Книга: Любовь живет три года
Назад: XVII Дилеммы
Дальше: XIX Бежать от счастья, боясь, как бы оно не снилось

XVIII
Верхи и низы

Жизнь-типичный телесериал: череда сцен, разворачивающихся в одних и тех же декорациях, с участием практически одних и тех же персонажей, и следующей серии всегда ждешь с нетерпением и некоторым отупением. Так вот, выход на сцену Алисы удивил меня, как если бы одна из троицы «Смешных дам» появилась в кадре «Элен и ребята».
Не стану долго описывать Алису, скажу просто: страус. Как и эта птица-бегун, она долговязая, плохо приручается и прячется, едва почуяв опасность. Ее бесконечно длинные тонкие ноги (в количестве двух штук) служат опорой соблазнительному бюсту, оснащенному аппетитными яблочками (в таком же количестве). Черные волосы, прямые и длинные, обрамляют очень яркое, хоть и нежное лицо. Тело Алисы, кажется, было задумано природой специально с целью выведения из равновесия окольцованных мужчин, которые ни сном, ни духом – или, наоборот, спали и видели. В этом ее отличие от страуса (наряду с тем фактом, что Алиса не несет килограммовых яиц – мне потом представился случай это проверить).
Я хорошо помню нашу первую встречу – на похоронах моей бабушки, куда я приехал без жены: она терпеть не могла семейных повинностей, и ее можно понять. Родня – это тяжко, даже когда она ваша, что уж говорить о чужой… Я, впрочем, сам ее отговаривал, уверяя, что бабуля оттуда, где она сейчас, вряд ли заметит ее отсутствие. Не знаю, может, чувствовал, что со мной что-то произойдет.
Все в церкви не сводили глаз с дедушки: заплачет или не заплачет? «БОЖЕ, ПОМОГИ ЕМУ УДЕРЖАТЬСЯ», – молился я. Но у кюре был козырь в рукаве: он заговорил о пятидесяти годах, прожитых дедулей и бабулей в браке. Глаза моего деда – полковника в отставке, между прочим, – покраснели. Он уронил слезу – и это было как сигнал к старту: родня открыла шлюзы, все рыдали и причитали, глядя на гроб. В голове не укладывалось, что в нем бабуля. Надо было ей умереть, чтобы я понял, до чего она мне дорога. Ладно, проехали – Если я не бросаю тех, кого люблю, так они сами уходят на тот свет. И я заплакал в три ручья, потому что я вообще юноша впечатлительный.
А когда я вытер глаза, то заметил красивую брюнетку, которая внимательно смотрела на меня. Алиса видела, как я разводил сырость. Сам не знаю, то ли от переживаний, то ли по контрасту с местом действия, но я почувствовал неодолимую тягу к этому таинственному видению в черном облегающем свитерке. Позже Алиса призналась мне, что я показался ей очень красивым: отнесем эту неадекватную оценку на счет материнского инстинкта. Не в этом дело, главное – тяга была взаимной: ей хотелось утешить меня, я сразу это увидел. Эта наша встреча открыла мне одну вещь: оказывается, лучшее, что можно сделать на похоронах, – влюбиться.
Это была подруга какой-то кузины. Она познакомила меня со своим мужем Антуаном – симпатичным малым, пожалуй, даже слишком. Когда Алиса целовала меня в мокрые щеки, она поняла, что я понял, что она видела, что я видел, что она смотрела на меня так, как она смотрела. Никогда не забуду первое, что я ей сказал:
– Мне нравится костное строение твоего лица.
У меня было время разглядеть ее как следует. Молодая женщина двадцати семи лет от роду, просто красивая. Взмах ресниц. Смех надутыми губками, от которого сердце так и прыгает в грудной клетке, ставшей вдруг слишком тесной. Ускользающий взгляд, рассыпанные волосы, крутой изгиб внизу спины, ослепительные зубки – чудо. Маугли Кардинале в «Книге Леопарда». Бетти Пейдж, вытянутая на метр семьдесят семь. Сумасбродка успокаивающего действия. Безмятежная стерва, тихоня-бесстыдница. Подруга, врагиня.
Как же я не встречал ее раньше? Какого черта я был знаком со столькими людьми, если эта девушка не входила в их число?
На церковной паперти была холодина. Сами понимаете, о чем я, – да-да, ее соски твердели под черным облегающим свитерком. У нее были грудки, возведенные в систему. По-детски чистое лицо будто не имело ничего общего с чувственным телом. Как раз в моем вкусе, больше всего на свете люблю контрасты: ангельское личико на теле блудницы. У меня дихотомические критерии.
В ту самую минуту я понял, что все на свете отдам, лишь бы быть допущенным в ее жизнь, в ее мысли, в ее постель, да что там – во все. До ипостаси страуса эта девушка была громоотводом: если любовь с первого взгляда – удар молнии, то она ее притягивала.
– Ты уже бывала в Стране Басков? – спросил я ее.
– Нет, но здесь, кажется, очень мило.
– Здесь не мило, здесь прекрасно. Как жаль, что я женат и ты замужем, а то могли бы свить семейное гнездышко на какой-нибудь здешней ферме.
– С овечками?
– Ну конечно, как же без овечек. А еще будут уточки для паштета, коровки для молока, курочки для яичек, петушок для курочек, старый подслеповатый слон, дюжина жирафов и много-много страусов, вот таких, как ты.
– Я не страус, я громоотвод.
– Ого! Если ты вдобавок читаешь мои мысли, что же это будет?
Когда она уехала, я долго бродил очарованный, забыв обо всем, в Гетари, деревне поэта Жан-Поля Туле и райском уголке моего детства. Я отправился гулять, бодрый и окрыленный, хотя обычно ненавижу прогулки (но никого это не насторожило: люди всегда ведут себя несуразно после похорон), шлялся по берегу моря, здороваясь с каждым утесом, с каждой волной, с каждой песчинкой. Моя душа была полна до краев. Все это небо принадлежало мне. Баскское побережье принесло мне больше счастья, чем бухта Рио. Я улыбался задремавшим в небе облакам и бабуле, которая на меня совсем не сердилась.
Назад: XVII Дилеммы
Дальше: XIX Бежать от счастья, боясь, как бы оно не снилось