«Анти-сюр-Леман: 10 километров».

Цель все ближе. В конечном счете я решила сойти с поезда в Бург-ан-Бресс, чтобы срезать путь на машине. Типчик в агентстве по аренде машин не захотел принять наличные из-за проблем со страховкой. Я сказала, что потеряла кредитную карту. Пришлось долго его убеждать, заверяя, что дело срочное и мне очень важно заполучить эту машину. Пришлось даже присесть на несколько секунд, держась за живот, чтобы он наконец согласился. И мне не пришлось особо притворяться – живот действительно свело от сильного сокращения матки.

Я проложила маршрут по встроенной GPS и дальше просто следовала указаниям. Сойдя с поезда, я прослушала сообщения на телефоне – в дороге я не слышала, как он звонил, проспав большую часть пути после «танца сперматозоидов» на стекле. В любом случае я не стала бы отвечать. Я решила не отвечать. Не сейчас.

Лоран. Три сообщения. Он в ярости, в холодной ярости, голоса не повышает, но угрожает, требует, чтобы я немедленно вернулась, говорит, что я уже не девочка-подросток и хватит ломать комедию.

Вот уж верно!

Иветта, наша домработница, удивляется, что меня нет дома, как мы договаривались. Я немедленно ей перезваниваю, всего на несколько слов, и прошу забрать к себе Лизетту, мою кошечку, потому что меня не будет несколько дней, а мы обе прекрасно знаем, что Лоран ею заниматься не станет. Он способен оставить ее умирать, а то и убить, как в «Опасных связях». Он не выносит кошек. И эту не хотел. Но тут я не уступила. Один из редких случаев, когда я не уступила. У меня всегда были кошки, их мурлыканье мне необходимо, оно придает мне сил. И мне необходимо воочию видеть их независимость, чтобы не отречься от своей собственной.

Но этого оказалось недостаточно.

Я отреклась от своей свободы. Но я чувствую, что она возвращается. Я чувствую, как она вздымается с мощью огромной волны, – я, которая едва барахталась в жизни, только чтобы не потонуть. Гигантский вал поднял меня, опрокинул, ударил о скалу – я могла и погибнуть, но раз уж еще жива, то доплыву до берега и ускользну от акулы. Запах крови возбудил ее. Это запах моей уязвимости возбуждал ее на протяжении многих лет.

Ромео: одно, но длинное сообщение – говорит, что беспокоится за меня, спрашивает, где я, говорит, что его тронуло мое письмо, просит поберечь себя и добавляет, что все время думает о Селестине. Слезы опять текут по щекам, когда я слышу, как он произносит ее имя. Его мысли о ней делают ощутимым ее присутствие в мире, а особенно – ее отсутствие.

Малу говорит, что любит меня.

Я стираю сообщения и отключаю телефон. Мне нужна тишина. Я сказала Иветте, что со мной все в порядке и она не должна беспокоиться. А главное – чтобы она позаботилась о Лизетте.

На въезде в деревню я ощущаю странное умиротворение с долей возбуждения. Перед глазами проходит все, что наша компания вытворяла на поляне за церковью, вечера, когда мы, подростки, собирались покурить и выпить на маленьком каменистом пляже. Как мы целовались с Александром на лодке посреди озера. Походы с Бабеттой в горы.

Я вспоминаю все простые и вроде бы незначительные истории, которые тем не менее навсегда отпечатались в памяти, потому что случились они в переломный момент жизни, когда начинаешь понимать, что значит существовать самой и для себя, и когда смутно вырисовывается будущее – тревожное, пугающее, но такое притягательное.

Александр – настоящий друг. Когда мы впервые встретились, то сразу почувствовали, что между нами возникнет нечто сильное и, возможно, свяжет нас надолго. Хватило одного проведенного вместе лета, чтобы понять это. Нам было тринадцать – возраст обещаний на всю жизнь, которые длятся не больше сезона. Но что-то дрогнуло в сердце, блеснуло в глазах, и в клятвах зазвучала уверенность. Мы виделись каждое лето. Пусть и случались кровосмесительные моменты, он все равно оставался для меня братом. Сын, внук и правнук озерных рыбаков, он, естественно, пошел по тому же пути. Мы не прервали связь и после того, как я перестала приезжать в Верхнюю Савойю. Все стало немного по-другому, но я знала, что занимаю прежнее место в его мыслях. И обратное тоже верно. Очень успокаивающее «обратное». Знать, что где-то есть кто-то, думающий о вас, в сердце которого вам всегда отведен уголок, и вы всегда можете там укрыться, в тепле и безопасности – это как мягкое одеяло, которое обволакивает вас, спасая от холода.

С Лораном я не чувствовала себя защищенной. Когда он вошел в мою жизнь, я потеряла всех своих друзей, одного за другим – или потому, что они ему не нравились, или потому, что он не оставлял мне никакой возможности поддерживать дружеские отношения. Это не я их потеряла, это Лоран у меня их отнял!

Четыре года я не посылала Александру ни единой весточки. Пару раз он попытался мне позвонить, но однажды нарвался на Лорана, который велел оставить меня в покое, ведь мы теперь вращаемся в разных кругах, и лучше б ему заняться своей рыбой, потому что русалочка отныне принадлежит другому, который может позволить себе яхту, и куда там бедной рыбачьей лодчонке, сами понимаете…

А сегодня мне хочется увидеть именно Александра. Потому что я по-прежнему уверена, что осталась его русалочкой, а кораблекрушения ему не в диковинку. Он всю жизнь провел в единении с природой, смотрел, как на заре занимается день, жил рыбалкой – занятием древним как мир, пусть тяжелым, но одним из тех, на которых мир и держится. Александр добывал человечеству пропитание. Даже если это человечество сводилось к нескольким дюжинам клиентов, все равно они были частицей человечества.

Мне необходимо отстраниться от мира, чтобы забыть все, что случилось.

Александр выходит на рыбалку каждый день, я знаю, он мне сам говорил. «Когда я в лодке, я больше не принадлежу этому миру, я отдаляюсь от людей, и это так хорошо».

Сделай и мне хорошо, Александр, отдели меня от человечества.

А главное – от бесчеловечности.

Не знаю, как он меня примет. Пан или пропал. Если он не захочет меня видеть, я сразу же вернусь в маленькую гостиницу, где сняла комнатушку, когда приехала. Но что-то толкает меня разыскать его без промедления, и я подчиняюсь этому импульсу. Может, имя ему Селестина. А может – Малу, которая так жалела, что я отдалилась от Александра. Может, русалочка.

В половине девятого вечера я припарковалась у тротуара напротив его дома. На табличке по-прежнему его имя, значит он все еще живет здесь. Я вижу свет в витрине. Несмотря на запотевшее стекло, различаю внутри силуэт, который передвигается между кладовкой и холодильной камерой. Я узнаю его, хотя прошло четыре года. Я помню его наизусть, цвет глаз, волос, форму рук, которые сотни раз на моих глазах вытягивали сеть, размер ступней, изгиб ягодиц, выпуклость мышц – что вблизи, что издалека. Это он. Стучу в дверь. Он подходит, протирает рукавом стекло, приклеивается к нему лицом, сложив козырьком ладони, чтобы прикрыть глаза от света, заливающего комнату, и разглядеть, кто там снаружи, в наступающих сумерках. Я отступаю чуть назад, не желая пугать его. Наверно, мой взгляд напоминает взгляд Кота в сапогах, но ни на что большее я сейчас не способна. Слышу, как ключ поворачивается в замке, и дверь распахивается. Улыбка, мгновенно осветившая его лицо, сразу меня успокаивает. Он на меня не сердится. Он смотрит на меня так, как если бы всегда меня ждал, как если бы знал, что однажды я вернусь, а потому почти не удивлен. Он делает приглашающий жест и закрывает за мной дверь. Какое-то время мы смотрим друг на друга. Я не знаю, что сказать. Чувствую себя виноватой после стольких лет молчания. Он сам прерывает паузу словами: «Ну-ка иди сюда!» – и распахивает руки, чтобы обнять меня. Он все еще в рабочей одежде. Как я люблю этот запах. Моя собственная мадленка пахнет рыбой, соляркой, застоявшимся табачным дымом и чуть терпким запахом работающего мужчины, который вкладывает все силы своего тела в то, чтобы вытянуть сети, – мадленка, которая напоминает мне волшебные моменты, проведенные на озере рядом с ним, когда я часами наблюдала, как он борется с земными стихиями, проникаясь простой мыслью: его место здесь. И той же мыслью я проникаюсь сейчас. Мое место здесь, в его объятиях.

– Счастлив тебя снова увидеть, – говорит он, легко поглаживая мои волосы огромной натруженной ладонью.

– Прости, что я так исчезла.

– Спасибо, что снова объявилась.

– Ты на меня не сердишься?

– Сержусь, что тебе такое в голову пришло.

– Я сняла комнатку в деревенской гостинице.

– Ты все же поздоровайся с Катрин. Пока мы будем кормить чаек, она уложит детей.

– Катрин? Дети?

– Я женился. У нас двое. Мальчик двух с половиной лет и шестимесячная девочка.

– Я не знала.

– Выйдешь со мной на лодке завтра утром?

– Да, пожалуйста, мне так это нужно.

– Знаю…

Он загружает в машину ведро с сегодняшними кухонными отбросами, и в наступающей ночи мы едем к порту. Его лодка там; пришвартованная к понтону, она тихо покачивается на легких озерных волнах.

Я устраиваюсь на носу и смотрю, как он запускает мотор и работает рулем. Мы быстро выходим на простор, и он замедляет ход. Чайки уже кружат над нами в нескольких десятках метров. Они знают. Их пронзительные крики и рискованные траектории – птицы едва не задевают нас – придают всей сцене нечто хичкоковское и почти столь же тревожное. С каждой пригоршней рыбьих костей, которые бросает им Александр, туча птиц пикирует в воду, готовая на все, лишь бы поймать свою долю добычи. Луна еще не полная, но достаточно яркая, чтобы высветить и подступающую ночь, и белые перья чаек, мечущихся вокруг нас. Наконец он вытряхивает из ведра остатки и тут же включает на полную мощность мотор, будто пытаясь избавиться от их присутствия. Несколько птиц упорно следуют за нами, но в конце концов одна за другой бросают эту затею.

Когда вновь воцаряется покой, он глушит мотор, и я понимаю, что должна с ним поговорить. Нельзя возникнуть из ниоткуда, как невинная розочка, и не объяснить, с чего эта розочка изрядно подувяла. Я вымотана, поэтому сразу перехожу к главному. Угадываю его взгляд, иногда обращенный на меня, но чаще – на собственные белые резиновые сапоги. Он ничего не говорит. А что тут скажешь? Он спокоен, но молчалив. Принимает мой рассказ, никак его не комментируя и не вынося никаких суждений.

Мне становится невыразимо хорошо. Ну вот, я вывалила в лодку свое ведро горестей, как он только что вытряхнул рыбьи кости в озеро.

Все отбросы, с которыми не знаешь, что делать…

А потом, не говоря ни слова, мы возвращаемся в порт. Он провожает меня до гостиницы.

– Завтра в шесть, устроит?

– Отлично.

– В доме уже свет потушили, увидишь Катрин завтра. Доброй ночи…

– Спасибо, Александр.

– За что?

– За все.

– Не за что…