Нейт
Четверг, 27 сентября, 20.00
Да, я живу в том доме. В том самом, проезжая мимо которого говорят: «Поверить не могу, чтобы люди здесь жили». Мы и есть эти люди, хотя сказать, что мы здесь живем, будет некоторой натяжкой. Меня здесь почти никогда нет, а папаша мой, как правило, полумертв.
Наш дом на дальнем краю Бэйвью – грязный, одноэтажный, из тех, что покупают под снос. Он маленький и уродливый, с единственным окном спереди. Труба стала сыпаться, еще когда мне было десять. Через семь лет все остальное посыпалось вместе с ней: краска облезла, ставни перекосились, бетонные ступени крыльца покрыли широкие трещины. Двор ничем не лучше. Трава почти по колено и желтая после летней засухи. Я когда-то косил ее время от времени, а потом плюнул – пустая трата времени.
Когда я вхожу, отец лежит на диване в отключке, а перед ним – пустая бутылка из-под джина «Сиграмс». Папаша считает, что ему повезло, когда он несколько лет назад, будучи уже алкоголиком, но еще работоспособным, упал с лестницы, перекрывая крышу. Он получил компенсацию и группу инвалидности, так что ему назначили пенсию. Для такого, как он, это все равно что в лотерею выиграть. Сейчас он может беспрепятственно пить, а деньги капают. Но не очень много. А мне хочется иметь кабельное телевидение, держать мотоцикл в рабочем состоянии и иногда есть еще что-нибудь, кроме бигмаков и сыра. Поэтому я нашел подработку и сегодня четыре часа после школы развозил по графству Сан-Диего пластиковые пакеты с обезболивающим. Это совсем не то, чем мне следует заниматься, особенно после того, как летом меня взяли за травку и дали испытательный срок. Но другой работы, которая бы настолько хорошо оплачивалась и требовала бы так мало усилий, нет.
Я направляюсь в кухню, открываю дверцу холодильника и вытаскиваю остатки китайской еды. Под магнитом – фотка с завернувшимся углом, потрескавшаяся, как разбитое окно. Отец, мать и я, когда мне было одиннадцать, – как раз перед тем, как она сделала ноги.
Она страдала биполярным расстройством, а лекарства не принимала, так что не такое уж у меня при ней было чудесное детство. Мое самое раннее воспоминание: она бросает тарелку, потом сидит на полу среди осколков и плачет навзрыд. Однажды я вышел из автобуса и увидел, как она выбрасывает из окна все наши вещи. Часто она целыми днями сидела в углу кровати не шевелясь.
Но в маниакальной стадии у нее бывали просветления. На мой восьмой день рождения она отвела меня в универсальный магазин, дала тележку и велела класть в нее все, что я захочу. Когда мне исполнилось девять и я увлекся рептилиями, она сделала мне сюрприз – поставила в гостиной террариум с бородатой ящерицей. Мы назвали зверя Стэном в честь основателя «Марвел» Стэна Ли, и он живет у меня до сих пор. Эти твари вечны.
Отец тогда так много не пил, и им как-то удавалось водить меня в школу и на спортивные занятия. Потом мать совсем забросила свои лекарства и перешла на вещества, изменяющие сознание. Да, я гад, который продает наркотики, хотя они сгубили мою мать. Но внесу ясность: я не продаю ничего, кроме травки и обезболивающих. Мать бы вполне себе жила, если бы держалась подальше от кокаина.
Какое-то время она возвращалась каждые два-три месяца, потом раз в год. Последний раз я ее видел, когда мне было четырнадцать, а папаша стал разваливаться. Она все говорила о фермерской коммуне в Орегоне, куда уехала, – как там классно, что она меня туда возьмет и я буду ходить в школу с другими детьми хиппи и выращивать экологически чистые ягоды, или что еще они там делают.
В «Гленнз-дайнер» она купила мне огромное мороженое, как восьмилетнему, и все это рассказала. «Тебе там понравится, Натаниэл. Там все так душевно, и никто не вешает на тебя ярлыки, как здесь».
Даже тогда это звучало по-дурацки, но получше, чем «Бэйвью». Так что я собрал рюкзак, сунул Стэна в переноску и ждал ее на крыльце. Наверное, полночи там просидел, как полный идиот, пока до меня наконец не дошло, что она не придет. Вот тогда-то в «Гленнз-дайнер» я и видел ее в последний раз.
Пока разогревается китайская еда, я проверяю, как там Стэн, у которого с утра еще осталась кучка сушеных овощей и несколько живых кузнечиков. Стэн очень вынослив и неприхотлив – только потому и сумел не загнуться за восемь лет в этом доме.
– Как жизнь, Стэн? – Я сажаю его на плечо, беру еду и сажусь в кресло напротив моего коматозного отца.
По телику идет чемпионат мира, и я его вырубаю, потому что, во-первых, терпеть не могу бейсбол, а во-вторых, он напоминает мне о Купере Клее, который, в свою очередь, напоминает о Саймоне Келлехере и всей это мерзкой сцене. Мне этот парень никогда не нравился, но это было ужасно. И Купер оказался почти так же бесполезен, как та блондинка. Только Бронвин что-то делала, а не лепетала, как идиотка.
Моей матери она когда-то нравилась. Она всегда отмечала ее на школьных мероприятиях вроде рождественской постановки в четвертом классе, когда я был одним из волхвов, а Бронвин – Девой Марией. Кто-то тогда спер Младенца Иисуса – наверное, чтобы подразнить Бронвин, потому что она уже тогда ко всему относилась очень серьезно. Бронвин пошла к зрителям, взяла у кого-то сумку, завернула ее в одеяло и таскала, будто ничего не случилось. «Эта девочка ни перед кем не спасует», – с одобрением сказала тогда моя мать.
Ладно, буду до конца честным: это я спер младенца, и действительно чтобы достать Бронвин. Было бы веселее, если бы она запсиховала.
У меня пищит куртка, и я лезу в карман за нужным телефоном. Чуть не засмеялся тогда после уроков, когда Бронвин сказала, что ни у кого не бывает двух телефонов. У меня их три: один для знакомых, другой для поставщиков, третий для клиентов. Дополнительное удобство – я могу их выключить. Но я не такой дурак, чтобы таскать их в класс Эйвери.
Рабочие телефоны у меня включены на вибрацию, значит, это личный. Я вытаскиваю древний айфон и вижу сообщение от Эмбер – девушки, с которой месяц назад познакомились на вечеринке.
Ты дома?
Я думаю. Эмбер красивая и никогда не пытается застрять слишком надолго, но она была здесь пару дней назад. Когда я позволяю себе случайные встречи чаще раза в неделю, начинается путаница. Но я нервничаю, и мне хочется отвлечься.
Приезжай – пишу я в ответ.
Я уже собираюсь положить телефон, как приходит новое сообщение – от Чеда Познера, парня из «Бэйвью», с которым мы иногда тусим.
Видел это?
Я щелкаю по ссылке в сообщении и попадаю на страницу «Тамблера» с заголовком «Про Это».
Идея убить Саймона родилась у меня, когда я смотрел «Дейтлайн».
Я, понятное дело, ее сперва обдумывал – такие вещи из воздуха не берутся. Но меня останавливал вопрос: а как вылезти потом? Я не считаю себя гениальным преступником. И вообще, для тюрьмы я слишком красивый.
В той передаче один человек убил жену. Для «Дейтлайн» стандартно, правда? Всегда убивает муж. Но оказывается, ее смерти обрадовались многие. Она поспособствовала увольнению коллеги, устраивала пакости людям в городском совете, спала с мужем подруги. И вообще была ужасной.
Тот тип из передачи умом не блистал. Нанял кого-то убить жену. Найти переписку в телефоне удалось очень легко. Но до того у него было приличное прикрытие – из-за всех этих подозреваемых. Чтобы убийство человека сошло с рук, надо убивать того, чьей смерти хотят все.
Будем смотреть правде в глаза: в «Бэйвью» Саймона ненавидели все. Просто у меня одного хватило храбрости претворить эту ненависть в действие.
Нет-нет, не стоит благодарности.
Телефон едва не выскользнул у меня из руки. Пока я читал, от Чеда Познера пришло новое сообщение:
Никто ни хрена не понимает.
Я печатаю ответ:
Где ты это взял?
Он пишет: Кто-то дал ссылку в почте LOL.
Он считает, что это чья-то дурацкая шутка. Как наверняка подумал бы любой, если бы не просидел час с полицейским дознавателем, десятью разными способами спрашивавшим, как арахисовое масло могло попасть в чашку Саймона Келлехера. А с тобой в это время находились еще трое, и все они под подозрением.
Ни у кого из них нет такого опыта, как у меня, – притворяться равнодушным, когда на тебя со всех сторон валятся кирпичи. По крайней мере, никто из них не сравнится со мной в этом искусстве.
