Глава восемнадцатая
Охрана делала все возможное, чтобы ли шить заключенных всего человеческого с того самого момента, когда они вышли из автобуса. Маленькими, неловкими шажками, позвякивая кандалами, все десять новоприбывших проследовали, понукаемые дубинками, в комнату для досмотров. Эван старался не отставать, наблюдая за тем, как ходит в кандалах Змей, но пару раз он все же споткнулся, чем вызвал матерки следовавших за ним заключенных.
— Увидимся, рыбка, — это было последнее, что сказал ему Змей, после чего их разделили, заставили раздеться и погнали в химобработку. Мягкая кожа Эвана покраснела от щелочного дезинфицирующего мыла, и, когда он снова оделся в новую арестантскую робу — темно-синий джинсовый комбинезон, который был ему велик, — он почувствовал себя так, будто с него содрали шкуру.
Скучающий надзиратель по-совиному посмотрел на него поверх толстых очков и изучил его дело.
— Треборн Эван, — медленно прочитал он. — Твой идентификационный номер тысяча сто тридцать восемь. Возьми свое постельное белье и проходи дальше. Камера четырнадцать, блок «Д», общий режим.
Эван не знал, что ему следует ответить, а потому просто кивнул и взял белье. Вместе с парой других заключенных его прогнали по коридорам приемного отделения и далее через спортзону. Он посмотрел, как на баскетбольной площадке мужчины в синем играли в жесткий баскетбол, а потом его внимание переключилось на сторожевые вышки. На них в небрежных позах стояли охранники с помповыми ружьями и винтовками.
Дверь в блок «Д» открывалась автоматически. Как только они вошли в коридор, их встретили глумливые крики, мяуканье и свист других заключенных.
— Хей, хей! Красавчик!
— Белая рыбка! Я тебя погоняю разбитой бутылкой!
— Хочешь быть моей сучкой, сладкий?
— Новое мясо!
Двое других шли широким шагом, не обращая внимания на выкрики, и Эван старался брать с них пример, но его самообладание быстро улетучивалось. У него не осталось ни бравады, ни силы.
Блок «Д» состоял из камер, расположенных друг против друга в три уровня и освещенных сверху флуоресцентными лампами. Все было сделано из бетона, за исключением стальных прутьев, отделявших камеры от коридора. На каждом уровне с обоих концов находились застекленные будки наблюдения, в которых надзиратели смотрели телевизор или листали конфискованные порножурналы. На самом верхнем уровне находился сетчатый проход, откуда можно было контролировать заключенных одновременно.
Эван посмотрел вверх и увидел, что за ним наблюдает, прислонившись к перилам второго уровня, огромный, мускулистый заключенный с лысым черепом. Его куртка была расстегнута и рукава оторваны, чтобы продемонстрировать массивные бицепсы и мощную грудь. Вокруг него собралась кучка белых скинхедов. Эвану были хорошо видны татуировки с изображением ку-клукс-клановских символов и свастик, а также шрамы, которыми они гордились, как боевыми наградами. К веселью остальных скинхедов, здоровяк послал Эвану воздушный поцелуй и подмигнул. Все эти люди наблюдали за ним с нетерпением хищников, пока он не скрылся из виду.
— Сюда, — сказал надзиратель и дубинкой указал на одну из открытых камер. — Эй, Карлос, — постучал он по железным прутьям решетки. — Я тут тебе новую подружку привел.
Эван сглотнул ком в горле, шагнул в полумрак камеры и закашлялся от запаха горелой ваксы. В камере 14, как и во всех остальных, были двухъярусная кровать, металлическая раковина и унитаз. По всем стенам были развешаны рисунки с изображением Иисуса Христа и множества святых. Некоторые были нарисованы на пожелтевшей бумаге, остальные вырезаны из журналов или книг. Ни один из них не напоминал Эвану те мягкие, с добрыми лицами, религиозные образы, которые он помнил по воскресной школе — это были иконы боли и муки, обещавшие вечное проклятие и гнев Божий всем неверным.
На раковине стояли мерцающие самодельные свечи, сделанные из банок с гуталином, освещавшие мрачный маленький иконостас.
Сосед Эвана по камере, широкоплечий испанец средних лет, с усталым и отстраненным выражением глаз, посмотрел на него оценивающим взглядом. Карлос был раздет по пояс, и Эван мог разглядеть поблекшие татуировки на его мощной груди. Как и татуировки скинхедов, картинки на груди Карлоса были сделаны в тюрьме другими заключенными при помощи игл и дешевых чернил. Одна из них изображала фигуру распятого Христа.
Карлос не ответил на приветствие, и Эван начал расстилать простыню на старом, в пятнах матрасе на верхнем ярусе. Сосед без интереса его рассматривал.
— Первый раз в тюрьме? — наконец спросил он.
Эван мрачно кивнул.
— Будет трудно, — его сосед отвел взгляд. — Тебе лучше не высовываться, иначе нарвешься.
Эван почувствовал себя потерянным и одиноким.
— А ты мог бы… меня защитить? — в отчаянии спросил он, надеясь, что Карлос проявит немного сострадания, и вспоминая хищнические улыбочки заключенных по пути сюда.
Здоровяк покачал головой.
— Сам Иисус не заставит меня наехать на Братство.
— Братство? — повторил Эван. — Это те скинхеды?
Карлос кивнул.
— Этот здоровый мудак Карл их босс. Они нацисты, понимаешь. Им нравится поиграть с новичками. Когда они придут, просто отключи мозги. Считай, что тебя здесь нет.
Эвана затошнило от страха, и он закрыл глаза, прячась от обвиняющих взглядов святых.
В коридоре прозвенел звонок, и Карлос без единого слова поднялся с кровати и вышел. Эван поплелся за ним.
В тюремной столовой было полно людей, толкающих и пихающих друг друга в конец очереди. Эван старался не терять Карлоса из виду, следя за всеми его движениями, но другие заключенные привычно пролезали вперед, отпихивая Эвана в конец очереди.
В конце концов, он все-таки добрался до раздачи, где получил чашку жидкого супа, тарелку с вялыми овощами и кусок мяса, разваренный до серого цвета. Желудок Эвана сжался, но он взял то, что ему выдали, и пошел к столу. Карлос глазами показал на пустой стул, и Эван принял этот жест как самый щедрый подарок в мире. Не успел он сесть, как другие заключенные начали втыкать вилки в его еду, забрав почти все с подноса. Каждый из них ревностно оберегал собственную порцию, как собака охраняет кость. Эван опустился на стул и снова посмотрел на Карлоса.
Тот пожал плечами и предложил ему свою черствую булочку.
— Спасибо, — поблагодарил его Эван и, взяв хлеб, осушил тарелку супа так быстро, как мог, прежде чем кто-либо решил отобрать у него и эту пишу.
Андреа пришла навестить его несколько дней спустя. Сердце Эвана подпрыгнуло, когда он увидел мать сквозь толстую перегородку из органического стекла — барьер, поставленный для того, чтобы люди не могли обниматься. Он сел на одну из скамеек и взял в руки телефонную трубку. Его ноги дергались от избытка нервной энергии.
— Мам? — его голос дрожал.
— Привет, Эван, — сказала она. Он не помнил ее такой измученной и усталой.
Ее волосы были выкрашены в бледно-желтый цвет, и лицо казалось белым под резким светом ламп. В свободной руке она крутила между пальцами незажженную сигарету, взад-вперед, взад-вперед.
— Ты снова начала курить? — сказал он первое, что пришло ему на ум.
Андреа посмотрела на висевший над ней знак «Не курить» и кивнула.
— Это не важно. Не имеет значения, — вздохнула она. — В общем, я хотела тебе сказать, что говорила с твоим новым адвокатом насчет апелляции. Он сказал, что сможет тебя вытащить на основании статьи о самообороне, и если ты потерпишь…
— Сколько я еще здесь пробуду? — перебил ее Эван. — Это место просто кошмар.
Она пожевала губу, Эван знал это ее движение.
— Трудно сказать, — осторожно сказала она. — На такие вещи нужно время.
Он устало кивнул.
— Как Кейли? С ней все в порядке?
Андреа даже не нужно было ничего говорить: печальное выражение ее лица сказало Эвану все, что ему нужно было знать: надежды у него нет.
— А ты получила мое сообщение? — спросил он. — Как насчет моих дневников, мам? Ты принесла мне те, о которых я тебя просил?
Она кивнула и показала ему две тетради, на одной из которых было написано «7 лет», а на другой «13 лет». Впервые с тех пор, как он попал в тюрьму, Эван почувствовал проблеск надежды. Если у него будут дневники, значит, будет и шанс изменить происходящее.
— А где остальные?
— Я нашла только эти, — сказала Андреа. — Остальные все еще на складе…
Кулак Эвана стукнул по оргстеклу.
— Черт побери, мам! Я же говорил, что мне нужны все!
Она вздрогнула от внезапной вспышки его гнева, и один из охранников вопросительно поднял бровь, глядя на них.
— Хорошо, хорошо, — попыталась успокоить сына Андреа. — Ты получишь их все, Эван, но это займет некоторое время. Мне кажется, что нам лучше сосредоточиться на твоем предстоящем суде…
Эван хотел было возразить, но потом кивнул головой и закрыл рот.
— Конечно, мам. Ты абсолютно права. Передай Кейли, что мне очень жаль.
Эван отвел глаза в сторону и увидел, что охранник нетерпеливо постукивает пальцем по своим наручным часам. Он расстроился. Время почти вышло, а он провел его, споря о дневниках. Он снова посмотрел в глаза матери и увидел в них беспокойство и страх, и не только потому, что ее сын был в тюрьме, но и оттого, что, возможно, он скатывается в безумие, так же как и Джейсон Треборн. Ему хотелось пообещать ей, что все будет хорошо и что он исправит все ошибки, только бы она принесла ему дневники!
— Я не собираюсь терять тебя, малыш, — сказала она срывающимся голосом. — Пообещай мне, что ты продержишься, Эв.
— Конечно. Я люблю тебя, мам.
Глаза Андреа затуманились.
— Я тоже тебя люблю.
Эван медленно положил трубку на место, но она так и продолжала сидеть, прижимая трубку к уху, словно надеялась услышать слова утешения.
Он прижимал тетради к груди, вцепившись в них, как утопающий цепляется за плот. Это был подходящий образ, так как Эван знал, что в тетрадях должно быть что-то, что вытащит его из этой вонючей дыры, поможет исправить сделанное и все переделать. Эти дневники могли спасти ему жизнь; ему всего лишь требовались время и спокойное место.
Следуя за Карлосом, Эван настолько погрузился в свои мысли, что не заметил группу скинхедов, слоняющихся в тени. Один из них сказал испанцу что-то оскорбительное, но тот, не обращая на них внимания, прошел дальше. Внезапно откуда-то на пути Эвана возник Карл и ткнул его в грудь толстой пятерней. Потом, схватив Эвана за гениталии, сильно сжал руку.
Скинхеды заржали, увидев, как побледнел от ярости Эван.
— Дерьмо на моем хуе или кровь на моем ноже, — прошипел ему в ухо Карл. — Выбирай, красавчик.
Эван застыл, не зная, как реагировать. Один из скинхедов вырвал тетради из рук Эвана и швырнул их по коридору. Эван вернулся к жизни и рванулся за ними, в отчаянии пытаясь их поймать. Скинхед успел раньше него, и они начали вырывать дневники друг у друга, отрывая листы и обложки.
— Забери их, Рик! — крикнул Карл. — Забери тетрадки этого говнюка!
— Отпусти! Они мои! — крикнул Эван.
— «Отпусти! Они мои!» — тоненьким голоском передразнил его Рик. — Теперь не твои, говноед!
Эван старался не повредить дневники, но Рику было плевать, и он вырвал их у Эвана, раздирая страницы. Эван разъярился.
— Мразь! — прошипел он и ударил скинхеда в ухмыляющуюся физиономию.
Рик легко увернулся и ударил в ответ, едва не попав Эвану в подбородок.
В блоке «Д» раздались радостные крики, когда заключенные заметили вспыхнувшую драку.
— Давай! — крикнул Карл. — Мочи новенького, Рики! Завали его!
Рик бросился на Эвана, и они свалились, сцепившись, посреди бетонного коридора, изредка обмениваясь ударами в живот и грудь. Забытые дневники лежали в проходе, разорванные страницы разлетелись по полу.
Крики заключенных достигли пика и внезапно прекратились, когда по коридору разнесся лязг взводимых курков. Рик и Эван отпустили друг друга и посмотрели наверх. На верхней галерее дюжина охранников стояла, направив на них дробовики винтовки, и еще несколько надзирателей в будках наблюдения смотрели на них, стоя с ружьями наготове.
Эван застыл на месте, но Рик быстро отошел в сторону и, прежде чем Эван понял, что происходит, схватил дневники и быстро удалился. Карл мерзко усмехнулся.
— Мы придем к тебе ночью, сестренка.
Эван затаил дыхание и посмотрел на валяющиеся здесь и там страницы. Одну за другой он собрал их с пола и разгладил.
Когда он вернулся в камеру, Карлос с сожалением на него посмотрел.
— По-моему, ты дурак, раз связался с этими ненормальными скинами. Да они же тебя порежут, чувак!
— Они забрали мои тетради… — сказал Эван.
Карлос покачал головой.
— Тетради? Хочешь получить нож в ребра из-за каких-то там тетрадей? Может, ты смерти ищешь?
Эван залез на верхний ярус и стал перебирать измятые страницы в поисках подходящей записи, которую он мог бы использовать.
— Они для меня очень важны. Сердце Эвана упало: среди оставшихся страниц не было ничего, что могло бы ему помочь.
— Ни одна книга не стоит жизни, парень. Эван посмотрел вниз со своей кровати.
— А как насчет твоей Библии? Ты бы позволил им забрать ее?
Эван постучал пальцем по старой фотографии маленькой девочки, стоявшей в изголовье кровати Карлоса.
— А вот это? Это ведь твоя дочь, верно?
Слова попали точно в цель. Карлос ничего не ответил, а просто протянул Эвану рулон скотча.
— Вот, держи. Хочешь сохранить бумажки, которые у тебя остались, тогда лучше склей их.
Кивнув, Эван взял у него скотч и начал приклеивать листы к потолку над кроватью. Тетрадные страницы, исписанные почерком семилетнего ребенка, сделали мрачную камеру немного уютнее.
Карлос первым нарушил тишину, сняв фотографию и показав ее Эвану.
— Моя маленькая Джина, — сказал он, и впервые Эван увидел на лице заключенного подобие улыбки. — Ты прав. Я бы убил любого, кто попробовал бы забрать ее у меня. Это все, что у меня осталось в память о ней.
— Она хорошенькая. Она приходит навестить тебя?
Карлос покачал головой и поставил фото на место.
— Ей мать не позволяет. Я бомбил машины, понимаешь, но меня поймали. Три года схлопотал. Моя жена сказала мне, что не хочет, чтобы ее ребенок рос, зная, что отец в тюрьме. Она сказала ей, что я умер.
Эван почувствовал сочувствие.
— Сожалею, — сказал он. Карлос устало пожал плечами.
— По крайней мере, у меня есть Иисус. Иногда этого почти достаточно.
Эван избегал Карла и компанию остаток дня, до тех пор пока всех не выгнали на спортплощадку для вечерних упражнений. Эван постоянно держал группу сторонников идеи t. превосходства белых в поле зрения и старался не вздрагивать, когда его кто-нибудь задевал. Каждый мускул в его теле был напряжен в ожидании неизбежного нападения. Когда он проходил мимо них, из-за столба вышел Карл с одной из его тетрадей в руке. Он зачитал вслух отрывок из дневников, как телевизионный евангелист читает выдержку из Библии: «Сегодня я нашел свидетельство о смерти моего деда. Он умер в дурдоме, как и мой отец. Хоть мама и отрицает это, все же она боится, что я закончу как они». Рик зашелся смехом.
— Ну и придурок! — крикнул он вслед Эвану. — Эй, урод! Эй, псих!
К Рику присоединились остальные скинхеды, провожая Эвана куриным кудахтаньем.
Во дворе Эван нашел Карлоса и сел рядом с ним на бордюр. Несколько заключенных занимались со штангой и гантелями. Вокруг Карла снова собралась группа скинхедов, превосходящая по численности любую другую банду во дворе. Они холодно посматривали на Эвана.
Наблюдая за ними, Эван заметил, что Рик передал Карлу какой-то предмет с замотанной медицинским пластырем ручкой. Он посмотрел вокруг в надежде, что надзиратели заметят, но никто из них не обратил на это никакого внимания.
— У меня слишком мало времени, — подумал он вслух. — Этот лысый ублюдок воткнет мне перо в спину при первой же возможности.
— Тогда тебе придется научиться не спать по ночам, — сказал Карлос, докуривая сигарету.
Эван покачал головой.
— Мне надо подумать. Я могу изменить это. Я могу использовать те страницы, что у меня есть… Мне просто надо придумать, как именно.
Карлос удивленно посмотрел на него.
— О чем это ты? Твои тетрадки ни хрена не будут стоить, если тебя убьют, старик. Школьные дневники тебе не помогут выпутаться из дерьма, в которое ты влез с Братством, и если ты так не считаешь, то тогда ты настоящий псих, как они и говорят.
Он повернулся к Эвану спиной. Теперь к нему была обращена фигура распятого Христа, помещенная в центр коллажа из картин, изображающих адские мучения.
Эван вспоминал оставшиеся записи, которые можно было использовать, и подумал над словами Карлоса, сказанными ему в камере.
— Ты ведь религиозный человек. Ты веришь в то, что пути Господни неисповедимы, так?
Карлос докурил сигарету и отшвырнул окурок в сторону.
— Конечно.
— Я спросил потому, что, как мне кажется, Он послал меня в твою камеру не просто так. Мне кажется, что Господь хочет, чтобы ты мне помог.
Карлос покачал головой.
— Черт, я знал, что ты ненормальный.
— Я не вру, — сказал Эван, наклонившись к нему поближе. — Иисус говорит со мной в моих снах.
— Ага. Конечно, — усмехнулся Карлос.
— Спорю на пачку сигарет, что смогу доказать это.
Что-то в голосе Эвана заставило Карлоса согласиться. Он был заинтригован.
