В ту ночь, когда Кейт Харкер решила спалить дотла школьную церковь, она не была ни обозлена, ни пьяна. Она пребывала в отчаянии.

Поджог стал ее последней надеждой. Кейт уже сломала нос одной девушке, курила в спальне, жульничала на первом экзамене и словесно изводила трех монахинь. Но что бы она ни делала, Академия святой Агнессы продолжала прощать нерадивую ученицу.

Вот в чем состоит извечная проблема с католическими учебными заведениями – преподаватели и наставники видели в Кейт заблудшее дитя, которое надлежит спасти.

Но Кейт не требовалось спасение. Она хотела поскорее выбраться отсюда.

Около полуночи кроссовки Кейт впечатались в землю под окном спальни. Ведьмин час – так обычно люди называли это темное время суток, когда неупокоенные души вырывались на волю. Неупокоенные души, да еще девушки-подростки, запертые в школе-пансионе слишком далеко от дома.

Кейт поправила сумку на плече и побежала по ухоженной гравиевой дорожке, ведущей к церкви Креста. Бутылки в сумке позвякивали в такт шагам, будто шпоры. Все емкости были однотипными, кроме марочного вина из личных запасов сестры Мерил – эту бутылочку Кейт держала в руке.

Раздался мелодичный звон колоколов, однако исходил он от храма побольше – как раз от церкви Всех Святых. Она была расположена на другой стороне школьного двора и никогда не оставалась без присмотра – сама мать Алисия, директриса Академии, ночевала в комнатке при церкви. Между прочим, Кейт была не настолько глупа, чтобы сжигать данное сооружение. Кейт не собиралась добавлять к списку своих злодеяний еще и убийство. Оно того не стоило.

Двери меньшей церковки были на замке, но Кейт сумела втихаря украсть ключ, когда ей пришлось торчать на нудной проповеди сестры Мерил про обретение благодати.

Отперев дверь, Кейт переступила через порог и поставила сумку на пол.

Сперва Кейт привыкала к темноте: синие витражные стекла в лунном свете казались почти черными. Дюжина рядов деревянных скамей отделяла Кейт от алтаря, и на мгновение девушка почувствовала угрызения совести. Здесь было, в общем-то, мило, хотя, если честно, эта церковь была не единственной на территории Академии святой Агнессы и даже не самой красивой. Кроме того, монахини вечно твердили девушкам об аскезе и важности жертвы, так что Кейт, если можно так выразиться, выполняла свой ученический долг.

Кейт отожгла до упора – метафорически говоря – в двух интернатах в первый год своего изгнания и застряла в третьей школе, заделавшись там второгодницей. Но, похоже, она никак не могла расплатиться за свои грехи сполна. Ее отец уперся (упрямство у Кейт было наследственным) и продолжал откапывать новые варианты социализации для своей дочери, отбившейся от рук. В четвертой школе – исправительном заведении для трудных подростков – Кейт продержалась почти год, прежде чем запросила пощады. Пятая (школа для мальчиков) согласилась сделать для Кейт исключение в обмен на солидное пожертвование. Кейт промаялась в ней несколько месяцев.

А затем пришел черед Академии святой Агнессы. Отец наверняка зарезервировал место в этой чертовой дыре при монастыре, потому что Кейт сюда переправили даже без заезда в И-Сити.

Итого: шесть учреждений за пять лет.

Ничего, сейчас у Кейт все получится. Обязательно.

Она присела на корточки, расстегнула сумку и принялась за работу.

После звона колоколов повсюду воцарилась гробовая тишина, и Кейт стало немного неуютно, поэтому, распаковывая сумку, она замурлыкала гимн себе под нос. Две бутылки бренди и практически непочатая бутылка водки (трофеи из коробки с девичьими пожитками, конфискованными монахинями!), три бутыли домашнего красного вина, виски многолетней выдержки из шкафчика матери Алисии и марочное винцо сестры Мерил. Неплохой улов!

Кейт выстроила стеклянную тару на скамье в заднем ряду и метнулась к свечам. Рядом с неглубокими плошками находилась и посудина со спичками – старомодными, с длинными деревянными палочками.

Продолжая напевать, Кейт двинулась к импровизированному алкогольному складу. Откупорив бутылки, она методично облила скамейки спиртным, стараясь распределять жидкость равномерно. Виски матери Алисии она приберегла для деревянной кафедры, где лежала Библия. В порыве суеверия Кейт пощадила книгу и выбросила ее через открытую дверь на газон. Когда она вернулась обратно, в нос ударил терпкий запах алкоголя. Кейт закашлялась и сплюнула от появившегося во рту едкого привкуса.

Над алтарем висело массивное распятие, и даже в темноте Кейт почувствовала на себе взгляд изваяния.

«Прости, Отче, ибо я согрешила», – подумала она, чиркнув спичкой о дверную раму.

– Ничего личного, – добавила она вслух, когда спичка загорелась, резко и ярко.

Сначала Кейт просто наблюдала за крохотным оранжевым язычком, но когда спичка обожгла ей пальцы, Кейт швырнула ее на ближайшую скамью. Доски молниеносно вспыхнули и гневно затрещали. Сработало!

Спирт быстро улетучился: через несколько секунд запылали остальные скамейки, а потом и алтарь. Огонь бушевал и, кажется, жил своей собственной жизнью, поглощая древесину.

Кейт стояла и смотрела на пожар, как загипнотизированная, а пламя продолжало пожирать церковь дюйм за дюймом.

В конце концов духота и дым вынудили Кейт выскочить наружу – в ночную прохладу.

«Беги!» – настойчиво произнес голос у нее в голове, но Кейт отмахнулась от этой идеи.

Вместо того чтобы подчиниться инстинктивному импульсу, Кейт села на лавочку на безопасном расстоянии от пожара и принялась болтать ногами.

Прищурившись, она различила на горизонте огни ближайшего города-спутника, Де-Мойна. Старомодное имечко, реликт времен до реконструкции. Таких городов сателлитов, рассеянных по периферии Истины, было около полудюжины, и население каждого едва ли составляло миллион человек. Местным жителям запрещалось их покидать, и они ничем не помогали столице, однако так и было задумано. Никому не хотелось стать добычей монстров. Или Келлума Харкера.

Кейт достала зажигалку – красивую серебристую вещицу, которую мать Алисия конфисковала в первую неделю, – и начала ею щелкать, чтобы занять руки. Когда это не помогло, Кейт вытащила из кармана рубашки «трофейную» сигарету. Она подожгла ее, полюбовалась на микроскопический голубой огонек, сделала затяжку и закрыла глаза.

«Где ты, Кейт?» – спросила она себя.

То была игра, в которую Кейт играла с тех пор, как узнала про теорию бесконечных параллелей. Согласно данной теории, путь человека является не линией, а своеобразным деревом, причем любое принятое решение вызывает появление все новых и новых ветвей. Как можно догадаться, в итоге существует уже не одна личность, а множество Кейт Харкер.

Разве не замечательно? Тысяча клонов Кейт – и тысяча разных вселенных!

Возможно, где-то там, в иной реальности, нет и намека на монстров.

И у какой-нибудь Кейт есть отец и мать.

А другая Кейт тоже счастлива и даже никогда не сбегала из дома вместе со своей мамой.

А если и сбегала, то до сих пор живет припеваючи.

Но если существует тысяча вселенных, то сама Кейт подобна молекуле, которая занимает свое законное место. Значит, ей будет легко сделать то, что нужно, хотя в параллельном мире ее версия выбрала что-то иное. Так уж суждено.

Вероятно, та Кейт живет лучше ее, и ей не надо думать о последствиях.

А может, именно она, Кейт, устроившая поджог, и сберегла их всех? Дала своим копиям возможность жить в безопасности и здравом уме.

«Где ты?» – мысленно спросила Кейт.

Лежу в поле. Смотрю в небо.

Ночь теплая. Воздух чистый.

Трава мягкая.

И в темноте не прячутся монстры.

«Как здорово», – подумала Кейт, и вдруг церковь схлопнулась, и в небо взметнулось множество угольков.

Вдали завыли сирены, и Кейт выпрямилась.

И понеслось…

Через минуту девчонки хлынули из спален наружу, а затем появилась мать Алисия в рясе. Огненное зарево пожара окрасило ее щеки в багровый оттенок. Кейт с удовольствием слушала, как почтенная пожилая монахиня сыпала крепкими ругательствами, пока не подоспели пожарные и вой сирен не заглушил остальные звуки.

И у католических школ есть предел терпения.

Час спустя Кейт сидела на заднем сиденье полицейского автомобиля – любезность со стороны Де-Мойна, – сложив руки в наручниках на коленях.

Они неслись сквозь ночь по северо-восточной границе Истины. Прощай, относительно мирная периферия, здравствуй, столица!

Когда коп прибавил скорость, Кейт поерзала на сиденье, пытаясь устроиться поудобнее. Чтобы пересечь Истину, требовалось трое суток, и, по расчетам Кейт, до столицы оставалось добрых четыре часа, но местный полицейский не мог проехать на своей развалюхе через эти места. Автомобиль не был особо укреплен: только металлическая обшивка да УФУ – ультрафиолетовое усиление.

Фары дальнего света изредка выхватывали из тьмы ломкие очертания складских построек.

Костяшки сжатых на руле пальцев полицейского побелели.

Кейт подумала, а не сказать ли ему, чтобы он не волновался: ведь окраины Истины относительно безопасны, поскольку никому из тварей, резвящихся в столице, не захочется тащиться через Пустошь, чтобы добраться до них. Да и незачем: возле И-Сити полно народа, которым можно подкрепиться.

Но коп злобно оглянулся на Кейт, и она решила: пусть трясется.

Она приложила здоровое ухо к кожаной обивке и уставилась в окно.

Дорога впереди была пустой, а ночь непроглядной, и Кейт таращилась на свое отражение в стекле. Странно, но она отчетливо различала светлые волосы, острый подбородок, карие глаза, – но не шрам в виде высыхающей слезинки в уголке глаза и не отметину, которая тянулась вдоль линии роста волос – от виска и до подбородка.

А от церкви Креста в Академии святой Агнессы остались лишь обугленные стены…

Растущая толпа девчонок в пижамах испуганно крестилась и ахала. Николь Тик, которой Кейт недавно сломала нос, самодовольно ухмыльнулась, дескать, хорошо, что Кейт получила по заслугам, хотя Кейт как раз и хотела, чтобы ее поймали.

Мать Алисия вознесла молитву за душу Кейт, когда ее повели прочь из школы.

Прощай, святая Агнесса!

Коп что-то проворчал, но слова рассыпались прежде, чем добрались до нее, и Кейт услышала лишь приглушенные звуки.

– Что? – переспросила Кейт, изображая безразличие, и оторвалась от спинки сиденья.

– Почти приехали, – буркнул полицейский.

Похоже, он рассердился из-за того, что его вынудили везти Кейт в такую даль, вместо того чтобы просто засунуть ее в камеру.

Промелькнул дорожный знак – «235 миль до И-Сити». Они приближались к Пустоши, буферу, лежащему между столицей и другими территориями Истины.

«Крепостной ров, – поняла Кейт, – со своим выводком монстров».

Здесь не было видимой границы, но ощущались некие изменения, как будто рядом была береговая линия, а за ней – океан.

Земля оставалась ровной, но постепенно превращалась в низину.

Последние городишки уступали место бесплодным пространствам, и мир казался пустым и пугающим.

Еще пара болезненно безмолвных миль – коп отказался включать радио, – и монотонность шоссе нарушила боковая дорога.

Патрульная машина свернула именно туда, колеса соскользнули с асфальта на гравий, и автомобиль со скрежетом затормозил.

Когда коп переключился на окаймление и УФУ-лампы образовали светящуюся дугу вокруг машины, в груди Кейт вспыхнуло предвкушение. Они не одни! На обочине возвышался транспортник на холостом ходу, единственными признаками жизни были его УФУ-ходовая часть да негромкий рокот мотора. Круг света от полицейской машины скользнул по тонированным окнам чужака и заблестел на металлическом переплетении, способном послать сто тысяч вольт во все, что подберется слишком близко.

Эту громадину, конечно, специально спроектировали для поездок по Пустоши – и пассажиры транспортника могли не бояться за свою жизнь.

Кейт улыбнулась столь же самодовольно, как и Николь у церкви – одними губами. Не радостная улыбка, но победная. Коп вылез наружу, распахнул дверцу и ухватил Кейт за локоть. Расстегнул ее наручники, ворча что-то про политиков и привилегии. Кейт потерла запястья.

– Я могу идти?

Коп насупился и скрестил руки на груди. Кейт сочла его жест за утвердительный ответ и двинулась к транспортнику, но неожиданно крутанулась на месте и протянула руку.

– У тебя – моя вещь, – сказала она.

Коп не шелохнулся.

Кейт сощурилась и щелкнула пальцами. Коп мельком покосился на рокочущую махину и выудил из кармана серебристую зажигалку.

Кейт цапнула гладкий металлический прямоугольник и направилась к транспортнику.

– Стерва! – прозвучало ей вслед: здоровое ухо Кейт отлично все уловило.

Но Кейт было наплевать на копа. Она забралась в автомобиль, плюхнулась на кожаное сиденье и прислушалась к шуму отъезжающей полицейской машины.

Водитель трепался по телефону. Он встретился с ней глазами в зеркале заднего вида.

– Да, я ее забрал. Ясно. Да, сейчас.

Он передал мобильник через переборку, и у Кейт, когда она взяла телефон и поднесла его к левому уху, участился пульс.

– Катерина. Оливия. Харкер.

Голос в трубке напоминал низкий раскат грома, от которого дрожит земля. Не громкий, но мощный тембр, требующий уважения и откровенного трепета.

Такие интонации сама Кейт отрабатывала уже много лет, однако сейчас она невольно поежилась.

– Привет, отец, – произнесла она, стараясь говорить небрежным тоном.

– Ты гордишься собой, Катерина?

Она изучающе взглянула на свои ногти.

– Более-менее.

– Святая Агнесса – шестое заведение, Катерина.

– Хм? – протянула Кейт, изображая рассеянность.

– Шесть школ. За пять лет.

– Монахини заявили – я могу делать, что захочу, если хорошенько подумаю. Или это были учителя в Вайлд-Приоре? Я начинаю терять нить…

– Довольно, – отчеканил отец, и Кейт как будто ударили по лицу. – Так продолжаться не может.

– Знаю, – процедила она, прилагая все усилия, чтобы быть правильной Кейт, той Кейт, которая хочет быть рядом с ним и заслуживает этого. Не девушкой, лежащей в поле, и не девчонкой, плачущей в машине за миг до аварии.

Той Кейт, которая не боится ничего. И никого. Даже его.

Теперь Кейт не смогла выдавить из себя заносчивую улыбку, но вообразила ее и удержала перед внутренним взором.

– Знаю, – повторила она. – И мне приходится придумывать номера, которые трудно замять. И дорого.

– Тогда почему…

– Ты в курсе, почему, па, – перебила его Кейт. – Ты понимаешь, чего я хочу.

Она услышала, как он выдохнул, и прислонила голову к кожаной спинке сиденья. Люк в потолке оказался открыт, и Кейт видела звезды, усеивающие ночное небо.

– Мне надо попасть домой.