Все началось одним майским днем, ближе к вечеру, 1947 года, когда стояли необычайно теплые дни. Казалось невозможным работать под беспощадным солнцем, так накалившим крышу. Странно, что жара в мае всегда ощущается куда сильнее, чем в июле. Но на верхних этажах больших домов впору было задохнуться. Большим неудобством было то, что посадочные площадки для самолетов на крышах всегда сильно нагревались летом, но все же люди жили даже в квартирах на верхних этажах, и в одной из таких квартир человек пытался работать. Жара была для него большим неудобством, но его вдохновляли мысли о том, что если он не закончит работу в срок, в недалеком будущем ему нечего будет есть. Рукопись, которую он правил, была длинной, но это был заключительный этап работы… Тем не менее, когда тишину нарушил звонок телефона, Гэйл вздохнул с облегчением.

— Гэйл слушает.

— Привет, Дэйв. Это Стив. Слышал, у вас в Нью-Йорке жара. У меня для тебя интересное предложение — я прилечу за тобой часа через полтора, и если ты будешь на крыше в спортивном костюме и сменой одежды примерно на месяц, то гарантирую тебе развлечение, при условии, что ты по прежнему ищешь приключения на свою задницу. Но возвращения я не гарантирую… Все! Встречай меня на крыше через полтора часа.

— Ладно, я буду… но в чем дело?

«Значит, он не уверен, что я вернусь, — подумал Гэйл, — и он еще называет это интересным предложением. Во всяком случае, это веселее чем редактура этой чепухи, так что нужно поспешить со сборами. Но я бы хотел, чтобы у него появилась привычка предупреждать заранее, если он вовлекает меня в свою очередную экспедицию! Я Moiy не вернуться… Интересно, где это на Земле сохранилось подобное местечко? А единственная причина, по которой он дал мне полтора часа на сборы, конечно же, заключается в том, что эти полтора часа нужны ему для того, чтобы добраться до меня. Иначе он бы без всякого предупреждения свалился, как снег на голову. Значит, он находится примерно миль за триста отсюда. Интересно, где же?»

Через полтора часа Гэйл был на крыше, глядя на то и дело мелькающие в небе многочисленные самолеты, которыми ныне пользовались как для деловых поездок, так и для развлечений. Несмотря на это, багрово-серый специальный самолет Уотерсо-на должен быть виден издалека. Стив опаздывал — что весьма необычно для него. Гэйл не видел приятеля уже больше года. «Все это время, он, вероятно, возился с одним из своих вечных экспериментов», — решил он.

Гэйл не отводя взгляда всматривался в небо. Но там были лишь регулярные самолеты и один дирижабль — крошечный на расстоянии, — который, казалось, летел прямо к нему… но слишком быстро летел… это не мог быть дирижабль… ни один газовый баллон не наберет такой скорости… Затем Гэйл увидел багровую и серую полосатую раскраску — это был Стив.

Когда машина стремительно рванулась вниз и ловко приземлилась на крышу возле него, Гэйл увидел, что дирижабль больше тридцати пяти футов в длину и около десяти в диаметре. Внезапно в ее изогнутом, полированном, лишенном иллюминаторов металлическом боку открылся маленький круглый люк, из которого выскочил Стивен Уотерсон. Люк был маленьким, и так быстро протиснуть в него шести с лишним футовое тело было подвигом, достойным иллюзиониста. Гигант Уотерсон, должно быть, собирался не часто пользоваться им, иначе сделал бы люк подходящим себе по размерам.

— Привет, Дэйв… Как тебе мой новый корабль?.. Залезай быстрее, мы улетаем. Ты собрался?

— О, господи, Стив, что это? Конечно же, этот аппарат сконструировал ты, потому что я никогда еще не слышал о таком, — ответил Гэйл.

— Ну, Дэйв, наверное, можно сказать, что его сконструировал я, хотя на самом деле, его изобрела машина… По крайней мере, она открыла принципы, на которых он основан.

— Машина? Его изобрела машина? Что ты имеешь в виду? Ни одна машина не может мыслить, не так ли?

— Я не уверен, что так уж и не может, Дэйв, но залезай — я все расскажу тебе позже. Я обещал Райту, что вернусь через три часа, а уже опаздываю на десять минут. Кроме того — эта малютка весит три тысячи тонн, так что мне не хотелось бы оставлять ее на крыше дольше, чем это необходимо.

— Но, Стив, дай мне хотя бы рассмотреть твой дирижабль. Послушай, он чертовски красив! Он весь металлический?

— Рассмотришь его внутри, Дэйв… Вперед!

Дэйв Гэйл был тоже не крошка — пять футов десять дюймов и весил больше ста шестидесяти фунтов, но Уотерсон был в прекрасной форме — двести десять фунтов стальных мускулов, так что он сгрузил Гэйла в люк, точно мешок муки.

Гэйл завертел головой, рассматривая помещение^ в котором оказался. Очевидно, это была кабина пилота, потому что всю переднюю стену, следуя ее изгибу, занимало громадное окно, перед которым стояло два уютных на вид кресла. Очевидно, кресла намертво крепились к полу, а судя по прочным ремням, ожидалось, что пассажиры могут попасть в болтанку. Подлокотники кресел были по два фута шириной, и их полированную поверхность усеивали маленькие приборы и ручки. Уотерсон сел в правое кресло и пристегнулся ремнями. Гэйл поспешил занять левое.

— Успокойся, Дэйв, и приготовься к толчку, когда мы взлетим.

— Я готов, Стив, поехали!

Уотерсон чуть шевельнул правой рукой, и слева от него на приборной панели вспыхнул красный индикатор, ожили стрелки приборов, так же, как и на подлокотниках кресле Гэйла. Еще одно движение рукой, и раздался приглушенный гул. Затем Уотерсон взглянул на Гэйла и стал поворачивать маленькие верньеры… Гэйл взглянул на него в ответ, но внезапно его лицо исказилось от неприятного удивления. Машина чуть дернулась, а затем возникло странное, нехорошее ощущение, которое возникает в скоростном лифте или падающем вертолете. Увидев выражение лица Гэйла, улыбка Уотерсона стала еще шире.

— Ого… Стив… что происходит… Почему ты не предупредил меня заранее?.. — с трудом выговорил Гэйл.

— Но я же предупреждал тебя, Дэйв, — ответил Уотерсон. — А скоро, я думаю, ты и сам все поймешь.

Машина набирала высоту, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, удаляясь от крыши не так, как набирает высоту вертолет или дирижабль, а, скорее, как нечто тягучее, ускоряющееся все сильнее и сильнее. Летела она вверх почти по прямой. На подлокотнике кресла Уотерсона зажегся еще один красный индикатор, и аппарат неожиданно наклонился под углом в тридцать градусов. Затем рванулся вперед, не переставая набирать скорость, пока Нью-Йорк не остался далеко позади, а небо не стало сперва темно-фиолетовым, затем черным, и на нем появились звезды. И не обычные мигающие, голубоватые звездочки, видимые с Земли, а сверкающие, горящие ровным светом звезды бесконечного космоса, и у каждой звезды был свой цвет, от тускло-красного, до зеленого и синего. Теперь, когда Земля осталась далеко внизу, Гэйл с восторгом глядел на развернувшуюся перед ним великолепную сцену, ища старых друзей Земли — Марс, Венеру, Юпитер и остальные знакомые, мерцающие планеты. Затем он, заранее прищурившись, взглянул на Солнце и вскрикнул от удивления, потому что гигантский шар горел ровно каким-то голубоватым светом, точно чудовищная электрическая дуга, а вокруг него виднелось большое туманное облако зодиакального света, почти невидимое с Земли, но здесь сияющее неописуемой красотой.

— Мы уже в космосе! — взволнованно воскликнул Гэйл. — Но, Стив, что с Солнцем? Почему оно голубое? Ведь стекло окна не было голубым, не так ли?

— Конечно, мы в космосе… Но это не стекло, а кварц. Любое стекло раскололось бы через мгновение от перепада температур за бортом. Солнце же выглядит голубым, потому что впервые в жизни ты видишь его без фильтра, отсекающего больше половины его спектра. Атмосфера не пропускает синюю часть спектра, равно как и ультрафиолетовую. Поэтому мы всегда видим Солнце желтым. Сначала оно красное, потом желтое, белое, а затем, — как, например, электрическая дуга, — становится голубым. Солнце почти на две тысячи градусов горячее электрической дуги. Поэтому, естественно, что оно голубое. Кроме того, держу пари, что ты еще не нашел Марс.

— Да, Стив, не нашел. Где же он?

— Вон там, прямо. Видишь?

— Но это не может быть Марс. Он же зеленый… зеленый, как Земля.

— Но это Марс. Марс кажется с Земли красным, потому что свет, исходящий от Марса, проходит двойной фильтр, собственную марсианскую атмосферу, а потом нашу. Поэтому он становится красным, как сигнал самолета.

— Марс зеленый… Значит, возможно, жизнь на Марсе может быть похожа на жизнь на Земле!

— Конечно, Дэйв. Это вполне вероятно. Вспомни, что цвет планетам придает хлорофилл, преобразующий солнечную энергию в крахмал и сахар для растений, и, скорее всего, он во всей вселенной одинаков, поскольку углерод — единственный элемент из сотни с лишним, позволяющий прогрессировать бесконечно сложным жизненным процессам.

— Ноя думал, что элементов всего лишь девяносто два…

— Девяносто два различных типов атомов. Но если у вас полдюжины человек выполняют одну и ту же работу, можно ли ко всем им обращаться «рабочий»? Найдено больше шести видов свинца, два вида хлора, несколько — аргона и многих других элементов. Их называют изотопами, и на самом деле у них разный атомный вес. Мы говорим, что атомный вес хлора 35.457, но на самом деле не существует атома с таким весом. Есть два изотопа с весом 35 и 37, они постоянно смешиваются, так что среднее число является 35, 457. В действительности атомов больше сотни. Пока я работал над этой яхтой, то обнаружил, что имеет значение, какой именно изотоп хлора я использую.

— Ну, и как все это работает, и что ты подразумеваешь под словами, что этот аппарат изобрела машина?

— Дэйв, как тебе известно, уже много лет самые большие прорывы в физике делаются в области математической теории строения атомов. Эйнштейн был самым великим из математиков, а следовательно, самым великим атомистом. Как ты хорошо знаешь, я никогда не был хорош в математике, но любил заниматься строением атома. У меня были свои идеи, но мне был нужен кто-то, кто сложил бы на их основе математическую теорию. Может, ты помнишь, что в 1929 году в Массачусетском технологическом была машина, которую они называли интеграф, электрическая машина, которая могла проводить вычисления, слишком сложные даже для Эйнштейна, и то, на что у Эйнштейна ушли бы месяцы работы, машина могла решить за несколько минут. Фактически, это выводило математику за пределы человеческого разума. Вычисления — замечательный инструмент, с помощью которого человек может углублять свои знания, но чтобы все глубже закапываться в науку, ему приходится мастерить лопату все больше и больше. К концу нынешнего десятилетия положение дел стало таким, что уже хвост махал собакой, а лопата стала больше человека, и мы не могли ею орудовать. А потом придумали громадную лопату и прицепили к ней электродвигатель. Появился бульдозер. А интеграф должен был прицепить электродвигатель к процессу вычислений — и это получилось. Я работал над интеграфом в своей лаборатории, и мне удалось его усовершенствовать. При помощи его я могу делать вычисления, которые прежде не были возможными, вычисления, каких никогда не делал ни один человек. Это помогло мне открыть тайну атома и начать управлять атомной энергией. Но это было еще не все… Машина продолжала работать с длиннющими уравнениями, сокращая количество переменных, изменяя, интегрируя, дифференцируя данные, а потом я понял, куда все это ведет! Я испугался, когда увидел, что означают эти уравнения. Я боялся, что машина ошиблась, я смертельно боялся проверить последнее уравнение, конечное уравнение, которое машина уже не могла изменить. Она работала с уравнениями материи и вывела конечное, окончательное уравнение, описывающее всю материю! И в этом конечном уравнении содержались инструкции, как полностью разрушить материю! Оно подсказывало, как можно освободить ее потрясающую энергию. Этого я и испугался. Я долго проверял уравнение атомной энергии, пока, наконец, не набрался смелости, чтобы применить его на практике. Энергия материи известна давно: с помощью простой арифметики можно вычислить энергию, содержащуюся в одном грамме материи. Один грамм эквивалентен примерно десяти каплям воды, и в этих десяти каплях содержится 900, 000,000,000,000,000,000 эргов энергии! Масса — такая же мера энергии, как эрги или киловатт-часы. Можно было бы покупать электричество фунтами. Если бы у тебя было миллионов пятьсот долларов, ты мог бы купить фунт энергии. Ты наверняка слышал, насколько мощная атомная энергия. Она примерно в миллион раз мощнее энергии угля. Но эта колоссальная энергия так же мала по сравнению с полной энергией материи, как сила муравья по сравнению с моей силой. Энергия материи в десять тысяч миллионов раз мощнее энергии угля. Теперь ты можешь понять, почему я боялся испробовать эти уравнения на практике. Один грамм материи мог взорваться столь же мощно, как семь тысяч тонн динамита! Но машина все рассчитала правильно. Мне удалось освободить эту ужасную энергию. Я освободил ее в виде высокотемпературного луча. К счастью, аппарат был направлен в окно. А за окном был только песок. Окно мгновенно испарилось, а песок превратился в массу расплавленного кварца. Последующие столетия он так и останется там лежать — двухмильная полоса расплавленного песка пятьдесят футов шириной! — улыбка Уотерсона стала еще шире. — Из этого же можно сделать замечательную дорогу — из стекла толщиной в фут… А машина показала мне тысячу способов применения этого открытия. Кстати, я управляю кораблем посредством интересного устройства, которое также спроектировала машина. Как ты помнишь, в Общей теории относительности Эйнштейн объединил массу, силу притяжения и степень изгиба пространства, а так же доказал, что пространство упруго. Теория поля, которую он создал в 1929 году, утверждает что гравитация и электрическое поле очень похожи. Я же, при помощи машины, обнаружил, что они тесно связаны между собой. Я заряжаю стенки этой «яхты» отрицательным зарядом с помощью специального устройства, и электрическое поле аннулирует силу тяжести — корабль становится невесомым. Двигатель тоже очень прост. Я уже говорил, что пространство упруго. У меня есть проектор, точнее, ряд проекторов вокруг всего корабля, которые выбрасывают лучи света, искривляющие пространство. Затем пространство выпрямляется и — если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, — корабль устремляется вперед. Единственный теоретический предел скорости моего корабля — скорость света. При такой скорости любое тело имело бы бесконечную массу, а поскольку нельзя создать бесконечную силу, то корабль не может лететь еще быстрее. Самое интересное: ученые знали об этом уже много лет, и пока сотни человек рассуждали об атомной энергии, никто из них не касался вопроса об энергии материи. Ученые утверждали, что эту энергию использует Солнце для поддержания высокой температуры — сорок миллионов градусов в центре нашего светила. Но при этом они добавляли, что человек никогда не сможет получить ни такую температуру, ни такое давление, как в центре Солнца. А поэтому, человек никогда не овладеет энергией материи. Точно так же говорили, что человек никогда не обуздает молнию, а потому не сможет овладеть электричеством. Но человек нашел другие способы получения электричества, способы, которые не существовали в природе. Точно такая же штука произошла и с энергией материи. Я нашел другие способы для ее высвобождения. Целью нашей поездки, Дэйв, являются исследования. Я лечу на другие планеты и хочу, чтобы ты сопровождал меня. Думаю, я подготовлен к любым проблемам, с которыми мы можем там встретиться. У меня есть пулемет, стреляющий пулями, начиненными материей, которая взорвется при ударе. Материи в них меньше песчинки, но взрыв столь же силен, как десять тонн динамита. Но если бы я превратил в энергию всю пулю, то получил бы взрыв, эквивалентный тридцати пяти тысячам тонн динамита, что было бы явно опасно. На яхте, также, установлены проекторы, способные посылать высокотемпературные тепловые лучи, которые могут испарить все, что встретится им на пути. У каждого у этих проекторов свой встроенный генератор, но управляются они отсюда. Генераторы эти маленькие, но гораздо мощнее, чем любая электростанция на Земле. Любой из них далеко превосходит электростанцию в Сан-Франциско мощностью в полтора миллиона лошадиных сил. Каждый из моих генераторов способен развить мощность в пятьдесят миллионов лошадиных сил!

— Боже мой, Стив, — воскликнул Гэйл, — я, конечно, не ученый, но когда ты столь многословно рассуждаешь об источниках энергии в миллионы и миллиарды раз мощнее угля, я не просто растерян — мне страшно. А ты говоришь, что у тебя несколько десятков генераторов на яхте мощностью в пятьдесят миллионов лошадиных сил. А что, если они взорвутся?

— Ну, если они взорвутся, хотя я не думаю, что они могут взорваться, то взрыв столкнет Землю с орбиты или даже полностью уничтожит ее, — пожал плечами Уотерсон. — Могу к тому же добавить, что мы, разумеется, не выживем в такой катастрофе.

— Да нет, я это так, просто предположил… Но, Стив, насколько я знаю, в космическом вакууме царит ужасный холод. Наверное, трудно поддерживать тепло в корабле в такой ледяной пустоте?

— Во-первых, — улыбнулся Уотерсон, — я должен поправить тебя. Пространство само по себе не пустое и не холодное. Во-вторых, вакуум вообще не может быть ни холодным, ни горячим. Температура — это всего лишь свойство материи. Но само пространство не пустое — в нем в каждом кубическом дюйме содержится примерно один атом. А между нами и неподвижными звездами находится столько вещества, что мы регистрируем его спектр, как фон спектра звезд. Свет, который посылают нам звезды, доходит до нас с информацией о том, что содержится в пространстве, которое он преодолел — и там говорится о миллионах тонн кальция и натрия. Даже в столь незначительном объеме Солнечной системы, в ее «пустом» пространстве содержится примерно 125 000 000 000 граммов материи. С точки зрения астрономии это ничтожно мало, но, если ты помнишь, что один только грамм может выделить столько же энергии, сколько 10 000 000 000 граммов угля, то это оказывается не так уж и мало. А раз в пространстве есть материя, то оно может иметь и температуру, что и существует в действительности. Эта температура составляет примерно 15000 градусов. Поскольку большинство атомов в пространстве вырвалось с поверхности звезд и имеет ту же температуру, что была у них прежде. Так что, как видишь, пространство — ледяное пространство — более горячо, чем любое место на Земле! Единственная трудность состоит в том, что атомы слишком рассеяны в нем, поэтому средняя температура так низка, что мы вполне можем сказать — пространство холодное. Точно так же кусок льда может содержать больше тепла, чем кусок раскаленного железа, однако, я предпочел бы сидеть на льду.

— Теперь все ясно, — вздохнул Гэйл. — Я сам предпочел бы лед. Но… это интересно! Выходит, пространство не пустое и холодное, а чрезвычайно раскалено!

— Раз уж мы начали, то давай закроем этот вопрос, Дэйв, — ответил Уотерсон. — Да, пространство горячее, но одновременно и необычайно холодное. Средняя температура материи во Вселенной примерно равна миллиону градусов, так что пространство, которое имеет 15 000 градусов, на самом деле очень холодное. Температура внутри звезд равняется сорока миллионам градусов, что еще больше поднимет среднюю температуру. Но невероятно большое количество вещества в самом межзвездном пространстве снижает среднее число. Как ты помнишь, ближайшая к нам звезда находится в четырех с половиной световых годах, так что между звездами лежит такое обширное пространство, что все вещество в нем буквально размазано тончайшим слоем, и несколько точечных концентраций материи — звезды, — почти ничего не прибавляют к средней температуре. К тому же, в обширном космическом пространстве встречаются маленькие кусочки материи, остывшие до ужасно низких температур — всего лишь на несколько градусов выше абсолютного нуля. Но есть также куски материи потеплее, на которых может существовать водород и кислород в газообразной форме, а значит, и существовать жизнь. Мы называем эти куски планетами. Выходит, мы имеем диапазон температур от абсолютного нуля до сорока миллионов градусов тепла. Жизнь может существовать в пределах от 220–300 градусов тепла до 50 холода. По сравнению с диапазоном в сорок миллионов, имеющимся во Вселенной, это ничтожно маленький промежуток. Теперь ты понимаешь, насколько часто должны встречаться планеты с подходящей для «жилья» температурой? Но мы уже приближаемся к лаборатории, Дэйв. Я хочу познакомить тебя с Райтом, моим лаборантом, блестящим студентом и мастером на все руки. Это он собрал «Бартоломея» — так я назвал математическую машину, — а так же большую часть деталей яхты. Он сделал это при помощи тепловых лучей, иридиевого сплава и иных элементов. Он провел много времени, подбирая нужные сплавы. Корпус яхты сделан из вольфрама, иридия и кобальта. Он очень прочный и твердый. Он царапает стекло, прочнее стали и одновременно податлив, как медь. Раньше иридий стоил 250 долларов на унцию, но я научился делать сплавы куда более дешевыми. Так что скоро иридиевые сплавы станут дешевле натрия!

— Жаль, что полет был таким коротким, Стив, — вздохнул Гэйл. — Я хотел бы еще о многом спросить тебя. Где мы находимся? Я что-то не узнаю эти места.

— Мы в Аризоне… Гляди, вон там лаборатория.

— Что? В Аризоне? С какой же скоростью мы летели?

— Медленно, учитывая, что мы выходили в космос, но по земным меркам весьма быстро. Фактическую скорость трудно определить — ведь мы освободились от любых оков тяготения, поэтому я должен был следовать за Землей по ее орбите и за Солнечной системой. До Нью-Йорка примерно три тысячи миль, так что, учитывая, что мы летели часа полтора, то наша скорость равнялась тридцати милям в минуту или полмили в секунду.

— Ну, рекорд скорости самолета где-то четыреста двадцать миль… я имею в виду, в час, — протянул Гэйл. — Так что ты сейчас установил новый рекорд!

Они подлетели к низкому зданию, которое стало свидетелем строительства первого на Земле космического корабля. Плавный спуск постепенно превратился в пологий полет над самой землей, и, наконец, корабль медленно вплыл в открытые ворота ангара.

Райт помахал им рукой, но Уотерсон еще несколько минут не выходил, показывая все Гэйлу.

— Стив, ты выбрал для работы самое пустынное место. Но почему?

— По двум причинам. Во-первых, я искал место, где было бы тихо. А во-вторых, мне нужно было место, где я мог бы спокойно работать с атомной энергией, не боясь, что случайный взрыв разнесет весь город. Ты заметил кратер, мимо которого мы пролетали? Там я испытал первую пулю. Я перебрал с материей, положил туда почти миллиграмм… Но вылезай, я хочу показать тебе свою лабораторию. Она в ангаре. А завтра научу управлять кораблем.

Уотерсон первым направился к задней стене ангара, гладкой и металлической, где была маленькая дверка. Стена и дверь мерцали странно переливающимся сплавом иридия.

— Вот тут я сплю, — продолжал на ходу рассказывать Уотерсон. — Правда, тут очень тесно.

Учитывая габариты Уотерсона, комната в одиннадцать футов длиной, десять высотой и почти столько же в ширину действительно была тесной. К тому же, помещение служило еще и столовой, кухней и чертежной, так оно было действительно переполнено. Гэйла особенно заинтересовал небольшой экран, на котором светилась группа огоньков.

— Что это, Стив? — спросил он.

— Это моя карта. Это единственная карта, которая действительно нужна на космическом корабле. Огоньки все время движутся, показывая истинное положение планет. Наверное, сначала мы полетим на Марс, он сейчас ближе всего. Я хотел первым делом полететь на Венеру, но она сейчас по другую сторону Солнца. Я обнаружил, что даже в космосе не всегда возможно лететь по прямой.

— Да, неплохая карта! Но она же весьма приблизительна. Я полагаю, у тебя есть более точные сведения?

— А зачем мне более точные? Я полечу к такой большой цели, что не смогу промахнуться!

— Тоже верно. Но я еще не видел аппарата, который будет снабжать корабль воздухом. Подозреваю, что за той дверцей что-то есть.

— И правильно делаешь. Там склад и машинное отделение, в котором находится все оборудование, воздухоочиститель, фильтр для воды. Не забывай, что атомная энергия дает мне неограниченное количество электричества. Я открыл способ разлагать углекислый газ на углерод и кислород. Так я возвращаю в воздух значительную часть кислорода и одновременно удаляю из него углекислый газ. Кислород я добываю из воды при помощи другого электролизера. Одновременно он же регулирует влажность воздуха. Трудность состояла в том, чтобы избавиться от высокой температуры. Я ведь получаю такое же количества тепла от Солнца, что и Земля, но у меня нет защитной атмосферы. Самое легкое решение этой проблемы оказалось в том, чтобы держать корабль под таким углом к Солнцу, чтобы тень накрывала большую его часть судна. А затем, регулируя угол наклона, я могу получать внутри любую нужную мне температуру.

— Хорошая идея. Кстати, я никогда не слышал об электролизе углекислого газа. Не расскажешь мне, как это происходит?

— Это процесс, который открыл я сам. Он весьма сложный, так что объяснение заняло бы много времени. К тому же, я подумываю, не легче ли было бы превращать материю непосредственно в кислород?

— Стив, я заметил, что у тебя тут много светильников. Но почему ты не сделал окна?

— Окон нет нигде, кроме рубки управления. Проблема тут в том, что окна уменьшают прочность корпуса. Кроме того, мы сейчас находимся в спальне, а поскольку в космосе нет ночи, то ее пришлось бы все равно периодически затемнять. Так что почему не оставить ее просто без окон? Прочность же корпуса корабля очень важна из-за ускорения, которое я использую при разгоне и торможении. Внешний корпус сделан из шестидюймового иридиевого-вольфрамо-вого сплава лишь с двумя отверстиями — дверью и окном в рубке. Все остальное представляет собой сплошной корпус без швов. Нет никакого каркаса, кроме двух переборок шестидюймовой толщины, служащих распорками. Внутренний корпус тонкий, из металла в один дюйм, и отделен от внешней оболочки двухдюймовыми скобами. Пространство между ними пусто — там вакуум. Откачать оттуда воздух проще простого. Достаточно выйти в космос и открыть специальные внешние клапаны. А потом, между корпусами, вакуум сохранится.

— Еще меня беспокоит этот внутренний корпус, — заметил Гэйл. — Есть нечто странное в нем, в отделке и карнизах… Я думаю, что зеленый цвет должен успокаивать, но у меня сложилось впечатление, что сам металл имеет этот красивый зеленый оттенок, из него же сделаны стол, кресла и прочая обстановка.

— Ты совершенно прав, Дэйв. Так оно и есть.

— Но, Стив, мне казалось, что в последнее время не было открыто новых элементов. В музее в Нью-Йорке выставлены все девяносто два элемента, и среди них я не видел зеленых металлов.

— Во-первых, вспомни, я рассказывал, что на самом деле элементов куда больше, чем девяносто два. К тому же, я не думаю, что у них там выставлены все элементы, поскольку некоторые распадаются в течение нескольких дней, и их невозможно хранить. Но тут все металлы — составные.

— Составные? Ты имеешь в виду — сплавы?

— Нет, просто химические соединения, такие же, как азотная или серная кислота. Здесь все вокруг сделано из те-тра-этил-стибина — Sb (С₂Н₅)₄, — состава, который физически и химически похож на металл. Он слишком мягок в чистом виде, но хорош в органических соединениях с углеродом. Можно получить его любых цветов и свойств — красные, синие, зеленые, мягкие прочные, хрупкие, даже газообразные.

— Цветные металлы вместо краски! Это же просто подарок для художников! Подумай только, с какой радостью они станут работать с новыми материалами.

— Наверное, но он также полезен в декоративных целях, хотя слишком мягок из-за громоздких молекул, так что не следует использовать его в трущихся поверхностях.

— Ну, Стив, я просто потрясен! — воскликнул Гэйл. — У тебя великолепный, мо1учий корабль! Как ты назвал его? Ты сказал, что математическую машину назвал «Бартоломей». А как называется корабль?

— Пока что никак. Я надеялся, что ты предложишь мне название.

— Весьма неожиданно, Стив. А какие у тебя были варианты?

— Ну, сперва я думал назвать его «Флюорин» в честь химического элемента, который столь активен, что его невозможно соединить ни с каким другим. Затем я подумал назвать его «Ни-нья», в честь корабля Колумба, который первым достиг Нового мира. Но Райт напомнил мне, что Эрик Красный, сын Лайефа, высадился в Америке еще в тысячном году, и предложил назвать корабль «Эрик».

— Что ж, все названия хороши. Но почему ты решил, что назвать корабль должен именно я?

— Мы с Райтом подумали, что раз ты написал несколько книг, то умеешь придумывать названия.

— Прекрасное объяснение! Кстати, свои названия я выкапываю в старых журналах. Могу предложить «Электрон». Звучит хорошо, и я помню, во время полета ты сказал, что переключил яхту, чтобы отталкиваться от тяготения Земли. А электрон вроде бы тоже имеет отрицательный заряд?

— Хорошее название «Электрон»… и идея хороша. У электрона действительно отрицательный заряд. Райт еще предлагал название «Террестрианин», поскольку это будет первый корабль Земли, посетивший иные миры. Так что выбираем между «Электроном» и «Террестрианином». Какое тебе больше нравится?

— Я предпочитаю «Терристрианин», — ответил Гэйл. — Это название больше подходит по смыслу.

— Ну, так и скажем Райту, что его название победило. А теперь пойдем в саму лабораторию, я хочу показать тебе «Бартоломея».

«Бартоломей» был занят расчетом сложной кривой, являющейся интегралом из десятка других кривых. Райт внимательно глядел, как механический карандаш вырисовывает тонкую линию. Низкое, тихое жужжание доносилось из машины и от ряда маленьких, связанных с ней трансформаторов у противоположной стены. Когда они вошли, Райт выключил машину, поздоровался с Уотерсоном и был представлен Гэйлу, а потом принялся восторженно описывать машину. Очевидно, он гордился ею, как и тем, кто ее изобрел. Когда Гэйл вошел, машина находилась в металлическом ящике, но теперь Райт открыл его, и Гэйл с удивлением увидел ее внутренности. Он понятия не имел, как должна выглядеть подобная машина, но ожидал увидеть путаницу шестеренок, осей, проводов и всего такого. По крайней мере, такое у него создалось впечатление, когда он услышал о математической машине. Но на деле машина оказалась гораздо проще — в ящике были лишь провода, тянущиеся от отдельных «графопостроителей», как назвал их Райт, к центральному интегратеру, а также маленький механизм, переносящий результаты на бумажную ленту.

Эта машина делала возможным пользоваться неизвестной до сих пор математикой. Это совершенно новое исчисление относилось к интеграции примерно так же, как интеграция относилась к арифметическому сложению. Интеграция — это бесконечное сложение очень маленьких членов — эта новая математика являлась интеграцией в бесконечном числе измерений. Новичок учится сначала сложению в двух измерениях. Затем переходит на три. Эйнштейн внес в математику четвертое измерение. Машина же, казалось, работала в бесконечном количестве измерений, хотя на самом деле всегда выбирала лишь четыре из них, потому что у бесконечного количества измерений не может быть физического значения. Машина могла за час решить задачу, на вычисление которой человеку понадобилась бы вся жизнь. Поэтому она была в состоянии построить математическую модель атома.

Уже ночью, сидя за обеденным столом, они втроем окончательно решили вопрос о названии корабля. Было решено назвать его «Террестрианин», так как изначально создатели хотели назвать его максимально наукообразно. Поскольку корпус его был из иридиевого сплава, а потому являлся очень стойким к химическим воздействиям, они подготовили бутылку «царской водки», которая растворяет серебро и золото, но не может справиться с иридием. Обряд крещения был назначен на утро. Потом зазвонил телефон. С Уотерсо-ном хотел поговорить доктор Уилкинс из Маунт Вилсона. Разговор у них затянулся, а Райт сказал Гэйлу, что доктор Уилкинс уже звонил месяца два назад по каким-то вопросам астрофизики, и Уотерсон помог ему тогда решить проблему. Однако, на сей раз доктор Уилкинс казался очень взволнованным… Но тут Уотерсон положил трубку.

— Гэйл, кажется, мы очень удачно выбрали название кораблю, — сказал он. — Также мне повезло, что ты уже здесь. Я должен немедленно лететь в Обсерваторию Маунт Вильсона. К рассвету я вернусь и тогда все вам расскажу. Мне нужно спешить. До скорого.

Мгновение спустя, поскольку двери ангара остались открытыми, Гэйл и Райт услышали гул двигателей. А еще через секунду вся местность вокруг озарилось отсветами голубовато-белого пламени, которое на мили осветили волнистые пески сухой пустыни. По ней промелькнула странная тень, и свет тут же погас. Стало темно. Лишь постепенно замирал в отдалении слабый свист, когда корабль устремился в ночь к Маунт Вилсону.

— Сколько тут песка, — пробормотал Гэйл. — Словно на дне пересохшего океана.

— Мне кажется, в мире вообще очень много песка, ведь два самых распространенных элемента на нашей планете, это кислород и кремний, — отозвался Райт.

Разговор затих сам собой, и они отправились спать, думая о том, какая причина заставила Уотерсона так внезапно сорваться посреди ночи и лететь в обсерваторию. Но, подумав, они оба решили, что все узнают, когда он вернется утром.

Лучи восходящего солнца, волей-неволей, положили конец работе обсерватории Маунт Вилсона, поэтому вскоре после восхода Гэйл и Райт услышали, как открываются двери ангара. Они привели себя в порядок и спустились, чтобы поздороваться с Уотерсоном. Взволнованное выражение его лица тут же сообщило им о многом, потому что оба знали, что Уотерсона трудно вывести из равновесия.

— Привет всем. Ты хорошо спал, Дэйв? — тут же поинтересовался он. — У меня есть новости, которые наверняка заинтересует вас… И еще два с половиной миллиарда людей, населяющих Землю. В обсерватории Маунт Вилсона обнаружили кое-что, что изменит наши первоначальные планы. Мы намеревались полететь на другие планеты, чтобы навестить тамошних обитателей, но этого не придется делать. Они сами летят к нам — сразу на двадцати кораблях, и у меня сложилось впечатление, что эти корабли весьма приличных размеров… Но мне кажется, Райт, сначала нам нужно позавтракать. Мы можем обсудить все за столом. Я пока приму душ, и если за это время ты, Дэйв, поможешь Райту, то скоро мы сможем начать. — Уо-терсон стремглав выскочил из комнаты, и оба с удивлением посмотрели ему вслед.

Заявление, что на нашу планету собирается кто-то прилететь из космоса, трудно было принять так вот сразу, особенно если учесть, каким образом преподнес эту новость Уотерсон.

За столом он продолжил рассказ:

— Сначала корабли заметили в большой телескоп, когда вчера вечером повернули его в сторону Марса. Как вы помните, сейчас как раз идет великое противостояние, когда Марс расположен ближе всего к Земле, и астрономы, заметив на диске Марса пятнышки света, сразу же взволновались и начали спектрографические и радиометрические наблюдения. То, что пятнышки были видны на фона Марса, означало, что они ближе, чем сама планета, а, измеряя идущее от них количество энергии, можно судить об их размерах. Результаты сразу же показали, что они весьма внушительные. Но их температура оказалась слишком низка, чтобы, они могли светиться, так что они нарушали все законы астрофизики. Потом астрономы сумели оценить расстояние до них, из-за движения Земли по орбите, Дэйв. Получалось, что они двинутся к нам по прямой и находятся на расстоянии примерно десяти с половиной миллионов миль. Спектрометр показал смещение одной из линий спектра, доказывающее, что они летят к нам со скоростью примерно сто миль в секунду. Направление их полета таково, что они встретятся с Землей часов через тридцать. А это означает, что нам остается двадцать часов на подготовку. — Уотерсон вздохнул. — Учтите, что я не паникую, но это создает немалую проблему. Если бы они летели с мирной целью, то не отправили бы сразу двадцать кораблей. А поскольку кораблей всего двадцать, это говорит о том, что они весьма самоуверенны. Поскольку они летят к нам, не отправив сперва один-два корабля на разведку, то я полагаю, что они давно уже знают об условиях жизни на Земле. Для этого им потребовался бы очень мощный телескоп, но, наверное, им помогает разреженный воздух их планеты. Думаю, они в состоянии разглядеть нашу технику и вооружение, так что знают, чем мы располагаем. Наверное, они рассчитывают легко захватить мир, но это значит, что у них есть атомная энергия. Райт, помните, когда мы открыли атомную энергию, то сначала решили использовать электронные ракеты в качестве двигателей для космического корабля? Но потом мы обнаружили энергию материи и забросили этот проект? А у них вот, пожалуй, как раз атомные двигатели. Это дает мне надежду, так как означает, что у них есть только атомная энергия, а энергией материи они не овладели.

— Все это прекрасно, Стив, — запротестовал Гэйл, — но пожалуйста, переведи теперь все это на английский язык. Что такое электронная ракета? Ты можешь объяснить это мне, непрофессионалу?

— Ну… Наверное, я не имею никакого права называть электронно-лучевую трубку электронной ракетой, — тут же ответил Уотерсон, — но тогда эта штука нуждается в новом названии. А уж идея ее почти полностью совпадает с идеей ракеты. Наверное, ты знаешь, что с 1927 года немцы, в частности миллионер Опель, экспериментировали с ракетами. Результаты они получили отвратительные, потому что ракетные двигатели выделяли слишком много тепла, и, чтобы избежать взрыва, нужен целый океан охлажденного воздуха. Но как ракета летит в пространстве? Знаешь принцип ракеты? Из ее задней части на очень высокой скорости выбрасывается поток частиц, и сама ракета получает мощный толчок. Электронная ракета работает точно так же — только вместо молекул раскаленного газа она выстреливает электронами. Ты должен помнить, что скорость потока электронов равен скорости света, а из-за увеличения при этом массы отдельный электрон может весить аж целый миллиграмм. Такой двигатель создать не трудно, если под рукой есть атомная энергия. Кроме того, катодные лучи могут также служить мощным оружием. Они поглощаются любым объектом, и тут же их потрясающая энергия преобразуется в тепло. Лучи смертельны сами по себе, но уж такое тепло смертельно еще более. При помощи атомной энергии я могу создавать подобные тепловые лучи. Мы можем с ними бороться, при условии, что знаем, с чем встретимся. Начинается война миров, и это будет битва колоссальных сил. Мы можем сражаться с инопланетянами и остаться в живых, только если будет заранее знать, чем они располагают. Поймите, если они найдут в нашей защите хоть одно слабое место, то у нас просто не будет второго шанса нанести удар, и тогда вместе с нами проиграет весь мир — что могут противопоставить им люди со своими армиями и флотилиями? Атомная энергия сожжет их, как паяльная лампа сжигает бумагу. Вы знаете, что произойдет с этими красивыми линкорами, когда их коснется тепловой луч? Их восемнадцатидюймовая стальная броня не расплавится — она просто мгновенно выкипит. А субмарины будут в ещё большей безопасности — воду ведь так легко превратить в пар. Тепловые лучи могут мгновенно полоснуть по армии с тем же эффектом, с каким вода из садового шланга может смыть солдатиков и башни из песка. Вряд ли захватчики станут использовать газы. Зачем это им? Они могут стереть любой город, оставив в земле лишь колоссальный кратер. А снаряды любого калибра, которые просто отскочили бы от корпуса моего корабля, наверняка точно так же будут отражены марсианскими кораблями. У Земли есть только один вид оружия, который может сразить врагов из космоса! И это оружие — мой корабль. Я предположил лишь два вида оружия, которым инопланетяне могут обладать: катодные лучи и тепловые лучи. Но, конечно, у них может быть что-нибудь еще. Например, ядерные бомбы. И я уверен, что если они сочтут нас опасными, то с радостью пожертвуют своим кораблем, лишь бы уничтожить нас. Этого мы тоже должны избегать. Что еще вы можете придумать?

— Господи, Стив, разве тебе еще не достаточно? — воскликнул Гэйл.

— Достаточно, Гэйл, но для того и проводятся военные советы, чтобы враг не мог удивить нас.

— Да, это правда. Кстати, я читал, что ультрафиолетовый свет невидим, но очень опасен для всего живого. Интересно, не могут ли они использовать его?

— Могли бы, но я весьма сомневаюсь в этом, — живо отозвался Уотерсон. — воздух почти не прозрачен, для ультрафиолета высокой интенсивности, а не такой интенсивный, он не так и опасен. Большей угрозой были бы инфракрасные лучи. Я не могу придумать, как защититься от них. Конечно, полированная иридиевая броня корабля защитит нас, поскольку станет отражать тепло. Но вся трудность в том, что тепловые лучи расплавят стекло. Кварцевое стекло станет непрозрачным, если как следует разогреть его такими лучами. А став непрозрачным, оно будет поглощать тепло и, в результате, немедленно расплавится. У меня есть идея сделать ставни из того же полированного металла, которые отразят тепловые лучи так же, как и световые. Но трудность состоит в том, что нам нужно отразить тепло, но все-таки впустить часть света, чтобы видеть, что происходит снаружи. Есть какие-нибудь предложения?

— Интересно, доктор Уотерсон, а нет ли какого-нибудь селективного отражателя, который мы могли бы использовать?

— Хорошая идея, Райт… Но я не знаю, что может пропускать свет и одновременно отражать тепло.

— Стив, что такое селективный отражатель?

— Есть много вещей, обладающих этой способностью, Дэйв. Например золотистый осенний листок. Он поглощает зеленый свет, но отражает желтый, поэтому мы и видим его таким. Проблема в том, что нам нужна видимая часть спектра, и одновременно мы хотим защититься от невидимой… Ты прав, Райт, ты прав!.. Дифракционная решетка, которая разделит весь спектр на составляющие, отразит то, что нам не нужно, а остальное передаст через призму, чтобы объединить его с обычным светом, затем пошлет на линзы, и мы сможем видеть, как через телескоп!

— И опять-таки, звучит это прекрасно, Стив, — взмолился Гэйл, — но мне хотелось бы послушать это на английском языке.

— Идея в том, чтобы взять дифракционную решетку, металлическую, с обычными 14 438 линиями на дюйм, отполированную так, чтобы она отражала большую часть световых лучей, которыми они ударят по нам. Мы поставим такие решетки под разными углами, чтобы получить весь спектр. Таким образом получается призма, которая может разделять свет на все цвета радуги и снова объединять его. Одновременно она отразит все тепло, передаваемое инфракрасными лучами. К счастью, катодные лучи нас не волнуют, поскольку наш корабль уже заряжен отрицательно, и отрицательно заряженные электроны будут просто отскакивать от нас, как от сетки электронной лампы. Хуже обстоит дело с бомбами. Единственная защита против них весьма сомнительна. Нам просто не нужно оказываться там, где они взрываются. Убегать — вот лучшая политика. И в качестве последней предосторожности, я устрою все так, что если «Террестриа-нин» будет поврежден и станет беспомощным, мы, нажатием единственной кнопки, могли бы взорвать весь корабль, освободить всю энергию его массы. Такой взрыв уничтожит все в радиусе сотни миль и повредит на еще большем расстоянии. Думаю, такой взрыв все же не сможет изменить орбиту Земли.

— Прекрасно! — воскликнул Гэйл. — Ну, и весельчак же ты, Стив! А теперь расскажи, чем мы можем встретить эту веселую компанию марсиан?

— Ну, у нас есть много чего вкусненького, — в том же тоне ответил Уотерсон. — Наши тепловые лучи должны быть более мощными. Я думаю, примерно, в десять тысяч раз сильнее. С бомбами будет похуже. Райт, я хочу, чтобы ты сделал сотню пуль, которые взорвутся с эквивалентов в тридцать пять тысяч тонн динамита. Кто-нибудь может предложить что-то еще?

— Стив, — снова подал голос Гэйл, — ты сказал, что твой корабль снаружи покрыт почти чистым полированным иридием. А не могут ли их корабли быть такими же?

— Могут… Хотя я не думаю, что они ожидают встретить у нас тепловые лучи.

— А вот интересно, — продолжал Гэйл, — нет ли каких-нибудь таких химикатов, распылив которые, мы могли бы сделать их корабли черными, не изменяя при этом наш иридиевый корабль? Тогда бы неприятельские суда стали лучше поглощать наши тепловые лучи.

— Хорошая идея, Дэйв! Я мог бы использовать сульфид — почти все сульфиды цветные и образуются быстро и легко. Или можно воспользоваться жидким озоном. Он может окислить почти что угодно, а окиси тоже почти всегда цветные. Но при нагревании все окиси и сульфиды, к сожалению, разрушаются. Кстати, есть лишь один металл, который марсиане могли бы использовать для своих кораблей, а именно — сталь. Сульфид железа стойкий, черный и его не так уж легко разложить. К тому же, сталь сама по себе с готовностью вбирает все, что угодно, так что они наверняка покрыли ее чем-то более инертным, например, серебром. Оно тоже быстро образует черный сульфид. Только боюсь, что все это не сработает в условиях боя, Дэйв. Райт, а что, если нам попытаться развить по-другому некоторые аспекты теории поля? Попробуйте объединить номер два шесть три десять с номером четыре два три ноль в одно уравнение. У нас нет времени конструировать новые аппараты, но, думаю, тут будет достаточно проектора для изгиба пространства. А кроме того, попытайтесь, пожалуйста, рассчитать условия, которые нам нужны для дифракции высоких температур. А я пока что дам Дэйву первый урок космической навигации. Мы вернемся к полудню… Если вообще вернемся!

Но Гэйл заметил, как он подмигнул помощнику, так что эффект был потерян.

Практика началась в космическом пространстве на расстоянии десяти тысяч миль от Земли. Как заметил Уотерсон, именно на таком расстоянии марсиане могли начать наносить удары по Земле. Впервые в жизни Гэйл вел летательный аппарат, не опасаясь во что-нибудь врезаться.

Гэйл оценил это, еще когда вчера в полдень корабль направился вниз в скользящем полете и изящно влетел в ворота ангара. Управлять кораблем было на удивление легко и просто. Главное было то, что пилот мог изменять энергию в громадном диапазоне, от доли лошадиной силы до миллиардов! Кроме того, кресла были снабжены ремнями безопасности…

Когда они вернулись в лабораторию, то увидели, что Райт успел приготовить легкий обед, и тут же принялись его уничтожать. За шесть часов между завтраком и этим обедом они нагуляли немалый аппетит. Райт закончил работать с машиной и рассчитал математику сепаратора тепла меньше, чем за четыре часа. Результаты были вполне удовлетворительные, а в оставшееся время Райт переделал шесть проекторов для использования. После обеда они втроем взялись за создание сепараторов тепла. Их предстояло установить два — один для пилота, а другой для наблюдателя. Самую трудную работу по монтажу проекторов и иридиевого щита они отложили на вечер.

К шести вечера проекторы были установлены и подсоединены, а большой иридиевый щит охлаждался на земле. Его собирались устанавливать ночью, а пока что все чувствовали, что нужно поесть и отдохнуть. Они и так напряженно работали весь день, поскольку знали, что должны приготовить корабль прежде, чем марсиане достигнут Земли, а предстояло сделать еще многое. После короткого ужина они вышли наружу, где сверкал на солнце «Терристрианин». Нужно было опробовать новые проекторы. Яркий, изящный корпус корабля отражал красные лучи заходящего солнца, спускавшегося за горизонт, куда катило песчаные волны море пустыни. Фиолетовые холмы Невады вдали казались отдельными островами в море переливающегося песка. Сияющий корабль поднялся вверх, затем остановился, слегка закачался. Внезапно груда металлических слитков, лежавших возле угла лаборатории, подпрыгнула в воздух и понеслась кораблю… резко остановилась, повисела мгновение в воздухе, затем легонько скользнула на землю. Затем, столь же внезапно, поднялась тридцатифутовая стена песка, простиравшаяся вдаль, насколько хватало глаз. Когда песок опустился, корабль вновь подхватил слитки металла в три тысячи тонн весом, и те легонько, как перышко, уплыли на место.

— Работает, Стив! Все работает! — воскликнул Гэйл. — Какой у него диапазон? Пожалуйста, скажи мне, Стив!

— Я и сам не знаю, какой у него диапазон, — ответил Уотерсон. — Песок он поднял, насколько хватало глаз, а ведь мы использовали лишь ничтожную часть мощности. Поскольку он действует гравитационными лучами, то, по крайней мере, теоретически, у него бесконечный диапазон. Но все зависит от мощности. Я могу использовать большую энергию, чтобы изогнуть само пространство. Проектор гравитации двойной, он выпускает лучи как вперед, так и назад. Эти лучи управляются одним аппаратом, так что они всегда равны по мощности. В результате, независимо от того, какой большой груз мне надо переместить, энергия тратится лишь на изгиб пространства.

Ночью работа продолжалась при свете мощных прожекторов корабля. Работалось легко, так как было светло, как днем. Затем приятели погнали Уотерсона отдыхать, хотя, казалось, он был готов продолжать работу. Но даже его могучий организм не мог так усердно трудиться сорок восемь часов кряду. А, учитывая приближение кризиса, он должен был отдохнуть. Уотерсон нехотя согласился, при условии, что его разбудят через пару часов. Два часа спустя Гэйл отошел на милю от лаборатории и стал звать своего приятеля. Затем вернулся и продолжил работать над установкой щита. Его предстояло установить, отполировать и сделать в нем отверстия для крепления дифракционной решетки сепаратора тепла. Щит опускал на окно и поднимал электродвигатель, которым управляли изнутри. Когда работа была уже закончена, появился Уотерсон, злой и заспанный.

— По-моему, ты обещал разбудить меня через два часа! — рявкнул он Гэйлу. — А я проспал все четыре!

— Нет, Стив, я звал тебя, но ты просто не услышал, — честно ответил Гэйл. — Я не обещал, что непременно разбужу тебя через два часа. Я сказал, что буду будить.

Чуть позже утром были обнародованы известия о грядущем вторжении. И после этого начались дикие, безумные вспышки паники во всем мире. Человек увидел себя беспомощным перед могущественными врагами, которым не мог сопротивляться. Тем же утром возник распространившийся с быстротой молнии слоган «завтра умираем, наслаждаемся сегодня». В больших городах возникли ужасные пробки, в которых погибли сотни людей. Они хотели сбежать в леса и горы, спрятаться там, словно звери. Несколько часов до большинства из них не могли дойти никакие новости, хотя Уотерсон уже оповестил всех правительственных чиновников о своем корабле. Но тем не менее, безумства продолжались. Людям, которые оставались у радиоприемников, эти новости принесли хоть какое-то облегчение. Однако, еще много часов по телевизору не показывали изображение этого корабля, потому что в пределах сотен миль от того места, где велись работы над кораблем, не было никакого телевизионного оборудования.

Так прошел день. Всю следующую ночь Уотерсон и два его помощника, сменяя друг друга, дежурили у радиоприемника, следя за новостями. Утром марсиане должны были высадиться где-то на Земле. Вероятно, это произойдет в рассветных областях. Но «Терристрианин» не должен позволить захватить себя врасплох. Утром у Уотерсона была своя работа. В отличие от других, он завершил дежурство у радиоприемника, ответил на несколько сообщений, но остальные четыре часа потратил на работу с «Бартоломеем». Уравнения, с которыми он работал, были совсем новыми, странными. Уотерсон закончил работу, получив окончательный результат, буквально за несколько минут до того, как прилетели марсиане. Сразу же он позвал своих товарищей.

— Райт, если это уравнение означает то, что я думаю, то у нас есть громадное преимущество! — с ходу заявил он. — Я убежден, что марсиане обдумали и решили все проблемы, которые могут возникнуть у них на Земле. А поскольку приземлиться они могут в любой момент, так давайте возьмемся за дело. Нам нужно установить еще два проектора на носу и два на корме. Пока вы их устанавливаете, я отрегулирую приборы. Давай, Дэйв, время не терпит!

А потом они услышали объявление о появлении марсиан. Двадцать больших кораблей приземлились на бесплодной земле Невады. Это было всего лишь в пятистах милях от лаборатории Уотерсона! Вероятно, сухой воздух пустыни лучше подходил для марсианских легких. Военные самолеты патрулировали всю ночь, поджидая врага, чтобы узнать, с чем людям придется столкнуться. Первым увидел инопланетян лейтенант Чарльз Г. Остин. В то время корабли только начали входить в атмосферу. Остин сразу же сообщил об их появлении, одновременно включая телекамеру. Быстро снижаясь, корабли казались громадными фиолетовыми огненными шарами. Они пролетели примерно в миле от удачливого лейтенанта, и он заметил, что пламя бьет из кораблей вниз. Лейтенант задыхался от окиси азота и озона, исходящих от сорока могучих пылающих сфер. Огненные шары были футов в сто пятьдесят диаметром, но сами корабли, освещенные странным светом, оказались намного больше. Они были однотипные, три тысячи футов в длину и двести пятьдесят в ширину. Эти могучие корабли весили, должно быть, сотни тысяч тонн, а горячие шары ионизированного воздуха, сверкающие под действием катодных лучей, говорили о способе их передвижения.

Но вот корабли опустились на пески, расстилающиеся внизу, и огненные шары разом погасли. Могучая космическая армада замерла на утрамбованном песке, затем из кораблей ударили вверх столбы яркого света, очевидно, ищущие в небесах самолеты. К счастью, самолету-разведчику удалось оставаться незамеченным, и пилот все снимал на телекамеру, тут же передавай изображение в штаб. Через несколько секунд открылся люк одного из кораблей, из него выдвинулся трап. Затем трап заполнился потоком существ с объемистой грудью, большими, как лопухи, ушами и тонкими руками и ногами. Высотой эти люди были не менее десяти футов. Они с трудом шагали по трапу, придавленные большим, по сравнению с Марсом, тяготением Земли. Какие, должно быть, они испытывали острые ощущения! Они были первыми людьми в Солнечной системе, высадившимися на другую планету.

Стали открываться люки других кораблей. С трудом марсиане выходили из своих межпланетных крейсеров, присоединяясь к своим товарищам.

Внезапно телеэкран Остина вспыхнул белым — его все же нащупали прожекторы. Пилот резко бросил машину вниз, показывая панораму выходящих из кораблей марсиан. Но луч, от которого он сумел увернуться, тут же снова нащупал его, затем сверкнула темно-красная вспышка — и экран почернел.

Уотерсон и его товарищи бешено работали. Теперь уже не было сомнений в недружественных намерениях марсиан. Они уничтожили человека без всякой на то причины! Опытные руки Райта быстро собирали последние проекторы. Когда рассвело, они прервались, чтобы позавтракать, хотя работа над проекторами еще не была завершена. Ученые, как могли, использовали детали из запасных устройств, но все же многие узлы приходилось делать заново. Вскоре после завтрака были переданы новости. Начинавшийся день позже стал известен, как День Ужаса. Но в лаборатории Уотерсона продолжала кипеть работа. Друзья быстренько провели обряд крещения «Террестрианина», и он был готов к взлету в любой момент, однако, нужно было доделать новые проекторы — дополнительное, могущественное оружие.

Вся материя состоит из атомов. Атомы группируясь, образуют молекулы, но молекула может состоять и из одного атома, как в гелии. В пределах молекулы атомы сцеплены между собой силой электрического притяжения. Молекулы некоторых веществ, например, древесины, очень большие и держатся друг возле друга при помощи особого молекулярного притяжения. Их называют аморфными веществами. Среди таковых много жидкостей. Например, вода — типичная жидкость, но есть жидкости, которые мы никогда бы не посчитали таковыми. Остывший асфальт почти что не растекается, однако, мы все равно говорим, что он — жидкость. Стекло — жидкость. Это все жидкости, охлажденные до такого вязкого состояния, что не могут течь. Стекло аморфно, но постепенно, за много лет, оно медленно кристаллизуется. Молекулы жидкости скрепляются друг с другом особым притяжением. Но в кристаллах создаются любопытные условия. Атомы поваренной соли, например, не делятся на пары — один атом натрия и один — хлора, а создают кристаллы, состоящие из миллионов атомов натрия и хлора. Поэтому кристалл не n(NaCl), a NaⁿCLⁿ. Можно сказать, что кристалл соли — одна гигантская молекула. А это означает, что кристалл скреплен электрическими, а не гравитационными силами. И величина этих сил такова, что если бы смогли разделить атомы натрия и хлора и растащить их по полюсам планеты — хлор на северный полюс, а натрий — на южный, то двадцать три фунта натрия притянут к себе тридцать пять фунтов хлора с силой в сорок тонн!

Таким образом, атомы во всех кристаллах уравновешивают друг друга, возможно, при помощи дюжины других сил. Электрические силы скрепляют кристалл изнутри. Одновременно кристаллы скреплены друг с другом при помощи притяжения. Стальной брусок состоит из миллиардов крошечных кристалликов, каждый из которых притягивает своего соседа силой притяжения. Ну, а что бы произошло, если была бы уничтожено притяжение между кристаллами? Сталь бы немедленно распалась на кучу ультрамикроскопических кристаллов, попросту говоря, на кучу неощутимо тонкой пыли! В пыль превратились бы самые прочные металлы!

Таково действие луча, придуманного Уотерсоном. Сам проектор состоял из одного кристалла кварца и выпускал луч, уничтожавший притяжение между атомами. Результаты можно было легко предсказать — это было бы ужасное, смертоносное оружие! Самые твердые металлы оно превращало в порошок. А древесина, человеческое тело, жидкости — любые аморфные вещества распадались на составные молекулы. Вода превратилась бы в пар сама по себе, без воздействия тепла, поскольку, если нет связи между молекулами, то жидкость становится паром. Только отдельные кристаллы могли бы противостоять этому лучу. Но пока люди в одинокой лаборатории в Аризоне монтировалди это ужасное оружие, марсиане двинулись к тихоокеанскому побережью.

Когда наступило утро, из больших городов в сельскую местность рванулись толпы людей, потому что в новостях передали, что марсианская армада погрузилась на свои корабли и двинулась на запад. Великолепной кавалькадой плыли они над Невадой. Корабли словно восседали на сияющих огненных шарах, ослепительно сверкающих даже при дневном свете.

Инопланетяне пролетели над восточной Калифорнией, направляясь точно, к самому большому городу Западного побережья — Сан-Франциско, что свидетельствовало о заранее составленных планах. Там они зависли в воздухе, могучие пылающие сферы, неподвижные, словно угроза, готовая в любой момент обрушиться на людей. Примерно час они провисели таким образом, затем сбросили первую из атомных бомб. Бомбы были крошечными. Никто не видел, как они падают. Видны были лишь эффекты от взрывов, когда там, где только что была твердая земля, внезапно раскрывалась бездонная пропасть. Одна бомба упала у Золотых Ворот. После этого они стали похожи на дамбу, построенную из песка ребенком — просто стена из грязи и камешков. Кинохроника разрушения огромного города говорит гораздо больше, чем можно выразить любыми словами. Если бы город разрушили пожары или землетрясения, его было бы можно отстроить заново. Но никакой природный катаклизм не мог сравниться с нынешним разрушением. Великий город был разрушен колоссальными взрывами, расплавлен могущественными тепловыми лучами и разнесен на атомы ужасной силой катодных потоков. Марсианам потребовалось всего лишь шестнадцать минут на разрушение города так, как не был разрушен никакой город за всю историю Земли. Лишь место в пустыне Невада, где произошл последний, решающий бой, было изуродовано еще сильнее. Во всем погибшем городе не осталось ни единого раненого и страдающего. Уничтожение было мгновенным и полным. Сама смерть милостива, но тернисты пути, ведущие к ней, и тех, кто проходит по ним быстро, можно считать счастливцами.

Большие корабли марсиан еще полчаса висели над пылающими руинами. Затем флот в четком строю повернул и величественно поплыл на юг. Тысячи людей в Лос-Анджелесе сошли с ума, когда услышали это известия. Почти все населениера-зом рванулось из города и тут же застряло в пробках. Марсианам понадобилось двенадцать минут, чтобы достигнуть Лос-Анджелеса, и громадные тени от их кораблей легли на улицы, заполненные тысячами людей, пытавшихся уехать из города.

Но марсиане не стали разрушать этот город. Два часа они неподвижно висели над ним, затем корабли поплыли дальше.

Весь день они летали над Калифорнией, передвигаясь от города к городу с явным намерением поподробнее изучить уже известные им места. Больше они ничего не разрушали, если только им не досаждали. Но повсюду, откуда по кораблям начинали стрелять, по земле били тепловые лучи, оставляя лишь дымящиеся ямы в расплавленных горных породах. Бомбардировщикам, летевшим на большой высоте, удалось сбросить бомбы на один из марсианских кораблей. От взрыва корабль покачнулся, но на его прочном борту лишь осталась небольшая вмятина. Секунду спустя раздался другой взрыв, когда оставшиеся бомбы в самолете и баки с топливом были подорваны катодным лучом. Но когда марсиане не встречали никакого сопротивления, то их флот спокойно летел дальше, словно забыв о людях. Затем он развернулся и проследовал обратно к месту первоначальной высадки в Неваде.

Последние работы над проекторами были закончены к полудню следующего дня, и те были тут же установлены на корабле. Настало время последнего испытания.

«Террестрианин» снова поднялся в воздух возле ангара, и снова куча металлических слитков подпрыгнула вверх и неподвижно повисла в воздухе, поддерживаемая силовыми лучами. Затем ударил другой луч, луч бледно-фиолетового света, омывший слитки нежным сиянием. Секунда — и слитки принялись таять, буквально на глазах тая. За десять секунд все было кончено. Слитки вольфрама, каждый весом больше двухсот фунтов, исчезли — превратились в пар разрозненных кристалликов и рассеялись в воздухе. Это был полный успех, и когда «Террестрианин», ведомый твердой рукой Уотерсона, вернулся в ангар, все трое ощущали прилив уверенности в силе нового оружия! Но работы еще не закончились. Проекторы лучей распада еще не были прикрыты полированными иридиевыми щитами, а без них они будут слишком уязвимы для тепловых лучей.

И как раз во время их установки произошел несчастный случай. Райт уже установил щит левого переднего проектора и принялся за правый, когда стремянка, на которой он стоял у загибающегося борта корабля на весьма опасной высоте, покачнулась. Щит, который в это время держал Райт, весил около сотни фунтов, поскольку состоял из дюймовых пластин иридия — одного из самых тяжелых металлов. Когда стремянка пошатнулась, щит качнулся вместе с ней, и Райт полетел на пол.

Тяжелый щит упал на него и сломал Райту правую руку. Теперь Райт был бесполезен как работник. Уотерсон остался завершать установку щитов, а Гэйл повез Райта на моноплане Уотерсона в ближайший город.

К тому времени, как он вернулся, было уже пятнадцать тридцать, и Уотерсон закончил возиться со щитами. Ему было легче справиться с ними благодаря своей недюжей физичекой силе. Работа была завершена, щиты накрепко приварены и отполированы.

Весь день по радио шли постоянные сообщения о продвижении марсиан. Теперь они не причиняли ущерб, но летали над густо населенными районами, где любое сражение закончилось бы плачевно. Если бы «Террестрианин» напал на них там, то погибло бы много народа. Поэтому Уотерсон решил подождать, пока марсиане не улетят из Калифорнии. На западе лежал океан, где сражение никому бы не причинило время. На востоке протянулась пустыня, а на юге были малонаселенные места. Поэтому сражению помешало бы только направление марсиан на север.

Около пяти вечера в новостях сообщили, что марсиане во второй раз возвращаются к месту своей первоначальной высадки в пустыне Невада. Уотерсон тут же решил пойти им наперехват, поскольку его корабль уже ждал, полностью готовый. В поле зрения появилась марсианская армада, сначала показавшаяся простыми блестящими точками над фиолетовыми холмами. Они приближались со скоростью несколько сотен миль в час.

Но, казалось, прошли часы, прежде чем эти точки выросли и превратились в гигантские корабли. Когда, наконец, до передового марсианского корабля осталось лишь полмили, Уотерсон, не замедляя полет, дал первый залп. В ответ из носа марсианского корабля вырвался фиолетовый луч, протянувшийся, как перст смерти, чтобы уничтожить висевший в воздухе кораблик. Но луч имел мощный отрицательный заряд, поэтому не сумел прорваться к кораблю землян.

Отступая перед прущим вперед, как бык, противником, «Террестрианин» начал бой. Двадцать марсианских кораблей наступали ровным полукругом, выстроившись так, чтобы каждый мог стрелять без опасения задеть своих соседей. Внезапно от «Террестрианина» метнулся тускло-красный луч, вытянувшийся вперед и лизнувший сразу несколько кораблей. Шесть марсианских гигантских кораблей, которых он коснулся, хотя и продолжали двигаться напролом, как разъяренные быки, но под действием теплового луча, раскалились докрасна. Разумеется, их экипажи мгновенно погибли в пламени и струях кипящего металла. Четырнадцать других кораблей тут же сманеврировали, чтобы их не коснулись лучи красной смерти, но еще три громадины не успели отреагировать, и рухнули, пылая, на песок с высоты миль в десять. Еще у трех кораблей, хотя им и удалось уклониться, было повреждено управление, и они стали опускаться, беспорядочно молотя по пустыне катодными лучами, образующими большие кратеры в песке.

Луч смерти с «Террестрианина» снова нанес удар, когда еще один марсианский корабль неосторожно подставил ему рубку, и тот немедленно полетел вниз. Ускорение ему дополнительно придали гравитационные лучи с земного корабля. Секунду спустя раздался взрыв такой силы, что могугие марсианские корабли закачались в воздухе, получив удар взрывной волны, а в земле разверзнул пасть громадный кратер в полмили диаметром, когда в упавшем корабле разом рванули все бомбы!

Три корабля, получившие повреждения, стали отступать. Осталось лишь тринадцать неповрежденных марсианских кораблей, начавших атаку на «Террестрианина». Но Уотерсон уже успел опустить щиты на окна, и марсиане, сконцентрировавшие тепловые лучи на блестящем корпусе земного корабля, ничего не добились.

— Стив, а я думал, что дифракционная решетка полностью отражает тепловые лучи, — во время наступившей передышки спросил Гэйл. — Как же получается, что я видел наши лучи?

— Ну, сам тепловой луч ты не смог бы увидеть, — ответил Уотерсон, вытирая пот со лба, — поскольку решетка и впрямь отражает весь инфракрасный свет. Но вместе с ним я посылаю в луче обычный красный свет, чтобы удобнее было целиться.

Тем временем марсиане снова выстроились полукругом с «Террестрианином» в центре, и внезапно борта всех кораблей вспыхнули фиолетовым. В тот же момент земной корабль рванулся с места с потрясающей скоростью — и вовремя совершил этот маневр. Почти немедленно раздался взрыв такой силы, что даже гигантские корабли марсиан закачались, хотя до них было миль десять.

— Прекрасно… Они используют в своей взрывчатке соли калия, — воскликнул Уотерсон. — Дэйв, ты заметил фиолетовый свет во время взрыва?

— Да, но почему же они не используют атомные снаряды? — спросил Гэйл.

— Боятся сами попасть в эпицентр взрыва… Внимание! Похоже, они пытаются нас протаранить. Огонь!

Марсиане, казалось, были полны решимости смести кораблик землян. Три громадных корабля внезапно ринулись на него. Раздался, и тут же смолк, резкий стук пулемета, «Террестрианин» на полной скорости отступил от марсианских кораблей. Гэйл еще не видел, как действуют атомные разрывные пули, и теперь уставился во все глаза на то, как три марсианских корабля, выдвинувшихся вперед, разлетелись на тысячи рваных осколков, полетевших во все стороны с такой силой, что они пробили борта еще одного своего же корабля. Громадные корабли марсиан, казавшиеся непобедимыми, разлетелись на куски, причем все происходило в полной тишине. Не было слышано никаких взрывов, лишь вспышки света, когда корабли взрывались. Только что впереди были громадные корабли, несущие смертельную угрозу — и вдруг их не стало! Более того, еще один корабль был поврежден разлетающимися кусками металла. Лишь то, что эти три корабля летели впереди остальной эскадры, спасло оставшийся флот марсиан. Очевидно, были повреждены атомные генераторы еще одного корабля, поскольку сияющий шар огня, на котором, фактически, летел корабль, внезапно погас, и корабль, гироскопы которого держали его ровно на киле, понесся все быстрее и быстрее к земле, лежащей милях в десяти.

— Стив… я… я попал? — воскликнул Гэйл. — Но почему я не слышал взрывов?

— Разумеется, ты попал, Дэйв! Прекрасная работа — три корабля с трех выстрелов… даже можно сказать, четыре. Что касается взрывов, то звук передается по воздуху, а мы сейчас находимся практически в безвоздушном пространстве.

Однако, оставалось еще девять кораблей марсианской армады в двадцать судов, и эти девять, казалось, собирались сражаться до конца. Они уже поняли, что противостоящий им крошечный кораблик опасен! Смертельно опасен, опаснее, чем они видели даже в самых кошмарных снах, поэтому он должен быть уничтожен! Марсиане снова пошли в атаку, расправив перед собой, как громадные щиты, катодные лучи, пылающие голубым светом. К ним снова потянулся красный тепловой луч, но он оказался бесполезным перед катодным щитом. Снова сухо застрочил пулемет, но его пули-снаряды взорвались, не долетев до цели, — их взорвали катодные лучи. Затем один из девяти марсианских кораблей рванулся вперед на потрясающей скорости, устремившись прямо на «Террестрианина». До него была миля… полмили… четверть…

И тут из носа земного кораблика ударил новый луч. Он казался обычным катодным лучом, вот только странно переливался фиалковым цветом, а когда коснулся стремительно несущегося вперед марсианского корабля, тот тоже засиял фиолетовым. Свет, казалось, растекался по нему, как вода, затем вдруг погас. Одновременно погас и странный луч. На том месте, где только что был марсианская громадина, осталась лишь маленькое облачко — с несколькими твердыми кусочками, — и ничего больше. Корабль был полностью уничтожен!

Оставшиеся марсиане отступили. Тут было что-то, чего они не могли понять. Им были известны тепловые лучи, бомбы… Но чтобы корабль в сотни тысяч тонн мог за доли секунды раствориться в космосе — это было чем-то новым и казалось невероятным. Затем они перестроились, — восемь кораблей, — образовав большой пятимильный куб, по кораблю на каждом углу, а «Террестрианин» остался в его центре. Медленно они двинулись вперед. Земной кораблик сначала висел неподвижны, а потом, когда куб сжался до трех миль, рванулся в сторону. Марсианские корабли вдруг загудели, точно так же, как древние трансформаторы на подстанциях, и земной кораблик резко остановился, затем медленно, словно нехотя, полетел обратно в центр куба. Там он задергался, перемещаясь на несколько сот футов в каждую сторону, все быстрее и быстрее — и вдруг с потрясающей скоростью вылетел сквозь невидимую стенку прочь из куба.

— Гм-м… Да, Дэйв, они чуть было не захватили нас! Об этом трюке я не подумал, хотя мне ясно, как это сделано. На кораблях у них установлены чрезвычайно сильные электромагниты. Наш корабль нельзя намагнитить, но все равно он проводник, а значит, в его корпусе можно создать сильные блуждающие токи. Ты заметил, как стало жарко — едва можно дышать. Они создали ток не только во внешнем корпусе, но и во внутреннем. А в результате магниты стали отражать нас. Корабли разместились по углам куба, так что единственное место, где мы оказывались в равновесии, находилось в его центре. Пытаясь убежать, я вынужден был лететь на один из полюсов, и сила отталкивания возрастала. Корабли на противоположной стороне тут же выключили свои магниты, и я отлетал опять в центр куба. Но все-таки я сумел вырваться. Их магниты даже придали мне ускорение, когда я покинул куб. Кстати, если бы корабль владел лишь атомной энергией, я не сумел бы прорваться через их силовое поле. Но с энергией материи я смогу убежать откуда угодно. Гляди-ка, похоже, они собираются начать вторую попытку. Когда они окажутся рядом, мы можем включить луч распада и уничтожить несколько их кораблей.

«Террестрианин» снова оказался заключен в колоссальное силовое поле. Оно было настолько мощным, что отклонило все магнитные компасы на Земле, вызвало в телефонных и телеграфных линиях, силовых трансформаторах и другой аппаратуре столь мощные паразитные токи, что многие линии просто расплавились. Куб размером в милю охватил пылающее, переливающееся от включенного луча распада суденышко Земли, готовясь его раздавить. Прошла секунда… вторая… третья… и марсиане бросились врассыпную в полном беспорядке. Катодные лучи не давали запустить с «Террестрианина» бомбы, но делали бесполезным их собственные снаряды. Их послали завоевать новую планету для марсианской расы — и они потерпели неудачу. Лететь вперед они не могли — луч распада уничтожил бы любой корабль до того, как тот врежется в «Террестрианина». Положение казалось безнадежным, но марсиане все же попробовали еще раз.

Со всех сторон они ринулись на своего крошечного противника — мо1учие, стремительные громадины массой в сотни тысяч тонн. Казалось, их невозможно остановить. Три поврежденных ранее корабля тоже участвовали в этой атаке. И когда семь последних гигантских кораблей ринулись на «Террестианина», с него снова ударил бледный луч распада материи, и один из четырех остававшихся неповрежденными кораблей марсиан прекратил свое существование. Остальные продолжали лететь, тогда испарилось второе судно, за ним третье ушло в небытие, поскольку крошечный противник не выключал свой ужасный луч. А затем он развернулся, чтобы встретить оставшихся четыре корабля марсиан. Но те уже удирали прочь. Они покидали Землю! Впрочем, улететь удалось не всем. Когда солнце уже опускалось за далекие фиолетовые холмы, один из кораблей вдруг задергался, его огненная сфера погасла, и в сумерках он стал падать вниз, в пустыню. Его поврежденные генераторы не выдержали и окончательно остановились — для корабля это означало смерть! Когда громадный корабль ударился о песок, фиолетовые огненные шары других уже потускнели, они вышли за пределы атмосферы, удаляясь от Земли. Марсиане пришли, увидели и… проиграли.

— Стив, они улепетывают! — закричал Гэйл. — Мы победили! Планета теперь наша — человек подтвердил свое право на нее. Но они могут вернуться с подкреплением. Стив, неужели ты дашь им уйти?

— Нет, Дэйв, — ответил Уотерсон, — у меня еще есть один туз в рукаве. Я хочу преподать им последний урок.

Крошечный кораблик рванулся вслед побежденным гигантам — все быстрее и быстрее. Он догнал их уже за пределами лунной орбиты. Один из марсианских кораблей внезапно развернулся и стал возвращаться. Земной корабль словно тащил его за собой на буксире. Весь мир, должно быть, видел сражение и знал, чем оно закончилось…

Когда «Террестрианин» догнал марсиан, от него протянулся новый луч, невидимый в космосе, который схватил и стал подтягивать громадный корабль, которого коснулся. Тот полетел навстречу «Террестрианину», но тут же включил катодные лучи, — тоже невидимые в безвоздушном пространстве. Больше всего это было похоже на гигантское перетягивание каната! Громадный марсианский корабль, казалось, без труда победит, но у него была лишь атомная энергия, а у его маленького противника — энергия всей материи. Это была битва колоссальных сил. Само пространство участвовало в сражении, и марсианский корабль тянуло не земной суденышко, а само искривляющееся по воле «Террестранина» пространство. Электронно-лучевые трубки работали на полной мощности, и марсианин непреклонно следовал за земным кораблем, как бык на привязи. Они летели все быстрее и быстрее, невзирая на то, что мощные катодные лучи марсиан были включены на полную мощность в попытке затормозить. Это был ужасный полет, во время которого возникло множество опасных моментов. Временами казалось, что землянам придется уничтожить своего строптивого пленника, но всякий раз Уотерсон увертывался от бычьих бросков марсианина. В итоге марсиане вроде бы смирились и покорно полетели за земным кораблем на привязи, но все равно ученые были все время в напряжении, ожидая какой-нибудь неожиданности. Путь до Венеры занял целых две недели. Две самые ужасные недели в жизни первых астронавтов Земли. Но за эти две недели Гейл научился управлять кораблем, не уставая поражаться его возможностям, и уже не хуже Уотерсона умел уклоняться от внезапных бросков марсианина. Все это время земляне спали в креслах в рубке управления. Не могли ничего приготовить из еды из-за внезапных маневров вражеского корабля. Но, наконец, они достигли горячей, окутанной облаками планеты. Как же рады они были ее видеть!

«Террестрианин» посадил на нее своего гигантского пленника и тут же улетел, переливаясь всеми цветами радуги. Это было красивое прощание, земной корабль искрился красным, желтым, зеленым и синим, словно пылающий палец в туманном воздухе. На возвращение у друзей ушло всего три дм — Уотерсон признался потом, что подошел к опасному уровню, выведя двигатели за пределы рассчитанной мощности. Во время полета даже пришлось добавить материи в топливный распределитель. Когда, наконец, они добрались до Аризоны, их встретил Райт… а также делегации всех стран. Предполагалось, что это будет комитет по проведению торжественной встречи, но каждый из делегатов не преминул что-то сказать о том, почему тайна энергия материи должна быть передана именно его стране.

Уотерсон вообще отказался открыть эту тайну. Он потребовал, чтобы все страны сначала разоружились, а затем собрались на первый Всемирный Конгресс и издали законы, по которым энергия материи могла быть применена только во благо Человечества, а не для его погибели!

Кажется странным то постоянство, с которым правительства всех стран принялись снова хвататься за свои линкоры и другое вооружение. Теперь все это вооружение безнадежно устарело и стало бесполезным. Но все равно правительства не пожелали согласиться на предложенные Уотерсоном условия. Тогда Уотерсон выдвинул свой знаменитый ультиматум.

«Всем земным правительствам!

Столетия и тысячелетия Человечество вело войны. Одна из причин была в том, что у них были инструменты войны. Теперь эти инструменты отменяются. Все крейсеры, линкоры, эсминцы, субмарины, авианосцы и прочие военные корабли должны прибыть в ближайшие порты. С них следует снять все вооружением радиуса действия больше мили. Затем сухогрузы отправится в океаны и выбросят оружие за борт на глубину не менее мили.

Во-первых, это оружие теперь бесполезно. Мой корабль доказал это на деле. От такого разоружения не будет никаких экономических убытков. Сталь и другие материалы, содержащиеся в них, можно производить новыми, более простыми методами, нежели переплавка готовой продукции. Однако, нужно что-то оставить для музеев на будущее. Поэтому я предлагаю, чтобы морское министерство Японии выбрало самые прекрасные корабли — по одному каждого типа из флотилий всех стран, которые я перенесу в заранее отведенное место в центре Сахары, где будет создан музей военно-морской истории.

Все это следует сделать в течение семи дней, иначе „Террестрианин“ полностью уничтожит любые виды вооружения на местах. Это нужно ради пользы нашей расы., потому что появилась новая сила, которая в состоянии совершить все это — „Террестрианин“!»

Само собой разумеется, ультиматум Уотерсона был выполнен. Результаты известны всем нам. Больше не существует никаких национальных армий — а вместе с ними канули в прошлое вся межнациональная рознь. Потому что теперь воевать стало просто невыгодно.

Известны всем принятые законы, сделавшие возможным мирное применение новой энергии Уотерсона. Я не буду о них писать, потому что здесь не место для цитирования международного — и межпланетного — права. Разумеется, была масса проблем, и мы должны признать помощь марсиан в их решении. Их опыт по применению атомной энергии стал очень ценным для нас. А связь с помощью световых лучей, открытая Уо-терсоном, стала возможной благодаря его же энергии материи.

И мир, существующий между нашими двумя расами, будет вечно существовать, потому что они — единственные соседи Земли. Кстати, они причинили нам не такой уж большой вред. Мне кажется, мы все еще слегка побаиваемся их, но статистические данные показали, что гораздо больше проблем вызвали сами люди, охваченные дикой паникой. От этого погибло больше народу, чем от тепловых лучей марсиан.

Боже, помоги нашим двум расам, таким близким по внешнему облику и по местам обитания, не нарушать условий мирного сосуществоваия, взаимно развиваться и обогащаться все последующие века, пока Солнце в силах поддерживать жизнь на планетах, а также расселяясь по другим мирам, подобно тому, как марсиане обосновались на Венере.

И, благодаря дальновидности Уотерсона и его действиям по созданию Высшего Совета Ученых Солнечной системы, мы можем надеяться, что все это сможет осуществиться.