Вчера я так задержалась на спуске, засмотревшись на Женевское озеро и закат солнца, что Бабетта была уже на месте, когда я до него добралась. Вечер сменился глубокой ночью. Кое-что перед собой мы разглядеть еще могли, хотя ни один источник света не попадал в поле нашего зрения, но это было ненадолго. Бабетта распаковала палатку и она сама собой раскрылась. В молодые годы нам приходилось вбивать колышки. С возрастом начинаешь ценить комфорт. Воздух был ледяным и влажным. Мы быстренько закинули все снаряжение внутрь и забрались сами, вернувшись на двадцать лет назад. Я вспомнила то тепло кокона, который мы, подростки, сооружали вокруг себя всякий раз, когда без всякого страха отправлялись на ночевку в горы. А ведь риск был. Две девчонки, затерянные бог знает где. Но Бабетта никогда не боялась. Поэтому не боялась и я.

В ее вещах царил все тот же неописуемый кавардак, хотя она всегда умудрялась находить нужный предмет, и так же воняли ее грубые башмаки, снятые и пристроенные в углу палатки. Но мне было плевать. Это был еще один мой собственный вкус мадленки. Только у меня мадленки особенные. Бабетта надула два небольших матраса, и мы улеглись лицом друг к другу. Ее голова оказалась в углу палатки, и рассеянный свет маленькой лампочки позволял только угадывать форму ее лица, отражаясь разве что в глазах. Но я видела, что она улыбается. Улыбка, исполненная сожалений. Моя была полна будущим. Тем будущим, где меня ждали только встречи без расставаний.

– Тебе надо поспать, ты вообще не должна была лезть сюда. Если тебе станет плохо, я этого себе не прощу.

– Не волнуйся, у меня свой ангел-хранитель!

Она взяла мою руку и крепко ее пожала. Так мы говорили друг другу «я люблю тебя». Несколько долгих секунд нежности, просто чтобы сказать…

Потом она немного отстранилась и задала неизбежный вопрос:

– Почему ты довела до такого, Джульетта? Почему не ушла?

– Он угрожал, и мне было страшно.

– А почему не ушла еще до этого?

– Потому что до этого он был таким милым…

– Но когда ты почувствовала, что он меняется?

– Я боялась остаться одна.

– Лучше быть одному, чем в дурной компании.

– Мне была невыносима мысль, что я останусь одна…

– Но когда он стал жестоким?

– Когда он стал жестоким, было уже поздно…

– Никогда не бывает поздно.

– Знаю… хотя нет, в том-то и дело, что я не знаю. Может, из-за ребенка.

– Почему тебе так хотелось ребенка?

– А тебе разве не хочется?

– Я иногда об этом думаю, но не могу сказать, что мне по жизни без него не обойтись. Почему же ты…

– Для меня это жизненно важно.

– И поэтому ты забыла жить. Тот тип изолировал тебя от всего мира, а ты этого даже не осознала и посмотри, куда это тебя завело. Он бил тебя?

– …

– Ты не смеешь сказать мне?

– Ты разозлишься.

– Да нет же!

– Он изнасиловал меня перед тем несчастным случаем. Думаю, это из-за него я потеряла ребенка.

– Вот сволочь! Ты подашь жалобу?

– Я ушла, это уже хорошо. У меня нет сил бороться с ним. Не сейчас, во всяком случае. Пока что мне нужно почувствовать себя снова живой, просто чтобы не умереть.

– Понимаю. Но он должен заплатить.

– Посмотрим. А сейчас мне нужно одно: обними меня и скажи, что все это закончилось…

Что она немедленно и сделала, не сказав больше ни слова. Ее жестов хватило, чтобы убедить меня, что все позади. Что я в безопасности. И мне было куда менее страшно наедине с Бабеттой, в палатке, стоящей во тьме в самом сердце пустынных гор, чем под одной крышей с Лораном, в прекрасной квартире под видеонаблюдением. Потому что опасность исходила изнутри.

Так мы и провели остаток ночи.

Разбудили нас колокола. Мы спали, не шевелясь. Она потянулась, мурлыча, и снова прижалась ко мне, чтобы обнять еще крепче. Наверно, решила воспользоваться моментом, пока я под рукой, а то вдруг опять исчезну. Она знала, что я так или иначе уеду. А потом мне пришлось уговаривать, чтобы она согласилась оставить меня здесь одну. Мне хотелось с утра снова подняться к козерогам. А Бабетте нужно было уйти, у нее была назначена важная встреча в долине. Я добилась разрешения вернуться наверх при условии, что палатка останется как есть, а я буду избегать ЛЮБОГО риска.

Бабетта точно знала: я все равно поступлю по-своему, пусть даже не без риска – теперь, когда я вновь распробовала вкус свободы. Накануне мы поговорили обо всем, что случилось со мной за последние четыре года. Она так и думала, что мне потребуется всплыть на поверхность и сделать глубокий вдох. Великая синева! Ныряльщик, глотающий воздух после долгой задержки дыхания.

Мы перекусили зерновыми батончиками и выпили апельсинового сока. Мы согрелись, несмотря на утренний холод: к накопившемуся за ночь теплу наших тел добавилось тепло встречи.

Она только что ушла, торопясь по делам. Я ищу, во что бы переодеться – мне нужно свежее белье. У меня все еще кровит.

Проверяю, не приближается ли кто-нибудь издалека, и быстро опускаюсь на корточки у кромки воды, чтобы слегка ополоснуться. Поливаю из бутылки промежность, вода ледяная, мы оставили бутылку снаружи. Вода становится красной.

Укус несостоявшегося материнства. Челюсти жизни.

Иногда у жизни обнаруживаются акульи челюсти и два грозных ряда стальных клыков.

Я беру рюкзак, немного еды, воду, сменную одежду, телефон, который так и не включала со вчерашнего дня, да и зачем?

И ухожу.