ВСЕГДА ЕСТЬ ВЫБОР

— Я хочу пойти! Я! Я! — зазвучал хор голосов, перебиваемых мучительным кашлем. Илландрис хотелось кричать, сказать детям, что это ложь, велеть им бежать из города, не оглядываясь. Но это тоже означало бы смертный приговор: они бы замерзли в дикой местности.

Ее глаза открылись. Она кричала.

Или, по крайней мере, пыталась кричать — ее горло так саднило от плача и жажды, что она лишь прохрипела что–то. Как всегда, проснувшись, Илландрис провела пальцами по ране на лице. Она была липкой, и влажной, и теплой на ощупь. Рана постоянно пульсировала, эта ноющая боль время от времени усиливалась и пронизывала ее насквозь. И тогда она беспомощно свертывалась калачиком у стенки клетки из ивовых прутьев и рыдала, пока мучительная боль не ослабевала. Эту рану ей не удавалось исцелить с помощью магии, она была нанесена демонической сталью, и, хотя Шаману удалось зарастить раны, которые нанес ему Кразка, она — не лорд–маг. Ей придется носить этот жуткий шрам до конца жизни.

«Пожалуйста, пусть это кончится. Я хочу умереть. Пожалуйста, дай мне умереть».

Она слегка подвинулась, пытаясь вытянуть ноги в крошечном пространстве клетки. От этого движения полужидкие массы, накопившиеся в клетке, захлюпали. Мягкая подстилка из дерьма и прочих отходов согревала ее во время ночных холодов. Сохраняла ей жизнь, хотя она молилась, чтобы с ее страданиями было покончено.

Возможно, когда наступит зима, холод в конце концов прикончит ее. Но сейчас только началась осень. Такая быстрая смерть станет возможной лишь через несколько месяцев, если, конечно, Король–Мясник это допустит. Он может решить перевести ее из этой открытой помойной ямы куда–нибудь еще.

Мысль о том, что она проведет остаток своей жизни в клетке, вызвала у Илландрис желание выдрать себе все волосы и выцарапать глаза. Две недели в этой кошмарной тюрьме, и она уже сходит с ума.

Она услышала, как пошевелился Магнар в клетке напротив. Он находился в заключении два месяца. Казалось, что ему как- то удалось сохранить рассудок, хотя последнее время они редко разговаривали. Им почти нечего сказать друг другу.

И тут Магнар заговорил, его голос прозвучал как скрежет:

— Илландрис.

— Да? — ответила она слабым голосом, полным безысходности.

— Я не говорил тебе, что мне очень жаль?

Илландрис повернулась к нему лицом. Она видела на его обнаженном торсе раны, нанесенные Кразкой: рваные шрамы на месте отрезанных сосков, обрубки отсеченных пальцев рук. Мускулы Магнара начали хиреть, а красивое лицо стало костлявым. Замечательные серые глаза, которые она находила такими обаятельными, почти утратили свой блеск.

Как и она, Магнар был весь в дерьме. Говно и моча, которые время от времени низвергались на них сверху, сначала ужасали ее, но теперь она стала к ним совсем нечувствительна. И отличие от ужасной раны на ее лице, со всем остальным вода справится.

— Тебе жаль? — повторила она, внезапно сбитая с толку.

Он кивнул. Его темные волосы недавно срезали, щетина едва прикрывала шишковатое, покрытое струпьями нечто, которое Кразка сделал из его головы. Король–Мясник жестоко избивал его но меньшей мере раз в неделю.

— Я схватил тебя за волосы и причинил боль. Перед тем как Герольд напал на Сердечный Камень. Ты меня рассердила.

Илландрис попыталась припомнить ту ночь. Она и Магнар были вместе в постели, отдыхая после бурной любовной схватки. Она неблагоразумно вспомнила о том дне, когда он смотрел, как его мать горела на погребальном костре Шамана.

— Я клялся никогда не поднимать руку на женщину, продолжал Магнар. — Я нарушил это обещание.

Илландрис вспомнила, как ее собственный отец обращался с ее матерью. Он избивал ее столько раз, что она сбилась со счету. До самого последнего раза, когда он зашел слишком далеко и никакое вымученное извинение или обещание измениться уже не могли ее вернуть.

— Я прощаю тебя, — прошептала она.

Помолчав, Магнар продолжил:

— Ты спросила меня, как я мог допустить, чтобы мою мать поглотил огонь. Ответ таков: я — не мог. Моя мать жива, Илландрис.

Несмотря на все, что произошло, слова Магнара потрясли ее.

— Как это? — выдохнула она.

— Шаману нужно было устроить все напоказ. Мой отец предал его. Вождей и так возмущала моя молодость, а из–за действий отца я стал сыном предателя. Единственный способ выглядеть сильным — предстать беспощадным. Шаман хотел преподать моему отцу урок и усилить мое положение среди вождей. У меня не было другого выбора, кроме как согласиться. Моя тетка была виновна в подстрекательстве к мятежу. Никто не заслуживает гибели в огне, но у меня не было выбора.

— Я видела, как горела твоя мать.

— Шаман применил магию, чтобы изменить внешность тетки, сделав ее похожей на мать. Это моя тетка сгорела.

— Почему ты мне это рассказываешь?

— Ты, должно быть, думала, что за чудовище может пожертвовать своей матерью. Я хотел, чтобы ты знала: я — не такое чудовище. Я никогда не хотел быть королем. Я думал, что смогу, быть может, использовать свое влияние, чтобы сделать что- то хорошее, показать отцу, что я достоин его имени. Я просто хотел, чтобы он мной гордился. Ты можешь это понять?

Илландрис уставилась на человека в клетке напротив нее. Боль, которую она видела в его глазах, казалось, вот–вот задушит ее, и тут она поняла, что на самом деле любит его. Прежде она просто любила короля. Теперь она осознала, что любит Магнара Кейна.

— Да, — ответила она, и ее голос чуть не сорвался. — Я понимаю.

— Я добьюсь, что ты будешь мной гордиться, — сказала Илландрис. Она обняла мать еще крепче, так, что услышала, как бьется ее сердце.

А сейчас мать гордилась бы ею?..

Сверху, от края помойной ямы, донесся какой–то шум. Она с опаской подумала, что на них опрокинут очередное ведро с нечистотами, но оттуда упала, закачавшись, веревочная лестница, и затем в яму спустился Йорн. На широком плече королевского гвардейца лежал мешок. Еда для них. Кормили их через день — так, чтобы не померли с голоду.

— Вот, — проворчал огромный воин и, запустив руку в мешок, достал буханку черствого хлеба и мех со свежей водой.

Илландрис смотрела на Йорна. Судя по его бородатому лицу, он встревожен, а его темные глаза говорят о том, что в нем идет внутренняя борьба из–за какого–то непростого решения. Он — порядочный человек, она это знает. Все это было для него нелегко.

— Король хочет, чтобы я привел нескольких найденышей, выпалил он, к ее ужасу. Йорн был неразговорчив. Так проявлять волнение — это на него не похоже. — Герольд говорил в его голове. Ему требуется жертва, прежде чем он сможет вызвать еще демонов с хребта.

Услышав это, Илландрис похолодела. Перед ее внутренним взором предстали обвиняющие лица Джинны, Родди и Зака.

— Нет… — прошептала она. — Ты не можешь…

Йорн заскрежетал зубами.

— Какого дьявола я дошел до такого дерьма? — неожиданно проревел он. — Я просто хотел быть королевским гвардейцем! Как мой дядя!

— Не делай этого, Йорн. Пожалуйста, — умоляла Илландрис.

— У меня нет выбора. Если не я, то это будет кто–то другой. Железный человек, или Вулгрет, или тот ублюдок Райдер.

— Йорн… выбор есть всегда. — Это произнес Магнар.

Гвардеец повернулся и посмотрел на свергнутого короля.

— Это были слова твоего отца. Он рассказывал тебе, что случилось в Красной долине?

— Да. Он рассказал мне. Он сказал, что ты был прав, Йорн. Я сделал тебя в тот день капитаном гвардии из–за твоих поступков. Потому что мой отец тебя уважал.

Огромный воин нахмурился и устремил взгляд вдаль. Несомненно, вспоминая те давние события. Илландрис знала совсем немного о том, что случилось в Красной долине. Ее отец вернулся оттуда другим человеком.

И тут, похоже, Йорн принял решение. Он вынул из ножен свой палаш.

— К черту все это, — пробормотал он. — Это неправильно. Все это неправильно. Я вытащу тебя отсюда. — Он принялся рубить клетку Илландрис.

— Кто–нибудь тебя услышит! — прошептала Илландрис.

— Король сцепился на совете с вождями, — проворчал Йорн, тяжело дыша. — Думаю, у нас есть несколько часов, чтобы вытащить тебя отсюда.

— Вытащить меня?

— Через западные ворота. Я смогу убедить стражу дать тебе пройти. Черт, почти готово…

Мощным ударом палаша Йорн наконец прорубил клетку. Вложив клинок в ножны, он ухватился за разрубленные прутья и потянул изо всех сил. Они стали трещать и затем подались. С последним чудовищным хрипом он вырвал большую секцию решетки и отшвырнул ее в сторону. Затем он протянул исцарапанную и кровоточащую руку Илландрис и помог ей подняться на ноги.

— Теперь ты, — пропыхтел Йорн, повернувшись к клетке Магнара.

— Я остаюсь.

Илландрис закачалась и чуть не упала. После двух недель в этой жуткой тюрьме ее ноги были словно чужие.

— Но мы можем освободить тебя…

— Нет. Каждая секунда, которую вы теряете здесь, увеличивает опасность для тебя.

— Магнар…

— Я ослабел, Илландрис. Далеко не уйду. А когда Кразка обнаружит, что я исчез, он пошлет за мной полгорода. Уходи сейчас же. Спасайся.

Она встретилась взглядом с его глазами, прекрасными темно–серыми озерами, глядя в которые провела немало драгоценных мгновений, когда они лежали вместе в его постели в Великой Резиденции. Однажды они говорили о том, чтобы завести детей. Она помнила ту ночь во всех подробностях.

— Я не брошу найденышей, — неожиданно сказала она.

Йорн закряхтел и покачал головой.

— Они нас только замедлят. Мы можем добраться до Зеленых Дебрей, если поспешим. Низины лежат за этим лесом. Даже Кразка не последует туда за нами.

— Я не позволю этому ублюдку причинить вред ни одному из этих детей, — сказала она со сталью в голосе, что для нее самой оказалось неожиданностью. — Мы уйдем вместе с сиротами. Или я убью столько людей Кразки, сколько смогу, пока они меня не завалят.

— Иди с ней, Йорн, — прошептал Магнар. — Ты — королевский гвардеец. Как твой законный король, я приказываю тебе доставить их в безопасное место. Пожалуйста.

Йорн колебался. В конце концов он кивнул.

Илландрис встретилась взглядом с глазами Магнара в последний раз.

— Я люблю тебя, — сказала она.

И впервые в жизни она произнесла то, что действительно чувствовала.

Они выбрались из помойной ямы. Девушка едва сдерживалась, чтобы не кричать от неимоверных усилий, которые потребовались, чтобы подняться по веревочной лестнице. Затем они поспешили к литейной мастерской. Улицы были почти пусты — было еще рано, и если кому и показалось странным, что заляпанная дерьмом чародейка семенит за суровым королевским гвардейцем, они оставили это при себе.

Девушка ожидала снаружи огромного здания, прячась в тени, пока Йорн зашел внутрь, чтобы взять детей. Высокий воин выводил их из дверей, со светловолосой Коринной во главе, когда появился Браксус.

Илландрис напряглась, готовясь сделать что угодно, чтобы заставить замолчать старого кузнеца. Но он просто смотрел на нее. Его глаза слегка округлились, когда он заметил рану на ее лице. Он повернулся к Йорну.

— Похоже, будет славный денек.

— Да, — ответил Йорн.

— Хороший день, чтобы вывести малышей на прогулку, я думаю.

— Да.

Браксус поднял могучую руку ко рту и подавил зевок.

— Если кто спросит, их уже не было, когда я пришел.

— Спасибо, — сказала Илландрис.

Старый кузнец просто кивнул. Затем он бросил взгляд на восходящее солнце и вошел в литейную.

Йорн вел их к западным воротам. Когда они приблизились к выходу, Илландрис накрылась своей грязной шалью, чтобы спрятать лицо.

— Как ты получила эту жуткую рану? — прошептала Коринна у нее за спиной.

Пятьдесят детей, которых они собрали в литейной мастерской, семенили позади. Большинство из них еще толком не проснулись. Некоторые были возбуждены предстоящим приключением, в том числе Майло, мальчик, разбудивший ее в литейной в тот день, когда умерла всякая надежда.

— Сейчас это не имеет значения, — ответила Илландрис. — Нам нужно убраться от Сердечного Камня как можно дальше. Ты — самая взрослая. Мне понадобится твоя помощь. Ты это сможешь? Сможешь мне помочь?

Коринна внимательно слушала. Когда Илландрис договорила, она кивнула, ее лицо было сосредоточенным и решительным.

Стражи у ворот узнали Йорна, когда он подошел. Хоть на детей они посмотрели и с подозрением, но препираться с королевским гвардейцем не стали — себе дороже. Они открыли ворота, а затем затворили их, когда группа вышла.

Утренний воздух был еще прохладен, когда они проходили мимо ямы, куда сбрасывали мертвецов и оставляли их там разлагаться. Илландрис дала знак остальным, чтобы они продолжали путь, а сама спустилась, чтобы поискать кости найденышей, которых принесла в жертву Герольду. Собрав их, она бережно положила их в мешок, который повесила на плечо. Это будет ее и только ее бременем. Дети с любопытством смотрели на это, слишком маленькие, кроме Коринны, чтобы связать кости в яме и недавнее исчезновение троих друзей.

Илландрис сказала им, что они отправились в лучшее место. От этой лжи ей до сих пор хотелось свернуться в клубок и умереть.

Когда они повернули на юг, к Зеленому пределу, до которого было еще так далеко, Илландрис бросила на Сердечный Камень последний взгляд. Как и многие чародейки, она обладала некоторым даром предвидения.

И вот тогда благодаря этому дару она поняла, что никогда больше не увидит ни Магнара, ни столицы.