Спящая

С каких пор я начала спать все время, когда оставалась одна?

Сон накатывал на меня как волна. Я никак не могла противостоять ему. Он был совершенно беспробудным, настолько, что ни телефонные звонки, ни шум автомобилей за окном не могли достичь моего слуха. Но при этом мне не было больно, и я не была особенно одинока. Не существовало ничего, кроме сонного царства, в котором моя душа парила в свободном падении.

Когда я просыпалась, то мне было чуть-чуть одиноко, но лишь на мгновение. Я смотрела на потемневшее небо и понимала, сколько времени прошло с тех пор, как я провалилась в сон. А ведь даже не собиралась спать, но все-таки уснула и потеряла целый день, неотчетливо размышляла я. Внезапно то острое сожаление, которое я испытывала, сожаление, близкое к стыду, пронзало ледяное лезвие страха.

Когда именно я подчинилась сну? Когда перестала сопротивляться? Я ведь была раньше такой энергичной, бодрой – но когда это было? Так давно, что, казалось, прошла целая вечность. Словно сцены далекого прошлого, картинки с папоротниками и динозаврами, мечущимися прямо перед глазами, мои воспоминания о том времени всегда казались мне образами, окутанными дымкой.

Но даже когда я спала, я могла определить, что звонит мой любимый.

Когда звонил господин Иванага, телефон звучал совершенно иначе. Почему-то я просто понимала, что это он. Все остальные звуки долетали издалека, но когда это был он, то звучание приятно отдавалось прямо в моей голове, как музыка, когда вы слушаете ее в наушниках. Поэтому я вставала и поднимала трубку, и его голос, настолько низкий, что это всегда меня пугало, произносил мое имя:

– Тэрако!

– Да, – отвечала я таким бесцветным голосом, что он хихикал.

А потом всегда говорил одно и то же:

– Не разбудил ли я тебя?

Обычно он обходился без лишних формальностей, поэтому мне нравилось, когда он это произносил, просто ужасно нравилось. Эта вежливая фраза вылетала из его рта совершенно неожиданно. Каждый раз у меня возникало чувство, что мир вокруг меня погас. Я переставала видеть, словно опускался какой-то занавес. Казалось, я смаковала эхо его голоса целую вечность.

И тогда, наконец, просыпалась.

– Да, я спала.

Последний раз он звонил мне вечером, тогда шел дождь. Стена падающих капель и свинцовый оттенок тяжелого неба опускали завесу на весь город. И тогда, посреди всего происходящего, мне пришло в голову, насколько жизненно важен этот звонок. Я поняла, что лишь телефонная линия ниточкой связывала меня с окружающим миром.

Затем он говорил что-то о том, когда и где мы встретимся, и внезапно меня охватывало раздражение. Слушай, давай не будем об этом. Просто скажи еще раз слова, которые мне так нравятся: «Не разбудил ли я тебя?» Еще!

Если кто-то мог бы предоставить мне хоть какое-то доказательство, что это любовь, я бы испытала такое величайшее облегчение, что, наверное, валялась бы у этого человека в ногах. А если это не любовь, если это закончится, то я хочу продолжать спать, как сейчас, хочу перестать слышать телефон, даже когда мне звонит он. Оставьте меня в покое!

Все лето я провела с таким ощущением и устала от своих тревог.

Вот уже полтора года прошло с тех пор, как мы познакомились.

«Моя подруга умерла».

Миновало два месяца, а я так и не смогла произнести эти слова. Я знала, что, если скажу ему, он меня выслушает, внимательно выслушает, так почему же я тянула? Почему? Я и сама не знала.

Каждую ночь меня мучила одна и та же мысль.

Должна ли я поделиться с ним? Должна ли рассказать все прямо сейчас?

И пока мы шли, я пыталась подобрать слова.

Умерла моя подруга. Не думаю, что вы когда-либо встречались. Ее звали Сиори, и она была моей лучшей подругой. После окончания колледжа она стала заниматься чем-то странным. Думаю, это была своего рода проституция, определенный вид услуг. Но она была таким замечательным человеком… Когда мы учились в колледже, то жили вместе в той квартире, где теперь живу я. И это было здорово. Настолько весело, что мне и самой не верится. Мы никогда ничего не боялись и весь день проводили за разговорами, обсуждая что угодно, иногда не спали сутки напролет, иногда напивались в хлам. И даже если что-то ужасное происходило, пока нас не было дома, мы возвращались и подшучивали над произошедшим как ненормальные, пока событие просто не стиралось из памяти. Господи, как было весело! Знаешь, мы частенько обсуждали и наши с тобой отношения. Хотя под словом «обсуждали» я подразумеваю, что мы говорили, какой же ты козел, или я начинала распинаться, как я счастлива с тобой, вот как все было, а Сиори поддакивала мне. Ну, ты понимаешь, о чем я. Мужчины и женщины просто не могут быть друзьями, такого не бывает. Как только вы полностью раскрепощаетесь в компании друг друга, вы уже не влюблены, правда ведь? Но с Сиори такой проблемы не существовало, мы отлично ладили. Я не знаю, как объяснить, но когда я была рядом с ней, возникло ощущение, что даже в те времена, когда жизнь всей тяжестью обрушивалась на меня, этот вес уменьшался вдвое. Мне просто становилось лучше, хотя она ничего особого и не делала. Думаю, причина в том, что как бы мы ни расслаблялись, как бы ни отрывались, мы никогда не переступали рамки приличия, а Сиори всегда была нежной и доброй, не перегибая при этом палку. Женщины – самые лучшие друзья, это действительно так. Но тогда у меня был и ты, и Сиори, и, честно говоря, тот период был для меня тяжелым. Хотя когда я сейчас думаю о том времени, то все кажется сплошным удовольствием, словно одна нескончаемая вечеринка. Каждый день я то смеялась, то плакала, снова смеялась и снова плакала. Да, Сиори была замечательной девушкой, просто потрясающей, она слушала и кивала, постоянно говорила «да-да», а на губах ее всегда блуждала легкая улыбка. И на щеках появлялись ямочки… Но она взяла и покончила с собой. От меня она переехала задолго до этого и жила сама по себе в каком-то роскошном месте, а потом приняла целую упаковку снотворного, легла на узенькую односпальную кровать, стоявшую в той квартире, и умерла… В комнате была еще и гигантская кровать, которую Сиори использовала для работы, огромная мягкая постель, в которой вы ожидали бы увидеть спящим какого-нибудь средневекового аристократа, с балдахином и прочими штучками. И мне действительно интересно, почему она не захотела умирать в этой постели. Думаю, кое-что не могут понять даже друзья. Знаешь, я даже не в состоянии представить, как она что-то говорит на эту тему, про то, что у умерших на огромной кровати больше шансов попасть в рай. Именно так она могла бы сказать… Ее мать прилетела откуда-то из провинции и позвонила мне, так я и узнала о смерти Сиори. Именно тогда я познакомилась с ее матерью. Она была настолько похожа на Сиори, что я с трудом могла вынести это. Она спросила меня, чем занималась Сиори на своей работе, но в итоге я так и не смогла ответить.

Нет, у меня просто не получилось бы объяснить. Чем сильнее я пыталась бы втолковать ему, тем больше моих слов превращалось бы в песок, тем скорее они попадали бы в плен своего собственного движения, и ветер сдувал бы их с лица земли. Это было мне совершенно ясно, поэтому я ничего и не говорила. Все слова, которые я придумала, не внесли бы ясность. В конечном счете, правдой было лишь первое предложение. Моя подруга умерла. Как еще я должна была выразить то одиночество, которое я чувствую? Как еще могла заставить его увидеть это?

Я углубилась в размышления, пока мы шли под практически летним уже ночным небом. А потом, когда мы переходили пешеходный мост около вокзала, он заговорил:

– Завтра я могу пойти на работу после обеда.

Поблескивала вереница машин, ехавших друг за другом, и вдалеке цыпочка закруглялась. Внезапно возникло ощущение, что ночь стала бесконечно длинной, и я вдруг почувствовала себя счастливой. Словно могла полностью стереть Сиори из своей памяти.

– Сегодня проведем ночь где-нибудь вместе?

С этими словами я взяла его за руку, не в силах сдержать радость.

Его профиль, как всегда, украшала легкая улыбка.

– Похоже, да, – ответил он.

Я была счастлива. Я любила ночь так сильно, что мне физически было больно. Ночью все возможно. И мне совсем не хотелось спать.

Иногда, лежа в кровати с любовником, я видела кромку ночи. Эта сцена была не похожа ни на что другое, мною виденное.

Но это случалось не тогда, когда мы занимались любовью. Тогда были лишь он и я, и ничто не разделяло нас, поэтому не было места для размышлений. Во время секса он молчал, никогда не произносил ни слова, и я часто приставала к нему, чтобы заставить его сказать то или другое. Но, по правде говоря, мне нравилось, что он молчит. Возникало ощущение, что я сплю с самой огромной ночью, которая действует через него. Пока он не использовал для общения слова, я обнимала его подлинную суть, обхватывала ее – нечто существовавшее на более высоком уровне, чем сам человек. Пока мы не расцепляли наши тела, готовясь уснуть, я могла вообще ни о чем не думать. Просто закрывала глаза и чувствовала его, только его подлинную суть.

А поздно вечером видела кромку ночи.

Неважно, был ли это большой отель или дешевый мотель типа тех, что можно увидеть рядом с вокзалами, я все равно внезапно просыпалась посреди ночи, и мне казалось, что я слышу стук дождя и порывы ветра.

Мне ужасно хотелось увидеть, что там снаружи, поэтому я садилась и открывала окно. Ледяной ветер врывался в комнату, проходил сквозь горячий воздух, наполнявший ее, и я видела мерцание звезд. Или, возможно, первые капли теплого дождика.

Я какое-то время смотрела за окно на все это, а потом оборачивалась взглянуть на него и обнаруживала, что он не спит и глаза у него широко открыты. Почему-то у меня пропадал дар речи, и я сидела молча и просто всматривалась в глубину его глаз. Он не мог выглянуть наружу, поскольку лежал на кровати, но взгляд у него всегда был таким ярким и ясным, словно он вобрал в себя все то, что за окном, все звуки, весь пейзаж.

– Как погода? – спрашивал он тихонько.

И я отвечала, что идет дождь, или дует ветер, или ясно и видны звезды. И тут мне становилось одиноко, словно я схожу с ума. Почему мне так одиноко, когда я с этим мужчиной? – думала я. Может, из-за того, что между нами все так сложно. Или же я просто не знаю, как относиться к нашей связи, она мне нравится, но лишь потому, что я не имею четкого представления, чего бы я от нее хотела?

Единственное, что я поняла с самого начала, – это что наша любовь опирается на одиночество. И ни один из нас не может вынырнуть из убийственного оцепенения, которое мы испытываем, лежа бок о бок, такого тихого, такого обособленного, что кажется, оно светится в темноте.

Это и была кромка ночи.

Маленькая компания, в которой я трудилась, работала в таком бешеном ритме, что я не могла выкроить время для встреч с ним, поэтому вскоре уволилась. И вот уже почти полгода я ничем не занималась. Мои дни не были заполнены, и большую часть времени я проводила отдыхая, покупая себе что-то или стирая белье.

У меня оставались кое-какие сбережения, пусть и небольшие, плюс мой любовник каждый месяц клал на мой счет невероятно большую сумму. Он говорил, что я как-никак бросила работу ради него. Так что можно было жить в свое удовольствие. Сначала я колебалась, принимать ли мне эти деньги, посчитав, что стану тогда его содержанкой, но моя политика заключалась в том, чтобы брать то, что мне предлагают другие. И, в конце концов, я решила взять деньги и радоваться жизни. А значит, я, возможно, так много спала просто потому, что у меня была масса свободного времени. Я представления не имела, сколько молодых женщин в этом мире ведет такую же жизнь, но мне было интересно, неужели странные рассеянные люди, которых можно встретить днем в больших универмагах, женщины, не похожие ни на студенток, ни на тех, у кого есть свое дело, могут не жить той же жизнью. Я знала это очень хорошо, потому и сама была раньше такой, и расхаживала, бывало, с тем же отрешенным взглядом.

Однажды, когда на небе не было ни облачка, я брела по улице и тут увидела своего приятеля.

– Привет, как дела? – спросила я, догнав его.

Во время учебы в колледже он был одним из моих друзей. Милый парень и очень неглупый. Сиори встречалась с ним какое-то время, но не слишком долго. Они даже жили вместе несколько месяцев.

– Отлично, – улыбнулся он.

– А чем ты сейчас занимаешься? Бизнесом?

На нем была черная рубашка и брюки из хлопка, одежда, которая определенно говорила, что он сегодня выходной. Единственное, что намекало на то, что он все-таки работает, – это конверт в его руке.

– Да вот надо доставить кое-что. А ты как? Судя по виду, нигде не работаешь, как всегда…

Мой приятель частенько замолкал на полуслове, отчего его речь была по-настоящему снисходительной. Он стоял под голубым куполом неба, широко улыбаясь.

– Правильно. Ничегошеньки не делаю, – ответила я.

– Наслаждаешься роскошной жизнью.

– Именно. Ты шел в метро? Я провожу тебя до угла.

И мы пошли.

Голубое небо искривлялось, чтобы соответствовать по форме зданиям вдоль улицы, и сияло особенной чистотой. На какой-то момент мне показалось, что я в другой стране. Время от времени из-за этих полуденных улиц с их солнечным светом мои воспоминания путались, особенно в самой середине лета. Я практически чувствовала, как кожа рук постепенно обгорает.

– Господи, как жарко.

– Жарко, правда?

– Я слышал… слышал, что Сиори умерла, – сказал он. – Совсем недавно узнал.

– Да. Ее родители приезжали и все тут устраивали. Просто безумие какое-то, – сказала я и только потом поняла, что ответ получился довольно чудаковатый.

– Могу себе представить. У нее ведь была какая-то работа, да? Что-то странное?

– Да, работа немного странная. Я даже не знала, что такое существует.

– А почему она покончила с собой? Из-за работы?

– Ну, я не знаю. Но я не думаю, что это так.

– Да, полагаю, эта тайна ушла вместе с ней. Я имею в виду, она же все время улыбалась. Она была такой замечательной. Я просто не могу себе представить, что ей было настолько плохо, чтобы решиться умереть.

– И я тоже.

Мы на некоторое время умолкли и просто медленно шли бок о бок по широкой улице, спускающейся с холма. Мимо нас проехало несколько машин, а ослепительный солнечный свет бил прямо в глаза. Этот парень, идущий рядом, имеет доступ к тем же образам Сиори, что и я, к сценам, которые можно увидеть, только живя с ней… Сиори с мокрыми волосами, Сиори подстригает ногти, вид сзади – Сиори моет посуду, лицо спящей Сиори, омытое первыми лучиками солнца… Почему-то это показалось мне очень странным.

– Ты такая же безнравственная, какой была? – внезапно спросил он, широко улыбаясь.

– Как ты любезен! – ответила я, улыбаясь в ответ. – Я все такая же. Мы так и не порвали отношения, и он по-прежнему женат.

– Знаешь, тебе действительно стоит попробовать завести серьезные отношения. – Мой приятель говорил открыто, в его словах не было никакого подтекста, но от этого впечатление лишь усиливалось. – Но ты всегда была слишком зрелой для своего возраста. Думаю, тебе просто нравятся мужчины старше тебя.

– Да, так и есть, – улыбнулась я.

Хотя на самом деле я относилась к этой связи настолько серьезно, что мне становилось страшно, и ноги и руки начинали дрожать при одной мысли о том, что будет, когда все кончится. Чувства по-прежнему теплились в моей душе, хотя мы могли бы разорвать наши отношения в любой момент, и это не показалось бы странным.

– Ладно, до скорого. Позвони мне, если наметится какая-нибудь вечеринка или что-то в этом роде.

Мы дошли до спуска в метро. Прощаясь, приятель помахал рукой, а потом спустился по тускло освещенным ступенькам в подземный переход. А я стояла под обжигающе горячим солнцем и смотрела на его спину, пока она не скрылась из виду, мне было немного грустно и не хотелось расставаться. Появилось чувство, словно вместе с этой спиной вниз по ступенькам скользит и весь мой внутренний свет. Я осталась одна в распространяющейся пустоте.

Сиори притащилась ко мне почти сразу после разрыва с этим нашим приятелем. Она получала деньги от родителей и вообще была из тех, кто предпочитает упорядоченную жизнь, но почему-то ей претила идея жить в одном каком-то месте. И каждый раз, переезжая на новое, она бросала все свое добро, даже книжки и полученные подарки. Она сказала, что ее бесит, когда слишком много вещей. Из квартиры своего бойфренда она привезла только подушку, махровое покрывало и одну-единственную сумочку с самым необходимым. Она была не из тех, кто не выносит одиночества, но постоянно дрейфовала от одного друга к другому. Казалось, это было своего рода хобби.

– Так почему же вы расстались? – спросила я.

– Ну, ведь это я сидела у него на шее, правильно? Так что если бы я не ушла сама, то он бы ничего не мог поделать, правда?

Весьма туманный ответ.

– А что тебе в нем нравилось? – задала вопрос я.

– Когда он говорил, то казался таким спокойным, ты меня понимаешь? – сказала она и улыбнулась с легкой тоской. – Но вот что я тебе скажу, когда я жила с ним, то поняла, что он не всегда был таким. С тобой жить в сто раз веселее. Кроме того, ты всегда спокойная, да?

И Сиори снова улыбнулась. Белые щеки, взгляд с поволокой. Когда она улыбалась, то ее личико очень напоминало зефир. Мы тогда еще учились в колледже и курсировали между квартирой и классами, и, несмотря на то, что столько времени мы проводили вместе, ведь у нас даже расписание занятий было практически одинаковым, мы никогда не ссорились. Сиори в два счета освоилась в моей квартире и чувствовала себя как дома. Ее присутствие теперь казалось таким естественным, словно она растворилась в воздухе.

Порой, когда рядом была Сиори, мне в голову приходило, что на самом деле мне намного больше нравятся женщины, чем мужчины. Ну, я говорю не о сексуальном влечении, но это чувство было очень сильным. Ощущение, что она замечательная девчонка и с ней ужасно весело. Она была вполне симпатичной, но немного пухленькой. Очень узкие глаза, зато большой бюст. Ее определенно нельзя было назвать красавицей, но у нее были такие мягкие манеры, что, глядя на нее, невольно вспоминалась чья-нибудь мама. Сиори можно было отнести к типу женщин, начисто лишенных того, что называют сексапильностью. Она мало говорила и была именно такой, какой должна быть женщина. Когда я о ней думала, то всегда вспоминала эффект ее присутствия, а не ее внешность, то, что я чувствовала, когда она была рядом. Иногда, когда она еще жила у меня, я смотрела на ее улыбку, казавшуюся лишь полунамеком, которая всегда порхала где-то на грани, готовая исчезнуть навсегда, или на глубокие морщинки в уголках ее глаз, и меня охватывало необъяснимое желание уткнуться лицом в ее огромную грудь и плакать, и плакать, рассказывая ей абсолютно обо всем. Обо всем плохом, обо всей лжи, произнесенной мной, о будущем, о том, как я устала, о том, что мне приходится терпеть, о ночной мгле и моих тревогах – обо всем. А потом мне хотелось вспомнить о прошлом, остановиться на своих воспоминаниях о родителях, о луне над тем городком, где я выросла, об оттенках ветров, дующих над полями.

Вот таким человеком была Сиори.

И хотя встреча с приятелем была мимолетной, она оставила после себя хаос в моем сознании. Сама не помню, как я прошла сквозь этот солнцепек, от которого чувствовала дурноту, и добралась до дома. После обеда мою квартиру заливал солнечный свет. Я стояла в ослепительных лучах, ни о чем не думая, и снимала белье с веревки. Приятный аромат чистоты поднимался от белоснежных простыней, когда они касались моей щеки.

Мне захотелось спать. Свет потоком стекал по моей спине, как вода в душе, пока я складывала вещи, и в то же время меня обдувал холодный воздух кондиционера. Я начала клевать носом. Когда сон начинается таким образом, то он всегда кажется необыкновенным. Такое ощущение, что вот-вот вам приснится что-то очень приятное. Я быстро сбросила юбку и скользнула в кровать. Последнее время мне вообще не снились сны. И вскоре действительность погрузилась во тьму.

Внезапно в мой сон вторгся телефонный звонок, и я резко очнулась. Это он! – подумала я, села и посмотрела на часы. С того момента, как я уснула, не прошло и десяти минут. Почему-то я никогда не слышала телефон, когда звонили другие, просто спала себе дальше. Но если такие незначительные вещи, как эта, можно отнести к категории экстрасенсорного восприятия, то, думаю, я обладаю довольно впечатляющими сверхъестественными способностями.

– Тэрако? – сказал он, когда я подняла трубку.

– Да.

– Не разбудил ли я тебя? – спросил он, и в его голосе послышались едва уловимые нотки радости, а я в ответ беззаботно улыбнулась.

– Я уже собиралась вставать.

– Ну конечно. Ты хочешь пойти сегодня куда-нибудь поужинать?

– Да, отличная идея.

– Хорошо. Давай встретимся в половине восьмого там, где обычно.

– Договорились.

Когда я положила трубку, комната все еще была заполнена солнечным светом и погружена в молчание. Тени на полу были темными, с четкими контурами. А я в тот момент была отрезана от остального мира. Я еще какое-то время смотрела на эти тени, но делать ничего не хотелось, так что в итоге я снова легла в постель. Но в этот раз перед сном я подумала о Сиори.

Тот парень, с которым мы сегодня встретились, последний бойфренд Сиори, спросил меня, не из-за работы ли она покончила с собой. И хотя я ответила, что не знаю, мне пришло в голову, что в определенном смысле это, скорее всего, правда.

Сиори ушла в работу с головой, работа овладела ею целиком. Вот почему она переехала из моей квартиры. И я действительно считаю, что в некотором отношении она нашла в этой работе свое призвание, это было единственное, чем она могла заниматься. Сначала она подрабатывала в баре по рекомендации кого-то из друзей. По-видимому, там ее и заметил клиент, который подыскивал сотрудников для одной организации, владевшей чем-то вроде тайного клуба или, возможно, точнее будет сказать, курировавшей особый вид проституции. Все, что должна была делать Сиори, – это лежать рядом с клиентами в постели. Я и сама удивилась, когда впервые услышала об этом.

Апартаменты, которые она использовала для работы, располагались под квартирой, которую снял для нее работодатель, «рабочая площадка» была огромной, и там располагалась очень удобная двуспальная кровать. На самом деле я заходила туда всего один раз. Это было похоже, скорее, на поездку в другую страну, а не на отель или что-то в этом духе. Там была спальня, предназначенная именно для сна, я видела такие комнаты только в кино. И несколько раз в неделю Сиори лежала рядом с клиентами до самого утра.

– Что? То есть ты не занимаешься сексом? – спросила я.

Этот разговор состоялся в тот вечер, когда Сиори призналась мне, что она полностью погрузилась в свою работу и хочет съехать от меня и поселиться в квартире рядом с тем местом, где сможет работать.

– Разумеется, нет! Люди, которым нужен секс, идут в другие места. – Она мягко улыбнулась.

– Я даже представления не имела, что такая работа вообще существует. Но, как я понимаю, спрос рождает предложение, да?

Я никак не могла остановить ее, она твердо решила переехать. Оставалось только сказать, что в некотором роде, я ее не понимаю, что она стала заложницей своей работы, этого особенного вида услуг.

– Я буду скучать по тебе, – сказала я.

– Ну, приходи ко мне в гости, – предложила Сиори. – В конце концов, сама-то я буду жить в обычной квартире.

Сиори еще не начала упаковывать свои вещи, поэтому мне пока сложно было осознать, что она уезжает, эта женщина, казавшаяся частью моего дома. Мы просидели, как обычно, на полу до позднего вечера, в полглаза смотрели видеоклипы и время от времени комментировали их, говоря, что какая-то песня хорошая, а такой-то певец – урод. Когда я была рядом с Сиори, то время как-то странно искажалось. Это все из-за ее глаз. У нее было очень милое личико, но раскосые глаза были неизменно печальны и глубоки, как вечность.

Иногда она расстилала свой футон прямо рядом с моей кроватью и ложилась спать, а я гасила свет и видела ее белоснежную руку в лунном свете, очертания которой были абсолютно отчетливы. Но частенько мы болтали и после того, как я выключала свет. Мне даже самой удивительно, сколько же мы говорили. В ту ночь, когда Сиори сообщила, что переезжает, она много рассказывала о своей работе. Я вслушивалась в ее тихий голос, который проникал сквозь тьму, будто звучание какого-то музыкального инструмента.

– Мне нельзя спать всю ночь. Ты только представь себе, вдруг мой клиент проснется посреди ночи, а я сплю? Тогда моя работа ничего бы не стоила, это было бы непрофессионально, ты понимаешь, о чем я? Что бы ни случилось, я не могу позволить, чтобы клиент почувствовал одиночество. Все, кто приходят ко мне – а я беру клиентов только по рекомендации, – очень респектабельные люди, очень богатые. Но все они невероятно ранимые, уставшие. Настолько уставшие, что и сами того не осознают. Они постоянно просыпаются по ночам, почти всегда. Я не преувеличиваю, говоря это. И действительно важно, чтобы в этот момент, в бледном лунном свете, я им улыбнулась, подала стакан воды со льдом. Иногда им хочется кофе или еще чего-то, и я бегу на кухню и варю им кофе. В большинстве случаев после этого они успокаиваются и снова засыпают. Думаю, все они хотят только одного – чтобы рядом с ними кто-то был. Иногда это женщины, иногда – иностранцы. Но я не слишком надежна, понимаешь, иногда я засыпаю… Потому что когда лежишь рядом с этими измученными людьми, то начинаешь дышать так же, как они, медленно и глубоко… Возможно, ты вдыхаешь в себя ту черноту, что накопилась в их душе. Иногда я клюю носом и при этом думаю: «Я не должна спать». И мне снятся ужасные сны. Совершенно сюрреалистичные. Сны, в которых я плыву на лодке, а она тонет, сны, в которых я теряю монеты, которые коллекционировала, сны, в которых темнота врывается через окно и не дает мне дышать. Мое сердце бьется как бешеное, мне становится страшно, и я просыпаюсь. Это настоящие кошмары. Клиент рядом со мной спит, а я смотрю на него и думаю: «Да, разумеется, то, что я только что видела – это внутренние ощущения этого человека. Он так одинок, что ему больно, он в отчаянии». И это меня действительно пугает.

Сиори смотрела куда-то сквозь лунный свет. Казалось, белки ее глаз слегка светятся в темноте, и мне пришло в голову, что именно это и есть ее внутреннее ощущение, но почему-то я не смогла заставить себя заговорить об этом вслух. Но была уверена, что это так. Мне захотелось заплакать, настолько я была убеждена, что это правда.

Половина лета уже позади. Почему-то мне казалось, что моему любовнику не следует носить рубашки с коротким рукавом, поэтому я была шокирована, увидев его обнаженные руки, когда он приехал в кафе, где мы условились встретиться. Думаю, я просто всегда представляла его одетым в свитер или пальто, возможно, потому, что мы начали встречаться зимой. Меня всегда мучило чувство, что когда мы вместе, то идем против ветра, ледяного северного ветра. Я думала, что сойду с ума. Мы сидели в каком-то кафе, кондиционер был включен на полную мощность, а на улице стояла удушающее жаркая тропическая ночь, хотя глубоко в душе я чувствовала то же самое – ледяной ветер.

– Пойдем? – спросил он, глядя на меня, очевидно сбитый с толку тем, что я провожала его взглядом, пока он не оказался прямо передо мной. Но я все так же сидела и смотрела в его глаза, а в голове не было ни одной мысли.

– Ага, хорошо, – сказала я и встала.

Почему-то каждый раз в момент встречи все мысли улетучиваются из головы.

– Что сегодня делала? – спросил он так же расплывчато, как и всегда.

– Сидела дома… Ой, а еще я сегодня встретила старого друга.

– Парня? Может, ты на свидание бегала? – улыбнулся он.

Я улыбнулась в ответ:

– Ага, молодого парня.

– Да что ты? – Он слегка надулся, обидевшись.

Он был старше меня всего на каких-то шесть лет, но эта разница странным образом беспокоила его. У меня было ощущение, что причина в моей ужасно детской внешности, я выглядела настолько молодо, что если выходила без макияжа, то иногда меня по ошибке принимали за школьницу. Словно я и не повзрослела с тех пор, как закончила колледж. Без сомнения, это как-то связано с моим образом жизни.

– Ты не занят сегодня?

Он с грустью посмотрел в мои глаза.

– На самом деле мне нужно съездить к родственникам, – сказал он извиняющимся тоном. – Так что мы только поужинаем, ладно?

– К родственникам? К кому-то из твоих?

– Нет, к ее.

Он больше даже не пытался скрыть это от меня. Может, он просто понял, что у меня очень хорошо развита интуиция и я все поняла и так. У моего любовника есть жена.

Жена, лежащая без сознания, спящая спокойным сном в больнице.

Наше первое свидание состоялось в самый разгар зимы.

Мы поехали на пляж. Было воскресенье, я уже уволилась со старой работы, и тут господин Иванага – один из моих бывших боссов – пригласил меня на свидание. Я в принципе знала, что он женат. Это был очень длинный день.

Вспоминая сейчас о тех событиях, я вижу, что уже тогда со мной начали происходить серьезные перемены. Где-то внутри того дня я простилась со здоровой молодой женщиной, какой была, и отправилась дальше без нее. Ничто на самом деле не изменилось, по крайней мере, заметных метаморфоз не было, но тем не менее еще до окончания того дня мы поняли, что нас затягивает в гигантский и темный поток неотвратимой судьбы, нас вместе. И я говорю не только о сексуальных флюидах, которые чувствуют люди, когда влюбляются. Это было намного значительнее, нечто невероятно печальное. Течение было настолько сильным, что даже сообща мы не могли противостоять ему.

Но, честно говоря, тогда мне все еще было весело, внутри кипела энергия, мы еще даже не целовались, а я уже любила его больше всех на свете. Он был за рулем, и мы все ехали и ехали по дороге вдоль берега, а океан был таким красивым, волны светились в лучах солнечного света, и я почувствовала, как во мне тоже поднимается волна непреодолимой энергии. Я была счастлива как никогда.

Мы вышли на пляже и немного прошлись. Вскоре мои туфли наполнились песком. Но, несмотря на это, ветерок, дувший с океана, казался приятным, а солнечный свет – мягким. Было так холодно, что мы долго не выдержали, и от этого плеск волн стал еще дороже для нас. Внезапно я кое-что вспомнила. Я откинула голову и посмотрела снизу вверх в его лицо.

– А как выглядит твоя жена, Иванага-сан? – поддразнила я его.

Он криво улыбнулся:

– Она – растение.

Я покажусь вам совершенно бесстыжей, я знаю, но всякий раз, вспоминая свой вопрос и его ответ, я начинаю смеяться.

Как выглядит твоя жена? Она – растение.

Разумеется, тогда мне было не до смеха. Я просто широко распахнула глаза и спросила:

– Что?

– Она попала в аварию и с тех пор лежит в больнице. Кажется, уже около года. Вот почему я могу бегать на свидания и проводить воскресенье с какой-нибудь девушкой.

Он говорил весело и задорно, засунув при этом руку глубоко в карман. Я потянула за рукав и вытащила ее наружу. Она была очень горячей.

– Не может быть, – удивилась я.

– Разве имеет смысл вот так врать, а?

– Нет. – Я взяла его руки в свои. – А ты ходишь к ней, заботишься и все такое? Это тяжело?

– Давай сменим тему, – произнес он, отводя взгляд. – Когда ты заводишь роман с женатым мужчиной, то можешь не сомневаться, что на каждое свидание он будет приходить с огромным грузом собственных проблем. И это так даже в том случае, если его жена не растение.

– Еще одна бестактная шутка, – сказала я.

Я поднесла одну его ладонь к своей щеке, и звук ветра стих. В мои ноздри пахнуло ароматом зимы. Высоко-высоко над океаном поблескивали облака. Они захватывали небо, становясь багровыми. Плеск волн еле слышным эхом отдавался сквозь его ладонь.

– Пойдем, – сказала я. – Здесь холодно. Давай выпьем чаю.

Я отпустила его руку – совершенно естественный жест, – но он крепко сжал мою в своей, даже слишком крепко, но всего лишь на мгновение. Я удивилась, взглянула на него и тут увидела его глаза. Они были глубже океана, словно смотришь прямо в бесконечность. Тут мне все стало ясно.

На секунду я представила наши отношения во всей их сложности и поняла: я знаю о нем все и вижу фантастическую любовь, распускающуюся в наших сердцах. Именно тогда я влюбилась. Внезапно несерьезное увлечение переродилось – именно в тот момент, когда мы стояли, а перед нами простирался океан, – в настоящую всепоглощающую любовь.

Не он, а я беспокоилась, не опоздает ли он, пока мы ели.

– Тебе не пора? – спросила я, потом задала этот вопрос еще трижды и решила, что родственники редко приходят в гости после восьми.

– Слушай, раз я сказал, что время есть, значит, время есть, – сказал он, провернув вокруг своей оси блюдо с кушаньями дальше, чем нужно. – Ешь давай! И можешь перестать волноваться по этому поводу.

– Я не могу есть, пока ты крутишь.

Еда начала вращаться перед моими глазами с такой скоростью, словно это не блюдо, а карусель, поэтому я начала хихикать. Официант, стоящий поодаль, бросил на нас сердитый взгляд.

– Но все и впрямь в порядке. Я сам туда поеду и останусь ночевать… кроме того, я уже предупредил, что буду поздно, поскольку у меня дела. И вообще, они такие замечательные люди. По-настоящему замечательные.

– В этом и заключается вся прелесть брака, – сказала я. – Все эти изумительные люди были для тебя незнакомцами, а стали родственниками. Это здорово.

– Ты ведь не иронизируешь, да? – спросил он с тревогой.

– Вовсе нет, – ответила я.

И это была правда. Все это было так далеко от меня, что я просто не чувствовала связи между ними и собой.

– А… я хотела спросить… твоя жена тоже была замечательной?

Видимо, не оставалось никаких шансов, что она выйдет из комы. Как говорил мне любимый, теперь нужно лишь все обсудить и вплотную заняться решением проблемы.

– Да, она была замечательной. Получила очень хорошее воспитание. От нее будто веяло свежестью. Даже незначительные предметы могли растрогать ее до слез. Она всегда куда-то спешила и ужасно водила машину, вот почему и попала в аварию. Как думаешь, теперь мы можем перестать говорить о ней?

– Хорошо.

Вся эта ситуация с его женой не особо меня беспокоила, о чем я ему не преминула сообщить, но он все равно ненавидел говорить о ней, ненавидел с пугающей силой и упорством. Я пила сладкий ликер, пахнущий абрикосами. Уже начала пьянеть, но почему-то спать совершенно не хотелось. Я все четче видела своего любовника, сидящего напротив. И тут поняла одну вещь. Никто из нас не рождается на ветках дерева, у него есть родители, и у его жены тоже. Уверена, ее родители наверняка убиты горем. Я подумала обо всех неприятных моментах, с которыми приходится сталкиваться, когда внезапно в дом приходит беда – больницы и врачи, расходы, развод, оформление всех бумаг, решение позволить другому человеку умереть… И все это действительно существует.

Иногда мне хотелось дать волю словам, накопившимся в душе, и сказать ему, что я все понимаю. Мне ужасно хотелось выговориться, поскольку я знала, что он был бы шокирован, и это заставило бы его переосмыслить некоторые моменты…

Ты хочешь во всем этом участвовать, да? Ты хочешь быть со своей женой до самого конца, хочешь, чтобы все решили, что на тебя можно положиться. Но ты же знаешь, что никому этим не поможешь. Просто ты никогда не смог бы простить себя, если бы ушел. Ты умница, это так, и ты будешь и впредь делать все необходимое, чтобы продолжать чувствовать себя молодцом. В то же время ты добиваешься, чтобы твоя любовь к жене соответствовала ситуации. А ведь есть еще я. И ты прекрасно знаешь, что я наблюдаю за тобой, и хотя это меня не касается, все равно вижу, какой ты молодчина, но, по правде говоря, не могу смириться с тем, что это ко мне не имеет отношения, потому что я тоже замечательная и мне больно. Но ведь ты это, конечно, и сам знаешь. Дело в том, что ты на редкость холодный человек. Но, тем не менее, ты ведь видишь, как я мучаюсь, правда? Просто мне нравится, как ты со всем справляешься… Я на грани безумия, с трудом сдерживаюсь. Если на то пошло, то, думаю, и меня в какой-то момент засосало в пучину происходящего, а я даже не заметила. Да, полагаю, так оно и есть…

Но каждый раз, когда мои мысли доходили до этой точки, желание высказаться вслух испарялось. Потому мы оставались теми, кто мы есть, и находились в мертвой точке. Он и его родня проводили ночи и дни, обсуждая вопросы жизни и смерти, поддерживая друг друга, а я коротала свои дни в молчании, словно была всего лишь бесправной содержанкой. А его жена продолжала спать.

И все время, прямо с самого начала, в моей голове крутилась одна фраза. Наша любовь нереальна. Ощущение, что эти слова родились в моей душе, было предвестием чего-то ужасного. И чем больше уставал мой любовник, тем сильнее он пытался держать меня в стороне от происходящего. На самом деле, он никогда об этом не заговаривал, так что я уверена, что это всего лишь неосознанное желание, но он делал все возможное, чтобы не пускать меня на работу, предпочитал, чтобы я сидела дома и проживала жизнь в молчании, а когда мы встречались в городе, то наши свидания напоминали некое подобие сновидения. Он одевал меня как куколку, любил, чтобы я смеялась и чтобы чуть-чуть поплакала, но очень тихо. Но ведь… нет, я не могу сказать, что он был таким. Я впитала в себя потемки его усталости, и мне самой нравилось так себя вести. Между нами обитало какое-то одиночество, мы охраняли его так же сильно, как и любили друг друга. Так что все было нормально. Пока что.

– Отвезти тебя домой? – спросил он.

Мы вышли из ресторана и пошли в сторону парковки.

– Мне нравится, когда ты так говоришь. Ну, когда ты излишне вежлив, – ответила я.

– Без сомнения, вам нравится, мадемуазель, – засмеялся он.

– Думаю, в этот раз ты не совсем уловил нюанс. – Я тоже засмеялась. – Как бы то ни было, еще рано, я могу пройтись до дома пешком. Это поможет мне протрезветь.

– Да, полагаю, поможет.

Его голос звучал несколько мрачновато. В темноте его лицо казалось ужасно худым. Длинные вереницы машин так глубоко погрузились в молчание, что это было просто ужасно. Такое чувство, будто эта стоянка на краю света. Подобное ощущение всегда возникало, когда мы расставались.

– Господи, сейчас ты действительно выглядишь старым, – поддразнила я.

Садясь в машину, он серьезно произнес:

– Я так вымотался, что уже не понимаю, что к чему. Но думаю, теперь это лишь вопрос времени. Некрасиво такое говорить тебе, да и кому бы я это ни говорил, все равно звучало бы безобразно. Но сейчас я даже не могу думать о том, что будет. Просто не могу.

Он сказал это, будто убеждая себя.

– Да. Я понимаю. Все в порядке, – быстро сказала я и моментально захлопнула дверцу.

Мне больше не хотелось слышать об этом. Я пошла по ночной улице, а он сначала двигался рядом, а потом прибавил газу и посигналил мне. Я почувствовала себя чеширским котом, словно от меня ничего не осталось, кроме улыбающегося лица, висящего в темноте.

Мне всегда нравилось напиваться и ходить потом по ночным улицам, независимо от того, шел рядом со мной любовник или нет. Лунный свет залил весь город, тени домов растягивались до бесконечности. Ритм моих шагов сливался с отдаленным шумом автомобилей. В полночь небо над городом странно яркое, слегка даже не по себе, но в то же время чувствуешь себя в полной безопасности.

И хотя ноги несли меня к дому, я смутно осознавала, что на самом деле не жажду туда возвращаться. Нет, я знала, чего мне хотелось. Я отправилась туда, где находилась квартира Сиори. В такие вечера я обычно забегала к ней. Не в ту квартиру, где она работала, а в ту, где жила. Не знаю, оттого ли, что я была пьяна, или оттого, что спала слишком много, но я почувствовала, что грань между воспоминаниями и реальностью становится опасно тонкой. В моей душе последнее время творилось что-то странное. Даже сейчас я не могла отделаться от мысли, что если войду в лифт и поднимусь в ее квартиру, то обязательно застану ее дома.

Да, после этих вялых свиданий, от которых неуловимо веяло одиночеством, я шла к Сиори.

Если подумать, то во время встреч с ним я всегда начинала чувствовать себя невероятно одинокой. Не знаю почему, но всегда они заканчивались тем, что в мозгу возникали обрывки печальных мыслей – мыслей, которые приходят в голову, когда вы с тоской смотрите на луну, наблюдаете, как она все глубже и глубже тонет в синих глубинах ночи, как мерцает высоко-высоко над вами. И от этих мыслей рождалось чувство, словно и вас самих выкрасили в синий цвет, полностью, до кончиков ногтей.

Когда я была с ним, то превращалась в женщину, которая молчит.

Я пыталась объяснить это Сиори, но, как ни старалась, не могла убедить ее, что такая болтушка, как я, вообще когда-нибудь молчит. Это правда. Когда мы были вместе, я слушала, как он говорит, а сама только кивала, и все. Ритм этих кивков настолько четко совпадал с ритмом его речи, что это стало своего рода искусством. Тогда-то я и ощутила: то, что я делаю, очень напоминает работу Сиори, когда она лежит рядом с клиентами, пока они спят.

Как-то раз я попыталась поделиться с ней своим открытием.

– Не знаю почему, но когда мы в постели, всегда кажется, будто за окном зима в самом разгаре.

– Ох, я знаю. Знаю, – сказала Сиори.

– Что значит «знаю»? Как ты можешь знать, если ты даже не слушаешь меня? – спросила я, разозлившись.

– Эй, да я же профи, – прищурилась Сиори. – Понимаешь, такие, как он, считают, что то, о чем официально не заявлено, по сути своей – ноль без палочки.

– «Ноль без палочки»?

– Поэтому он так нервничает. Как только он задумывается о вас как о союзе, ситуация становится чрезвычайно опасной, ты понимаешь? Поэтому пока что ты – ноль, ты на скамейке запасных, пока нажата кнопка «пауза», ты лежишь себе на складе, ты – специальный бонус, приготовленный ему судьбой.

– Мне… мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Но что значит быть нулем? Куда он меня дел? Поместил меня внутрь себя?

– Куда-то, где совершенно темно, – сказала Сиори.

И улыбнулась.

Мне действительно хотелось увидеть Сиори. И хотя было очевидно, что это невозможно, я бесцельно брела, делая большой крюк по дороге к дому. Почему-то мне казалось, что я приближаюсь к ней. Число прохожих постепенно уменьшалось. Ночь сгущалась.

В последний раз я приходила к Сиори примерно за две недели до ее смерти, и получилось, что тогда я видела ее в последний раз. В тот раз я снова приуныла и просто взяла и зашла к ней без предупреждения, посреди ночи. Сиори была дома и очень обрадовалась моему приходу.

Но то, что я увидела, войдя внутрь, застало меня врасплох. В центре гостиной висел огромный гамак.

– А это еще для чего? – спросила я, указав на него прямо из дверей. – Ты в него вещи складываешь?

– Нет. Просто когда я работаю, то лежу на ужасно мягкой кровати. Правда, мне нужно все время бодрствовать. – Она говорила своим обычным голосом – высоким, тихим и слабым. – Так что теперь, в ту секунду, как я ложусь в любую кровать, мои глаза автоматически широко открываются. Я решила, что, возможно, смогу уснуть в этой штуковине, ну, понимаешь, в ней ведь уютно не устроишься…

Как только она объяснила, все стало понятно. Так что, размышляя, что в каждой работе есть свои трудности, я прошла в комнату и уселась на диван.

– Хочешь чаю? Или чего-нибудь покрепче?

Ее неторопливые жесты и легкая улыбка, порхающая в уголках губ, были мне хорошо знакомы. Я почувствовала, как необъяснимая усталость, накопившаяся в моем теле, ускользает прочь, как в старые добрые времена, когда Сиори жила в моей квартире.

– Что-нибудь покрепче, – сказала я.

– Ну, тогда я, наверное, открою бутылку джина.

Сиори достала лед из холодильника и положила его на блюдо, нарезала лимон и принесла непочатую бутылку джина.

– А ничего, что мы ее откроем? – спросила я.

Я, практически утонув в мягком диване, взяла бокал.

– Ничего. Я очень редко пью.

Она потягивала апельсиновый сок. В комнате воцарилась странная тишина.

– Здесь очень тихо, да? – произнесла я.

Я ни капли не пьянела и ощущала приятное спокойствие. У меня не было особого повода грустить, так что и сказать было нечего.

– Что-то случилось? – все время спрашивала Сиори. В ее голосе звучало напряжение, словно у верного пса, готового защитить хозяина от всех напастей.

И я ответила:

– Ничего, ничего особенного. – Но как только я произнесла эти слова, то осознала, как мрачно это прозвучало. – Ничего плохого, правда. Просто я думала… знаешь… А что, ты больше не смотришь телевизор и не слушаешь музыку?

В ту ночь в квартире Сиори действительно было очень тихо. Все звуки, кроме наших голосов, превратились в ничто, словно нас затолкали в эскимосскую хижину из снега одной очень снежной ночью. Тихий голос Сиори лишь усиливал это ощущение.

– Не особо, – сказала она. – А что, здесь слишком тихо для тебя?

– Не глупи. Я не из тех, кто приходит в гости и начинает жаловаться. Я не настолько невежлива, – ответила я. – Просто у меня странное ощущение, будто что-то не так с моими ушами.

– Последнее время меня раздражает даже малейший шум, – сказала Сиори. Ее взгляд был совершенно пустым. – А если серьезно, что у тебя случилось? Это связано с господином Иванагой? Вы поссорились из-за его жены? Я всегда вижу, когда ты подавлена, ты же знаешь. Мы ведь жили вместе.

– Нет, все по-старому. Ничего не… просто я… – Я вздрогнула от тех слов, которые собиралась произнести. Это было нечто ужасное.

Просто я устала от ожидания.

– Просто что?

– Просто я боюсь, что иногда лгу ему. Мы порой спорим по этому поводу, но ничего серьезного. Ничего не меняется. Он не любит говорить о своей жене, но, судя по всему, ему тяжело иметь дело с ее родственниками, а это естественно, и еще он много времени проводит в больнице. Но я на самом деле не возражаю. Совсем.

– Да что ты? Ну, тогда нормально, – сказала Сиори с улыбкой. – Знаешь, я и правда надеюсь, что вам удастся сохранить хорошие отношения. Я ведь была свидетелем вашего романа с самого начала.

– Не волнуйся. Мы не разбежимся.

Странно, но я чувствовала себя все более и более уверенной в своих силах, когда говорила это, и вскоре вообще ощутила себя совершенной беззаботной. Я не помню толком, о чем мы говорили после. Все было очень обыденно. Просто вспоминали те деньки, когда жили вместе, рассказывали байки о работе, сплетничали о новинках косметики и программах по телику и все в этом духе… И все это время над моей головой нависал гамак. Белая рубашка Сиори, вода вот-вот закипит в красном чайнике, пар поднимается от чашек с зеленым чаем, пока мы пьем, – вот и все, что я помню сейчас о том вечере.

– Ну, я пошла, – сказала я и встала.

– Почему не останешься ночевать? – спросила Сиори.

Это было заманчивое предложение, но почему-то мне стало неловко при мысли, что я улягусь в кровать, а Сиори будет спать в гамаке, в конце концов, это же я у нее в гостях. И я решила пойти домой.

– Тебе лучше? – спросила Сиори, стоя в дверях. Впервые за вечер я поступилась самолюбием.

– Да, мне и правда легче. Сиори прищурилась:

– Может, тебе нужно поспать рядом со мной? Очевидно, она поддразнивала меня.

– Конечно, если тебе так хочется, – ответила я, засмеялась и вышла из ее квартиры.

Дверь закрылась. Я прошла две или три ступеньки к лифту… и внезапно ощутила, будто что-то с силой тянет меня назад, словно кто-то тащит меня за волосы. Мне хотелось еще раз увидеть ее лицо, но если бы я даже повернулась, она-то уже была по ту сторону железной двери, уже сделала шаг обратно в свое временное измерение, и я это чувствовала. Кроме того, я ничего не хотела сказать, мне нечего было сказать, даже если бы я вернулась. Так что я просто пошла к лифту…

Было еще далеко до дома, когда на меня навалилась такая усталость, что я даже не могла идти, так что, в конце концов, я, как дура, взяла такси. А потом я впала в глубокий сон, меня засосала совершенно черная тьма, в которой не было ни одной мысли. Сон был таким крепким, словно внутри меня нажали на какой-то переключатель.

В целом мире не существовало ничего, кроме меня и моей постельки…

Внезапно зазвонил телефон, вырывая меня из объятий сна. Солнце уже потоками лилось через окно, и в комнате было светло.

Это он. Я подняла трубку.

– Ты куда-то выходила? – тут же спросил он.

Его голос звучал как-то странно, не так, как обычно.

– Нет.

Я взглянула на часы. Два часа дня. Я не могу поверить, что столько спала. Когда я вчера легла, еще было далеко до полуночи.

Голос, звучащий из трубки, казался неуверенным.

– Ты действительно все время была дома?

– Действительно. Я спала.

– Я звонил тебе несколько раз, но ты не подходила к телефону. Как-то странно.

Казалось, он так и не понимает, что же думать. Я и сама была очень удивлена. А я еще решила, что обладаю сверхъестественными способностями… Может, они начали ухудшаться? Мне никогда в голову не приходило, что может дойти до того, что я уже не смогу больше определять, когда звонит мой любовник. Даже возможности такой не допускала. И мне стало не по себе, но я все равно сказала весело:

– Господи, а я и не заметила. Просто спала себе и спала.

– Ох. Как бы то ни было, вчера мы толком не поговорили, и я подумал, может, мы могли бы снова встретиться завтра…

Мой любовник бывает очень резок, но он никогда не предложит в лоб провести ночь вместе, не скажет, что хотел бы заняться сексом или что-то в этом роде. Это еще одно качество, которое мне в нем нравится.

– Хорошо, замечательная идея.

Я никогда не говорю ему, что занята, если это не так. Неважно, насколько эффективны эти дешевые уловки, просто мне такое не по душе. Так что я всегда отвечаю «ладно» и «хорошо». По моему мнению, самый верный способ поймать мужчину на крючок – это быть с ним как можно более открытой.

– Тогда я закажу номер, – сказал он и повесил трубку.

И снова я была одна-одинешенька в своей квартире. День уже был в самом разгаре. От слишком долгого сна немного кружилась голова.

С самого детства я очень хорошо умела засыпать. Думаю, одно из моих самых впечатляющих качеств, кроме умения распознавать звонки от любовника, – это способность засыпать, когда захочу. Мама в качестве хобби работала по ночам в баре, принадлежавшем одному из ее друзей, и хотя мой папа был ничем не выдающимся бизнесменом, природа отрезала ему порядочный ломоть благородства, поэтому он не только не возражал, чтобы моя мама там работала, но и сам частенько забегал к ней. И поскольку я была единственным ребенком, то в результате проводила большинство ночей в одиночестве. Наш дом был слишком большим, чтобы ребенок мог болтаться там сам по себе, потому я выработала следующую тактику – задержать дыхание, досчитать до трех и нырнуть вниз головой в пучину сна. Мысли, которые вились в моей голове, когда я выключала свет в своей комнате и лежала, глядя на потолок, всегда были такими приятными и полными одиночества, что я их ненавидела. Мне не хотелось полюбить одиночество, так что я не успевала и глазом моргнуть, как крепко засыпала.

Впервые я вспомнила об этом, будучи взрослой, после того как мы провели с ним ночь и ехали обратно. Мы отправились и переночевали в префектуре Канагава, на следующий день походили немного по местным достопримечательностям, а вечером двинулись в обратный путь. Не уверена, что знаю причину, но сама мысль о том, что этот день вот-вот закончится, по-настоящему пугала меня, я тонула в отчаянии. Я села в машину, проклиная на чем свет стоит зеленый свет светофоров, и каждый раз, когда мы останавливались на красный, я чувствовала порыв облегчения и волну радости, поднимавшейся в моей груди. Мне было очень тяжело из-за необходимости вернуться в Токио к нашим жизням, отдельным друг от друга, к нашим обыденным делам. Думаю, причина в том, что мы тогда впервые спали вместе, и еще – больше всего – в том, что я постоянно думала о его жене. Раньше я так никогда не нервничала. Я все время представляла себе момент, когда вернусь к себе домой и снова останусь одна, и каждый раз мне становилось так страшно, словно с меня заживо снимают кожу.

Я тонула в картинке, открывавшейся моему взору, в непрерывной цепочке огней – такое было ощущение. Мое тело сжалось. Я даже не могу толком объяснить, почему мне стало так одиноко. Любимый был таким же, как обычно, таким же нежным и добрым, он отпускал всякие шуточки, и я смеялась. Но страх так и не покидал меня. Казалось, я превращаюсь в ледышку.

В какой-то момент, пока мы так ехали, я почему-то задремала. Когда я засыпала, то практически можно было слышать легкий всплеск, так резко я проваливалась в сон. Я понятия не имею, почему это случилось. Все, что я помню, – он трясет меня через несколько минут и говорит, что мы уже приехали. И тут я понимаю, что мы уже припарковались рядом с моим домом.

Это было здорово. Ничего плохого!

Несколько минут, которые, как я думала, будут самыми печальными и болезненными, рассеялись как дым, и когда пришло время прощаться, то я поняла, что в этом нет ничего страшного. Я просто улыбнулась и помахала ему рукой. Сон на моей стороне, – подумала я. И снова удивилась.

Хотя в последнее время в момент пробуждения в моей голове пульсировал вопрос – а не пожирает ли этот сон мою жизнь? И становилось немного страшно. Я не просто начала просыпать звонки своего любовника, совершенно не слыша их, я еще и засыпала в последние дни настолько крепко, что каждый раз, когда просыпалась, казалось, я была мертва и теперь снова возвращаюсь к жизни. Я практически в это верила, и иногда мне даже приходило на ум, что если бы я смогла увидеть спящую себя со стороны, то моему взору предстали бы только белоснежные кости. Иногда я была, словно в тумане и размышляла, не лучше бы было просто сгнить, лежа в кровати, и никогда больше не просыпаться, ускользнуть в место под названием вечность. И тут я осознавала: ведь я так же в плену у сна, как Сиори – у своей работы. И эта мысль пугала.

Мой любовник никогда не говорил мне ни слова о том, что происходит, но в последнее время, когда мы лежали в постели, я чувствовала, насколько сильно он устал от всего этого. Он никогда не рассказывал мне, что конкретно происходит с его женой, к тому же я ни черта не смыслю в медицине, поэтому не уверена, что все понимаю верно, но догадываюсь, что семья его жены, вероятно, хочет, чтобы ее жизнедеятельность поддерживали во что бы то ни стало. Поскольку он заверил, что они там все «замечательные люди», то убеждена, они наверняка сказали, чтобы он без зазрения совести подавал на развод, если хочет. Но каждый раз, когда он приходил в больницу, его жена все еще лежала там в коме, он думал: «Она же все еще жива». И ему, наверное, было по-настоящему больно, ужасно больно. Полагаю, он чувствовал, что его долг быть с ней, пока смерть не разлучит их. И тогда он и сам будет молодцом, и люди его будут уважать. Разумеется, он не мог мне всего этого рассказать. Он так устал от происходящего, что просто не смог бы вскоре жениться на мне, даже если бы все кончилось, и размышлял, сколько еще времени я соглашусь встречаться с ним при нынешнем состоянии дел, от этого ему было не по себе, как и говорила Сиори. Да, да, в конце всегда одно и то же. Порочный круг. Единственное, что я сейчас могу для него сделать, – это ничего не говорить. Я могу беспокоиться только из-за того, насколько мне тяжело сейчас, когда он наверху. Он постарел на глазах за тот год, пока мы вместе, но я никак не могу остановить этот процесс. Возможно, причина в том, что я и сама устала, не знаю, но все время, пока мы занимались сексом, я пребывала в каком-то тумане, в голову лезли только такие мысли, и я не испытывала никакого удовольствия. Такое ощущение, словно темнота, заполнявшая комнату, просачивалась в меня. Через тонкую занавеску сияли электрические огни города, уходящего вдаль, в темноту, и он казался недоступным, как мечта. И тут я поняла, что каждый раз, поворачиваясь, я смотрю в окно. Я думала о громком ворчании холодного ветра, который, наверное, метет по крышам.

Мы лежали бок о бок и засыпали. Внезапно он заговорил:

– А сколько лет ты уже живешь одна?

– Кто? Я?!

Его вопрос был настолько неожиданным, что я вскрикнула. Свет автомобильных фар под окнами мягко падал на пол, почему-то он подхватил этот вопрос и закружил его по комнате, отчего я на мгновение растерялась, а мои воспоминания о прошлом и события недавнего времени безнадежно перемешались.

Что? Почему я здесь? Что я делала все это время? Какую-то долю секунды я не могла вспомнить ничего о том периоде, когда мы еще не начали встречаться.

– Ах да… На самом деле всего-то год. Раньше я жила с подругой.

– Да? Действительно, когда ты сказала, я теперь тоже припоминаю, что время от времени к телефону подходила какая-то девушка. А что с ней сейчас?

Я соврала:

– Вышла замуж и сбежала от меня.

– Не очень красиво с ее стороны, – улыбнулся он.

Он лежал на спине, и я смотрела, как при каждом вздохе поднимается его широкая грудная клетка.

Внезапно я, как ни в чем ни бывало, спросила:

– Как ты думаешь, твоя жена пришла бы в ярость, если бы узнала о нас?

Его лицо стало чуть жестче, но затем смягчилось, и он улыбнулся:

– Нет конечно. Разумеется, если бы она сейчас была в сознании, то вряд ли наши отношения зашли бы так далеко, ты понимаешь, так что наверняка сказать ничего нельзя, но если бы она видела, в каком я сейчас положении и какая ты, то я сомневаюсь, что она разозлилась бы. Она не такой человек.

– Она замечательная?

– Ага. Я действительно считаю, что мне по жизни везет с женщинами. Я имею в виду, ты замечательная и она тоже была замечательная… Но ее больше нет в этом мире, да? Больше нет…

Когда я услышала, как он сонным голосом делает подобное заявление, то испугалась и замолчала. Почему-то от этих слов меня охватила дрожь. А потом я просто лежала и смотрела, как он засыпает. Его дыхание стало ровным, а я вглядывалась в закрытые веки и прислушивалась к глубоким вдохам, и мне стало казаться, что я могу видеть его сны насквозь.

Единственное сознание, бредущее в одиночестве в далекой ночи.

«Ты начинаешь дышать так же, как они, медленно и глубоко… – говорила мне Сиори. – Возможно, ты вдыхаешь в себя ту черноту, что накопилась в их душе. Иногда я клюю носом и при этом думаю: «Я не должна спать». И мне снятся ужасные сны».

Сиори, это ведь правда? Мне кажется, в последнее время я начала понимать. Думаю, может, когда я лежу, вытянувшись рядом с ним, словно его тень, я впитываю в себя его подлинную суть, его душу и разум, это то же самое, что вдыхать черноту. Возможно, если и дальше это делать, то узнаешь много снов разных людей, как ты, возможно, просто доходишь до той точки, откуда не можешь вернуться, и это давит на тебя с такой силой, что, в конце концов, тебе ничего не остается, только умереть.

Без сомнения, Сиори в ту ночь приснилась мне впервые после своей смерти именно потому, что я обо всем этом думала, перед тем как нырнуть в сон. Я очень четко ее видела, и все во сне казалось совершенно реальным, таким же красочным, как мир передо мной.

Внезапно я будто проснулась в своей комнате.

Ночь. Я вижу Сиори, сидящую за круглым деревянным столом в соседней комнате, представлявшей собой гостиную и кухню, она составляет букет. На ней розовый свитер, в котором я ее часто видела, брюки защитного цвета и тапочки, в которых она всегда ходила.

Я сажусь, мысли немного путаются.

– Сиори, – говорю я заспанным голосом.

– Ты проснулась?

Сиори смотрит на меня, и ее суровое лицо озаряется мягкой улыбкой. На щеках появляются ямочки. Глядя на нее, я сама не могу удержаться от улыбки.

– Эй, знаешь что? Мне только что снился сон про господина Иванагу – сказала я. – Невероятно реалистичный. Мы спали в одной постели. Лежали рядышком и говорили о тебе.

– Что?! Кто дал тебе разрешение видеть меня в своих снах? – улыбнулась Сиори, не глядя в мою сторону. – Почему-то не получается красиво.

Она пытается разместить большой букет белых тюльпанов в стеклянной вазе, стоящей на столе. Головки цветов без конца накреняются во все стороны и отказываются собираться вместе. Еще несколько тюльпанов лежат на столе.

– А что, если просто укоротить стебли? – предлагаю я.

– Я не знаю… тебе не кажется, что это несколько жестоко?

И снова начинается безнадежная битва. Я не могу просто сидеть и смотреть на нее, поэтому встаю и подхожу. Поскольку я только что проснулась, ноги и руки вялые, а воздух в комнате кажется свежим.

– Дай-ка я попытаюсь.

Я хватаю вазу, мои руки легко касаются белоснежных пальцев Сиори. Но что бы я ни делала, цветы все равно в итоге наклоняются и смотрят туда, куда им хочется.

– Да, ты права. Букет так и будет разваливаться.

– Эй, Тэрако, а у тебя нет вазочки повыше? Мне кажется, черная подойдет, ну, она чуть пошире, чем эта.

– Точно! Принеси ее! Она тут! – восклицаю я. – Думаю, где-то на верхних полках шкафа.

– Ага, я возьму стул.

Сиори убегает в другую комнату, где я только что спала, и возвращается со стулом. На ее лице какое-то гордое выражение и широкая улыбка. И я, не думая, говорю:

– Ты же всегда улыбаешься, да, Сиори?

– С чего ты взяла? Это только кажется, потому что у меня такие узкие глаза. – Теперь она уже стоит на стуле, а я смотрю на ее шею снизу вверх. – Эта?

Я перевожу взгляд на ее руку, когда она открывает шкаф.

– Не могла бы ты вытащить?

Я открываю продолговатую коробку, которую она мне протягивает, и вынимаю большую круглую вазу черного цвета. Я споласкиваю ее, вытираю тряпочкой и наливаю в нее воду. Журчание воды громким эхом раздается в ночи.

– Готова поспорить, теперь они встанут как надо.

Сиори слезает со стула, легонько охнув, и на секунду улыбается мне. Я киваю в ответ. Она лучше умеет составлять букеты, чем я, поэтому я подаю ей душистые белые тюльпаны один за другим. И теперь она ставит их в вазу, так аккуратно…

И тут я по-настоящему просыпаюсь.

– Что?! – воскликнула я, подскочив на постели, совершенно голая.

Сиори… не было.

Но ведь я видела ее так живо! И тут я оказалась в какой-то комнате, но не в той, где была, а рядом со мной спал какой-то мужчина. Было темно, и вся комната была погружена в серый полумрак. Огни автомобилей, проезжающих под окном, словно в тумане.

Я сидела и минуту осматривалась, чувствуя, что возвращаюсь к реальности. Сила сна была настолько велика, что голова раскалывалась от боли, а все, на чем останавливался взгляд, казалось фантастичным. А реальностью – ощущение, что я только что снова была с Сиори.

И я поняла. Наконец я почувствовала, что действительно поняла, что к чему. Мне нужно было, чтобы кто-то спал со мной рядом. Это идеально для таких людей, как я. Если бы рядом лежала Сиори, то, без сомнения, ей, в конце концов, приснился бы такой же сон, мощный и жаркий. Вторая реальность, которая заманивает в свои сети спящего, очень красочная, очень явная, с тем же эффектом присутствия… Я сидела и в состоянии шока смотрела на покрывало.

– Эй, – сказал он.

Это было так неожиданно, что я вздрогнула. Оглянувшись, увидела, что его глаза широко открыты и он смотрит на меня. И тут в голове мелькнула мысль.

Итак, мы снова стоим на кромке ночи.

– Почему ты подскочила? Тебе приснился кошмар?

– Нет, наоборот, хороший сон, – сказала я. – Просто супер. Замечательный сон. Я была так счастлива, что не хотела просыпаться. Господи, как ужасно, что нужно возвращаться в такое место, как это! Это же обман!

– Должно быть, она еще до конца не проснулась, – пробормотал мой любовник себе под нос и взял меня за руку.

И тут я почувствовала, что слезы застилают мне глаза. Горячая капля упала на покрывало, он испугался и потянул меня под одеяло, и хотя это была не его вина, или не столько его вина, он вдруг стал очень серьезным.

– Прости… я не осознавал, как ты устала. Но ничего страшного, думаю, мы… ну, мы не сможем больше встретиться на этой неделе, но, может быть, на следующей выберемся куда-нибудь и полакомимся чем-нибудь вкусным. Как ты на это смотришь? Кстати, на следующей неделе будут запускать фейерверки. Почему бы нам не сходить на реку и не посмотреть? Ладно?

Его горячая кожа касалась моего уха. Я слышала, как бьется его сердце.

– Но там будет столько народу! – хихикнула я.

Слезы все еще текли из глаз, но мне стало немного легче.

– Ну, хоть кусочек представления посмотрим, если окажемся где-нибудь поблизости, пусть даже и не попадем на сам берег реки. Почему бы не сходить и не поесть угря?

– Хорошая идея.

– Ты знаешь какие-нибудь приличные рестораны?

– Ну, а тот большой ресторан справа от дороги приличный?

– Нет, безнадежный случай. Кроме угря там еще подается и темпура, а это неправильно. Подожди-ка, а с другой стороны нет каких-нибудь ресторанов?

– Да, за храмом есть одна кафешка. Давай пойдем туда.

– Когда речь идет об угре, то важно знать, что он только что пойман и немедленно подан на стол. Это обязательно.

– Консистенция риса и соуса тоже очень важна, разумеется. Но только тогда, замечу, когда угорь подается с рисом.

– Да-да. А то, если рис слишком переварен, сразу кажется, что тебя сейчас вырвет. Господи, ты знаешь, когда я был маленьким, угорь считался настоящим деликатесом…

Так мы и разговаривали. А потом постепенно ручеек наших слов начал высыхать, и практически одновременно мы провалились в безмятежный сон. Он был глубоким и теплым, и нас не могли пробудить никакие сновидения.

Должно быть, его жена в самых далеких глубинах ночи.

Может, и Сиори поблизости? Темнота, наверное, такая плотная…

Возможно, и я когда-то бываю там в своих снах?

Эти мысли проплыли в моем сознании перед самым пробуждением. И тут в поле моего зрения попали свинцовые тучи, затянувшие небо, а потом я увидела, что мой любовник ушел. Я взглянула на часы и с удивлением узнала, что уже час дня. Я просто остолбенела, потом покачала головой и вылезла из кровати. На тумбочке лежала записка:

Да, хорошо тебе спится, ты же у нас не работаешь. Кажется, все мои знакомые женщины спят крепким сном. Я не стал будить, ты так сладко спишь. Я оставил за нами номер до двух. Не торопись. Ушел на работу. Позвоню.

Каждый иероглиф был четко прописан, словно он тренировался в каллиграфии, – красота. Неужели он на самом деле сейчас так пишет? – подумала я и поняла, что нахожусь под властью иллюзий, будто эта записка – отпечаток его тела, более осязаемый контур, чем человек, которого я обнимала прошлой ночью. И я смотрела на нее долго-долго.

Я спала в футболке и, несмотря на то, что было лето, дрожала от холода. Облака, лежащие над городом, поблескивали серебром. Я смотрела вниз, на потоки машин, а туман, заполнивший мою голову, отказывался рассеиваться и пробирался под одежду. Даже после того, как я умылась и почистила зубы, я чувствовала себя абсолютно непроснувшейся, было ощущение, что дремота растекается по телу, медленно просачиваясь в самый центр моего существа.

Я спустилась в кафе и пообедала, хотя мои руки безвольно парили в воздухе, а во рту, желудке и сердце оставался какой-то неприятный привкус, и от всего этого становилось ужасно грустно. Несколько раз, пока я купалась в волшебно-бледном солнечном свете, струящемся из окна, я чувствовала, что у меня слипаются глаза. Я попыталась подсчитать, сколько же часов проспала. Но сколько бы ни пересчитывала, в сумме всегда получалось больше десяти. Ну почему, ради всего святого, я такая сонная, почему никак не проснусь? Однако это сонное состояние покидает меня, через полчаса я уже ощущаю себя человеком… Но даже эти мысли, хоть я и была полностью погружена в них, казалось, не принадлежали мне…

У меня кружилась голова, когда я садилась в такси, чтобы поехать домой. После того как я загрузила белье в стиральную машину, я села на диван и тут же снова начала клевать носом.

Безнадежно.

В какой-то момент заметила, что голова медленно падает на спинку дивана, я резко села и начала листать журнал, но быстро поняла, что читаю и перечитываю одно и то же место. Господи, это все равно, что идти на урок после обеда и засыпать, глядя в учебник, – подумала я и снова закрыла глаза. Небо, затянутое облаками, ворвалось в комнату, словно меня кто-то атаковал. Даже шум стиральной машины не мог спасти меня ото сна. Мне уже было на все плевать. Я выскользнула из блузки и юбки, позволив им упасть на пол, и залезла в кровать. Одеяло было прохладным и уютным, а подушка мгновенно приняла убаюкивающую форму.

Я начала прислушиваться к своему дыханию, становившемуся все глубже и медленнее, когда различила трели телефона. Разумеется, это мой любовник, это очевидно. Телефон все звонил и звонил, словно выражение его терпеливой любви, но как ни пыталась, я просто не могла открыть глаза. Это словно какое-то проклятье, – подумала я. – Сознание совершенно ясное, но я не могу встать.

Определенное сомнение быстро проскользнуло в моем сознании.

Может, это его жена наложила на меня проклятье?…

И тут же эта мысль исчезла. Насколько я поняла со слов любовника, его жена не из тех, кто стал бы такое делать. Она была очень милой.

Я так устала. Мои мысли меняли направления, бежали в одну сторону, потом резко делали поворот и неслись обратно, словно путник, бесцельно блуждающий впотьмах.

Разумеется, я же враг.

Я почувствовала истинность этого высказывания, когда мое сознание уже угасало. Сон окутывал меня, как шелк, медленно душил меня, высасывал из меня жизнь. А потом… провал.

Несколько раз во сне я слышала, как звонит телефон.

И это был он.

Когда я проснулась в следующий раз, комната уже утонула в сумерках. Я подняла руку и посмотрела на нее, ее очертания были темными и расплывчатыми. В моей пустой голове вяло родилась мысль: уже вечер.

Разумеется, стиральная машина уже перестала гудеть, и в квартире было абсолютно тихо. У меня болела голова, тело одеревенело, суставы ныли. Стрелки часов показывали пять. Ужасно хотелось есть. Можно съесть апельсин из холодильника, а еще, кажется, оставался пудинг… Я вылезла из кровати и натянула что-то из одежды, разбросанной по полу.

Было очень, очень тихо. Настолько тихо, что мне показалось, будто я осталась одна на всей земле. Ощущение было таким странным, что я даже не могу описать его. Но когда я включила свет, выглянула в окно, то увидела, как парнишка – разносчик газет рассовывает свежие номера по ящикам, и ни в одном из соседних домов нет света, а небо на востоке стало оранжевым… и внезапно поняла.

– Сейчас… пять часов утра! – воскликнула я.

Мой голос звучал устало. Мне было страшно, по-настоящему страшно. Сколько раз стрелки часов уже показывали пять? Какое сегодня число? А месяц? Я выскочила из квартиры и понеслась вниз по ступенькам. Было такое ощущение, что я в ловушке ночного кошмара. Я вытащила газету из ящика и развернула ее. Облегчение затопило меня. Все в порядке, я проспала всего одну ночь! Хотя нельзя было отрицать, что я спала необычно долго. Казалось, мое тело напоминает расстроенный музыкальный инструмент. Кружилась голова. Голубой рассвет вползал в город, и бусинки фонарей становились прозрачными. Сама мысль о том, чтобы вернуться в спальню, пугала меня настолько, что я не могла решить, что же делать. Я знаю, что снова усну, так что лучше подожду, пока не захочу этого так отчаянно, что мне будет на все плевать. Я чувствовала, что мне некуда пойти.

Небо все еще было темным, в холодном воздухе висел плотный удушающий аромат лета. На улице только те, кто вышел на пробежку, прогуляться с собачкой или же возвращался после ночи, проведенной вне дома, а также пенсионеры. У каждого была какая-то цель, по сравнению с ними я, должно быть, выглядела как привидение, шастающее в лучах рассвета с вытаращенными от изумления глазами, одетое в первое, что попалось под руку.

На самом деле идти вообще никуда не хотелось, поэтому я медленно брела по направлению к садику, расположенному по соседству. Это очень маленький скверик, приткнувшийся в небольшом пространстве между домами на улице, проходившей за жилым комплексом, где располагалась моя квартира. Мы с Сиори частенько приходили сюда рано утром, после того как не спали всю ночь. В скверике не было ничего, кроме скамейки, песочницы и качелей. Я присела на видавшую виды деревянную скамейку и схватилась руками за голову, как человек, только что потерявший работу. В животе бурчало, но почему-то я не могла думать о том, как остановить эти дурацкие звуки. Что, ради всего святого, со мной произошло? Кажется, я наконец достигла той стадии, когда просто не могу себя заставить что-то делать, у меня нет больше воли к жизни. Так хотелось спать, что даже мысли путались.

В воздухе сгущался туман, разноцветные игрушечные зверюшки, лежавшие в песочнице, казались грязными, словно я видела их сквозь дымку.

В парке витал запах влажной листвы и земли. Я продолжала держаться руками за голову, пытаясь не дать глазам закрыться, и рассматривала рисунок на юбке, на который падала моя тень.

– Тебе плохо?

Женский голос прозвенел всего в паре сантиметров от моего уха. Я так смутилась, что на секунду даже решила вести себя так, будто мне и на самом деле плохо, но мысль о том, что если она серьезно обеспокоена моим самочувствием, то хлопот не оберешься, заставила меня отказаться от этой идеи. Женщина сидела рядом со мной и всматривалась в мое лицо, правда, скорее не женщина, а молоденькая девушка, судя по виду, она заканчивала школу. Одета в джинсы. А еще у нее были огромные загадочные глаза, смотревшие, казалось, куда-то вдаль и напоминавшие два кристалла.

– Нет, я в порядке. Просто немного устала, – ответила я.

– Ты очень бледная, – сказала она с беспокойством.

– Со мной правда все в порядке. Но в любом случае спасибо.

Я улыбнулась девушке, и она ответила мне улыбкой. Листья тихонько покачивались на ветру, мимо нас пронесся свежий аромат и исчез. А девушка так и сидела рядом со мной, не двигаясь с места, и поскольку я не могла самостоятельно встать и пойти без посторонней помощи, то я тоже сидела и смотрела прямо перед собой. Вокруг нее витала особая аура, словно она не принадлежала окружающей действительности. Ее длинные волосы струились по плечам. Симпатичная молодая женщина. Но я не могла отделаться от ощущения, что что-то в ее облике не так. Мне пришло в голову, что она, возможно, немного не в себе. Тем не менее, я почувствовала, что мне становится легче, пусть и медленно, просто оттого, что она рядом, что кто-то рядом.

Мы с Сиори тоже сидели вот так, глядя на качели, – подумала я. – Всю ночь мы смотрели фильмы, а под утро нас настолько переполняла энергия, что мы просто не могли заснуть, поэтому мы покупали себе чай и рисовые шарики онигири в круглосуточном магазинчике и приходили сюда завтракать. Я всегда ненавидела те, что с начинкой из тунца, а Сиори они нравились…

– Тебе лучше прямо сейчас пойти на вокзал.

Она заговорила так неожиданно, что я подпрыгнула. Я снова засыпала. Повернулась к ней и увидела на ее лице чрезвычайно суровое выражение. Брови сдвинуты в одну темную полоску. Теперь она говорила другим тоном, резче и убедительнее.

– Что? На вокзал?

Я не знала, что ответить. Похоже, она сумасшедшая, – подумала я, и мне стало немного страшно. Она встала прямо передо мной и глянула мне в глаза. У нее были действительно странные глаза. Она смотрела на меня, но создавалось впечатление, что ее взгляд сфокусирован на чем-то очень-очень далеком. Я была загипнотизирована выражением ее глаз, очарована им и не могла произнести ни слова.

А девушка продолжила:

– Как только окажешься там, иди к газетному киоску и купи себе журнал «Для тех, кто ищет работу». Найди себе работу. Пусть даже и временную, просто сделай это. Ты могла бы поработать моделью, стендисткой на выставке или кем-то в этом роде. Место в офисе не пойдет, потому что ты будешь засыпать. Тебе нужно заниматься чем-то в положении стоя и двигать руками-ногами. Просто иди и найди себе работу. Невыносимо смотреть на тебя. Если так и дальше будет продолжаться, то, в конце концов, ты попадешь в ловушку такого образа жизни и просто не сможешь снова стать прежней. Именно так это выглядит со стороны. И это меня пугает.

Мне оставалось только тихо сидеть и слушать. Странно, но почему-то у меня появилось чувство, что эта молодая женщина намного старше меня. Было жутко от того, что ее слова поразили меня в самое сердце. Она говорила совершенно серьезно, но казалось, не сердилась на меня. Как это объяснить? Она говорила очень быстро, при этом казалось, что она пребывает в легком отчаянии и в то же время немного раздражена.

– Но почему? – пробормотала я.

– Сомневаюсь, что мы еще раз встретимся. Скорее всего, мы столкнулись друг с другом лишь потому, что ты так близко подошла к тому миру, где пребываю я, – сказала она. – Я не просто предлагаю тебе найти работу. Смысл не в этом. Понимаешь, твоя душа и твое сознание сильно высохли, ты ужасно измотана. И не ты одна, но и многие другие тебе подобные. Но у меня ощущение, что именно из-за меня ты так устала, что ты… мне правда так кажется. Прости, мне очень жаль. Ты ведь знаешь, кто я, правда?

Задавая этот вопрос, она по-прежнему смотрела мне прямо в глаза. Ее голос звучал так, словно она пытается загипнотизировать меня.

– Ты же…

Я на самом деле произнесла это. Голос прозвучал особенно громко, и я резко открыла глаза. Передо мной никого не было, кроме холодного тумана, окутавшего сквер. Он плыл и клубился, отчего видимый мне кусочек мира терял очертания.

Это был сон?

Я, покачиваясь, поднялась и пошла прочь из садика, все еще до конца не понимая, что же это было. На какой-то момент я действительно задумалась, а не пойти ли мне на вокзал, но я никогда не принадлежала к типу безропотных дурочек, которые делают все, что им скажут, на самом деле я имела склонность делать все вопреки чьим-то пожеланиям. Но даже если это и был всего лишь сон, то сам факт, что мне приснилось такое, меня ужасно разозлил, поэтому в итоге я вернулась к себе и пошла спать.

Мне уже было плевать.

Когда я проснулась, то чувствовала себя отвратительно.

Хотелось есть, все тело болело, а в горле пересохло. Было ощущение, что я превратилась в мумию. В голове не было ни одной мысли, как и ожидалось, но тело было таким обессиленным и истощенным, что я даже не могла заставить себя вылезти из кровати. Помимо всего прочего, шел дождь.

На часах было девять, но, несмотря на это, комната была погружена во тьму из-за плотной стены дождя. Мне не хотелось включать музыку, поэтому я так и осталась лежать и прислушиваться к дождю, и вскоре поймала себя на мысли, что думаю о Сиори в ее комнате, тишину которой не нарушали никакие звуки. Сиори не могла уснуть, если ей было мягко и уютно, поэтому спала, раскачиваясь в гамаке.

Невыносимая грусть начала обволакивать мое тело, когда зазвонил телефон. Я не знала, был ли этот звонок от него, но решила, что раз уж не сплю, то могу поднять трубку, кто бы это ни был. Что я и сделала.

Это была моя подружка, с которой мы вместе учились в колледже. Она позвонила спросить, не хочу ли я подработать. Ее компания будет проводить небольшую выставку на следующей неделе – не хотела бы я поучаствовать в качестве стендистки? Мне всегда звонят с такого рода предложениями.

Я собиралась было отвергнуть предложение, отказ уже сформировался в глубине моего горла, но почему-то выпалила:

– Конечно.

Возможно, я была напугана тем, что ее звонок раздался почти сразу после происшествия в сквере, не знаю. Как только я произнесла это, то пожалела, что согласилась, ужасно пожалела, но ничего не могла поделать. Подруга была счастлива и уже щебетала без умолку о том, где нам встретиться и что за работа. Я оставила всякую надежду противостоять ей и стала записывать то, что она мне говорила.

Но спать хотелось так же, как и раньше.

Встать рано утром, собраться и выйти из квартиры. Это должно было быть совершенно несложно, но я столько времени сидела в своей норе в ожидании телефонного звонка, что для меня эти действия оказались чрезвычайно изнурительными. Всего три дня обучения и три дня собственно работы, но было так невыносимо, что я с трудом выдерживала. Хотелось спать, независимо от того, чем я занималась, так сильно, что мне казалось, я вот-вот развалюсь на кусочки. Меня объединили с группой других молодых женщин моего возраста, и нужно было запомнить за раз кучу всего. Я должна была держать в голове все рекламные слоганы, описывающие товары, и все время проводить на ногах – это давило на меня с такой тяжестью, что казалось кошмарным сном. У меня даже не было времени подумать. Да, я жалела, что согласилась на эту работу, сильнее, чем могу выразить.

Но даже в этот короткий период я в достаточной мере осознала, до какой же степени деградировал мой внутренний мир, а я даже и не заметила. Я всегда ненавидела работать, и меня мало волновало то, что я делала и делала ли что-то вообще. Ничего не изменилось, это было… своего рода смелостью – ведь, если нужно, я могла двигаться дальше, – чем-то типа надежды, предчувствия… Не могу толком объяснить. Но я уверена, что это что-то, от чего я отказалась, сама того не понимая, было именно тем, что потеряла Сиори, когда забыла о собственном «я», тоже неосознанно. Может, будь она поудачливей, то и сейчас продолжала бы жить так же. Но она была слишком слабой и просто не могла и дальше вести подобную жизнь. Поток был настолько сильным, что поглотил ее с головой.

Я не говорю, что в состоянии разобраться со своей жизнью. Просто было нечто бодрящее в том, чтобы силой вытаскивать себя из кровати в семь утра, выскакивать из квартиры, а потом весь день издеваться над своей уставшей душой, сознанием и телом, чем в той боли, что я чувствовала, сидя взаперти в квартире, точнее, купаясь в сне. Я так уставала, что даже говорить не могла, и когда звонил мой любовник, только в одном из трех случаев меня хватило, чтобы вяло поддакивать. Я устала настолько, что даже это меня не беспокоило. Мысль о том, что, как только эти шесть дней подойдут к концу, я, возможно, снова стану никем иным, как спящей, так пугала меня, что перед глазами темнело. Я изо всех сил старалась не думать об этом. Порой даже забывала о своем любовнике, напрочь выкидывала его из головы. Это просто невероятно. Но с течением времени стала ощущать, что моя сонливость – настолько сильная, что даже удивительно, – постепенно мало-помалу утекает из моего тела. Ноги опухли, в комнате царил беспорядок, а под глазами появились темные круги. Мне не особенно нужны были эти деньги, работа была бессмысленной и оттого чрезвычайно сложной.

Я продолжала преодолевать все эти трудности только из-за сна, увиденного мной в то раннее утро в сквере. Каждое утро в семь звонил будильник и включался музыкальный центр, а я лежала посреди этого шума и думала о том, как мне больно и как устала, что готова умереть, но можно все взять и бросить прямо сейчас… а потом мои мысли возвращались к тому рассвету, и появлялось смутное ощущение, что я предаю ту девушку, и я чувствовала, что просто не должна сдаваться.

Для такой малодушной и ленивой особы я неплохо держалась. Но те глаза, такие далекие и печальные глаза… Как бы ни пыталась, но забыть их я не могла.

Если подумать, то я и с любовником познакомилась на работе.

Это был большой офис, что-то типа конструкторского бюро. Компания занимала огромное пространство в гигантском бизнес-центре, целый этаж, и в ней было полно разнообразных отделов. Я толком не знаю, чем они занимались и как именно, по существу, моя работа заключалась в том, чтобы отвечать на телефонные звонки, печатать разного рода документы, забивать данные в компьютер, снимать копии с бумаг, передавать сообщения и так далее. Мне кажется, эту же работу в общей сложности делали больше десяти человек.

Меня приняли на место моей двоюродной сестры, которая уехала в Штаты к своей семье, так что я должна была поработать всего три месяца, но, несмотря на это, я изо всех сил старалась произвести впечатление, что я круглая дура. Ну, не то чтобы я была особенно умна, но знала, что если вы будете усердно работать в подобной организации, то вас будут основательно нагружать, и в результате вы потеряете намного больше, чем приобретете. Поэтому я выбрала для себя другой вариант – почти ничего не делать. Нет ничего более бессмысленного, чем когда вас приглашают на неполный рабочий день в качестве «подай-принеси». Потому я все время работала в треть силы. В итоге я опаздывала, делала ошибки, вбивала данные не в те колонки, посылала чистые факсы и все в таком духе, и хотя это выходило не специально, но все кончилось тем, что такие промахи я допускала где-то раз в три дня, и вскоре меня перестали просить сделать что бы то ни было сложное, и работать стало намного легче.

Это произошло в воскресенье. В компании был выходной, но я пошла в офис по собственному желанию, чтобы исправить ошибку, допущенную накануне. Я сидела в одиночестве в просторном тихом офисе, не торопясь вбивала в компьютер какие-то данные и внезапно почувствовала какую-то необъяснимую тревогу.

Было ощущение, что в какой-то момент, пока я в течение двух месяцев разыгрывала из себя дурочку, я и впрямь ею стала и просто не могу работать быстрее. Глупо было волноваться по этому поводу, но в тот момент это казалось очень серьезной проблемой. Чем дольше я смотрела на монитор, тем больше беспокоилась. Я думала, что не раскрываю своих талантов, но на самом деле я, скорее всего, просто-напросто не способна к офисной работе. Я пыталась отогнать от себя эти мысли, но не могла. А потом, осознав, какой же идиоткой я была все это время, поймала себя на том, что мне ужасно хочется посмотреть, на что же я способна. Я знала, что в офисе, кроме меня, никого нет. И гонка началась. Когда я теперь об этом вспоминаю, то понимаю, что была совсем молоденькой. Я начала с невероятной энергией вбивать в компьютер данные, лежавшие передо мной. Впервые за долгое время я получала наслаждение от того, что мои руки двигаются быстро и аккуратно, от понимания – если захочу, то у меня все получится, – испытывала приятное чувство удовлетворения. Вскоре я закончила вносить исправления и на энергетической волне решила напечатать несколько документов, которые к тому моменту скопились на столе. Я набирала текст, бормоча себе под нос. Я чувствовала себя как человек, которому разрешили пользоваться правой рукой после того, как он долгое время был вынужден использовать только левую. Думаю, в моей душе, должно быть, все время росло напряжение, поскольку я пришла в неописуемый восторг при виде превосходных страничек с текстом, выползающих из принтера. На ксерокопирование практически не нужно времени, если подойти к вопросу серьезно. Я настолько углубилась в работу, что, в конце концов, принялась выполнять всевозможные небольшие задачи, предназначавшиеся для других сотрудников.

Через два часа я все закончила, тяжело вздохнула, встала из-за стола и тут увидела его. Все это время он тихонько сидел за столом в дальнем конце пустого светлого кабинета. Это стало для меня ужасным шоком. Я его совершенно не замечала. Он не был моим непосредственным начальником, но работал в том отделе, для которого я довольно часто выполняла разные поручения. Он определенно знал, какая я бестолковая сотрудница. Черт, – подумала я. Казалось, он ждал, когда же я его замечу, предвкушал этот момент с изрядной долей удовольствия. Он широко улыбался.

– Вы здесь были все время? – спросила я.

– Очевидно, ты можешь работать, если захочешь… хотя почему-то мне даже не хочется об этом говорить, – ответил он.

А потом рассмеялся так, что чуть не упал со стула.

После этого мы пошли выпить чаю. Для этой цели выбрали маленькое кафе напротив нашего бизнес-центра. Уже смеркалось, и внутри кроме нас было еще несколько парочек, наслаждавшихся выходным днем. Все говорили очень тихо, почти перешептывались.

– Знаешь, ты двигалась, словно в ускоренной съемке. Почему ты всегда так не работаешь? – спросил он.

Я поразмыслила над разными вариантами ответа, пытаясь придумать что-то остроумное, но, в конце концов, смогла сказать лишь:

– Это же просто временная работа.

– Тогда все понятно, – сказал он и снова несколько минут хихикал.

Я не переставала удивляться, как чисто звучит его низкий голос, когда он говорит как обычный человек, а не как коллега, и какие согласованные у него жесты. К тому моменту я уже заметила кольцо на его левой руке. Мы допили чай, ни словом не обмолвившись об этом. Честно говоря, я ужасно расстроилась, поняв, что он женат.

В какой-то момент, закидывая ногу на ногу, он с ужасным грохотом уронил один из соусников, а потом извинялся дольше, чем нужно. Постоянно говорил:

– Ой, прости, пожалуйста, я так виноват.

Я действительно западаю на такие вещи, ну, на хорошие манеры. У меня сложилось впечатление, что вежливые люди никогда не делают никому ничего истинно плохого. Но, с другой стороны, можно сказать, что мне нравятся и те, кто делают гадости, а им все сходит с рук.

Мы особо не нервничали, но все равно говорили мало. Он вел себя очень степенно, и именно его поведение произвело на меня необычный эффект. Время от времени он начинал говорить о чем-либо, а я просто кивала и слушала. И пока я кивала, интуиция смутно подсказывала мне, что он сыграет важную роль в моей жизни. Был вечер, но казалось, что еще утро, может, потому возникло такое чувство, словно мы сидим за столиком полусонные, с трудом ворочая языками. Я представила всё то отрадное, душевное, что могло бы случиться между нами, но почему-то мои мечты в итоге превратились в картину зимнего дня. Белое пространство, наполненное холодным туманом, мы бредем, закутавшись в теплые пальто, а вокруг – зимний лес. Именно так я это и увидела, и мне стало ужасно грустно.

Так или иначе, но неделя, казавшаяся бесконечной, все-таки кончилась. После последнего рабочего дня я вернулась домой, сняла одежду, оставив ее лежать там, где она упала, затем бросила конверт с зарплатой на пол, а сама стояла над ним, смеясь. И тут зазвонил телефон:

– Это я, Иванага.

Когда я услышала его голос, меня охватила своего рода ностальгия.

– Давно не слышались, – сказала я.

– Ты спала?

– Не-а. На самом деле я стояла, смотрела на конверт с зарплатой и смеялась. Я так устала!

– Ты имеешь в виду, что работала? Ну ты даешь!

– Помогает убить время, – сказала я.

Мне пришло в голову, что, после того как подберу одежду, раскиданную по комнате, я пойду и буду спать столько, сколько захочу. Голова была ясной, но тело совершенно измотано. В этот раз, даже если я просплю сутки напролет, это меня не испугает.

– У тебя очень бодрый голос. Как в тот раз, когда мы впервые встретились.

Он говорил весело, поскольку тоже попал под влияние этого настроения.

– Когда ты сказал, то я тоже подумала, что это правда, – согласилась я, соскабливая чешуйки облезшего лака с ногтей. – Кстати… ты ведь познакомился с женой, когда она училась в школе, да? И у нее тогда были длинные волосы?

– Откуда ты знаешь? Ты что, на своей работе училась читать чужие мысли? – спросил он с подозрением. – Но ты права. Ей было восемнадцать.

– Я так и думала.

Внезапно мои глаза наполнились слезами, хотя я и не совсем понимала, почему плачу.

– Как бы то ни было… – сказал он, а потом начал говорить, где мы встретимся, чтобы отведать на ужин угря, как и планировали, и пойти посмотреть на фейерверки. Я слушала его голос и записывала, моя рука, комната и все предметы в ней стали горячим пятном, расплывчато светлым и светящимся.

Широкая улица, ведущая к берегу реки, уже была закрыта для автомобилей. Людей становилось все больше и больше, пока они не заполонили все пространство до берега, чтобы посмотреть фейерверк. Все были одеты в светлые кимоно из хлопка, с детишками на плечах, смотрели в небо и шумели. Толпа двигалась широким потоком, как на знаменитом фестивале Гион в Киото, все в одном направлении. Я никогда не видела ничего подобного. Я чувствовала своего рода возбуждение и даже кайф. Никто не знал, когда же, наконец, фейерверки озарят небо над нами, и мы все смотрели вверх, изнывая от нетерпения. Лица вокруг сияли от радости.

– Попасть к реке нам не удастся. Посмотри на эту толпу.

Судя по голосу, мой любимый был расстроен. Я посмотрела на его потное лицо.

– Да и ладно. Мы ведь сможем увидеть хоть чуточку, правда?

– А может, и нет. Нам нужно бы забраться куда-нибудь повыше.

– Неважно. Мы ведь сможем их слышать.

Если я вставала на цыпочки, то видела, что впереди собралась целая очередь жаждущих перейти мост, а в конце этой очереди – огромная толпа. Ночное небо было окрашено в темно-синий цвет и казалось невероятно широким. В темноте тут и там стояли полицейские. Люди наседали, словно их тащили на веревках. Но мы остановились, не дойдя до конца очереди.

Нам важны были даже не фейерверки, а то, что мы вместе в этот вечер, здесь и сейчас, одновременно глядим в небо. Было важно, что мы переплели руки и запрокинули головы, чтобы смотреть в том же направлении, что и все вокруг нас, и слушать громкие хлопки фейерверков. Нарастающая энергия толпы и меня довела до состояния нервного возбуждения. В какой-то момент моему любимому по-настоящему захотелось увидеть представление, и, глядя на его лицо, я поняла, что он с нетерпением ждет начала, и почему-то показалось, что он снова помолодел.

Думаю, ощущение того, что я здорова, должно быть, вернулось ко мне, пока мы ждали. И даже если это всего лишь история о небольшом потрясении, о нескольких крошечных волнах, окативших меня с головой, когда я потеряла подругу, из-за чего мне мучительно было делать все те пустяковые вещи, которые люди совершают каждый день, даже если это история о незначительном воскрешении, она все равно заставляет меня думать, что люди – очень сильные существа. Я не помню, случалось ли со мной такое в прошлом, но знаю, что, когда мне пришлось столкнуться с темнотой в собственной душе, когда мне было по-настоящему больно, когда я была измотана до предела, внезапно внутри меня фонтаном забила какая-то совершенно неожиданная и необъяснимая сила.

Ничего не изменилось во мне, и ничего не изменилось между нами. Но я все равно была полна оптимизма, мне хотелось продолжать отношения с ним, чтобы меня и дальше сотрясали эти маленькие волны. Самое плохое уже позади. Не совсем четко знаю, что такое это «плохое», но чувствую, что это так. В моем теперешнем состоянии я, возможно, смогла бы полюбить и кого-то еще.

Но не думаю, что я стала бы влюбляться в другого. Нет, мне хотелось бы восстановить ту невероятно пылкую любовь, которую мы испытывали вначале, – любовь, которую я разделила с высоким мужчиной, стоявшим рядом со мной, с человеком, которого обожала. Я хотела поддерживать все в этом же состоянии своей худенькой маленькой рукой и слабым духом. Мне хотелось сделать все возможное, несмотря на свое ненадежное тело, чтобы постараться справиться со многими страшными вещами, которые ждали нас впереди. Хотелось попытаться.

Было ощущение, словно я проснулась всего минуту назад, и все казалось таким ясным и красивым, что становилось страшно. Все вокруг было просто роскошным. Толпы людей, шагающих сквозь ночь, свет бумажных фонариков, развешанных вдоль галереи отдельными точечками, линия лба моего любимого, когда он смотрел вверх, жаждущий начала представления, пока мы стояли, овеваемые слегка прохладным ветерком, – все это было так прекрасно.

Внезапно все показалось мне слишком совершенным, и глаза наполнились слезами. Все, на что падал мой взгляд, когда я смотрела по сторонам, было мне дорого, и я была счастлива, что когда, наконец, проснулась, то это произошло именно здесь и сейчас. Улица, обычно заполненная машинами, превратилась в огромную открытую площадку, а мы стояли в ее центре и ждали представления фейерверков, а потом мы пойдем и съедим на ужин угря и уснем бок о бок… Я подумала, что здорово иметь возможность посмотреть на эту ночь – на ночь, когда мы сможем все это сделать, когда разум и душа изумительно чисты.

И было ощущение, что я практически молюсь.

Да будет каждый сон в этом мире безмятежным.

Наконец в небе раздался громкий хлопок. И перед нашим взором над одной стороной громадного здания промелькнуло полукольцо фейерверка, всего лишь на миг окрасив темноту всеми цветами радуги, словно рисунок, видимый через кружево.

– Ух ты! Ты видела? Мне было видно только чуть-чуть, но…

Он говорил так из сочувствия ко мне, потому что я маленького роста, но в то же время был в восторге, как ребенок. Он слегка потряс меня за плечо.

– Да, я видела. Такой маленький, что даже трогательный какой-то, да? Как разноцветная салфеточка или что-то типа этого, – сказала я.

Крошечные искорки света, внезапно разлетевшиеся во все стороны по ясному ночному небу, казались такими далекими, что с трудом верилось, что это фейерверки.

– Да, они кажутся совсем миниатюрными.

При этом любимый все еще смотрел ввысь. Один за другим фейерверки устремлялись в ночное небо, а из толпы раздавались возгласы одобрения. А еще через минуту над головами раздался очень громкий хлопок, люди шумно двигались по направлению к берегу, толпа становилась все плотнее, она шла мимо нас, обтекала нас… а мы так и стояли на месте, глядя в ночное небо. Мы испытывали странную нежность к этим крошечным искоркам, которые время от времени мельком видели сбоку от небоскреба, крепко держались за руки, нереально взволнованные, и ждали, когда же следующая очередь фейерверков взорвется в ночи.