Эпилог

Они уже дважды вместе попробовали тринадцать рождественских десертов в сочельник, дважды сменили три скатерти – для умерших, для живых и для счастья нового года. Три места за длинным столом в доме Люка Бассе всегда оставались свободными.

Они слушали окситанскую молитву «Обряд развеивания праха», которую Виктория читала перед горящим камином в кухне. Она свято хранила эту традицию и читала молитву каждый год в день смерти своей матери Манон, для нее и для себя. Послание умерших любимым родственникам и друзьям.

Произнося последние слова, Вик плакала. А вместе с ней Жан и Катрин, державшие друг друга за руки. И Жоакен Альбер Эгаре, и Лирабель Бернье (некогда Эгаре), которые, заключив нечто вроде пакта о любви и дружбе, испытывали и то и другое здесь, в Боньё, на прочность. Даже эти суровые северяне, которых не так-то просто растрогать. Особенно словами.

Они очень привязались к своему, так сказать, «усыновленному» внуку Максу. Как и семья Бассе, с которой их породнили любовь, смерть и боль. Все эти странные чувства свели вместе родителей Эгаре на несколько праздничных дней. В одной постели, за одним столом, в одной машине. Остальное время года Эгаре, естественно, по-прежнему придется выслушивать по телефону жалобы матери на ее бывшего мужа, «страдающего идиосинкразией к правилам приличия», или иронические опусы отца о «госпоже профессорше».

Катрин предположила, что они просто «разогревают» друг друга своими колкостями, чтобы в День взятия Бастилии, в сочельник, а теперь, по новой традиции, еще в день рождения Эгаре жадно наброситься друг на друга в очередном порыве страсти.

Рождественские каникулы, с двадцать третьего декабря до Богоявления, Эгаре-старшие и Катрин с Жаном проводили в Боньё.

Дни проходили в застольях, веселье, разговорах, долгих прогулках и дегустациях, женской болтовне и мужских состязаниях в синхронном молчании.

И вот приближалась новая пора. В очередной раз.

Цветение персиков в конце зимы, когда грядущая весна покрывает фруктовые деревья на берегах Роны почками, знаменует в Провансе начало новой жизни. Макс и Вик выбрали для свадьбы именно эту бело-красную пору цветения. Она «выдерживала» его двенадцать месяцев, прежде чем позволить первый поцелуй. Правда, с этого момента все пошло очень быстро.

Вскоре была издана первая детская книга Макса «Волшебник в саду. Книга о героях».

Реакцией на нее были одна растерянно-недоуменная газетная статья, досада родителей и восторг детей и тинейджеров по поводу того, как бесит эта книга их воспитателей.

Автор призывал подвергнуть ревизии все, что взрослые понимают под «так не делают».

Катрин после долгих поисков по всему Провансу, которые они провели вместе с Жаном, нашла себе мастерскую. Помещение само по себе – не проблема. Но Катрин нужна была местность, которая точно отвечала бы состоянию души их обоих. В конце концов они остановили выбор на каменном сарае рядом с восхитительным старинным провансальским крестьянским домом, между Со и Мазаном. Справа – лавандовое поле, слева – гора, впереди – широкий вид на виноградники и Мон-Ванту. А сзади – фруктовая рощица, по которой бродили их кошки Роден и Немировски.

– У меня такое ощущение, как будто я вернулась домой, – призналась Катрин, после того как с чувством глубочайшего удовлетворения оставила у нотариуса львиную долю своего бонуса по бракоразводному процессу. – Как будто я вдруг в конце длинной извилистой дороги узнала свой вечный дом.

Ее скульптуры были чуть ли не вдвое выше человеческого роста. Катрин словно видела в камне некие существа, словно сквозь необработанные каменные массы проникала взглядом до самой их души, слышала их зов, чувствовала биение их сердец. И начинала высвобождать их из каменного плена.

Это не всегда были удачные образы.

Ненависть. Отчаяние. Снисходительность. Душевед.

Минутку!

В самом деле. Из куба размером с ящик из-под бананов Катрин «высвободила» две руки, которые зашевелились, словно изучая на ощупь некие незримые формы. Что они делают? Читают? Ласкают? Ощупывают слова? Чьи это руки? Куда направлены их движения – вовне или внутрь?

Стоило приблизить лицо к камню, и казалось, что в тебе самом открывается некая потаенная замурованная дверь. Куда? В какую комнату?..

– В каждом человеке есть внутренняя комната, в которой затаились демоны. Есть только один способ освободиться от них – открыть дверь и бросить им вызов, – говорила Катрин.

Жан Эгаре заботился о том, чтобы ей было хорошо – в Провансе или в Париже, где они вместе жили в его квартире на рю Монтаньяр.

Он следил за тем, чтобы Катрин правильно питалась, хорошо спала, встречалась с подругами и благополучно избавлялась утром от своих ночных призраков.

Они занимались любовью, все еще с той медленной сосредоточенностью. Он знал в ней все, каждую совершенную и каждую несовершенную черточку. И гладил, и ласкал каждую несовершенную, пока ее тело не поверило ему, что она для него – самая красивая.

Эгаре работал на полставке в книжном магазине в Баноне, а еще он ходил на охоту. Пока Катрин в Париже или в Провансе занималась своей скульптурой, вела курсы, продавала свои работы, оттачивала, шлифовала, исправляла, он «охотился» на самые увлекательные в мире книги, прочесывая школьные библиотеки, собрания книг, завещанные родным и близким мрачными, нелюдимыми «книжными червями» и болтливыми торговками фруктов, забытые подвалы и самодельные бункеры времен «холодной войны».

Начал Эгаре свою торговлю уникальными книгами с продажи факсимиле рукописи Санари, попавшей к нему окольными путями. Сами настояла на том, чтобы тайна ее псевдонима осталась нераскрытой.

С помощью секретаря аукциона Клодин Гулливер, с четвертого этажа дома № 27 на рю Монтаньяр, он нашел состоятельного коллекционера, проявившего интерес к этому товару.

Однако, выразив намерение продать ему рукопись лишь после своеобразного теста-исповеди, он нажил себе репутацию эксцентричного книготорговца, который продает книги далеко не всякому клиенту, готовому раскошелиться. Иногда на одну книгу претендовало с дюжину покупателей, но Эгаре выбирал из них того, который казался ему тонким поклонником, другом, учеником или пациентом данного произведения. Деньги играли для него второстепенную роль.

Эгаре колесил по всему свету, от Стамбула до Стокгольма, от Лиссабона до Гонконга, и находил драгоценнейшие, мудрейшие, опаснейшие книги. Не пренебрегая, впрочем, и умиротворяюще-усыпляющими текстами.

Часто, как, кстати, и в этот момент, Жан Эгаре сидит в летней кухне своего провансальского дома, растирает между пальцами розмарин и цветы лаванды, вдыхает с закрытыми глазами этот характернейший провансальский аромат и пишет свою «Большую энциклопедию малых чувств. Справочник для книготорговцев, влюбленных и других литературных фармацевтов».

В разделе «Кухонное счастье» он как раз записывает следующее: «…чувство, рождаемое отрадным сознанием того, что в кухне на плите тихо ворчит нечто восхитительное, и окна запотели от тепла, и через несколько минут любимая женщина будет сидеть с тобой за столом и, воздавая должное твоим кулинарным усилиям, смотреть на тебя с теплой улыбкой. (Второе обозначение: „жизнь“.)»