для тебя это новость, — хмыкнул Миша.
— Во мне все никак не сдохнет вера в лучшее! — пафосно ответила я и, решив внести свою лепту в наведение порядка, начала разгребать стол.
Пока приводила все в порядок, рассеянно кивала болтовне друга — Мишка рассказывал о том, как прошла его поездка, закончившаяся ссорой с очередной девушкой.
Мишаня — шикарный парень, с хорошей работой, машиной, квартирой и адекватным характером. И всему этому богатству, увы, катастрофически не везет с девушками. А ввиду влюбчивости Мишки текучка кадров на этой «должности» у него та еще.
Мы с ним дружим едва ли не с первого года жизни, когда я в знак нерушимости наших отношений треснула его погремушкой по голове и, пихнув, скинула с дивана. Он отомстил мне спустя пару лет, торжественно выбив первый молочный зуб. На этом кровная вендетта «око за око, зуб за зуб» была закончена и с тех пор мы не разлей вода.
Вот и сейчас он с тревогой косится на меня. А я… а что я? Ищу смысл жизни и ответы на вопросы в глубинах кофейной чашки.
На какой-то миг мне почудилось, что в темном напитке мелькнуло чье-то лицо. Я нервно отдернула пальцы. Кофе перелился через край, пачкая белоснежный фарфор и растекаясь по скатерти.
Сверху на некрасивое пятно легла салфетка.
Я лишь вздохнула. Надо мной стоял Миша. Скорее всего, именно он и отражался в сверкающей, словно зеркало, поверхности напитка.
— Давно у тебя проблемы со сном?
— Со сном у меня все хорошо. А вот со сновидениями плохо.
Я всё-таки рассказала приятелю, что уже почти месяц не сплю из-за мучающих меня по ночам кошмаров, умолчав только о том, что теперь галлюцинации начались и наяву.
— К психотерапевту ходила?
Передо мной поставили тарелку с глазуньей и ломтиками бекона. Сам Мишка опустился напротив, притянул к себе отвергнутую мной чашку и сделал большой глоток.
— Угу, — я ткнула вилкой в желтый «глазок». Тонкая пленка порвалась, и желток растекся по тарелке.
Хм-м-м… по цвету почти как Шо.
Я помотала головой, отгоняя воспоминания о снах. Потом. Всё потом.
— И что говорят? — терпеливо выжимал из меня информацию Медведь.
— Переутомление, говорят. Но, как ты видишь, я уже две недели в отпуске и лучше не становится. На работу завтра, а я… — я досадливо скривилась и взъерошила волосы. — А я никакая.
— Реально продлить отпуск? Или уйти на больничный?
— По состоянию психического здоровья? — скептически поинтересовалась у приятеля. — О да, на работе прям обрадуются!
— Можно что-то придумать.
— Можно, — послушно согласилась я и приступила к еде.
Некоторое время на кухне стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом металла о стекло тарелок. Вкус еды почти не ощущался, в душе поднималось глухое раздражение. Это смешно, но поесть я всегда любила, небезосновательно считая гастрономические удовольствия одними из немногих наслаждений, доступных всегда. И этого меня лишил… поганец потусторонний.
— Ковыряешься так, словно там тараканы, — несколько обиженно протянул друг, когда я отодвинула почти полную тарелку.
— Просто вкус еды не ощущается.
— Может, от лекарств вкусовые рецепторы приглушены?
— Не знаю. Но мне кажется, не в этом дело.
— Ты меня пугаешь, Сова. Родителям говорила?
— Нет, Миш. И тебе не советую, — я требовательно посмотрела на него и, опережая возражения, добавила: — Пока это моя проблема. Я с ней справляюсь и не вижу повода беспокоить родных.
— Пока справляешься? Да уж, вижу. Мила, ты похожа на свеженького зомби! Просто мечта некроманта-некрофила, а не девушка.
Я не ответила, посчитав это лишним. Встала, подошла к подоконнику и, включив электрический чайник, не оборачиваясь, проговорила:
— Ты сам знаешь, что волновать сейчас маму — последнее дело. Беременность и так проходит довольно тяжело… потому, Мишань, прошу тебя как друга. Здесь инициативу проявлять не нужно.
— Хорошо, хорошо, — вздохнул мой отважный медведь.
Вот так… правильно.
Я горько усмехнулась. Ирония судьбы. Родители ждут второго ребенка, а первый в это время благополучно едет крышей.
Мама и папа переехали за город год назад, как раз после решения завести малыша. Свежий воздух, просторный частный дом и прочие прелести.
А я осталась счастливой обладательницей квартиры, свободы и… одиночества.
Во время одной из наших бесед психотерапевт корректно указал, что все мои кошмары — это лишь неосознанная попытка привлечь к себе внимание. Вроде бы логично, но вызывает внутренний протест.
Стребовав с Миши клятву не говорить ничего родителям, я ускакала одеваться и после этого выпроводила друга из квартиры.
Сама же, пользуясь последним днем отпуска, села дальше изучать осознанные сновидения.
По всему выходило, что у меня именно они. Раньше я считала, что это обычные сны, но со временем поняла: нет, осознанные сновидения. Уровень профессионализма повышался!
Самой достоверной литературой на эту тему я посчитала труд Карлоса Кастанеды. Он как раз писал о странных сущностях, живущих в мире снов. Они питались страхами, кошмарами и прочим негативом. Особенно любили осознанных путешественников по снам. Мы вкуснее.
Получается, мой гаденыш — именно такая сущность… А я — его любимый десерт.
И при таком раскладе сноходец скорее я, чем он. Он как раз абориген! Самый наиклассический! Агрессивный и промышляющий каннибализмом! Хотя кто сказал, что господин моих кошмаров человекоподобен?
Я с непередаваемым выражением на лице посмотрела на книги и свои записи.
— Точно крышей поехала. Всерьез рассматриваю это как причины творящейся в жизни чертовщины!
Я порывисто поднялась из-за стола и пошла на балкон. Нервно нашарила пачку сигарет, забытую кем-то из приятелей, и, щелкнув зажигалкой, затянулась. Покосилась на целую и невредимую вазу, все еще стоящую на верхней полке. Значит, на меня ничего не падало…
При свете дня вся эта лабуда про кошмарики, сны и проживающих в них прожорливых сволочей, тянущих энергию из живых, вдвойне казалась мистической чушью.
Решив больше не выносить себе мозг, я докурила сигарету и отправилась на пробежку. Да и в магазин надо — в холодильнике шаром покати. Мишка дожарил последние яйца.
Время до вечера пролетело в домашней суете и бытовых хлопотах. Я даже не ложилась спать днем, чтобы бодрствовать ночью. Было ощущение, что я переступила какой-то внутренний рубеж и у меня активировался режим пофигистки. Эти перемены мне нравились, а потому я легкомысленно напевала песенку и полировала книжные полки от пыли. Пыли тут не существовало уже минимум несколько минут, но меня сие не останавливало. Монотонная работа успокаивала.
Стрелки часов медленно подбирались к десяти вечера. В углах привычно сгущались тени.
— Не надо на этот раз на меня ничего ронять, — негромко попросила я, заметив, как зашатались книги над головой. Томики застыли, а потом качнулись туда-сюда.
Я это расшифровала как «а то что?».
— Придумаю!
Книги с грохотом рухнули.
Кто-то злится? Так тебе и надо.
— Не любишь Кастанеду? — хмыкнула я, поднимая книги, и поставила их обратно. — А зря, он про вас много писал.
— Ерунда-с-с-с, — гневно прошипели из ниоткуда.
— Сам ты ерундас, а Кастанеда — уважаемый ученый, муж и философ, — пафосно ответила я, чрезвычайно ехидно улыбаясь уже знакомым глазам на потолке. Оные возмущенно похлопали на меня ресничками и зажмурились, стоило мне захихикать и торжественно предъявить им оттопыренный средний палец. Видимо, глазюки отличались тонкой душевной организацией.
— Хамка-с-с-с! — вновь гневно прошипел кастанедовский глюк. Ну, и мой теперь.
— И вовсе не хамка, а девушка в сложной ситуации, — наставительно заметила я и обратилась к глазкам: — Сгиньте!
Как ни странно, послушались. Сначала щупальца, на которых висели глазки, втянулись в облако тьмы на потолке, а после вся эта черная клякса смачно шлепнулась на ламинат, с тихими завываниями расползлась по углам, куда не добирался свет ночника, и там затаилась.
Я аж умилилась от того, какие они послушные!
Вот интересно, а эти глазки, тьма и прочая гадость — это тоже, так сказать, Сноходец или что-то иное? Кто-то иной…
Решив не углубляться в размышления, я направилась в ванную.
Вернувшись, выключила весь свет, кроме тусклого настенного бра, и забралась под одеяло. Будем следовать тактике: раньше сядешь — раньше выйдешь! Я отвернулась к стенке, зевнула, закрыла глаза… и почти сразу уснула.
