Глава 21
Песня сирен
Переливы звука не умолкали.
Они наполнили собой улицу, сад, выплеснулись далеко за пределы Одиннадцатой Парковой.
Полицейские трели…
Песня сирен…
Катя сидела на пластиковом стуле возле кустов можжевельника. Ее трясло как в лихорадке. Отсюда, с этого наблюдательного пункта, ей было отлично видно, как работают полицейские ЭРЕБа, собирая улики и осматривая труп.
Алла Мухина в роли эринии ЭРЕБа…
Катя едва не начала истерически смеяться, кудахтать, зажала рот рукой: тихо, тихо, без истерик! Это всего лишь кровь и мозги. А ты – идиотка последняя, потому что сама сунулась в ЭРЕБ, как в пекло, сама виновата…
Потому что это, как метко выразилась местная эриния в чине подполковника, не Аид.
Не Ад.
Это ЭРЕБ.
– Вы трогали тело?
Катя подняла глаза – перед ней полковник Крапов. Он явился на место происшествия вместе со всей своей новой министерской группой поддержки.
– Я вам вопрос задал.
– Оставьте ее. Не видите, она в шоке. Я ее сама потом расспрошу.
Голос Мухиной.
Катя с трудом разлепила спекшиеся губы. Она так ведь и не попила воды. И теперь – на исходе второго часа осмотра места убийства – жажда сжигала ее огнем.
А рядом, словно в насмешку, – большая садовая бочка, полная дождевой воды, из которой, наверное, летом хозяйка этой половины коттеджа поливала свои цветы и грядки.
– Алла Викторовна, я не в шоке. Я уже раньше видела… Я и раньше ездила на места происшествий.
Катя лепетала это, надеясь восстановить свой статус-кво.
– Так вы касались тела? – не отступал полковник Крапов.
– Нет. Я ничего не трогала. Я сначала увидела потеки… брызги крови на двери, а потом ее. Я уже сказала вам, что зашла в магазин – тот, что на перекрестке. А туда вбежала эта пожилая женщина. И закричала, что здесь, в девятом доме, убийство. Я велела звонить в отдел, а сама побежала сюда и…
– И? – мрачно спросил полковник Крапов. – Вы узнали свидетельницу?
Катя молчала.
– Я вам снова задал вопрос.
– Тогда нет, хотя… мне показалось… сейчас да, я ее вспомнила. Это кассирша в здешнем музее. Мы заходили туда с Аллой Викторовной в день моего приезда в город.
– А потерпевшую вы опознали?
– Да, – Катя покорно кивнула. – Хотя ее сейчас трудно узнать, но я ее узнала. Это директор музея… я ее видела тогда же… Только я забыла ее имя.
– Нина Кацо, – откликнулась Алла Мухина.
– Череп проломлен.
Это объявил эксперт. Они с Мухиной (та была в резиновых перчатках, но без защитного бумажного комбинезона) как раз переворачивали тело.
– Директор музея науки, – повторила Катя. – Я сначала думала, что убили на остановке… то есть что это опять то самое… Перформанс на автобусной остановке, новая жертва. Но остановка чистая… Там ничего не было.
– Женщину убили здесь, – сказал эксперт. – Орудие убийства валяется на траве в метре от тела.
Катя видела, как Мухина поднялась с колен и сделала шаг в сторону. Оперативники уже сфотографировали этот участок сада. Поэтому она нагнулась и подняла с земли некий предмет.
Это была небольшая садовая тяпка. На лезвии тяпки – бурое и налипшая земля.
Мухина взвесила тяпку на руке. Эксперт уже приготовил пластиковый мешок – паковать вещдок.
– Слишком легкая, – заметила Мухина. – Ручка из пластика. Она мало что весит, эта штука. А Нине Кацо снесли чуть не полголовы.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил полковник Крапов.
– Этот садовый инвентарь как-то не тянет на орудие убийства. По весу.
– Там же следы ее крови.
Мухина опустила садовую тяпку в пластиковый мешок.
Со своего места Катя видела тело директрисы музея. Она лежала почти у самых ступенек. Раньше – ничком. Рухнула в таком положении, когда ее настиг удар по голове. Теперь эксперты аккуратно повернули тело на бок.
Катя видела запачканные садовой землей осенние ботинки, задравшуюся брючину – брюки те самые, черные, а вот одежда другая. Короткий плащ бледно-розового цвета и под ним не толстый свитер, как в их первую встречу, а клетчатый пиджак из твида.
Нина Кацо собралась выйти из дома.
– Наверное, она дверь запирала, когда убийца ударил ее сзади по голове, – словно прочтя Катины мысли, оповестил опергруппу эксперт. – Дом она так и не закрыла. Но убийца внутрь не входил. Никаких следов грязи на полу.
– Отсутствие грязи еще не факт, – возразила Мухина. – Может, он очень старался не наследить там.
– Внутренняя обстановка не нарушена.
– Все равно проверьте. Убийца ее сумку всю до дна выпотрошил.
Мухина указала на другой поисковый квадрат, который как раз сейчас обрабатывали, фотографировали, осматривали оперативники и второй эксперт.
На садовой дорожке, покрытой гравием, валялась сумка директрисы музея, чуть ли не вывернутая наизнанку.
На гравии разбросаны вещи: пудреница, очешник, ключница с открытой молнией – связка ключей наружу, пачка влажных бумажных салфеток, шелковая шейная косынка – скомканная.
– Ни бумажника, ни мобильного телефона, – сказал один из оперативников.
– В сумке явно что-то искали, не шарили, предпочли сразу все рывком вывернуть наружу, – заметила Мухина.
– Деньги и мобильный – искали и взяли, – оперативник пожал плечами.
Катя подалась вперед, стараясь рассмотреть. На эти мелочи она даже внимания не обратила – сумка, все это барахло…
В то мгновение в саду, освещенном октябрьским солнцем, она увидела тело женщины, залитое кровью, пальцы, вцепившиеся в последней агонии в вырванные с корнем лиловые астры.
И услышала эту чертову песню сирен, что все звучала, звучала…
– Выключите мигалку в машине к черту! – крикнула Мухина неизвестно кому. – На нервы действует!
Патрульный, оставшийся у машины на улице, не мог ее слышать.
А терпеливый спокойный эксперт пояснил:
– Сирену сейчас не вырубить, там что-то законтачило. Они потом аккумулятор…
Мухина резко махнула рукой в резиновой перчатке, осторожно обошла разбросанные на дорожке вещи и направилась к углу дома – мимо Кати.
– Что, как осиновый лист? – спросила она глухо.
– Как заячий хвост, – ответила Катя.
Обе они опустили словечко «трясешься».
– Соберитесь. Вы мне нужны.
Эта фраза подействовала на Катю отрезвляюще.
Она поплелась за Мухиной к патрульной машине, где все звучала и звучала полицейская сирена из-за съехавшей набекрень электроники.
– Я когда прибежала, начала дергать ту дверь, – Катя кивнула на парадное, выходящее на улицу. – Почему она воспользовалась черным ходом?
– Это не черный ход, это как раз нормальный выход, – сказала Мухина. – Вы планировки этих старых коттеджей не представляете. Есть с двухкомнатными квартирами одноэтажные, как этот, на две семьи. Есть с трехкомнатными, двухэтажные, как мой. Парадные с улицы, это типа подъезда – там общая площадь, длинный коридор, который жильцы используют как чулан и кладовку – велосипеды хранят, старые вещи.
– Соседей нет.
– Наверное, они рано уезжают на работу. Это мы выясним. И в соседнем доме тоже. Музей открывается в одиннадцать. У Нины Кацо утром достаточно времени. А вот соседи ее, видно, ранние птахи.
Они подошли к патрульной машине. Там сидел полицейский и на заднем сиденье – пожилая кассирша музея, та, что подняла тревогу. Она отсчитывала высыпанные на ладонь белые таблетки, между колен у нее была зажата пластиковая бутылка воды. Та, что так и не досталась Кате.
– Ну как, немножко пришли в себя? – сочувственно спросила Алла Мухина.
– Какое там… – пожилая кассирша не смотрела на них, считала таблетки на морщинистой ладони. – Разве после такого придешь в себя?
– Нитроглицерин? – спросила Мухина.
– Нитромак, – старуха проглотила две таблетки, запила водой из бутылки. – Спрашивайте. Я понимаю – вам скорее надо узнать.
– Вы договаривались с Ниной Кацо, что зайдете к ней утром? – спросила Мухина.
– Да нет же. Я пришла в половине одиннадцатого, как обычно. Смотрю – музей наш закрыт. Нины Павловны нет. А она всегда в одно время приходит – в десять. Все сама открывает – все фонды проверяет, сигнализацию отключает. Я ее ждала до одиннадцати – думала, мало ли, может, проспала, опаздывает. Но ее нет как нет. И звонков мне на мобильный никаких. Это так на нее не похоже было! Я забеспокоилась. Достала телефон, начала ей звонить.
– И что?
– «Абонент не отвечает».
– Отсутствовал сигнал?
– Никакого сигнала! И я… – старуха приложила руку к сердцу, помассировала его. – Я не знаю, мне что-то стало очень тревожно. Вы верите в предчувствие? Мой муж покойный как раз в НИИ исследованием этих вопросов занимался – тревожное пограничное состояние, нейроимпульсы… опосредованное предчувствие… Я не могла места себе найти у музея. Все звонила ей и звонила. А затем решила пойти узнать.
– К ней домой?
– А куда же? От музея недалеко. Я знаю, где она живет. Много раз в гостях у нее бывала.
– Но Нина Кацо могла пойти утром к дантисту, к врачу.
– Она бы меня обязательно предупредила. Позвонила, если что-то не так – зуб разболелся или что еще. Не позволила бы, чтобы я, старая, со своими больными ногами под дверью музея околачивалась. Я вдруг почувствовала – с ней беда приключилась. И пошла сюда. Захожу во двор, а она… бедная, бедная…
Кассирша начала плакать. Слезы текли по ее лицу, и она не вытирала их.
– Я едва чувств не лишилась со страха, выскочила оттуда. Кругом никого. Магазины здесь все заброшенные, пустырь. И закричала, но… Хоть бы кто-то мимо проехал!
– Машин не было на улице?
– Ни одной, – старуха-кассирша покачала головой. – И батарея у телефона моего села. И тогда я побежала к магазину на перекрестке. Если это, конечно, можно бегом назвать – на моих ногах. И там, в магазине, вот эта девушка…
Она сквозь слезы глянула на Катю.
– Ниночка, – прошептала она с великой нежностью, – кто же это сделал с тобой, хорошая моя?
– Вас сейчас отвезут домой, – Мухина кивнула патрульному, и тот сел за руль. – Спасибо, вы нам очень помогли.
Песня сирен удалялась по безлюдной улице.
Катя не видела никаких зевак. А затем до нее дошло: полицейские перекрыли эту часть перекрестка, отсекли улицу Одиннадцатую Парковую от остального города.
– Кто-то скажет, что это нападение с целью ограбления, – заметила Алла Мухина.
– Совсем другой почерк, Алла Викторовна, – откликнулась Катя. – Ничего общего со всей серией. Ни похищений, ни манипуляций с асфиксией, ни сломанных шейных позвонков, ни переодеваний, ни перформансов на остановках. Ничего. Ни крыльев, ни средства от насекомых в качестве уничтожителя следов. Удар по голове сзади.
Мухина в раздумье кивнула. Кате – даже в таком состоянии полного хаоса – было отрадно, что они стали понимать друг друга без лишних слов.
– Только не тяпкой с пластиковой ручкой, – сказала Мухина. – Ее ударили по голове чем-то другим, гораздо более тяжелым. И этого другого на месте происшествия мы так и не нашли. Логично было бы предположить, что это нечто убийца забрал с собой.
– Зачем?
– Это хороший вопрос.
– Но на тяпке следы ее крови.
– Это тоже хороший вопрос. Для чего пачкать в крови жертвы совсем другое орудие убийства, которым не пользовались?
К дому по пустынной улице подкатила «Скорая». Оперативники начали помогать санитару выгружать носилки, готовить мешок, в который упакуют труп для перевозки на вскрытие.
Алла Мухина оставила Катю и подошла к полковнику Крапову. Несмотря на всю свою прежнюю конфронтацию, сейчас они вполне по-деловому стали тихо что-то обсуждать.
Эксперт захлопотал вокруг трупа, делая последнюю серию снимков, и затем взял в руки камеру, чтобы записать на видео, как тело начнут готовить к перевозке.
– Алла Викторовна!
На пороге дома Нины Кацо появился второй эксперт, который вместе с оперативниками осматривал ее жилище.
– Внутри никакого беспорядка. Все на своих местах, – сказал он громко. – Но взгляните, что мы нашли на дне одного из кухонных ящиков.
В руках эксперта были листы плотной коричневой бумаги типа оберточной.
Мухина и Крапов быстро подошли, поднялись по ступенькам. В руках эксперта было и еще что-то – в пластиковом пакете для вещдоков, и он показывал это им обоим.
Но Катя не смогла разглядеть, что это. А потом они все скрылись в доме.
