Глава вторая
Дебору привели в тесный, неуютный санитарный блок и не спускали с нее глаз, пока она принимала душ. Даже когда она вытиралась полотенцем, ее с ног до головы оглядывала санитарка, безмятежно сидевшая в клубах пара. Послушно выполняя все распоряжения, Дебора не забывала слегка разворачивать к себе руку, чтобы скрыть от посторонних глаз следы двух маленьких целительных ранок на внутренней стороне левого запястья. Согласно новым правилам, ее снова отвели в приемное отделение, где какой-то желчный доктор с видимым недовольством заставил Дебору отвечать на личные вопросы и при этом явно не слышал, какой рев поднимается у нее за спиной.
В вакууме Междуземья, где она стояла между Иром и Данностью, оживал Синклит. Его участники грозили вот-вот разразиться потоком оскорблений и насмешек, от которого в обоих мирах у нее лопались барабанные перепонки. Она боролась с этой угрозой, как провинившийся ребенок, который в преддверии неминуемого наказания принимается махать кулаками и брыкаться. На некоторые вопросы доктора Дебора отвечала правдиво. Пускай теперь ее обзывают лентяйкой и вруньей. Рев мало-помалу нарастал, и она уже разбирала в нем отдельные слова.
В этом кабинете не за что было уцепиться. От погружения удерживали только Данность, где окопался ледяной доктор со своим блокнотом, да Ир с золотыми полянами и богами. Но в Империи Ир таились области ужаса и растерянности; теперь Дебора уже не знала, в которое из царств открыт проход. Это должны были подсказать врачи.
Она посмотрела на того, кто с безучастным видом сидел среди этого ропота, и сказала:
— Вы задали мне вопросы, и я рассказала вам правду. Теперь-то вы мне поможете?
— Это уже будет зависеть от тебя, — саркастически бросил он, закрыл блокнот и вышел.
«Знаток!» — хохотнул Антеррабей, Падающий Бог.
«Возьми меня с собой», — молила она, летя все ниже и ниже рядом с ним, ибо он падал в вечность.
«Так и быть», — отвечал он.
При падении волосы его, языки пламени, слегка вихрились от встречных воздушных потоков.
В тот день, и назавтра тоже, ее встречали равнины Ира, незатейливые длинные полосы земли, где радовала взор глубина пространства.
За эту великую милость Дебора была бесконечно признательна Силам. Непомерно много слепоты, холода и мук накопилось здесь за минувшие жестокие месяцы. Сейчас, как заведено в этом мире, образ ее расхаживал, и отвечал, и спрашивал, и действовал; она, больше уже не Дебора, а обитательница ирских равнин, нареченная подобающим именем, пела, танцевала, читала заклинания ласковому ветру, шевелившему высокие травы.
Для Джейкоба и Эстер Блау обратный путь оказался не легче дороги до клиники. Хотя они остались наедине, у них отнюдь не прибавилось свободы говорить о наболевшем.
Эстер чувствовала, что лучше, чем муж, знает Дебору. Бесконечная круговерть врачей и решений началась для нее раньше суицидной попытки дочери. Сидя в машине рядом с мужем, она хотела поведать ему, что теперь с благодарностью вспоминает этот глупый, показной случай, когда дочь вскрыла себе запястье. Тягучее предчувствие какого-то малозаметного, но страшного неблагополучия обернулось фактом. Их смутные ощущения и неявные страхи обрели вес, когда по полу в ванной комнате растеклось полстакана крови; на другой день Эстер бросилась к доктору. Теперь ей хотелось указать Джейкобу на многие вещи, которых тот не замечал, только она не знала, как завести о них речь, не обидев мужа. Она покосилась на него: Джейкоб сосредоточенно управлял автомобилем, не отрывая взгляда от дороги.
— Через пару месяцев можно будет ее навестить, — выговорила Эстер.
Потом они стали придумывать легенду для родных и знакомых, которые были не особенно им близки и в силу своих предрассудков не допускали даже мысли об отправке кого-либо из членов семьи в психиатрический стационар. Для близких лечебницу предполагалось называть пансионом, а для Сьюзи, которая за истекшие месяцы неоднократно слышала слово «болезнь», да и прежде слишком часто и глубоко недоумевала, предназначалась версия насчет анемии, слабого здоровья и специализированной лесной школы. Родителей Эстер планировалось убедить, что все в порядке… нечто вроде дома отдыха. Те уже знали о консультациях и заключении психиатра; для них предстояло изменить описание этого места и непременно вычеркнуть любые упоминания о том, что из одного зарешеченного окна доносился пронзительный, надсадный вопль, вызывавший только дрожь и зубовный скрежет. От этого вопля Эстер засомневалась, не совершают ли они в самом-то деле ошибку; вопль этот ей предстояло запереть в своем сердце, как Дебору заперли в Этом Месте.
Поднявшись со стула, доктор Фрид помедлила у окна, выходившего не на больничные корпуса, а на небольшой сад, за которым располагалась прогулочная площадка для больных. В руках у нее было заключение. На одной чаше весов грузом лежали эти три машинописные страницы, а на другой — курсы лекций, которые она не сможет прочесть, научные исследования, которые застопорятся, и консультации для молодых специалистов, которые будут отменены, реши она взяться за этот случай. Клиническая работа ей нравилась. Пациенты в силу своего заболевания рассуждали о здравомыслии так, как дано мало кому из «здравомыслящих». Лишенные любви, доверительности и элементарного общения, они зачастую стремились к этим благам с той безоглядной истовостью, какая виделась ей прекрасной.
Бывает, скорбно думала она, что мир в своем безумии дает сто очков вперед пациентам психиатрических стационаров. Ей вспомнилась Тильда из немецкой клиники: Гитлер находился по ту сторону больничных стен, но даже сама доктор Фрид не могла бы поручиться, на какой стороне царит здравый смысл. Тильда, которую привязывали к койке, принудительно кормили через трубочку и глушили психотропными, чтобы подавить волю, смогла достаточно долго сохранять проблески своей ярой ненависти. При ее появлении в палате Тильда по-актерски любезно улыбалась с застеленной грубым полотном койки и говорила: «О, входите же, милый доктор! Вы как раз подоспели к успокоительному чаю вашей больной и к концу света».
Ни Тильды, ни Гитлера уже не было в живых; молодые врачи, приходившие со студенческой скамьи без всякого жизненного опыта, с каждым годом требовали все больше и больше внимания. Есть ли у нее моральное право брать частных пациентов, на которых, возможно, придется потратить многие годы, чтобы добиться сколько-нибудь заметного улучшения, притом что тысячи, десятки тысяч других требуют, пишут, звонят, молят о помощи? Доктор Фрид усмехнулась, поймав себя на тщеславии, которое сама же когда-то назвала злейшим врагом доктора, вторым после заболевания пациента. Если даже Всевышний действовал поэтапно, пусть это будет ей примером.
Она вернулась за стол, открыла папку и стала читать:
ПАЦИЕНТ: БЛАУ ДЕБОРА Ф. Полных лет: 16. Предшеств. госпитализации: Нет.
ПЕРВИЧНЫЙ ДИАГНОЗ: ШИЗОФРЕНИЯ
1. Тестирование. Тесты показывают высокий уровень (140–150) умственного развития, но паттерны нарушены заболеванием. Многие вопросы интерпретируются неверно, с гипертрофированным отнесением на свой счет. Полностью субъективная реакция на беседу и тестирование. Анализ невротичности выявил характерные шизофренические сценарии с компульсивным и мазохистским компонентом.
2. Беседа (первичная). При поступлении больная производила впечатление хорошо ориентированной, способной к логическому мышлению, но в ходе беседы логика временами ослабевала, и при любой реплике, истолкованной как поправка или критика, больная проявляла крайнее беспокойство. Всеми средствами пыталась блеснуть остроумием, используя его как мощную защиту. В трех случаях проявила неуместную веселость: один раз, когда заявила, что причиной госпитализации стала суицидная попытка, и дважды — в ответ на вопрос о календарной дате. В ходе беседы ее отношение изменилось, она повысила голос и в качестве причин заболевания перечислила разрозненные обстоятельства своей жизни, такие как перенесенное в возрасте пяти лет оперативное вмешательство и его травматические последствия, жестокость няни и т. п. Упомянутые случаи не были связаны между собой и не подчинялись определенному сценарию. При пересказе одного случая больная рванулась вперед и обвинительным тоном спросила: «Я рассказала вам правду — теперь-то вы мне поможете?» Продолжение беседы стало нецелесообразным.
3. Семейный анамнез. Место рожд.: г. Чикаго, штат Иллинойс. Дата рожд.: октябрь 1932. Грудное вскармливание до 8 м-цев. Одна сестра, Сьюзен, 1937 г. р. Отец: Джейкоб Блау, бухгалтер; родители эмигрировали из Польши в 1913 г. Роды срочные. В возрасте 5 лет перенесла 2 операции по поводу опухоли мочеиспускательного канала. Вследствие тяжелого материального положения семья съехалась с дедом и бабкой по материнской линии, проживающими в пригороде Чикаго. Положение улучшилось, но у отца были диагностированы язва желудка и гипертензия. Во время войны (1942 г.) семья вернулась в черту города. Больная испытывала трудности с адаптацией и подвергалась издевательствам одноклассников. Половое созревание физически протекало нормально. В возрасте 16 лет совершена суицидная попытка. Многолетняя склонность к депрессиям; физическое состояние все годы в норме, за исключением онкологии.
Перевернув страницу, она пробежала глазами количественные показатели и результаты тестов.
Шестнадцать лет — такие юные больные до сих пор ей не встречались. Даже не принимая в расчет личность девушки, интересно было бы выяснить эффективность психотерапии в случае пациентки со столь скромным жизненным опытом и установить, облегчает это работу или усложняет.
В конце концов именно ее возраст повлиял на решение доктора Фрид и добавил этой тонкой папке больше веса, чем предстоящая обязанность посещать клинические разборы и писать статьи.
— Aber wenn wir… Если мы добьемся успеха… — прошептала она, с усилием переключаясь на неродной язык, — сколько будет впереди славных лет…
И вновь посмотрела на цифры и факты. История болезни, похожая на эту, в свое время вынудила ее сказать одному психологу-клиницисту: «Когда-нибудь нужно будет разработать тест, который позволит выявлять не только отклонение, но и норму».
Психолог тогда ответил, что такие сведения гораздо легче получить при помощи гипноза, аметилов и пентоталов.
— Не думаю, — возразила ему доктор Фрид. — Скрытая сила — слишком глубинная штука. Но по большому счету… по большому счету это наш единственный союзник.
