Что день пропал, выяснилось быстро. Начался как обычно: обход цехов, летучка, планерка у директора, – а потом пропал. Да не один, а с Кишуниным.

С Кишуниным давно пора было решать, например после сентябрьского запоя. Но запои были не очень частыми, бюллетени – такими, что не придерешься, а сам Кишунин, отбюллетенив, впахивал за троих. И вообще был незаменимым специалистом. В смысле, хорошим, и в смысле, замены ему не было.

А теперь его самого не было, и обнаружилось это в самый неподходящий момент, когда Вазыху срочно потребовалась сводка по пикам энергопотребления обоих заводов за текущий квартал, отдельно для корпусов чугунного, стального и цветного литья. Было у него ощущение, что ТЭЦ мухлюет с цифрами отгрузки, а ГЭС этим радостно пользуется. Тут и выяснилось, что Николай Петрович приболел.

– Опять? – свирепо спросил Вазых.

Марданов, зам Кишунина, неубедительно заблеял, и Вазых швырнул трубку.

Немедленно затрещал второй телефон, синий, общекамазовский. Вазых Насихыча срочно приглашали на совещание, которое главный инженер проводил на автосборочном. Тут и стало понятно, что день пропал. От совещания не отбрыкаться, коли лично позвонили. Убьется там часа два. Плюс дорога: до автосборочного добираться полчаса – на своей машине быстрее, но своей машины так и не было, а Виталия выпросила дирекция ЧЛЗ – все шофера в разъезде, а сегодня надо было встретить самолет с какими-то резинками из Штатов. То есть из Москвы, конечно, но Штаты в безумной по-киношному истории были задействованы напрямую – Кошара принялся рассказывать, но у Вазыха не было времени слушать, он сказал: «Да-да-да, забирай» – и убежал на третью подстанцию. Так что Виталий с утра умчался в Бегишево, а Вазых отправился на совещание на вахтовом автобусе вместе с остальными персонально приглашенными.

Приглашали, оказывается, поголовно, автобус тормозил возле каждого АБК, так что участку точных отливок пришлось стоять в проходе – Тарханов, правда, норовил сесть кому-нибудь на коленки и ржал на весь салон.

Совещание вышло не бестолковым, а обескураживающим. Технический сразу огорошил:

– Так, товарищи, прошу прощения, что всех сдернул, можно сказать, с живого дела. Два срочных момента, нужно ваше внимание и содействие. Значит, во-первых, санкции. Про «Ингерсолл Рэнд» все знают, движки третий год без их запчастей и инструментов корячатся. Комиссия конгресса запретила, ну, помните. Теперь, значит, это коснется вообще всех. Официальное уведомление будет позже, но министерству по его каналам уже сказали, а оно нам: Рейган запретил любые поставки в Союз всем американским компаниям.

– И «Свинделлу»? – напряженно спросил Кошара.

– И «Свинделлу», и «Сикэсту», и «Клеверленду», и «Пэнгборну», и «Холкрофту», – мрачно перечислил технический. – Литейка, кузница, прессово-рамный, автосборочный – все, в общем, остаются без запчастей и комплектующих. Эмбарго полное, мать его.

Тарханов выругался вслух, остальные чуть потише. Кошара, оглядевшись, спросил:

– То есть с манжетами это не просто перебой был?

Технический кивнул и предложил:

– Иван Яковлевич, вы расскажите всем, чтобы, значит, понимали, в каких условиях работаем и в каких дальше работать придется.

Выходит, судьба, подумал Вазых. Кошара встал и, нервно усмехаясь, рассказал, что месяц назад компания Swindell Dressler, поставившая практически все литейные линии КамАЗа, – вернее, Pullman Swindell, как она называется после перекупок с переименованиями, – не прислала очередную партию расходных материалов, в том числе резиновые манжеты для манипуляторов электродуговых печей. На телексы и звонки представительство компании отвечало невнятно, головная контора глухо молчала, потом вдруг сообщила, что манжет для Европы и СССР нет, какие-то перебои с огнеупорной резиной, так что самим, мол, еле хватает. Выписывайте, говорят, штраф, согласны. А какой штраф, если у нас литейка вся через три дня встанет, а за нею и главный конвейер?

– А в Союзе никто, что ли, такую резину не делает, Баковка там? – под легкий смешок поинтересовался Федоров, сидевший по левую руку от начальника.

– Ну, если баковское РТИ номер два в несколько слоев натянуть… – обрадованно начал Тарханов.

– Никто, – отрезал Кошара. – Ни в Союзе, ни в мире. И сегодня, между прочим, последний день работы с манжетами, которые остались.

– Так, – сказал Федоров, перестав улыбаться. – Вы встаете, что ли?

– Если мы встаем, то все встают, – напомнил Кошара. – Не-не, спасибо генеральному, он вышел на Москву, смог объяснить ситуацию, и там все решили. Юрия Жукова знаете, который политический обозреватель? «Девятая студия», да. В общем, он ночью из Нью-Йорка в Москву прилетел.

– И что? – спросил кто-то, не выдержав. – На гонорары купил самолет резинок?

– Да нет, ему к трапу дипломат привезли. Вот и…

– Кто привез? – влез Тарханов.

– Ну вот привезли. Наши. Не знаю кто, и откуда тоже… В общем, – Кошара взглянул на часы, – манжеты уже на литейку подвезли или сию минуту подвозят.

Он поймал взгляд Вазыха и кивнул. Ну ладно хоть так, подумал Вазых. Все равно стало приятно, как всегда бывало, когда он, на полмига застыв посреди постоянной обрывающей уши гонки, вдруг остро понимал, какими большими делами помогает незаметно для себя ворочать.

– Дипломат? – переспросил технический настороженно. – А это… Надолго его хватит-то?

– На квартал точно. А вот с остальным что делать, если кругом эмбарго? Огнеупоры-то в дипломате не привезешь.

– В общем, есть о чем подумать, – сказал технический. – Все знают, что мы сложа руки, значит, не сидели, только за последние пять лет сколько – семь, девять? – заводов полностью под нас перестроились. И по огнеупорам в том числе – Саткинский завод…

– Под «ультра-хай-пауэр» Сатка футеровку не дает, – вставил Кошара.

– Этого вы, Иван Яковлевич, могли бы не говорить, я, значит, помню, во сне даже. Но три года назад Сатка и спеченные огнеупоры прямой связки не давала, не знала, что такое. А теперь, спасибо, значит, нам, и Свердловску с Днепропетровском, знает, и дает, и набивные массы дает, и торкрет-массы. С «ультра-хай» тоже справимся. Просто взяться нужно. Вот поэтому прошу все подразделения в двухдневный срок определиться с проблемными направлениями импорта, согласовать между собой возможные перепады и, значит, возможности взаимопомощи. И к среде докладные мне на стол, пожалуйста. Будем формировать задание службам снабжения, искать варианты производства в Союзе, в крайнем случае в соцстранах. Министерство и ЦК обеспечат режим максимального, вы понимаете.

– А качество американское кто обеспечит? – поинтересовался лысоватый гномик, кажется, из НТЦ. – От армян там, венгров или сызранского завода средненького машиностроения?

– Вы, – серьезно сказал технический. – Больше никто. Сызранский завод может стараться, а может, значит, ныть, что ему этот наш КамАЗ не сдался вообще. Но если этот завод, если армяне, венгры, болгары, украинцы вам качество не обеспечат, не знаю там, американское или японское, но чтобы конвейер не вставал, чтобы «КамАЗы» ходили, и здесь, на народно-хозяйственных, значит, стройках, и в горах, в чрезвычайных условиях, вы понимаете… то никто и не обеспечит. А добиваться, чтоб было качество, вы должны. Ваши представители. Езжайте в Сызрань, селитесь там, живите на заводе, у генерального на столе ночуйте – и пусть осваивает наш заказ, и пусть делает так, как надо, а не так, как хочет, значит, умеет или привык. Полномочия у вас будут, остальное – ваша обязанность. Добивайтесь.

– Прелестно, – сказал гномик.

Технический развел руками и сказал:

– А вы как хотели? Сейчас не семьдесят третий год, и больше семьдесят третьего не будет. Министр к нам больше каждую субботу не приезжает, «сотого» приказа нового не будет, чтобы вся страна под козырек, валютных дождей тоже. И Госплан нам как утверждает показатели себестоимости на пятнадцать-двадцать процентов ниже, чем на любом другом предприятии автопрома, так и будет, раз уж в нас вся страна столько вложила. И пятьсот фирм со всего мира сюда больше не приедут, в глаза нам заглядывать, коньяки и, значит, женам висюльки дарить не будут. Все, кончилось это время и больше не вернется. Про разрядку там, сосуществование двух систем, девочку Саманту забудьте. «Першинги» уже у наших границ, товарищи, спутники с лазерами вон там. Они нас, значит, всерьез душить начали и не бросят. Лучше не будет, хуже – возможно. Так что кончаем мечтать про мирное сосуществование и экономическую взаимопомощь. Надежда только на себя и на свои силы.

Технический оглядел притихший зал, подумал и добавил:

– Я про производство сейчас. Хотя… Ладно. Второй, значит, вопрос у нас – энергообеспеченность.

Публика завозилась, а технический все в том же напористом стиле повелел в течение тех же двух дней подготовить отчеты о средних и пиковых значениях потребления по заводам, корпусам и цехам за последний год, а заодно – план-прогноз на следующий год.

Ах же ты Кишунин, с тоской подумал Вазых, соображая, как и откуда выковыривать данные корпусов цветного и точного литья, которые Кишунин помнил наизусть – в те дни, конечно, когда имя свое помнил, – а больше не помнил никто. Придется все тетради поднимать, решил Вазых, и только тут сообразил, к чему, собственно, ведет технический, и задрал руку. Технический кивнул ему, довел до почти слышимой точки фразу про отдельный учет тепло– и водоснабжения и сказал:

– Пожалуйста, Вазых Насихович.

Вазых, неловко шаркнув стулом, встал и спросил:

– Я прошу прощения – я правильно понимаю, что нам будут вводить фондирование и лимиты потребления?

– Значит, пока об этом речь не идет, но ситуация меняется быстро, надо быть готовыми.

– Нам – лимиты потребления? – уточнил Вазых. – Литейке? Ну-ну.

Народ зашушукался. Технический смотрел на Вазыха с недобрым ожиданием. Федоров, кажется, тоже. Это, наверное, была подсказка – полагается смутиться. Но смущаться Вазых вообще не любил, а в данном случае просто смысла не видел. Он спросил:

– А они вообще помнят, что у нас все печи электродуговые, которые энергию жрут, как город Рязань примерно, и что это не мы так придумали, без доменки обойтись, а было решение ЦК и Совмина? А теперь, значит, лимиты вводятся. И мы что должны – печи выводить? А план нам тоже под лимиты подрежут? Нет ведь, наверное?

– Значит, Вазых Насихович, во-первых, предлагаю поспокойней. Второе: о подрезании речи не идет, плана тем более. План – это святое, мы перед съездом за него отвечаем. И какое, значит, подрезание? Мы, напомню, до плановой мощности так и не дошли еще, сто двадцать тысяч большегрузов в год делаем, а надо сто пятьдесят. Так, товарищи, прошу внимания. Но кто же знал, что и промзона так разрастется. И город. У нас полмиллиона народу в Челнах… в Брежневе живет. Пятьсот тысяч! А десять лет назад, если кто забыл, пятьдесят тысяч было!

– Всё так, главное, неожиданно случилось, – отметил Тарханов.

– Ром, кончай, – попросил технический. – Жизнь, значит, опережает планы. Чего бурчать, делается же многое. Завод работает, мы тут вроде при свете и в тепле, город тоже не бедствует. ТЭЦ усиливаем, в прошлом году три новые водогрейки запустили, три! Через год два энергокотла добавим, а там ГЭС на плановую мощность выйдет. Ну и АЭС еще не будем забывать, к девяностому году запустится. Мы такую махину в чистом поле за три года соорудили, мы все, каждый, кто, значит, тут присутствует, а теперь из-за ерунды ноем. Вазых Насихович, у вас все? Нет? Только давайте конструктивно, пожалуйста.

– Давайте конструктивно. У меня такое конструктивное предложение: литейку не трогать. Как минимум чугунолитейный, конкретно КСКЧ. Это вот самое конструктивное будет.

Технический кивнул:

– Хорошо. Я думаю, у всех товарищей аналогичное пожелание по поводу их подразделений, да? И мы сейчас, значит, с этими пожеланиями разойдемся, дерзкие и бесстрашные все такие, а потом, когда морозы ударят, все обесточится к ебеням, ТЭЦ ляжет, ГЭС не успеет, и мы будем, задравши штаны, бегать, вопить и выбирать, то ли бежать детей замерзающих спасать, то ли закозление выковыривать вручную, потому что плавка встанет! Конструктивный подход, в бога душу. Что вы херней занимаетесь? Р-развели профсоюз, понимаешь.

Технический оглядел притихший зал, как трамбовочным валиком проехался, и добавил:

– Я не хочу спускать вам планы сокращения, но если без этого вам тяжело, сделаю. Сделать? Вазых Насихович, я вас спрашиваю, как и. о. пока еще главного энергетика чугунки, – сделать?

Вазых, чувствуя, как глаза давит тяжелая ненависть, расцепил зубы и сказал как мог негромко и мягко:

– Сделайте, Борис Иваныч, ради бога. Заодно можно похоронную команду для обеих литеек организовать, а то и для всего города. А я сейчас объясню. Я объясню, товарищи. У нас ведь куча энергии не только на плавки уходит и не на формовку даже, а на очистку воздуха. У нас тут все присутствующие на метзаводах были, на литейных производствах – на Урале там и так далее, так? И все ведь заметили некоторую разницу, скажем, в условиях работы на заводе и жизни вокруг завода?

– На нулевой отметке особенно, – вставил Тарханов.

– На «нуле» отдельная история, но и там по сравнению с Челябой или Тулой. Ты, Ром, съезди, сравни как-нибудь. У нас черный снег и зеленый дождь не идет, и дыма с КСКЧ никто не боится, потому что нет дыма, ну, практически. И это не только потому, что у нас электропечи, затратные, но чистые, как это, – да, экологически, спасибо. А еще потому, что система очистки такая же и тоже затратная, три процента от мощности печей, вообще-то. И кратность воздухообмена на формовке шесть-семь раз в час, а в плавильных цехах – шестнадцать-восемнадцать раз. Это ж какие деньги и энергия, да? И мы прекрасно понимаем, что печи-то никто не обидит, им план надо делать, который у нас святой, да? А вот на дегазации, камерах очистки, кондиционировании воздуха, компрессорах и вообще притоке-вытяжке можно сэкономить до семи, а то и десяти процентов. А если можно сэкономить, то сэкономят обязательно, да? Вот тут похоронные команды и пригодятся, когда сперва литейщики начнут сознание терять, потом помирать, а потом вся эта радость наружу пойдет, сперва на РИЗ, потом и на Новый город. Это нам такая экономная экономика и рабочая гарантия пятилетке качества нужна, да?

– Вы, Вазых Насихович, в руках себя держите, – сказал технический, и шепоток сразу стих. – Демагогии не надо и пугать не надо, пожалуйста. Никто не собирается, значит, ребенка вместе с водой или как уж тут сказать. На самом деле вопросы по компрессорному хозяйству есть, по его децентрализации и так далее – были соответствующие рацпредложения. Но во-первых, такую инициативу требуется просчитать как следует. Во-вторых, на первой стадии это допзатраты. А сейчас нам не до них, совсем. Ну и главное – это новаторское предложение не решает текущих проблем, из-за которых я, значит, вас и собрал. Поэтому еще раз повторяю: жду спокойной, без истерик и взаимных запугиваний, работы. И значит, с начальников подразделений к среде докладные по импортной тематике, от энергослужб – сводки потребления с прогнозами. Все уяснили? Спасибо. Больше не задерживаю.

И под грохот стульев и скрип подошв добавил:

– Вазых Насихович, вы задержитесь, пожалуйста.

Вазых кивнул и сел, закусив губу и не обращая внимания на сочувственные взгляды. Довыступался, герой, пока еще и. о. Ну и хрен с вами, подумал он, стараясь злобой выдавить обиду, залившую горло до спертости дыхания. Стараешься, выворачиваешься, ночи не спишь, по потолку бегаешь, по щиколотку в расплаве бродишь, а разок правду скажешь – все, пошел вон. Ну и пойду. И вы тоже куда подальше…

– Ты чего завелся-то? – весело спросил Федоров, подсаживаясь рядом.

Вазых вздрогнул, глотнул и сказал.

– А чего он…

Понял, что лепечет в духе сына-балбеса, а совсем не опытного профи-управленца, подышал и добавил:

– Завод угробят, а толку…

– Вазых Насихович, Петр Степанович, чего вы там прилипли? Давайте сюда! – позвал технический, который, оказывается, выходил куда-то, а теперь вернулся.

«Не ссы», – беззвучно сказал Федоров, стиснув Вазыху плечо. Вазых завозился, вставая, но технический вдруг сказал: «Ладно, сидите уж» – и пошел к ним, неуклюже лавируя между стульями и бормоча про Магомета и гору. Федоров послушно сел, немедленно закинув ногу на ногу, а Вазых стоял и ждал – пока технический не добрался до них, обдав крепким запахом табака, одеколона и немножко пота, не уселся, придирчиво оглядев стул, напротив и не сказал: «Ну садитесь уже, чего как в гостях-то».

Вазых неуклюже плюхнулся на стул, лихорадочно прикидывая достойные варианты ответов на реплики вроде: «Вы чего себе позволяете» и «Я не потерплю такой дерзости от подчиненных». Поэтому он не сразу сообразил, что технический директор, монстр, полубог и второй человек на крупнейшем в мире автозаводе, не увольняет Вазыха и даже претензий не предъявляет, а, наоборот, сдержанно извиняется за жестковатый тон, благодарит за понимание и здравый подход, а заодно просит об одолжении.

– В среду в обкоме совещание, значит, большое, в отделе промышленности. Ну и тут такой момент: татары страшно обижаются, если мы их игнорируем. Мы, говорят, понимаем, что вы автогигант, союзное подчинение, в Москве любую дверь ногой открываете и так далее, но вы и нас уважать должны, на нашей земле все-таки, – ну, все эти татарские штучки, простите, Вазых Насихович.

Вазых пожал плечом, технический продолжил:

– Потом, КамАЗ в Челнах, ну, в Брежневе, именно татары пробили, Табеев постарался, и помогают вроде как могут всегда. А мы к ним не слишком качественно, получается. Даже на такие совещания либо вообще не ездим, либо так, для проформы отправляем всяких…

Он ухмыльнулся и поспешно развил другую мысль:

– Ну вот, есть смысл исправить и вообще. Смотрите, Вазых Насихович, у них там вечно нытье на тему «Хотим быть частью большого дела». Я, значит, и подумал отправить в среду вас, Петра Степаныча и, допустим, Полонского из УГК, чтобы вы им перспективы обрисовали по полной, как, значит, могут местные предприятия поучаствовать в нашей жизни с учетом сегодняшнего совещания. Полонский даст справку по выпадающим американским запчастям и комплектующим. Если в Мамадыше каком-нибудь огнеупоры наладят, все проще будет, чем из Челябинска или из Армении их тащить.

Вазых попытался сказать, что не наладят, потому что в местных глинах нет силикатов алюминия, но технический нетерпеливо махнул рукой:

– Да-да, я к примеру. Петр Степаныч про станки и оснастку скажет – а к нам уже давно казанская оборонка рвется с встречными планами НИОКР, у них свой план по инициативной продукции, а товары народного потребления чего-то не получаются, если, значит, лодку «Казанка» не считать. Ну и вы, Вазых Насихович, про энергосбережение, значит, компрессоры, камеры очистки, и что там еще вам нужно, скажете. Пусть заведутся ребятишки, а от обкома нам плюсик.

Вазых хотел молча согласиться, потому что лишнего сегодня уже наболтал на полгода вперед, но не выдержал все-таки:

– А смысл-то обкому, если все равно вся оборонка, ну и крупняк тоже в союзном подчинении?

– Ну, значит, есть смысл. Казанцы там работают, семьи живут, все такое. Ну и если получится, обкому плюсик оттуда. – Технический ткнул пальцем в потолок. – По нынешним временам это, сами понимаете, о-очень немало, плюсик такой.

Федоров кивнул, Вазых тоже кивнул и тут же спросил:

– А… Борис Иваныч, это я к среде для вас справку готовить буду, а к четвергу уже – инициативку для обкома? Времени может не хватить.

– Пусть уж, значит, хватит, – отрезал технический, тяжело поднялся и протянул руку. – Удачи.