ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Гэвин Мурьен из Стратнита, которого приятели прозвали Крепкие Руки, поехал на север вдоль реки Альбин, облаченный в доспехи, настоящий странствующий рыцарь. И чем больше он отдалялся от Харндона, тем сильнее злился. Эдам, старший из двух его оруженосцев, насвистывал какой–то мотивчик и кланялся из седла каждой проходившей мимо женщине, искренне радуясь всему на свете. Он вовсе не жалел, что они покинули королевский двор. Прочь от огромного зала, прочь от танцев, игры в карты, охоты и флирта, ведь живших в бараках оруженосцев гнобили самые старшие и жестокие из них. Те, кто помоложе, питались скудно, много трудились и не имели никакой возможности прославиться. Эдам, став оруженосцем именитого и титулованного рыцаря, да еще и странствующего, надеялся увековечить свое имя в какой–нибудь балладе. В Харндоне у него постоянно были темные круги под глазами от недосыпания и болел живот от отвратительной еды.

Тома, младший оруженосец, ехал, понурив голову. Эдам, как ни старался, не мог с этим ничего поделать, вместо ответов на вопросы слышалось бормотание, поручения выполнялись из рук вон плохо, и настроение сотоварища никак не улучшалось. Тома казался младше своих лет и выглядел слишком опечаленным.

Гэвину хотелось приободрить его, но он и сам не мог справиться с раздражением. Жизнь к нему так несправедлива.

Слова ничего не значили. Болван–отец с малолетства внушал сыновьям, что справедливости не существует. Гэвин знал, в этом мире нужно бороться за место под солнцем, иначе ничего не получишь. Каждый должен сам ковать свою судьбу. И еще тысячу подобных афоризмов, содержавших ту же истину. Но, видит Бог и все святые, в прошлый раз Гэвин так и поступил: сражался и, когда сломался его меч, убил проклятое чудовище одним ударом латной рукавицы. Он отчетливо помнил тот бой, как и то, что отправился за чертовой тварью из чувства вины.

«Я убил собственного брата». От этой мысли становилось не по себе.

Ему совсем не хотелось снова сражаться с врагом, ни ради прекрасных дам при дворе, ни ради богатых земель, полагавшихся в наследство. Хотя трусом он не был. Гэвин уже совершил подвиг. В присутствии отца и еще пятидесяти свидетелей. Возможно, во всей Альбе — от одной границы королевства до другой — не найдется и пятидесяти рыцарей, победивших демона в схватке один на один. Естественно, он вовсе не горел желанием повторить нечто подобное. Однако другого выхода не было. Раз велено, значит, надо.

Король недолюбливал Гэвина, его братьев и мать, отца же вообще на дух не переносил. «К черту короля. Вернусь–ка я к папаше в отчий дом».

Стратнит — одна из самых великих крепостей в королевстве. Это истинная цитадель Стены, и Мурьены правили здесь многие поколения. А Нит — огромная река, широкая почти как море, последний рубеж между землями королевства и территориями Диких. Отец управлял крепостью и тысячами мужчин и женщин, исправно выплачивавших налоги и нуждавшихся в защите. Молодой рыцарь вспомнил огромный зал, старинные комнаты, некоторые были возведены еще во времена Архаики, звуки из земель Диких, доносившиеся из–за реки.

Постоянные ссоры, пьяные потасовки, семейные разборки.

— Боже мой, с таким же успехом я могу отправиться на поиски чертового чудовища и убить его, — промолвил он.

Возвращение домой означало непрекращающуюся войну: на полях — против демонов, в залах — против отца и братьев.

«Я убил собственного брата».

— А ведь они могут победить.

Его отправили на юг как юного героя, претендовавшего на невесту при дворе. И велели добиться расположения короля. Очередной блестящий план отца. И он действительно влюбился, но не в конкретную женщину, а во многих. В королевский двор. Музыку. Карты. Кости. Хорошее вино и развлечения. Танцы.

В Стратните ничего подобного не имелось, и он никак не мог заставить себя не вспоминать об этом. Размышляя о прошлом, следовало признать: возможно, поганец–братец был в чем–то прав.

Его мать…

Он отогнал воспоминание.

— Лорика, милорд, — воскликнул Эдам, — подыскать нам постоялый двор?

Мысль о гостинице помогла отвлечься от терзавших его сомнений. Как правило, гостиницы, особенно лучшие, были сродни королевскому двору, разве что несколько грубее и примитивнее. Гэвин улыбнулся.

— Самый лучший, — приказал он.

Эдам ухмыльнулся, пришпорил лошадь и поскакал навстречу заходящему солнцу. Выпивка. Возможно, девушка. Мимолетно он вспомнил о леди Мэри, которая, несомненно, была в него влюблена. Роскошное тело и, следовало признать, острый ум. Более того, дочь графа. Превосходный улов.

Гэвин пожал плечами.

«Два льва» — старая гостиница, построенная во времена Архаики вначале как казарма для размещения кавалеристов. Она больше походила на крепость между двумя оборонительными бастионами, отстоявшую от городских стен Лорики. Любой солдат из башни на северо–восточном углу мог рассмотреть, какими прежде были въездные ворота. К башне примыкало массивное строение из тяжелых черных бревен с белой отделкой, вальмовой соломенной крышей и дорогой медной обшивкой вокруг дымоходов. Застекленные окна были встроены в выходившие на солнечную сторону альковы, четыре внушительных трубы новой кладки поднимались над крышей. Словно харндонский дворец перенесли в сельскую местность. Лорика — важный город, а «Два льва» — знаменитый постоялый двор.

Эдам взял под уздцы его лошадь.

— Здесь очень обрадовались рыцарю короля, — с улыбкой заявил оруженосец.

Ему нравилось прислуживать титулованному господину, ведь привилегии распространялись и на него. Особенно в сорока лигах к северу от столицы.

Зажиточный горожанин, худой как щепа, одетый в прекрасный шерстяной плащ с шелковой подкладкой, окантовкой в виде серебряных крестов и меховой оторочкой, откинул капюшон и низко поклонился.

— Эдард Блодгет, милорд, к вашим услугам. Не стану преувеличивать достоинства моего постоялого двора, но он здесь действительно лучший. Искренне рад видеть у себя в гостях рыцарей короля.

Гэвин чрезвычайно удивился, увидев перед собой столь богато разодетого и искушенного в этикете гражданина незнатного происхождения. И в свою очередь отвесил низкий поклон.

— Сэр Гэвин Мурьен, — представился он. — Рыцарское звание необязательно делает человека богатым, мастер Блодгет. Позвольте узнать ваши…

Хозяин гостиницы натянуто улыбнулся.

— Отдельная комната стоит серебряный леопард. Еще за два медяка сможете разделить ее с вашими оруженосцами. — Он приподнял брови. — Могу сдать и подешевле, милорд, но только в общем зале.

Гэвин мысленно выпотрошил свой кошелек. У него была хорошо натренированная память, поэтому он без труда смог представить его содержимое — четыре серебряных леопарда и дюжина полновесных медных монет. И среди них пара блестящих розеноблей из чистого золота, ценой в двадцать леопардов каждый. Не целое состояние, но, как бы то ни было, вполне достаточная сумма, чтобы остановиться на постоялом дворе, а не ночевать неведомо где по дороге.

— Эдам, проследи за всем. Я бы предпочел, чтобы мы разместились в отдельной комнате. С окном, если прошу не слишком много.

— С чистым бельем, окном, колодезной водой и содержанием в конюшне трех лошадей. Размещение вьючной лошади обойдется еще в пол–леопарда.

Блодгет повел плечами, словно столь смехотворные суммы даже внимания не заслуживали, что, возможно, соответствовало действительности. Здание «Двух львов» составляло примерно треть от размера огромной крепости Стратнита, и, скорее всего, услуги гостиницы стоили запрашиваемых денег. Гэвин попытался вычислить в уме окончательную сумму, пожалев, что рядом нет его учителя, и наконец остановился на заведомо неверной цифре.

— Польщен, что вы лично вышли встретить меня, — с поклоном поблагодарил он.

Хозяин гостиницы широко улыбнулся. «Еще одна ценная вещь, которую я постиг при дворе, — мужчины ничуть не меньше женщин падки на лесть», — подумал рыцарь.

— На сегодняшний вечер я пригласил нескольких певцов, милорд. Они следуют во дворец или, по крайней мере, надеются туда попасть. Составите ли вы нам компанию во время ужина в общем зале? Он не слишком большой, но достаточно уютный. Почтем за честь посидеть с вами за одним столом.

«Естественно, я ведь тоже обожаю лесть, как и любой из нас».

— Мы присоединимся к вам за ужином, — с легким поклоном ответил он.

— Когда созовут на вечерню в храме Святого Евстахия, вы услышите колокола, — сообщил Блодгет. — Ужин подадут сразу после нее.