Глава 30
НАОМИ
Побережье Туниса.
Встретив рассвет на берегу, я отыскала несколько красивых камешков и зашвырнула их в море — по одному за каждого убитого мною оборотня. Марико, Сашка, Акела, Петруха… А затем пошла вдоль кромки прибоя.
…Убивать легко. Бич с легким шелестом рассекает плоть и кости, в ушах стоит вой, хрип, рык, визжание, плач…
На людей набрела к полудню: они нежились на солнце, кидали через сетку мяч, рассекали лазурные воды на серферных досках… Молодые, счастливые лица, чистые, не обремененные заботами глаза, громкий смех. Курорт? Кемпинг?
Пробираясь среди отдыхающих, заметила, что все они примерно одного возраста: около двадцати. Странный пляж… Ни мамаш с крикливыми младенцами, ни толстобрюхих папиков, с вожделением наблюдающих за буйством молодой, почти ничем не прикрытой плоти…
Среди жизнерадостной, легкой толпы чувствую себя потной вороной. Или нет: чучелом вороны, Ктулху знает сколько лет провалявшимся в темном, пыльном углу. Его погрызли мыши, побила моль, а потом кто-то нашел тушку и выбросил на улицу. И вот, это жалкое порождение таксидермиста, с иссохшей кожей и приклеенными перьями оказалось под солнечными лучами…
— Хай!
Высокий парень. Загорелый до черноты, с бритой головой и пиратской серьгой в ухе. Кожа головы покрыта вязью замысловатых татуировок.
— Хай. — я кашляю, и никак не могу остановиться.
— Бери! — протягивает голубовато-запотевшую, с капельками конденсата, бутылку.
— Спасибо.
Я долго пью. Вода ледяная, от нее ломит зубы и саднит в горле, струйки текут по подбородку и шее.
Бронекостюм я скинула где-то на берегу, оставшись в черных шортах и такой же майке.
— Ну что, пойдем? Я тебе всё покажу! Меня, кстати, зовут Омар.
Я удивлена: к совершенно незнакомой девушке проявляют столько гостеприимства и дружелюбия. А впрочем… Что я знаю о нравах нынешней молодежи? Может, сейчас так принято.
Молча кивнув, я иду за парнем.
Лёгкие сборные коттеджи и трейлеры в живописном беспорядке разбросаны вдоль берега, выцветшие тенты громко хлопают на ветру, под тентами, там и тут, на складных стульях — такие же молодые парни и девушки, как на пляже, только чуть более одетые. Приветливо улыбаются и машут нам с Омаром. Я ничего не понимаю.
…Пункты раздачи — в центре и на пляже. Раз в неделю подвозят свежий сок, так что можно ни о чем не беспокоиться.
Оказывается, Омар что-то говорил, но большую часть я пропустила.
— Какой сок?
Смотрит на меня, как на дурочку.
— Амрита! Сок жизни.
Голова слегка кружится. Тело чешется, пот течет по бокам, спине, ногам, на серой от пыли майке проступили темные пятна.
— Слушай, ты извини… Тут у вас гостиница есть? Мне бы помыться, поспать…
— Конечно! Я не подумал, что ты устала. Пойдем.
Он подвел меня к белому, чуть облупленному трейлеру, открыл овальную дверь и кивнул внутрь.
— Это гостевое жилье. Пресная вода, немного еды, одежда… Вечером приходи на пляж. Будет клёво!
— Спасибо. — я шагнула в сумеречное, душноватое пространство.
Вода — явно переработанная из морской, тепловатая, с солоновато-серным привкусом. После душа, не одеваясь, топаю по чуть покачивающемуся полу и падаю на махровую простыню, наброшенную на диван. Еще успеваю подумать, что надо бы одеться, на случай, если кто вздумает заглянуть… И засыпаю.
Просыпаюсь в слезах. Там, во сне, я была с Сашкой. Мы занимались любовью в теплой траве, сверху были звезды, а вокруг — ни души.
Потом мы сидели у костра, я расчесывала густые, медовые Сашкины волосы и рассказывала ему о Носферрату, о грудах одежды, наваленных до потолка… Затем мелькнул красный платок…
— Всё это сон, — говорила я Сашке. Он, жуя травинку, смотрел сквозь пушистые ресницы и соглашался:
— Сон…
Сначала мне стало легко и радостно от того, что Сашка опять рядом, и ни о чем больше не надо жалеть; но потом явился волк с разодранным боком, волочащимися по траве кишками, без одного уха, в зияющей ране — желтоватая кость черепа, и откуда-то я знаю, что этот волк — Акела, и вдруг вспоминаю, прямо во сне, что ни Сашки, ни золотой лисички Марико больше нет… И тогда я начинаю плакать.
Убив Маху, я запретила себе думать. Сосредоточилась на дыхании: вдох-выдох. На ходьбе: одна нога, затем — другая. На сглатывании слюны, на потных подмышках, трении белья о кожу, шуршании гальки под ногами, бликах на воде, криках чаек, шуме ветра… Что угодно, только бы не думать. Не вспоминать, не прокручивать раз за разом навеки въевшийся в память ролик: мутные, полные боли глаза, желтая тягучая слюна из искореженной пасти и низкий, не стихающий ни на секунду вой.
Встав, плеснула в лицо воды, напилась, пошарила в небольшом шкафчике над откидным столиком, и, найдя упаковку чипсов, отправила в рот целую горсть похожих на сухое мыло хлопьев.
Не думать. Делать. И поменьше спать. Вообще не спать…
В трейлере нашлась одежда. Я выбрала широкую цветастую юбку, рубаху с ракушечным орнаментом по вороту и рукавам и сандалии на ремешках. Оделась. Рубаху поверх юбки подвязала синим пояском, причесалась пластиковой оранжевой расческой с несколькими сломанными зубцами, пальцем почистила зубы — чужую щетку, с потемневшей, разлезшейся в стороны щетиной, брать не хотелось…
Поискала, куда бы спрятать Бич, и, в конце концов, замотав его в свои старые тряпки, сунула под кровать.
Толкнула дверь и вышла под теплое бархатное небо. В лицо пахнуло дымно-соленым, с привкусом горькой полыни, ветром.
На пляже собралось довольно много народу. Одни стояли группками, болтали и смеялись, другие сидели прямо на гальке и раскачивались под мелодию, слышную только им, третьи учиняли какие-то дикие, ломаные, но при этом очень ритмичные пляски вокруг огромного костра.
Попыталась найти взглядом Омара, но не смогла. Уж очень много здесь таких парней: татуировки, серьги, фенечки на запястьях и шее, замысловато выбритые черепа и лица… Даун-шифтеры. Дети цветов. Почти у всех — сигаретки с марихуаной и золотистые банки с энергетиком. Наверное, той самой «Амритой».
Я уселась на песок неподалеку от костра и расслабилась. Почему-то казалось, что здесь, среди этой легкой, дружелюбной толпы, я смогу забыться. Если я стану такой же… Если мне удасться стать одной из них. Просто быть. Наслаждаться теплым морем, марихуаной, найти дружка на ночь, чтобы снять напряжение, чтобы не заснуть…
— Привет! Можно присесть?
Одета не так небрежно, как другие: узкие, бледно-голубые джинсы, явно брэндовые; топик на лямочках, открывающий загорелые плечи, сквозь натянутую ткань проступают соски. Волосы платиновой белизны, коротко, по-мальчиковому остриженные. Ясные глаза, чистая нежная кожа.
— Пляж большой…
— Ты меня прогоняешь?
— Ну что ты, садись, конечно. Мне не жалко.
— Я Ананке
— Судьба?
— Да. Судьба. Но ты можешь звать меня Анна. А ты?
— А я — никто.
— Как Никт, богиня ночи?
— Как некто, о ком лучше поскорее забыть.
Она рассмеялась. Смех был серебряный, как колокольчик, и чистый, как вода в горном ручье.
Я дернула плечом. Пусть думает, что хочет…
— Сюда многие приходят, чтобы забыть. Угощайся! — Анна протягивает мне золотистую банку.
— Спасибо.
Похоже на густой и сладкий манговый сок. Чувствуется немного мяты, лимон, корица, и еще неуловимый, но очень знакомый оттенок. Катая жидкость на языке, пытаюсь вспомнить, и — не могу.
— Как тебе? — пытливый взгляд Анны не отрывается от моего лица.
— Неплохо. Только слишком сладко.
— Это пройдет. — она садится рядом. Теплая коленка из разодранной штанины касается моего локтя, но убирать руку не хочется. — Ты привыкнешь.
Анна не похожа на остальных. Осмысленный взгляд, прямая осанка… Другие — все, без исключения — отличаются особой расслабленностью существ, которым некуда спешить, не о чем беспокоиться. Ни сегодня, ни завтра… Никогда. Бессмысленные улыбки, плавные движения — будто все, до единого, под кайфом. Все, кроме девчонки рядом со мной.
— Посмотри на них… — она кивает острым подбородком в направлении фигур, ломающихся под неслышную музыку. — Кого они тебе напоминают?
— Растения. Колышущиеся в теплом течении водоросли.
— Как интересно… А мне — детей. Ты когда-нибудь видела, как играют малыши в детском саду? Это очень потешно — то, с каким серьезным видом они лепят куличики из песка. Такие крохи!
Достав из кармашка джинсов узкую самокрутку, она прикуривает от золотой зажигалки, затягивается, прикрыв глаза, и, изящно выпустив дым из ноздрей, передает косячок мне.
Здесь, на пляже, не было ни одного предмета дороже двадцати баксов, кроме сверкающего хромом и стеклом автомата, из которого брали Амриту. Мне показалось, что зажигалка Анны, да и она сама — сродни этому автомату.
Дым сладковатый, всё с тем же привкусом манго и корицы. Странная трава… После первой затяжки голову повело, а в животе начал расправляться комок скользких, спутанных, утыканных рыболовными крючками внутренностей. Я затянулась еще раз. Глубоко, до самого донца, вдохнув горячий дым.
Возможно, это неплохая мысль: стать такой же, как они. Присоединиться к стаду. Раствориться в его легкой беспечности, радоваться каждому новому дню — просто потому, что солнце взошло; Парить на бирюзовых волнах. Раскинув руки, подставлять кожу ветру…
— Этот напиток для них — всё. — прервала мои мысли Анна. — Сейчас его достаточно, и они с радостью готовы делиться с любым. Но представь, что будет, если его станет меньше? Исчезающе мало. Тогда младенцы начнут драться за то, чтобы получить еще глоток.
— Это что, какой-то наркотик?
Я прислушалась к себе: ничего, кроме легкой эйфории от марихуаны, не ощущалось…
— Здесь всё — наркотик. — усмехнулась она. — Море, этот пустынный берег. Изо дня в день ничего не меняется, ничего не происходит… Только солнце, волны, бессмысленный и беспорядочный секс, танцы… Я им даже завидую, где-то.
Я чуть не рассмеялась. Эта девочка — такая молоденькая, такая невинная, с персиковым детским пушком на щечках, с аккуратной, до миллиметра выверенной челочкой, волосок к волоску уложенной на гладком лобике… Что она может знать о настоящей зависти? Лютой, сжимающей горло, зависти к чужому счастью?
Почувствовав, как из груди рвется рычание, как рот наполняется горькой слюной, я вскочила. Одним глотком допила сок из золотой банки и смяв, отбросила её в сторону.
— Вставай, подруга. Достанем по баночке этой сладкой дряни! Выкурим еще одну сигаретку, потанцуем… Хочу обо всём забыть. Ты мне поможешь?
Ананке лукаво усмехается и протягивает мне руку. Ноготки на тонких пальчиках, покрытые перламутровым лаком, походят на маленькие жемчужины.
…Кожа Анны на вкус как голубой, немного соленый шелк, а губы — припухшие и жадные. После купания и торопливых поцелуев в прибое мы, не одеваясь и постоянно хихикая, бежим к домику, в лунном свете он кажется новее и опрятнее других.
Под потолком комнаты неспешно вращаются лопасти огромного вентилятора, простыни на огромной кровати прохладные и хрустящие.
Склонившись к моему лицу, она шепчет незнакомые слова, они отзываются дрожью внизу живота. На мгновение сосредоточившись, я вижу нас со стороны: две тонкие фигуры, сплетенные воедино… Сознание вновь скользит в теплую шелковую глубь, глаза закрываются, а губы прижимаются к трепещущей на шее жилке…
— Я хочу пить. — шепчет Анна мне в ухо, дыхание её щекочет кожу. Если б у меня была шерсть, она бы встала дыбом. — Ты… мне позволишь?
— Ты здесь хозяйка. — я улыбаюсь, не открывая глаз. Быстрый, влажный язычок щекочет мне шею.
— Я хочу отпить… от тебя.
— Что? — я удивленно смотрю в её бледное, голодное лицо. — Ты не шутишь?
— Нет. — наклонившись, она вновь касается языком моей шеи. По спине, бокам, животу, бегут мурашки. — Это очень приятно, вот увидишь…
— Не говори ерунды! Зачем тебе это?
Анна улыбается, клыки меж розовых губок удлиняются, превратившись в миниатюрные стилеты. Она прижимает мои плечи к кровати с совсем уже не детской силой… Отбросив вампиршу, я скатываюсь на пол. Она смотрит на меня изподлобья и хищно улыбается.
— Чего ты испугалась? Это совсем не больно. Тебе же понравился сок! Будешь пить его вечно… Ты же хотела стать одной из них, ни о чем не думать! Никаких больше страданий, только вечная, вечная жизнь… — она протягивает руки, будто хочет меня обнять. — Иди сюда… Я ведь люблю тебя!
У меня темнеет в глазах.
Говорил Никодим: если собираешься убить — делай это быстро. Не нужно раздумий, ложных угрызений совести, мыслей, правильно ли ты поступаешь… Если возникло намерение — убивай сразу. Не думай. Делай.
…Осколок стекла, который я подобрала, разбив ладонью зеркало, крылом экзотической бабочки торчит из шеи вампирши, войдя прямо в надключичную ямку, где еще недавно так нежно и трогательно бился пульс. С растрепавшимися короткими волосами, широко открытыми глазами и округлившимся в немом удивлении ртом она похожа на сломанную куклу. Гладкая бледная кожа, безволосая промежность, длинные тонкие ноги, подогнутые под совершенной формы ягодицы… Из-под осколка стекла вытекает черная, тягучая, как грязь, жижа и заливает плоскую, с бледными сосками, грудь. Просто кукла.
Возвращаться на пляж и искать свою одежду я не хочу. У нас с Анной одинаковый размер…
Вампирша использовала этих безобидных серферов, как корм. Охотилась, соблазняя каждый вечер кого-то, а потом выпивала. Несчастные прожигатели жизни, поселившиеся здесь, на краю света, в нелегальной коммуне, ничего не подозревали.
Вампиры. Где мне спрятаться, куда нужно сбежать, чтобы никогда больше с ними не встречаться?
Вдруг раздался громкий хлопок. Я отскочила, но тут же поняла, что это всего лишь ветер. Край тента, натянутого рядом с домиком, отвязался, и теперь бился на ветру.
Я поспешила к своему трейлеру: нужно забрать Бич и валить отсюда! Интересно, сколько еще таких вот городков, где кровососы чувствуют себя хозяевами? А в мегаполисах? Да им, наверное, раздолье среди легковерной, падкой на удовольствия современной публики! Гуляют себе по ночным клубам, концертным площадкам, кинотеатрам… Почему я раньше об этом не задумывалась? Даже халявный энергетик раздают, чтобы у стада не понижался гемоглобин… Что там говорила Анна? Они убить готовы за глоток.
Не глядя по сторонам, я запрыгнула в свой трейлер, достала Бич, обмотала вокруг талии, спрятав под майкой. Теперь ходу…
Вылетев на пляж, сразу не поняла, что случилось: разбросанные в живописных позах тела. Где в одиночку, где вповалку. И, если б не один, уткнувшийся головой в костер, наполовину обгорелый, можно было подумать, что их просто сморила усталость. Что это была буйная, стихийная оргия, и народ, насладившись друг другом, просто попадал, кто где был, и повырубался… А в следующий миг я вспомнила Токугаву: озарение настигло, как электрический разряд, пронзив от затылка до самых пяток.
Все эти беспечные серферы были детьми Ананке! Она их всех обратила! И, когда я её убила…
Задержав дыхание, я пошла прочь. На трупы старалась не смотреть — они уже начали смердеть, распухать и плавиться под палящим солнцем.
Вампиров убивать легко.
