НЕСЛОМЛЕННЫЙ

Даварус Коул сморгнул с глаз пот и попытался сглотнуть.

Его горло пересохло так, что казалось суше пыли, которая покрывала его с головы до ног. Кирка в его руках была ужасно тяжелой, к тому же болезненно саднили язвы на ладонях. Содрогаясь, он сделал вдох и попытался сосредоточиться на поверхности скалы, которая находилась прямо перед ним. Камень был черный и весь покрыт рубцами, будто его медленно пожирала какая–то болезнь.

Выгнув шею, Коул устремил страждущий взгляд в голубое небо, видное над расщелиной. Стены были тридцати футов высотой. Из ямы — никакого выхода, пока не зайдет солнце, не остановятся все работы и Бешеные Псы не вытащат наружу шахтеров.

Уверенности у него не было, но Коул полагал, что работать оставалось еще час, прежде чем они смогут отправиться назад в Новую Страду. Все Должники и Осужденные получат теплой еды и по пригоршне медных монет — смешные деньги, которые смогут потратить по своему усмотрению, хотя всем надлежит вернуться в ночлежку вскоре после наступления комендантского часа, в противном случае их ожидали кошмарные последствия.

Коул тратил свой скудный заработок на свежие бинты и мазь от городского медика. Хотя рана в животе, казалось, заживала, из нее по–прежнему выделялся мерзкий гной, когда он чересчур напрягался. Сейчас она его беспокоила.

— Уф-ф, — произнес он.

— Спокойней, Призрак. Не надо, чтобы Бешеные Псы заметили, что тебе нехорошо. Эти ублюдки перережут тебе горло и пошлют за трупосеком, пока ты еще будешь дергаться.

Улыбчивый сверкнул ухмылкой, словно в этой перспективе имелось нечто забавное. Таких идеальных зубов, как у него, Коулу никогда не доводилось видеть, при этом жемчужно–белые зубы смотрелись на его лице чем–то инородным, в роде черешни, поданной на коровьей лепешке.

— Мне нужна вода, — прохрипел Коул.

Другие шахтеры окрестили его Призраком, и он таковым себя и чувствовал. Скорее мертвым, чем живым. С каждым днем он становился все бледнее и слабее. Седых волос у него теперь было гораздо больше, чем черных.

— У меня кончилась, — сказал Улыбчивый. В подтверждение он встряхнул свой бурдюк. — Ты мог бы спросить у отого тормоза. Я думал, вы сблизились.

Нахмурившись, Коул повернулся к третьему человеку, работающему в карьере. Тупой Эд колотил по скале с неослабевающим воодушевлением, сморщившись от сосредоточенности, будто колошматить кувалдой по стене — деликатная задача, требующая полной концентрации внимания. Быть может, Эду и не хватало мозгов, но он, казалось, никогда не уставал от этой тяжелой и отупляющей работы.

Коул посмотрел на бурдюк, висящий на поясе здоровяка, и облизнул сухие губы.

— Можно… можно мне немного твоей воды?

Слабоумный поднял глаза и открыл в замешательстве рот.

— Че?

— Твоей воды, Эд. Можно мне немного?

Эд опустил взгляд на бурдюк. Его широкое лицо расплылось в хитрой усмешке, и Коул вздохнул, тут же пожалев о том, что попросил у него об одолжении. Осужденные, которых привезли из подземелий Обелиска, были по большей части такими типами, которых за версту обойдет самая дешевая шлюха. В глазах Улыбчивого было что–то настолько мрачное, что это не могла скрыть даже его лучезарная улыбка. Дымина, тот постоянно бубнил про свое желание поджечь любого, кто находится рядом. Тесак уже оправдал свою кличку, горделиво похваляясь тем, что выпустил кишки несчастному педику, которого Деркин нашел в общей спальне, лежащим лицом вниз, в тот день, когда Коул очнулся от своей лихорадки. Тупой Эд, однако, отличался от всех. В нем не было злобы, а только неуемная склонность к подростковым проказам и несносная привычка заползать нагим к Коулу под одеяло посреди ночи, рассказывая испуганным шепотом о чудовищах, которые прячутся у него под кроватью. Поначалу Коул попытался выпихнуть его, но слабоумный устроил сцену и перебудил полспальни, и в конце концов Даварус позволил ему остаться. По крайней мере, благодаря громоздкому телу Эда, лежащему рядом, вероятность получить среди ночи удар Тесака уменьшалась вдвое.

— Пожалуйста, Эд, передай мне бурдюк. Я хочу пить.

Слабоумный улыбнулся.

— Вот, — прогремел здоровенный простак. Он протянул бурдюк.

Коул протянул руку, чтобы взять его. На него неожиданно накатила доброжелательность к этому здоровяку.

— Ты знаешь, Эд, мне все равно, что там другие говорят про тебя. По мне, так ты в порядке. — Тут он отшатнулся, когда вода плеснула ему прямо в глаз.

— Хурр хурр!

— Ты это кончай! — проскрежетал Коул.

Несмотря на свое негодование, он жадно провел языком по губам, слизывая всю стекающую по лицу воду до последней капли.

Не обращая внимания на гнев Коула, Эд опять тряхнул бурдюк. Его лицо расплылось в улыбке, он явно наслаждался своей выходкой.

— Хурр хурр! — снова пророкотал он.

Коул ухватился за бурдюк, прежде чем слабоумный успел без толку расплескать воду. Он попытался вырвать у него бурдюк, но, хотя у Тупого Эда был разум ребенка, его тело представляло собой шесть с половиной футов сплошных мускулов под слоем жира. Вдвоем они, сцепившись, перемещались по карьеру, шатаясь в неуклюжем танце. Эд хохотал так, что мог пробудить мертвых, а в Заброшенном краю это было очень реальной опасностью.

— Призрак! — Предупреждение Улыбчивого заставило Коула бросить взгляд вверх. В карьер пристально вглядывались хмурые лица.

— Эд, прекрати! За нами наблюдают Бешеные Псы, — настойчиво прошептал Коул.

Здоровяк не обратил на него внимания. С громоподобным хохотом Эд схватил его за запястья и стал кружить, как куклу.

Все вокруг него превратилось в размытое пятно. Черные стены карьера стали одним длинным темным туннелем, в центре — сияющее лицо Эда. Неожиданно Коул вспомнил свой кошмарный сон на борту корабля — о плавании в бесконечной бездне, зияющую глотку наделенного сознанием черепа–планеты, которая вот–вот поглотит его…

Это видение прервалось, когда Улыбчивый случайно получил сапогом Коула по физиономии и, оступившись, больно врезался в стену карьера.

Наконец движение замедлилось: Эд решил, что он достаточно поразвлекся. Слабоумный, грудь которого высоко вздымалась, опустил Коула наземь и нетвердой походкой пошел по карьеру, не переставая ухмыляться.

— Что за хрень там, внизу, творится? — проревел знакомый голос сверху. В карьер опустили кожаный такелаж. Поднимайтесь сюда! Если мне придется повторять, мои люди нашпигуют вас стрелами, и я пошлю за трупосеком, чтобы разделать вас на части.

— Хорошенькое дело, дерьмозгляки, — выпалил Улыбчивый. На его лице появилась скверная рана, и обращался он, наверное, и к Коулу, и к Эду. Он сверкнул зубами, но это была не лучезарная улыбка счастья, а оскал злого пса, который вот- вот разорвет кому–то горло. — Вы навлекли на нас беду.

Устало вздохнув, Коул ухватился за ремни такелажа. «Не пойму, и почему только со мной опять такое случилось», — подумал он.

Одного за другим всех троих вытащили из карьера. Когда Коула извлекли на поверхность и бросили на твердую землю, ему пришлось зажмуриться от неожиданно яростных лучей красного солнца над головой. Пустыня, которая и есть Заброшенный край, тянулась во все стороны: измученная черная земля, на которой мало что росло, местами разодранная, испускающая ядовитые газы. Малочисленные деревья, которым удалось пустить корни на этой земле, искривленно извивались и выглядели болезненно, их изуродовал мертвый, сокрушенный исполин, что лежал под землей.

К западу вытянулась злокачественной опухолью Новая Страда. Сразу за городом виднелись темные очертания гигантских металлических башен, куда в конце каждого дня закладывали магическую руду, добытую шахтерами.

— Смотри на меня, сука.

Коул оторвал взгляд от Заброшенного края и перевел его на еще менее привлекательное зрелище: на Корвака.

Предводитель Бешеных Псов и надсмотрщик за добычей магии в Новой Страде был жилистым коротышкой. Недостаток в росте Корвак восполнял неимоверной низостью. И еще — безумной самонадеянностью, которую могла придавать только абсолютная преданность пятидесяти вооруженных головорезов.

— Ты, сука, глухой? Хочешь, чтобы я прочистил тебе уши своим мечом?

Коул покачал головой. Эд застрял, пытаясь справиться с креплениями такелажа, и один из Бешеных Псов довольно грубо вытащил его оттуда, пробормотав при этом:

— Тупой ублюдок.

Дюжина других Бешеных Псов быстро окружили троих шахтеров. Парни с суровыми рожами, вооруженные арбалетами и короткими мечами.

За Корваком и его Бешеными Псами вздымался Рог. Этот чудовищный выступ какого–то загадочного черного вещества возвышался над ними и, казалось, поглощал угасающий солнечный свет. Как помнилось Коулу из уроков истории Гарретта, когда тело Тираннуса упало с небес и ударилось о землю, оно разорвалось на части, которые, разлетевшись вокруг, и сформировали в конечном счете Заброшенный край. Под Рогом покоилась отрубленная голова Черного Властелина. Благодаря ей в коренной породе вокруг Рога было больше концентрированной магии, чем где бы то ни было в Благоприятном крае, но в то же время это делало прилегавшую территорию чрезвычайно опасной.

Корвак смерил Коула взглядом, его тонкие губы изогнулись, словно он рассматривал особенно вонючий кусок дерьма.

— Тебя называют Призраком. Говорят, ты убил двух заключенных на борту корабля, который доставил тебя сюда.

Коул ничего не ответил. По его опыту, лучше промолчать. Была у него гнусная привычка навлекать на себя беду болтовней.

— Ты должен прилагать усилия за троих, чтобы возместить потерю тех двоих, что ты прикончил, — продолжил Корвак. — Ты должен надрывать свою проклятую задницу.

Предводитель Бешеных Псов с важным видом проследовал вперед и выпятил грудь, оказавшись нос к носу с Коулом, который, хоть и не отличался высоким ростом, все же был на добрых несколько дюймов выше Корвака.

— А вместо этого я вижу, как ты тут дурачишься с этим здоровенным тормозом — да ты меня словно по яйцам огрел. Ты что думаешь — убийцы и насильники и прочие подонки не должны возвращать свой долг обществу? Дай–ка я кое–что у тебя спрошу.

— Да? — отважился Коул.

— Я что, похож на манду?

Коул облизнул губы.

— Э–э–э… нет.

— Тогда почему ты пытаешься меня оттрахать? Никто не трахает Корвака! — Голос Бешеного Пса превратился в пронзительный визг, и он забрызгал Коулу слюной все лицо. Развернувшись, он подошел к Улыбчивому. — Ты. Ты пытаешься меня оттрахать?

— Я? — Улыбчивый сверкнул озадаченной ухмылкой. Неверный ход.

Взмахнув эфесом меча, Корвак врезал Улыбчивому в лицо. Кровь и выбитые зубы так и брызнули изо рта Осужденного, и Улыбчивый рухнул наземь, как подкошенный.

— Кусок дерьма, — просипел Корвак, — лыбишься тут, как гомик, словно представляешь свой член у меня во рту. Я же тебе сказал: никто не трахает Корвака! Вы трое заплатите за участие в этой своре!

— Сваре, — произнес Тупой Эд, который до сих пор не сказал ни слова.

Корвак повернулся к слабоумному.

— Что ты сказал? — спросил он, и в его ворчании явно слышалась смертельная угроза.

— Сваре, — серьезно повторил Эд. — Ты сказал неверно.

Оказавшись рядом с ним в мгновение ока, Корвак двинул коленом Эду в живот, а эфесом меча огрел здоровенного олуха по голове. Эд грохнулся оземь и захныкал, как ребенок.

— Ты называешь меня тупым? Эти парни ловят каждое мое слово! Ты — кретин, который даже шнурков не может себе завязать! — Корвак злобно ударил ногой по голове Эда, оставив алый отпечаток сапога на лице слабоумного.

В душе Коула что–то шевельнулось.

— Прекрати причинять ему боль, — прохрипел он.

Глаза Бешеного Пса превратились в щелки.

— Это была моя вина, — быстро добавил Коул, сам не веря, что он это говорит. — Я несу ответственность. Если ты кого–то должен наказать, то это — меня.

Он не понимал, почему вдруг заговорил. Знал лишь, что не может допустить, чтобы Эда забили до смерти. Слабоумный не виновен в том, что у него разум ребенка.

Корвак с преувеличенным драматизмом указал на Коула коротким мечом и повернулся к своим людям.

— Гляньте–ка на него, парни! Кажется, у нас тут имеется истинный герой!

— Я не герой, — пробормотал Коул.

— Ты идиот хренов, вот кто ты такой! — Корвак бросился на него, направив острие меча ему в грудь.

Год назад он достиг бы цели. Прекрасное движение, умело выполненный смертельный удар. Может, он и был задирой, но, как оказалось, Корвак знал, как пользоваться мечом. И все же он — не Бродар Кейн. А Даваруса Коула тренировал Темный Сын, самый знаменитый убийца на юге, большой знаток искусства борьбы без оружия.

Коул подождал, пока меч не оказался в футе от его груди, а затем неожиданно повернулся, и стальное острие пронзило воздух там, где мгновением раньше было его тело. Быстрый, как змея, он схватил Корвака за правую руку, когда тот по инерции пролетал мимо. Поворот и рывок, и вот он стоит перед предводителем Бешеных Псов, крепко сжав в бледных и мозолистых руках короткий меч Корвака.

— Подлая сучонка! — прорычал Корвак, побагровев то ли от ярости, то ли от замешательства, то ли, возможно, от того и другого сразу. — Парни! Убейте его!

Коул смотрел, как поднимаются арбалеты, и слушал звук клинков, извлекаемых из ножен. В этом есть определенное достоинство, подумал юноша. Он умрет хорошей смертью, с мечом в руке. Затем он увидел Деркина, который наблюдал за ним с печалью на лице, и его спокойствие стало улетучиваться при виде Бесси в руках горбуна. С достоинством или нет, но только представить себе, как тот огромный секач примется за его труп… Выкинув из головы все мысли о дерзком последнем противостоянии, он крепко зажмурился в ожидании конца.

— Остановитесь! Все!

Коул осмелился приоткрыть один глаз.

Приближалась группа гвардейцев — Белых Плащей под предводительством капитана Прайэма. Обычно городской гарнизон не отваживался выходить за пределы Новой Страды, оставляя организацию добычи магии Бешеным Псам. Но каковы бы ни были причины появления здесь капитана Прайэма, его бритая голова была для Коула самым желанным зрелищем.

— Что здесь происходит? — с нажимом спросил Прайэм. У него был мягкий, почти женский голос, но он хорошо звучит и полон спокойной силы. Он напомнил Коулу капитана Крамера на «Искуплении» — корабле, на котором юноша отправился в злополучное путешествие к Опухоли.

Крамер был также первым человеком, которого убил Даварус Коул.

— Мятеж! — рявкнул Корвак в ответ на вопрос Прайэма. — Эти Осужденные должны умереть!

Капитан Прайэм покачал головой и указал рукой на север.

— На Кулаке случилось непредвиденное: земля пришла в движение, и дюжину людей раздавило. Мы не можем больше терять Осужденных.

— Дерьмо. — Корвак сплюнул и отвернулся.

Откинувшись на спинку стула, Коул угрюмо смотрел на стол. Шаткий, исцарапанный, с каждой стороны — по вихляющейся ножке. Улыбчивый и Эд сидят напротив Коула. Первый из них держится за опухшую челюсть, второй — весь перевязанный, и синяков на нем больше, чем вмятин на подгнивших яблоках, которые беспринципные фруктовые торговцы продавали иногда на базаре в Сонливии по десятку за медяк. То, что Эд смог вернуться пешком в город без посторонней помощи, свидетельствовало о его неожиданной стойкости. Ему чертовски досталось, а уж Коул считал себя знатоком в этом деле, поскольку в свое время и сам испытал немало.

Сидящий напротив них старый Осужденный по имени Свистун покачал косматой седой головой и хрипло усмехнулся.

— Ты — редкая птица, Призрак. Я-то думал, что все уже повидал, но, услышав, как ты вырвал у Корвака меч и обратил против него… Это — как в сказке, которые любят читать девушки. Про героев и все такое. Весь этот вздор.

— Это просто трюк, которому я научился, — с досадой сказал Коул. Почему все настаивают на том, что он герой? Он — незаконнорожденный и сын шлюхи. — Знаешь, что я узнал?

— Да? — откликнулся Свистун.

— Что настоящих героев просто нет. Мир лишает добродетели всех рано или поздно.

— Это циничная точка зрения.

— Что ж, это правда! Раньше я был оптимистом. Поэтому людей тянуло ко мне. Их влекло мое обаяние. У меня даже имелся последователь — моя правая рука. Его звали Трехпалый, и он был хорошим парнем. Но в конце концов суровая реальность жизни добралась и до него, как и до меня. От него осталась одна лишь скорлупа.

— Бесспорно, это печальная история.

— Просто я так это чувствую. И у меня нет денег — даже на пиво.

Ни ему, ни Улыбчивому, ни Эду не дали ни монетки в конце дня. Корвак — не из тех, кто легко прощает обиды.

В животе у Коула снова заурчало. Похоже, вечером шахтеров кормят так, чтобы они только не умерли с голоду. Он безумно хочет жрать, в кармане ни гроша. И еще сделал своим врагом одного из самых могущественных людей в Новой Страде.

— Я бы хотел помочь, — сказал Свистун. — Но я и сам без денег. Я бы не отказался от теплого пива и холодной женщины.

Коул нахмурился.

— А может, ты имеешь в виду холодное пиво и теплую женщину?

— Да. Это я и имел в виду. — Свистун неловко поерзал.

Улыбчивый, прежде чем заговорить, обсосал оставшиеся у него зубы. Губы у него распухли, и он выглядел так, будто проглотил пригоршню камней.

— Швиштун, а ты не работал в морге? Я уверен, что помню твое лицо. Как ты окажался в поджемельях Обелишка?

— Не важно, — отрезал Свистун.

Они посидели немного в тишине, погрузившись в размышления. За исключением, возможно, Эда, который выглядел потерянным. Коул поднял голову, услышав приближающиеся шаги.

— Это тебя, должно быть, называют Призраком?

Говоривший был дородным мужчиной с зелеными глазами.

За ним маячили два таких же крупных типа.

— Да, — устало ответил Коул.

Он понимал, что рискует, придя в таверну «Передохнем у Черного Властелина» — при том что все Бешеные Псы раздражены происшествием с Корваком. Скоро ему вообще все станет безразлично.

— Меня называют Скитальцем. Не возражаешь, если я куплю тебе пива? Этот придурок Корвак мучил нас долгие месяцы. Нужно — давно пора, — чтобы кто–то оказал ему сопротивление.

Облегченно выдохнув, Коул жестом предложил им сесть. Скиталец уселся, а двое других мужчин пошли заказывать напитки.

— Осталось всего лишь несколько недель, и я уберусь из этой адской дыры, — сказал Скиталец. — Так приятно узнать до отъезда, что Корвак испробовал собственного лекарства. Мне не терпится рассказать об этом детям, когда я вернусь в Город Башен.

— Ты — из Телассы? — спросил Свистун.

— Да. Из второй партии. Я получил шесть месяцев за то, что шлепнул владелицу магазина, когда она попыталась меня надуть. Большинство Должников из первой партии уже дома. То есть те, что пережили Заброшенный край. Сегодня вот потеряли пару ребят на Кулаке.

Друзья Скитальца вернулись с подносом, уставленным пивными кружками. Здоровенный телассец протянул одну Коулу. Отпив глоток мутноватой жидкости, он поморщился. Вкусом это напоминало ту мочу, что подавали в самых захудалых пивнушках Сонливии.

— Я бы с этим не спешил, — предупредил Скиталец. — Оно крепче, чем ты думаешь.

— Я справлюсь, — ответил Коул, словно защищаясь.

На самом деле, его умение пить стало почти легендой среди завсегдатаев таверн Сонливии. Он улыбнулся, вспомнив, сколько раз ему приходилось вытаскивать из забегаловок, что тянутся вдоль улицы Медяков, друзей, упившихся до такой степени, что едва держались на ногах. Иной раз он и сам не мог оттуда свалить по–нормальному. Коул просыпался в какой–нибудь сточной канаве, а его друзья куда–то исчезали после того, как он проматывал свои деньги, покупая им выпивку. Это было неправильно. По крайней мере, так ему казалось сейчас, когда он об этом вспоминал.

Нахмурившись, он поднес к губам кружку и осушил пиво одним долгим глотком. Вкусом оно было похоже на трюмную воду, но оставило приятное ощущение тепла.

— Странное дело, — сказал Скиталец. — Работа в Заброшенном краю — это ад. Но вот что я тебе скажу: я чувствовал себя здесь более… живым, чем когда–либо в Городе Башен.

Друзья Скитальца покивали в знак согласия. Коул не совсем понял, что это значило, но, пока телассцы платят за выпивку, спорить он не станет.

— Итак, Призрак, — сказал Скиталец, передавая ему очередную кружку пива. — Как ты научился уклоняться от меча? И почему ты так чертовски бледен? Если бы я не знал, что к чему, я бы подумал, что ты — из числа служителей Хозяйки. Если забыть про то обстоятельство, что все они — женщины.

Коул сделал долгий глоток пива и уставился вглубь мутной жидкости, словно пытаясь разглядеть дно.

— Я повидал кое–что в своей жизни. Кое–что сделал такого, что ты, узнав об этом, возможно, и не поверил бы. Я даже считал себя героем когда–то. А потом меня предали. Я получил кинжалом в живот. Думаю, он был покрыт каким–то ядом. Вот почему я такой бледный.

Скиталец кивнул на Эда.

— Это было, в общем, по–геройски — то, как ты вступился там за своего друга.

Пожав плечами, Коул осушил остатки пива. Теперь он чувствовал в груди приятное тепло.

— Гарретт всегда говорил, что нужно защищать тех, кто слабее.

— Гарретт?

— Мой наставник. Его убили.

— Не повезло.

Коул кивнул и схватил другую кружку. Сделав долгий глоток, он осушил ее быстрее, чем намеревался, и нечаянно пролил немного на колени.

— Заброшенный край меня не сломает, — сказал он неожиданно.

— О чем ты, Призрак?

— Я сказал, что Заброшенный край меня не сломает. Я собираюсь бежать. Я найду Сашу.

— Сасу? — повторил Улыбчивый, и за столом воцарилось замешательство, пока остальные пытались понять, что это он сказал. — Кто он?

— Она… — Коул умолк, подыскивая слова. Когда они расстались в прошлый раз, Саша сказала, что он — придурок. Что Гарретту было бы за него стыдно. Она так злилась, возможно, потому что у нее были тогда эти дела, если Коул хоть что–то понимает в женщинах. Она вовсе не то имела в виду. Или нет? — Саша — это причина, по которой я не умру здесь, — пошутил он, поразив даже самого себя. Опустошив кружку, он поставил ее на стол несколько неуверенно.

— Ты — Осужденный, — мягко сказал ему Скиталец. — Ты застрял здесь на всю жизнь. Выхода нет.

— Выхода нет, — повторил Коул слегка невнятно. — Кто говорит, что выхода нет? — Он вспомнил все случаи, когда смог выжить, несмотря на все трудности. «Опухоль. Обелиск. Предательство Темного Сына. Я все это пережил. Они и понятия не имеют, кто я такой! Что ж, пришло время, чтобы они это узнали».

Он поднялся на ноги и схватил пиво Свистуна.

— Эй, это мое! — запротестовал старик, но Коул не обратил на него внимания.

Осушив пиво одним глотком, он швырнул пустую кружку через стол. Приземлившись с громким стуком, она привлекла внимание половины таверны. Как Коул и планировал.

— Меня зовут Даварус Коул! — прокричал он. — Меня подвергали испытаниям на каждом шагу. Я испытал бедствия, которых вам не понять. Но я все еще держусь. Скорее удастся расколоть горы голыми руками, чем сломать меня! С равным успехом можно попытаться заковать в кандалы бушующий шторм! Знайте: Даваруса Коула… не удержать в клетке!

— Придурок, — проворчал кто–то за ближайшим столом.

Коул слегка покачнулся.

— Я собираюсь отлить, — драматично объявил он, все еще погруженный в свои переживания.

Светосферы над головой, казалось, пульсировали, пока он, пошатываясь, шел к двери. Пол иод ногами поднимался и опускался. На него пялились раздраженные лица, а он бесстрашно смотрел в них. Он чувствовал себя почти прежним, и это было приятно.

Не успел он подойти к двери, как она открылась, и в таверну неторопливо вошли несколько женщин. Шахтеров–женщин в Новой Страде не было, лишь немногочисленные Свободные женщины, которые надеялись заработать легких денег перед возвращением в Город Башен. Многие из них были женами Бешеных Псов — за Белых Плащей замуж никто не выходил, очевидно, городская гвардия Телассы не брала жен. Как бы то ни было, вошедшие женщины не были похожи на тех, кто выходит замуж.

— Извините, — пробормотал Коул, собираясь обойти женщин.

Когда он проходил мимо, блондинка с вьющимися волосами, стоявшая впереди, прикоснулась к его руке.

— Не желаешь ли славно провести время? — протянула она, одарив его похотливой ухмылкой.

Ее теплое дыхание коснулось его уха, и Коул ощутил ответную реакцию своего тела. Давненько он не чувствовал нежного прикосновения женщины. Присмотревшись, он обратил внимание на ее одеяние и начал кое–что подозревать.

— Ты — шлюха? — громко спросил он.

Женщина по–прежнему улыбалась, хотя взгляд ее посуровел.

— Мы здесь не используем этого слова. Я — та, кем ты хочешь меня видеть. За серебряную монету ты получишь десять минут с одной из моих дам.

— Мне нужно только две, — сказал Коул, решив, что сможет занять у кого–нибудь несколько медяков. — Ты делаешь скидки?

Глаза проститутки вспыхнули яростью.

— Нет.

Зал наполнился шумом отодвигаемых стульев: поднявшись, мужчины принялись лазать по карманам, выкладывать на столы и подсчитывать монеты. Коул бросил затуманенный взор на свой стол. Скиталец и два его друга отошли к бару. Улыбчивый заснул с широко открытым ртом, демонстрируя жалкое месиво, в которое превратил Корвак его некогда безупречные зубы. Свистун выглядел обозленным, хотя Коул не мог взять в толк, с чего бы это.

Одна за другой шлюхи, подцепившие клиентов, удалялись с ними попарно в задние комнаты. К блондинке никто не приближался. Коул нашел это странным с учетом ее очевидных достоинств, хотя, честно говоря, ни одна из этих женщин красотой не блистала.

— Извини, — сказал он, протянув руку, чтобы мягко убрать женщину с дороги, но именно в это мгновение она повернулась, чтобы сказать что–то другой шлюхе, и его рука ненароком наткнулась на ее грудь.

Блондинка сердитым шлепком отбила его руку.

— Сначала заплати, чертово животное! — рявкнула она. Внезапная перемена в ее поведении поразила Коула даже сквозь хмельной туман. — Дай серебряную монету, и оттянешься со мной. Вот и все, что ты получишь, я — не кусок мяса.

— У меня вообще нет денег, — сказал Коул. — Я просто хочу пойти отлить.

Лицо женщины исказилось от ярости.

— Ты уже попробовал товар, — прошипела она. — А теперь плати. Или я позабочусь, чтобы ты получил то же, что и Насмешник.

— Постой, это нечестно! — Коул опять бросил взгляд на свой стол в поисках поддержки.

Свистун, похоже, собирался что–то сказать, но затем опустил взгляд на кружку, которую Коул швырнул на пол, и нахмурился.

— Никто не трахает Корвака, — неожиданно сказал Эд.

— Ты чертовски прав, никто! — выпалила блондинка. Она протянула дрожащий палец к Коулу, надавив ему на нос. — И никто не трахает меня, не заплатив!

— Просто уберись с дороги, — сказал Коул, вконец разозлившись. Оттолкнув ее в сторону, он ринулся к двери. Перед тем как выйти, он обернулся, мелочное раздражение взяло в нем верх. — Платить тебе? — насмешливо изрек он. — Это тебе следует платить мне.

Юноша почувствовал легкий укол вины, увидев по ее лицу, как она возмущена и негодует. Но он устал. В Сонливии его ждала девушка мечты. Даже если бы у него была эта монета, будь он проклят, если бы проявил неуважение к самому себе или к Саше, уплатив проститутке с такой посредственной внешностью.

Ночной воздух оказался приятно свежим после душной жары таверны. То и дело спотыкаясь, Коул обходил таверну, пока не нашел место, куда падал свет из дома напротив. Затем он извлек свой член и, удовлетворенно вздохнув, принялся облегчаться.

Коул подумал о таинственном слепом незнакомце, который явился ему в ночлежке. Не было ли это галлюцинацией, последствием отравления ядом, который лишил его сознания на большую часть месяца и обесцветил кожу. Он так и не понял, как ему удалось выжить. Время от времени ему казалось, что он слышит карканье ворона, но это всегда было еле различимо, так что он не был в этом уверен.

— Вот он!

Этот торжествующий вопль раздался сзади, со стороны таверны. Коул повернулся и нечаянно обдал струей мочи троих мужчин, которые бежали прямо на него. Провозившись со своими штанами, он едва успел убрать свое мужское достоинство, как они налетели. Один из них ударил ему в голову, другой сделал подсечку. Юноша упал возле стены. Ему в грудь въехал сапог и прижал к земле.

— Призрак! — рявкнул Корвак.

— Ты знаешь этого гаденыша? — спросила та блондинка из таверны.

— Еще бы! Не так ли, сука? Сначала ты ставишь меня в неудобное положение перед моими людьми. Затем проявляешь неуважение к моей женщине. Что, она недостаточно хороша для тебя? Моя Голди не подошла могучему Призраку? Или, возможно, ты просто испугался, что не сможешь ее удовлетворить?

— Крошечная пипка, — усмехнулась Голди. — У него — крошечная пипка. Я ее только что видела. Он не настоящий мужчина. Не такой, как ты, милый.

Сердце Коула колотилось в груди. Из–за удара, который обрушил на него один из лакеев Корвака, и алкоголя, который бродил по его венам, у него кружилась голова, и он не мог толком соображать.

— Мы казним его так, как Насмешника? — с надеждой спросила Голди.

Корвак покачал головой.

— Это было бы слишком легко. А это дело — личное. — Он махнул рукой своим головорезам. — Разверните его. Держите за руки. Я сейчас покажу этой суке, что такое настоящий мужчина.

Коул отчаянно замахал руками, когда подручные Корвака схватили его за локти. Они больше и сильнее его. Он не смог вырваться из их железной хватки. Юноша почувствовал, как с него стянули штаны, и неожиданно желчь поднялась к горлу. Он слышал, как Корвак пристраивается к нему сзади.

— Ты не трахаешь Корвака, — прошипел предводитель Бешеных Псов. — Корвак трахает тебя.

Коул ждал, крепко закрыв глаза, стараясь не зарыдать. Он не доставит им такого удовлетворения.

Он ждал. Ждал того ужасного мгновения.

— Черт. Опять. Черт. Бесполезный кусок…

— Я могу помочь, милый, просто позволь мне разогреть тебя…

— Убирайся от него, грязная шлюха! Гэз, передай мне ту дубину, что ты держишь на поясе. Старую рукоятку кирки.

— Эту? Черт, босс. Я не хочу, чтобы ее засунули…

— Да мне насрать, что ты там хочешь! Этой суке нужно указать его место. А теперь заткни ему рот. Я не хочу, чтобы его вопли привлекли внимание. У нас только четверть склянки до комендантского часа.

Как оказалось, осталось значительно меньше. Всего лишь несколько минут. Но для Даваруса Коула они тянулись целую вечность.