Подведем черту.

Лахлан в итоге не оставил по себе ничего, кроме долгов: все состояние Стюартов-Мюрреев заключалось в бриллиантах, которые теперь покоились на дне моря. Тело в Тее так и не нашли, но и Эффи больше не давала о себе знать.

Я не получила университетского диплома. Вместо этого мой новонайденный, нежданный-негаданный отец повез меня обратно в Данди за вещами. Боб в это время сдавал последнюю работу для финального экзамена (он получил диплом третьего класса, но сам не знал, как это ему удалось). Я не стала задерживаться, чтобы его увидеть.

Я недолго пожила у Чика — он снимал ужасную дыру на Пэдди-стрит, где нужно было вылезать из окна первого этажа, чтобы попасть в туалет на заднем дворе. Чик старался быть заботливым отцом — это заключалось в том, что он покупал мне рыбу с жареной картошкой и каждый раз, как закуривал, предлагал сигарету и мне. Вскоре я покинула Данди — вообще покинула север и уехала искать счастья в иных краях, — но по-прежнему поддерживала связь с Чиком и (к ярости Мойры) со «сраными сопляками», которые приходились мне единокровными братом и сестрой. Чик умер несколько лет назад, но я вспоминаю его с нежностью.

Именно Чик убедил Нору, что она может вернуться в мир живых и ей ничего не грозит. Она продолжила жизнь с той точки, в которой оборвала ее когда-то, стала «зрелой студенткой» университета и получила диплом морского биолога. Она вышла замуж за водолаза — вам будет приятно узнать, что он красивый. Он знает о той части ее жизни, когда она была убийцей, скрывающейся от закона. Они завели лодку под названием «Морская авантюра — 2» и худо-бедно живут на ней, скитаясь по тем частям света, где потеплее, словно парочка морских цыган. Так что у этой истории счастливый конец. Я редко вижу Нору, но это не страшно. Она — моя мать и для меня останется ею навеки.

Совсем недавно я снова побывала в Данди — мой поезд проехал по мосту под небом цвета Андреевского креста. Я видела пеньки, оставшиеся от опор несчастного творения Томаса Бауча, и тюленей — они, пестрые, крапчатые, как дрозды-дерябы, загорали на песчаных отмелях посреди Тея, который сегодня принял цвет моря на Неаполитанской Ривьере. Данди изменился — и все же не изменился. В нем появились новые здания — центр современного искусства, большой синий медицинский институт, — а кое-какие старые исчезли, например Овергейт, Велгейтская лестница, а также дом на Пейтонс-лейн, где я когда-то жила с Бобом. Самый крупный заголовок газеты на лотке газетчика гласил: «ДАНДИЙСКАЯ РЕПТИЛИЯ СПАСЕНА!» — это доказывало, что местная пресса, как всегда, интересуется исключительно местными событиями.

Я пообедала в новом центре современного искусства, у окна с видом на Тей. Посетила кладбище Хауфф, купила себе чаю в магазине Брэйтуэйта и корзиночек в глазури с изображением папоротника у Гудфеллоу и Стивена. Побродила по территории университета. Конечно, Ватсона Гранта там уже не было. Эйлин ушла от него в 1973 году к любовнику, лихому военному летчику, чья часть стояла на аэродроме в Лухарсе. Годом позже Грант Ватсон объявил себя банкротом, был уволен с постоянной ставки преподавателя и провел некоторое время в лечебнице в Лиффе. Сейчас он тихо живет в Девоне и работает переплетчиком книг.

Доктора Херра тоже уже не было — он перебрался в Ланкастерский университет. А Мэгги Маккензи скончалась от тромба в мозгу через несколько минут после того, как я похлопала ее по руке и попрощалась с ней в палате Королевской больницы. Профессор Кузенс умер много лет назад, передав бразды правления кафедрой английского языка Кристоферу Пайку, который чудесным образом выздоровел.

Как ни странно, я снова повстречала Боба. В Данди я приехала не просто так, а в рамках своего рода турне. Ко всеобщему (и в первую очередь моему собственному) удивлению, я в конце концов стала писать детективные романы — «уютные», для робких читателей, которые не любят преступлений, связанных с городскими трущобами, компьютерами и сексом, а также для иностранцев, предпочитающих старомодные, колоритные английские детективы.

Я проводила встречу с читателями — их было немного — в книжном магазине Джеймса Тина на Хай-стрит. Посреди встречи я подняла глаза и увидела, что с улицы через стеклянную витрину на меня уставился, подобно любопытной рыбе в аквариуме, мужчина.

Я решила, что это какой-нибудь маньяк, и продолжала читать вслух отрывок из своего романа. Через несколько минут маньяк зашел в магазин и до конца встречи торчал за спинами слушателей, что меня весьма раздражало. Лишь после того, как я ответила на все обычные вопросы читателей, он — толстый, лысеющий, подозрительный на вид — заговорил со мной.

— Это по правде ты? — спросил он. К нему вернулся его природный гнусавый эссекский говор.

Это по правде была я, но был ли это по правде он? Кажется, да.

Мы договорились выпить кофе на следующий день в маленьком кафе на Перт-роуд. Боб теперь преподавал «современную политику и экономику» в гимназии Моргана. Двое детей, разведен, только что завел новую подругу (последние слова прозвучали смущенно). Средних лет, средне-счастлив, сутулится. «Что еще сказать? — Боб пожал плечами. — Многовато пью, многовато курю, стараюсь поменьше думать». Он засмеялся.

Мы поболтали про Кевина — ибо Кевин Райли сейчас, разумеется, второй по известности британский автор фэнтези. Его последняя книга «Заговор балниддрийцев» — самая новая в (по-видимому, бесконечном) цикле «Хроники Эдраконии» — занимала первое место в списке бестселлеров в мягкой обложке.

Я рассказала Бобу, как, роясь в книгах в букинистической лавке в Суффолке, обнаружила давно вышедшую и давно распроданную книгу под названием «Вторжение с Тара-Зантии». Она в самом деле повествовала о пришельцах из космоса, использующих в качестве денег домашних кошек и собак. Но автором ее был не Безымянный Юноша: книгу написал некто по имени Колин Харди. Так что одна загадка разъяснилась.

Еще мы поговорили о Дженис Рэнд, которая, не доучившись в университете, стала медсестрой со специализацией в геронтологии. Через три года ее обвинили в том, что она убивает своих подопечных (ее адвокат заявил, что она «отправляла их к Богу, на небеса», так что ее упекли в психиатрическую больницу особого режима). Именно Чик упорно выслеживал Дженис с тех самых пор по просьбе родственников бедной тети Сенги и наконец умудрился заснять на пленку кадры, послужившие окончательной уликой.

Я навестила Фердинанда в тюрьме раз или два, но он оказался довольно плоским персонажем, и скоро я в нем разочаровалась. Несколько лет назад он исчез. Мейзи, которая теперь преподает математику в Кембридже, полагает, что его убили из-за каких-нибудь околонаркотических разборок.

Что до желтого пса, то я понятия не имею, куда он делся. Но мне хочется думать, что он продолжает жить — хотя бы в книге.

Это всё.

Бобу нужно было идти — он договорился с Робином, ныне социальным работником, выпить в баре «Мост через Тей». Он пригласил и меня, но я отказалась.

Я думала о том, что, может быть, жизнь Боба обернулась бы совсем по-другому, не укради я у него смысл жизни.

Боб обнаружил смысл жизни как-то серым пасмурным днем, незадолго до того момента, с которого я начала свой рассказ. Озарение пришло к Бобу, когда он лежал на шершавом от грязи ковре, отрабатывая на Шуге смертоносный вулканский захват. Шуг мужественно терпел, набивая косяк на обложке принадлежащего Бобу альбома «Electric Ladyland». В телевизоре, который никто не смотрел, бомбили какую-то страну, о которой мы больше ничего не знали.

Боб переключил канал.

— «Доктор Кто», — объяснил он Шугу. — Второй эпизод «Проклятия Пеладона». Там действуют ледяные воины, они на этом инопланетном сборище…

Я на минуту вышла из комнаты, а когда вернулась, они бились в какой-то метафизической истерике, трепыхаясь на ковре, как свежепойманные рыбы.

— Ух ты, — твердил Боб, — смысл жизни… это типа круто!

— Счаст-Лифф ли ты, — подхватил Шуг и широко развел руками, смахнув при этом жестянку с табаком, так что она улетела на другой конец комнаты.

К сожалению, Боб и Шуг настолько упоролись, что не смогли объяснить, в чем состоит их великое открытие. Боб отвлекся на кастрюльку, стоящую посреди ковра. В ней были остатки спагетти в томатном соусе, которые пропитанному кислотой мозгу Боба показались клубком змей. А когда глюки у него прошли и он перестал орать, они с Шугом начисто забыли открытую ими великую непостижимую тайну.

— Жопа, — сказал Боб, кое-как поднялся на ноги и стал беспомощно бродить по комнате, заглядывая в ящики и под подушки, словно смысл жизни был частью осязаемого мира.

К счастью, он наступил себе на шнурок и вспомнил, в чем же заключался смысл жизни. Боб и Шуг очень расстроились, что такую важную вещь так легко забыть, и некоторое время обсуждали, как лучше сохранить ее для вечности. В конце концов я сжалилась над ними и посоветовала ее записать.

— Запиши! — завопил Боб, хватаясь за руку Шуга, чтобы не упасть — так взволновало его это открытие.

Они оба решили, что записать — просто гениальное решение, почти такое же гениальное, как сам найденный ими смысл жизни. После долгих поисков Боб нашел обрывок бумаги в линейку и записал все, что нужно, — хотя и не без труда, поскольку каждая написанная им буква превращалась в мультипликационного человечка и убегала с бумаги. Наконец ему удалось укротить человечков и выстроить их в подобие связного текста. После долгой дискуссии решено было положить драгоценный клочок бумаги в конверт и поместить в ящик буфета, стоящего в гостиной.

Когда смысл жизни был наконец в безопасности, Шуг и Боб выпили за него — каждый взял по банке лагера «Теннент» с нарисованными девушками (Бобу больше всего нравилась та, которую звали Трейси).

— За нас, — с усилием объявил Шуг, — ибо кто подобен нам?

Боб, однако, отверг традиционный отзыв этого тоста — «Мало кто, и тех уж нет» — и стал напряженно искать свой собственный вариант. Он морщил лоб — было заметно, как усиленно он думает. Наконец он объявил с великой торжественностью и серьезностью:

— Живи долго и процветай!

Я нашла этот конверт через несколько дней, когда искала свой аттестат зрелости. Бумажку я сохранила — сейчас она лежит в ящике моего собственного буфета, в моем доме, в Бретани, и я время от времени смотрю на нее, напоминая себе, в чем на самом деле заключается смысл жизни.

Вот что написал Боб. Бережно храните эту мудрость, ибо в ней заключается смысл жизни:

«Если встать на стол, можно достать до потолка».