Глава 7
Шаг в нужную сторону

Монах продвигался вперед, являя собой фигуру внушительную и колоритную. Да что там внушительную! Громадную! Как пришелец из «Пятого элемента». В черном вечернем костюме с бабочкой, которую терпеть не мог, надетой по настоянию Добродеева. На костылях, с громадной ногой в гипсе. С пучком волос на затылке и рыжей бородой. Он опирался на костыли и здоровую ногу и, выставив вперед громадный гипсовый кокон, переносил свою тушу на полшага вперед. Получалось типа прыжок. Добродеев шел то рядом, то забегал наперед, вытянув руки, собираясь поймать Монаха в случае, если тот потеряет равновесие или кто-нибудь собьет его с ног. Предосторожность эта носила скорее символический характер, потому что удержать падающего Монаха не под силу никому. Они продвигались вперед, врезаясь в толпу как паровой каток и разделяя ее надвое. Вернее, не врезались, а вдвигались – скорость не та, – неумолимо и внушительно. Никому бы и в голову не пришло сбивать Монаха с ног, наоборот, народ почтительно расступался, уступая ему дорогу, вжимаясь в стены. А он, величественный, с бородой, в бабочке… Бабочка! Подарок Добродеева. Одно утешение – под бородой ее почти не видно.

– Не будем привлекать внимания, – сказал журналист, – у них там вроде дресс-кода, костюм, бабочка, в джинсах и футболке не пропускают. Так что без бабочки никак.

Монах ухмыльнулся: маскироваться так маскироваться! Добродеев считает, что с бабочкой он будет не так бросаться в глаза.

Их столик был возле подиума. Расторопный официант, тоже с бабочкой, убрал со стола табличку «Пресса», отодвинул кресло и помог усадить Монаха. Даже принес низкую скамеечку под пострадавшую ногу. Монах с удовольствием озирался, чувствуя себя снова «в седле», как он выразился. Полумрак, неясный людской гомон, вечерние наряды дам, сверкающие украшения, взрывающийся смех и звяканье бокалов, скользящие бесшумно официанты и тот особый запах кожи, духов, хорошо вымытой плоти и дорогой еды, который отличает заведения с уровнем. Добродеев улетел выяснять имя бармена, Монах остался сидеть за столом. Цедил неторопливо коньяк, рассматривал нарядную обстановку, светильники, люстры, сверкающий бар и спрашивал себя, какого черта он не сообразил выйти на люди раньше. И программа намечается нехилая. Нога… ну и что, что нога? Сидел как дурак дома, ел овсяную кашу, страдал. Овсяную кашу! Инерция мышления, не иначе.

Добродеев вернулся не один. Он привел с собой крупного нетрезвого парня в черном кожаном костюме, с сизой бритой головой и сизой же небритой диковатой физиономией.

– Мой друг Боря Крючков, – представил Добродеев парня и подмигнул Монаху. – А это Олег Монахов, путешественник и экстрасенс. Садись, Боря, в ногах правды нет. Боря работает барменом, но сегодня выходной. У Бори горе, у него убили близкого друга. Мы только что познакомились. Да, Боря?

Парень во все глаза уставился на Монаха.

– Рад знакомству, – светски отозвался Монах. – Извини, друг, не могу встать. Нога! – Он похлопал себя по бедру. – Дэтэпэ. Садись. Леша, коньячку! Что значит, убили?

Боря Крючков тяжело уселся и сказал:

– А то и значит. Старый дружбан Леня! Убили. Я сам не видел, Галя сказала, он у нее квартиру снимал. Говорит, страшный ужас. Ее почти каждый день таскают.

– То есть это произошло в квартире?

– В квартире. Лежал в спальне.

– Отравили? Почему лежал? Во сне?

– Точно не знаю, Галя говорит, вроде задушили. И вообще… – Боря задумался.

– То есть у него кто-то был?

– Получается, был. Руки шарфом привязаны…

Монах и Добродеев переглянулись. Тут им принесли новый графинчик с коньяком. Добродеев разлил, сказал:

– За Леню! Пусть земля пухом!

Они выпили.

– Женщина? – подтолкнул Монах.

Боря задумался. Был он вообще немногословен, выражался кратко, хорошенько подумав и взвесив фразу.

– Или?..

– Или чего? – не сразу сообразил Боря. – Ленька? Да ты чего! Нормальный чувак, я его со школы знаю. Баба, конечно.

– Я слышал об убийстве, – сказал Добродеев. – На Боевой, в новом доме…

– Не, Леня снимал у Гали на Вокзальной, двенадцать, пятая квартира. У нее старая двушка. До сих пор глюки, спать, говорит, не могу, так и стоит перед глазами. Он недавно вернулся, работал в Словакии, тоже барменом у одного нашего, меня звал в гости поначалу. А потом говорил, осточертело все, домой рвался… Лучше бы не приезжал. – Леня замолчал и пригорюнился.

Добродеев снова разлил.

– За Леню. Не чокаясь!

– А что он был за человек? Кому задолжал? Враги? – спросил Монах.

– Хороший человек. Выручить мог, не жадный… только свистни. Враги? Да никого у него не было. Когда-то по молодости… ну было, женщины к нему липли, замуж хотели, а он говорил, что не готов пока, раз подстерегли его и вломили… брат вроде, он после этого сразу уехал.

– Так он женат?

– Гулял пока. Искал.

– У нас много достойных девушек, – заметил Добродеев. – Неужели никого не встретил?

– Да была вроде одна, вся из себя. Я говорю, познакомь, а он: «Она у меня девушка тонкая, нежная, к ней подход надо, еще спугнешь». Рожей, в смысле, не вышел. Я даже не ожидал. А он говорит, давай без обидок, познакомлю, дай срок. Свидетелем, говорит, будешь, куда ж без тебя. А получилась не свадьба, а похороны, – сказал Боря горько и взял пустую рюмку. Добродеев тут же схватил графинчик.

Они снова выпили. Боря рассказывал о своем друге, вспоминал школу, жалел, что не навестил его в Словакии. Потом заплакал. Добродеев бережно поднял его и повел в туалет умываться…

…В одиннадцать началось представление. Полураздетые девушки и парни с мускулистыми торсами, акробатика, пение и танцы. Умеренный стриптиз. Монах с удовольствием кушал баранью отбивную, пил коньяк и смотрел стриптиз. Впервые со дня неприятного происшествия ему было хорошо.

В начале второго он отложил нож и вилку и сказал:

– Хорош рассиживаться, Лео. Труба зовет. Подъем!

– В смысле? – удивился Добродеев, с трудом отрывая взгляд от сдобной блондинки на сцене.

– Ад рем, Леша. У нас куча дел.

– Не понял!

– Адрес жертвы помнишь?

– И что?

– Как я понимаю, фотки с места преступления достать… э-э-э… проблематично, так мы своими глазами, так сказать, убедимся.

– Не понял! – с нажимом повторил Добродеев. – Ты собираешься… что ты собираешься делать?

– Господи, Лео! Да что это с тобой? Повторяю тебе ясным и понятным языком. Мы идем на Вокзальную… какой там номер? Двенадцать? Идем на Вокзальную, двенадцать и проникаем в пятую квартиру, где осматриваем место преступления.

– Ты с ума сошел! – зашипел Добродеев. – Квартира опечатана! И куда тебе…

– Ха, когда это нас останавливало! – ухмыльнулся Монах. – А если ты о моей сломанной ноге, то я сдюжу. Неужели не хочется? Своими глазами? Сам же сказал, что мы перестали делать большие и красивые глупости и лазить в окна, забыл?

– Про окна ты сказал, а не я. Насчет проникновения в опечатанную квартиру – согласен, большая глупость. А если застукают?

– Вот только не надо разводить пессимизм, Лео. Если отказываешься, так и скажи. Пойду сам. Но если со мной что-нибудь…

– Ладно, ладно, я с тобой. А если засада?

Монах только головой покачал и не ответил…

…Ночь была темная, безлунная; мрачный, словно вымерший район напоминал декорации к футуристической пьесе о ядерном апокалипсисе. Поближе к товарным пакгаузам светили два-три выморочных фонаря, а уличная даль терялась во тьме. Такси развернулось и уехало. Друзья остались стоять перед обшарпанным домом с темными окнами.

– Лифта у них нет, – заметил Добродеев. – Пятая квартира по всем раскладам на втором этаже. Может, передумаешь?

Монах, опираясь на костыли, рассматривал пятиэтажку.

– Плохо ты меня знаешь, Лео. Пошли. В курсе, как вычислить код?

– В курсе. Как ты собираешься подниматься по лестнице?

– Прыжками. На одной ноге. Запомни, мой юный друг, Олег Монахов всегда идет до конца. Аванти!

Дверь в подъезд открылась со второй попытки. Они вошли в полутемный подъезд, пропитанный сложными запахами невзыскательной кухни и домашних животных. И тут оказалось, что их ждет приятный сюрприз: пятая квартира находилась на первом этаже.

– Не понимаю, – пробормотал Добродеев. – Должна быть на втором!

– Не суть, – великодушно сказал Монах. – Отмычка есть?

Добродеев не ответил, и Монах зашарил в карманах, опираясь плечом о стену. Нашарив тонкий и длинный инструмент, напоминавший спицу, он осторожно оторвал от двери белую бумажную ленточку с печатями, оставив ее висеть прилепленной к косяку.

– Подмогни! – прошептал Монах. – Упрись мне в спину! Черт, с одной ногой как-то не комильфо.

Добродеев уперся обеими руками Монаху в спину. Монах сопя сунул спицу в замочную скважину.

– Быстрее! – Добродееву было не по себе. Он все время оглядывался на остальные квартиры, ожидая, что распахнется дверь и оттуда завопят: «Держи вора!» Но все было тихо. Тихо до такой степени, что дом казался вымершим.

– Порядок! – Монах толкнул в дверь, и она со скрипом приотворилась. На них пахнуло какой-то кислятиной. Добродеев отступил.

– Иди вперед, – прошептал Монах. – Возьми фонарь! – Он ткнул Добродееву крошечный фонарик, и тот подивился запасливости друга.

Стараясь не споткнуться, Добродеев проскользнул внутрь; посветил фонариком под ноги Монаху. Тот тяжело перевалился через порог, и теперь стоял, прислонившись к стене, отдыхал.

– Тише! – шепотом закричал Добродеев. – Закрой дверь! Ты прямо как пират Флинт!

– Ты хотел сказать, Джон Сильвер? У нас тридцать минут, Лео.

– В смысле?

– По закону вероятности через тридцать примерно минут всякая неустойчивая система начинает сыпаться.

– Это ты мне как волхв?

– Как физик. Хочешь проверить?

– Не хочу.

Они медленно двинулись в сторону первой двери, которая вела, как оказалось, в кухню. Стали на пороге. Луч фонарика обежал пустой стол, стенные шкафчики, занавеску в красный цветочек на окне.

– Ясно, – сказал Монах. – Давай дальше!

Дальше была гостиная. Скромная обстановка, простая мебель: диван, покрытый пледом, сервант с посудой, люстра с поддельными хрустальными висюльками. На полу темно-красный ковер еще советских времен; на стене две картины: Брюлловская сборщица винограда, соблазнительная и пышная итальянская крестьянка, и натюрморт: цветы, медный кофейник, два граната и лимон. Журнальный столик перед диваном был девственно пуст. Луч фонарика высветил липкие кружки́, видимо, от бутылки и бокалов.

– А где бокалы? – спросил Добродеев.

– У майора. Что они пили?

– Майор сказал «Оттонель».

– «Оттонель»? Коньяк?

– Это мускат, тошнотворное сладкое пойло.

– Они это пили? – удивился Монах. – Два мужика пили сироп?

– Всякие есть мужики, – философически заметил Добродеев. – И потом, не факт, что это был мужик.

Дверь в другую комнату, спальню, по-видимому, была закрыта. Монах кивнул Добродееву, и тот на цыпочках пересек гостиную, осторожно нажал на ручку и открыл дверь. Монах бодро заскакал к спальне.

– Включи свет! – приказал.

– Опасно! Увидят.

– Шторы задернуты. Включай!

Свет неяркой люстры залил узкую длинную комнату. Разобранная деревянная кровать без простыни, несвежий стеганый атласный матрас, голубой когда-то, жалкая поролоновая подушка без наволочки на полу, другая, тоже без наволочки, у изголовья кровати. Засохшие цветы в простой стеклянной вазе на прикроватной тумбочке. Торшер в углу.

– Они все забрали, – прошептал Добродеев.

– Интересно, откуда цветы, – сказал Монах.

– Может, они тут несколько лет. Солома.

– Его задушили в кровати, – стал соображать Монах. – Здорового сильного мужика…

– Возможно, он был связан, – предположил Добродеев.

– Резонно, принимая во внимание, что гость был мужчиной. Возможно, смерть носила случайный характер… возможно, увлеклись. А откуда вообще известно, что у него был мужчина? Его видели?

– Понятия не имею, – после паузы сказал Добродеев. – Не успел спросить. Да он бы и не сказал.

– Надо поговорить с соседями. Придется тебе, Леша. Скажешь, задумал серию материалов об убийствах, ты фигура в городе популярная, они тебе выложат все. Больше, чем операм. У дам в определенном возрасте мало развлечений. Узнаешь про жертву, что за человек, как насчет ночных загулов, дебошей, случайных подруг… как-то так. Заодно узнаешь, как зовут хозяйку. – Он помолчал, рассматривая комнату. Потом сказал: – Ты бы не мог заглянуть под кровать?

– Куда?

– Под кровать. На всякий случай. Вдруг они там что-нибудь просмотрели.

Добродеев кряхтя опустился на колени и посветил фонариком под кровать.

– Ничего!

Монах доковылял до прикроватной тумбочки, вытащил ящичек. Там лежала пачка салфеток, зажигалка, несколько мелких монет. Второй ящик был пуст.

– А это что? – Монах ткнул костылем в крошечный сине-белый предмет между тумбочкой и кроватью. – Леша!

Добродеев втиснулся между кроватью и тумбочкой и подобрал предмет. Это был осколок фарфоровой фигурки.

– А где остальное? – Монах потянул на себя тумбочку. – Леша!

Добродеев заглянул за тумбочку и сказал:

– Тут еще пара кусочков. Она упала сюда и разбилась.

– Собери в носовой платок. Постарайся не оставить отпечатков. Вон еще один! – Он ткнул костылем в сторону окна. – И еще! Что это было?

– Фарфоровая фигурка, медвежонок или кукла, непонятно. – Добродеев принялся собирать осколки и опрокинул вазу с засохшими цветами. Проворно подхватил ее. Несколько цветков разлетелись по полу. В сердцах он сгреб их с пола и сунул в вазу. Пара стеблей с хрустом сломались, и по комнате поплыл печальный запах сухой травы. – Может, хватит?

Монах был неумолим.

– Нам нужно все. Любая мелочь. Собрал? Теперь загляни в шкаф.

Добродеев открыл дверцу шкафа. Оттуда потянуло нафталином.

– Проверь карманы! – последовала новая команда. – Посмотри, шарфа нигде не видно?

Добродеев вывернул карманы пиджака и куртки. Они оказались пустыми. Шарфа не было.

Не было также ни записных книжек, ни мобильного телефона, ни компьютера, ни писем, ни документов. Ничего. Ничего, что сказало бы хоть что-то о человеке, которого здесь убили. Пусто, безлико, бедно…

Майор Мельник ничего не пропускает. Что и следовало ожидать.