Книга: Лавандовая комната
Назад: 17
Дальше: 19

18

Эгаре отважно принялся «отбивать» корму снесенной течением «Лулу» от берега. Но маневр получился неудачным: корму вынесло слишком далеко и баржа встала поперек реки, перегородив фарватер и попав под перекрестный огонь злобных гудков других участников движения. Какая-то переоборудованная под плавучую дачу английская баржа темно-зеленого цвета, узкая и низкая, но очень длинная, проскочила мимо, чудом увернувшись от раскрытых объятий «Лулу».
– Эй вы, чайники! Крысы портовые! Ботаники! – заорали англичане с палубы.
– Монархисты сраные! Безбожники! Задроты очкастые! – ответил Макс гнусавым от пролитых слез голосом и для большей убедительности громко высморкался.
Когда Эгаре наконец развернул свою «Литературную аптеку» так, что она уже не торчала как пробка в бутылке, с левого борта раздались аплодисменты. Аплодировали три женщины в полосатых топах на палубе плавучей дачи.
– Эй, на борту! Привет санитарам книжной скорой помощи! Спасибо за шикарный балетный номер!
Эгаре потянул за шнур сигнального гудка и вежливо поприветствовал дам тремя протяжными гудками. Те, легко обогнав «Лулу», помахали ему рукой.
– Следуйте за этими дамами, mon capitainе. У Сен-Маммеса нам надо будет повернуть направо. То есть, как говорится, – право на борт, – сказал Макс, который уже скрыл свои покрасневшие от слез глаза под усыпанными стразами очками мадам Бомм. – Там мы отыщем филиал моего банка и займемся шопингом. А то в вашем плавучем книжном шкафу уже даже мыши начали вешаться от голода.
– Сегодня воскресенье.
– Тьфу! Ну, значит, число мышиных суицидов возрастет.
Они, не сговариваясь, делали вид, будто никаких нервных срывов со слезами отчаяния не было.

 

Чем ниже опускалось солнце, тем больше птиц было в небе – серые гуси, утки, кулики, крякая и гогоча, устремлялись к местам ночлега на берегах и песчаных отмелях. Эгаре был поражен бесчисленными оттенками зеленого цвета, открывшимися его глазам. И все это скрывалось в такой близости от Парижа?..
«Лулу» подошла к Сен-Маммесу.
– Боже!.. – пробормотал Эгаре. – Да тут черт ногу сломит!
В гавани теснились суда всех мастей и размеров, под флагами разных стран. Сотни или тысячи людей сидели на палубах за вечерней трапезой, и все как один уставились на огромный «книжный ковчег».
Эгаре боролся с искушением дать полный вперед и уйти отсюда подальше.
Макс Жордан изучал карту.
– Отсюда можно плыть во все концы света: на север до самой Скандинавии, на юг до Средиземного моря, на восток и в Германию. – Он бросил взгляд на причал. – Это все равно что жарким летом парковаться задом перед единственным в городе кафе-мороженым. Когда все смотрят только на тебя. В том числе королева бала и ее богатый жених со своей бандой.
– Спасибо, мне сразу как-то полегчало.
Эгаре медленно, на самом малом ходу, подошел к гавани.
Все, что ему было нужно, – это свободное место. Очень большое свободное место.
И он его нашел. В самом конце причала, где стояло одно-единственное судно. Английская узкая баржа темно-зеленого цвета.
Швартовка состоялась всего со второй попытки, и они всего один раз стукнули англичанина, да и то относительно мягко.
Из каюты вышел мужчина в махровом халате, с перекошенным от злости лицом и полупустым бокалом вина в руке. Вторая половина его содержимого попала на халат. Вместе с картошкой. И соусом.
– Послушайте, что мы вам сделали? Почему вы все время пытаетесь нас потопить? – крикнул он.
– Извините! – крикнул в ответ Эгаре. – Мы… э-э-э… вы любите книги?
Макс, приступая к швартовке, захватил с собой книгу о морских узлах. Он благополучно закрепил кормовые швартовы и носовой шпринг на кнехтах так, как было изображено в книге. Ему понадобилось для этого немало времени и усилий, но от помощи он отказался.
Тем временем Эгаре сгреб в охапку несколько романов на английском языке и вручил англичанину. Тот, пролистав их, нехотя подал ему руку.
– А что вы ему дали? – полушепотом спросил Макс.
– Литературу, способствующую разрядке напряженности, из библиотечки чувств средней тяжести, – шепотом ответил Эгаре. – При приступах злости нет более эффективного успокоительного, чем хороший зверский триллер, в котором кровь хлещет рекой.
Шагая по понтонам в сторону конторы марины, Эгаре и Жордан чувствовали себя мальчишками, которые только что в первый раз поцеловали девочку и при этом не просто остались в живых, а еще и приобрели некий ценный, остро-волнующий опыт.
Начальник порта, мужчина с обгоревшей на солнце, пятнистой, как у игуаны, кожей, показал им распределительный щит и цистерну для сбора фекальных отходов, объяснил, как пополнить запас пресной воды. Плату за стоянку, пятнадцать евро, он потребовал вперед. Эгаре не осталось ничего другого, как разбить стоявшую рядом с кассой копилку для «чаевых» – фарфоровую кошку с прорезью между ушей.
– А ваш сын может пока опорожнить цистерну гальюна, это бесплатно.
– Да, конечно, – вздохнул Эгаре. – Ассенизаторские работы мой… сын выполняет с особым увлечением.
Макс метнул в него испепеляющий взгляд.
Когда Макс с начальником порта принялись разматывать шланги, чтобы подсоединить их к цистерне для сбора фекальных отходов, Эгаре посмотрел вслед Жордану. Какая пружинистая походка! И все волосы еще на месте. И читать он, наверное, может сутками, не думая ни о растущем животе, ни о жировых складках на бедрах. Но знает ли он, что у него еще вся жизнь впереди, а значит, еще столько времени для совершения страшных ошибок?..
«Нет, я не хочу больше быть двадцатилетним юношей, – подумал он. – Разве что в сочетании с моим сегодняшним жизненным опытом».
Проклятье! Никому не дано поумнеть, не побывав прежде в шкуре глупого желторотого птенца!
Но чем дольше он думал о том, чего у него нет в сравнении с Жорданом, тем больше злился. Годы уходили как вода сквозь пальцы. И чем старше он становился, тем быстрее. Не успеешь оглянуться, как пора уже будет принимать таблетки от давления и подыскивать квартиру на первом этаже.
Эгаре поневоле вспомнил друга своей юности Виджайю, жизнь которого была похожа на его жизнь, – пока один из них не потерял, а другой не нашел любовь.
В то лето, когда Манон ушла от Эгаре, Виджайя встретил свою будущую жену Кирайи. В результате дорожно-транспортного происшествия: он битый час кружил со скоростью черепахи на своем мотороллере по периметру площади Согласия, не решаясь перестроиться в густом потоке машин и покинуть перекресток с круговым движением. Она оказалась умной, доброй и решительной женщиной, с четкими представлениями о том, как ей надо жить. Виджайе было легко интегрироваться в ее жизненные планы. Для его собственных планов вполне хватало небольшого пространства, ограниченного девятью часами утра и шестью часами вечера: он был и остался ученым, руководителем проекта, специализировался на строении и реакционной способности человеческих клеток и их чувственных рецепторов. Он хотел знать, почему человек испытывает любовь под влиянием определенной пищи, почему запахи вызывают воспоминания о давно забытых, вытесненных из сознания впечатлениях детства. Почему человек боится тех или иных чувств. Почему испытывает отвращение к слизи или паукам. Как ведут себя клетки в теле человека, если он ведет себя по-человечески.
– Значит, ты ищешь душу? – сказал ему однажды Эгаре во время очередного ночного разговора по телефону.
– No, Sir. Я ищу механику, – ответил Виджайя. – Все в мире есть действие и реакция. Старение, страх, секс – все это регулируется твоей рецептивностью. Ты пьешь кофе, и я могу тебе объяснить, почему тебе приятен его вкус. Ты влюбляешься, и я могу сказать тебе, почему твой мозг ведет себя, как мозг невротика, страдающего навязчивыми состояниями.
Кирайи сама сделала робкому биологу предложение, и он, глубоко потрясенный своим счастьем, пробормотал «да». Он наверняка подумал о своих рецепторах, которые вертелись, как сверкающий шар на дискотеке. Вскоре он отправился с беременной Кирайи в Америку и потом регулярно посылал Эгаре снимки своих сыновей-близнецов. Сначала просто фотографии, потом прикрепленные файлы. Это были молодые мужчины спортивного вида, открыто и лукаво улыбающиеся в объектив и очень похожие на свою мать. Ровесники Макса.
Насколько иначе Виджайя прожил эти двадцать лет!
Макс, писатель, носитель наушников, будущий толкователь снов. Мой новоиспеченный добровольно-принудительный «сын». Неужели я уже такой старый, что произвожу впечатление отца взрослого сына? И… так ли уж это страшно?
И тут, посреди речной марины, мсье Эгаре вдруг почувствовал острую тоску – желание иметь семью. Иметь кого-нибудь, кто потом будет с радостью вспоминать о нем. Обрести возможность вернуться назад, в ту точку, в которой он не прочитал письмо.
А ты лишил Манон именно того, о чем сам так тоскуешь: ты отказался от воспоминаний о ней. Отказался произносить ее имя. Думать о ней каждый день с любовью и нежностью. Ты безжалостно изгнал ее из своего сознания. Фу, Жан Эгаре! Фу! Позор тебе, выбравшему страх!
«Страх изменяет, деформирует твое тело, как неумелый скульптор уродует ценный материал, – услышал он внутри себя голос Виджайи. – С той лишь разницей, что тебя вырубают изнутри и никто не видит осколков и целых слоев, которые откалываются от твоих стенок. Ты внутренне становишься все тоньше и уязвимей, и в конце концов любое крохотное чувство вышибает тебя из равновесия. Всего одно объятие – и тебе уже кажется, что ты разрушен, что ты погиб».
Если Жордану когда-нибудь понадобится отеческий совет, он скажет ему: «Никогда не слушай, что тебе говорит твой страх! Страх делает нас дураками».
Назад: 17
Дальше: 19