Глава 1
Было ли это привидение?
Этим вечером мсье Дебьенн и мсье Полиньи, два директора Парижской оперы, давали гала-предвтавление по случаю своего ухода. Артистическая уборная Ла Сорелли, одной из ведущих балерин театра, неожиданно подверглась вторжению полудюжины танцовщиц кордебалета, которые только что покинули сцену, оттанцевав «Полиэкт». Они были в полном замешательстве, некоторые дико и неестественно смеялись, другие издавали крики ужаса.
Ла Сорелли, желавшая побыть одна, чтобы отрепетировать речь, которую она вскоре должна была произнести перед Дебьенном и Полиньи, почувствовала раздражение, увидев возбужденных молодых женщин. Прима обернулась к вошедшим и спросила о причине их волнения. Маленькая Жамме — нос, который так нравился Гревену, глаза цвета голубых незабудок, розовые щечки, белая грудь — смогла выговорить лишь два слова, голос ее прерывался и дрожал:
— Это привидение!
И она заперла дверь на ключ.
Артистическая уборная Ла Сорелли была обставлена с комфортом — большое, во весь рост зеркало, удобный диван, изящный туалетный столик, вместительный гардероб. На стенах несколько гравюр, сувениров ее матери, которая знавала славные дни старого оперного театра на улице Лепелетье. Портреты Вестриса, Гарделя, Дюпона и Биготтини. Эта комната казалась дворцом девушкам из кордебалета. Девушкам, которые ютились в общих помещениях, где напевали, ссорились, дубася парикмахеров и костюмеров, угощали друг друга пивом, черносмородинным ликером или даже ромом, пока мальчишка не начинал звонить в свой колокольчик, вызывая танцовщиц на сцену.
Ла Сорелли, дама весьма суеверная, услышав, что Жамме упомянула привидение, вздрогнула:
— Ты маленькая дурочка!
Но поскольку она верила в привидения вообще и в привидение в Опере в частности, ей не терпелось получить больше информации.
— Ты его видела? — живо спросила она.
— Так же ясно, как вижу тебя, — ответила маленькая Жамме со стоном. Ее ноги подкосились, и она упала в кресло.
А маленькая Жири — темные глаза, черные волосы, смуглое лицо, кожа, облегающая кости, — тут же сказала:
— Если это было действительно привидение, то оно просто безобразно!
— О да! — воскликнули другие танцовщицы и заговорили все разом.
Призрак показался им в облике джентльмена в черном фраке с раздвоенными фалдами. Джентльмен неожиданно появился в холле, и никто не видел, откуда он пришел. Появился так внезапно, что, казалось, сошел со стены.
— О, вам повсюду мерещатся привидения! — заметила одна из танцовщиц, которая более или менее сохраняла присутствие духа.
И это была правда. Уже несколько месяцев все в Опере только и говорили об этом призраке во фраке. Он передвигался по зданию подобно тени, не обращался ни к кому (и никто не осмеливался обратиться к нему) и исчезал так быстро, что невозможно было сказать, как он это сделал или куда ушел. Как и подобает настоящему привидению, он двигался совершенно бесшумно. Среди девушек из кордебалета о нем буквально ходили легенды. Все танцовщицы утверждали, что встречали его и, мало того, были жертвами его дьявольских чар. Любой несчастный случай, потерянная пуховка от пудры, шутка, которую сыграл с танцовщицей кто-то из друзей, — все это немедленно связывалось с привидением, призраком Оперы.
А действительно, кто видел его? В Опере бывает множество мужчин в черных фраках, которые отнюдь не являются привидениями. Но этот фрак отличался от других одним: его носил скелет. Во всяком случае, так говорили танцовщицы. И у скелета, разумеется, была голова мертвеца.
Заслуживает ли все это серьезного отношения? Судите сами. Идея скелета возникла из описания привидения, данного Жозефом Бюке, главным рабочим сцены, который действительно видел его. Бюке столкнулся с призраком лицом к лицу на маленькой лестнице, которая начинается около рампы и ведет вниз, в подвалы. Он видел его всего лишь одну секунду, но это произвело на него неизгладимое впечатление.
Вот что Жозеф Бюке рассказывал о призраке каждому, кто хотел его слушать: «Он невероятно худ, черный фрак висит свободно на его костлявом теле. Глаза смотрят прямо вперед и так глубоко посажены, что едва различимы. Все, что вы действительно видите, — это два темных отверстия, какие бывают у скелетов. Его кожа натянута, как на барабане. Она не белая, а неприятно желтая. Нос настолько мал, что совершенно не виден, когда смотришь со стороны, и это отсутствие носа производит ужасное впечатление. Волос почти нет, только три или четыре длинных темных локона свисают со лба и за ушами».
По словам Бюке, он тщетно пытался настичь это привидение, но оно мгновенно исчезло, не оставив никакого следа.
Главный рабочий сцены был серьезным, уравновешенным человеком, у которого почти полностью отсутствовало воображение, и он был трезв. Его слушали с изумлением и интересом. Немедленно несколько человек начали говорить, что они тоже сталкивались с призраком в вечернем платье и с головой мертвеца.
Тем не менее окружающие склонны были считать, что Жозеф Бюке стал жертвой мистификации одного из своих подчиненных. Но вскоре один за другим произошли инциденты настолько странные и необъяснимые, что даже самые закоренелые скептики были потрясены.
Известно, что пожарные — смелые люди. Они не боятся ничего и, конечно же, не боятся огня. Пожарный, о котором идет речь, лейтенант, пошел как-то осмотреть подвалы и, кажется, рисковал не больше чем обычно. Неожиданно он появился в зрительном зале бледный, с трясущимися руками, с глазами, вылезшими из орбит, и почти упал в обморок на руки матери маленькой Жамме. И почему? Потому что увидел голову в огне, голову без тела, которая приближалась к нему на уровне глаз. А ведь, повторяю, пожарные не боятся огня! Имя этого лейтенанта было — Папен.
Кордебалет пришел в ужас. Прежде всего, эта голова в огне не соответствовала описанию призрака, данному Жозефом Бюке. Тщательно расспросив Папена, а затем и Жозефа Бюке, танцовщицы пришли к единодушному мнению, что у привидения несколько голов и что оно меняет их по своему желанию. Поскольку даже пожарный, причем лейтенант, упал в обморок при виде жуткого призрака, балерины и стажеры нашли в этом достаточно оправдания для страха, который заставлял их бежать так быстро, как только можно, когда им надо было миновать темные уголки плохо освещенного коридора.
Итак, на следующий день после того, как пожарный рассказал о своей встрече, Ла Сорелли решила улучшить, насколько это возможно, охрану здания, которое подпало под дьявольские чары. Окруженная танцовщицами и большой группой стажеров в трико, она направилась в вестибюль к привратнику, неподалеку от двора администрации, и положила ему на стол подкову. Отныне каждый (речь идет не о зрителях), кто приходил в Оперу, должен был прикоснуться к этой подкове, прежде чем подняться по лестнице. Тот, кто не делал этого, рисковал стать жертвой темной силы, которая овладела зданием от подвалов до чердаков. Поверьте, я не придумал эту подкову (так же как и все остальное в этой истории), и ее до сих пор можно видеть на столе в вестибюле, перед конторкой привратника, когда входишь в Оперу через двор администрации.
Теперь вы, вероятно, можете представить себе душевное состояние балерин, когда они вошли в артистическую уборную Ла Сорелли.
— Это было привидение! — воскликнула маленькая Жамме, и тревога танцовщиц возросла еще больше.
В комнате воцарилось мучительное молчание, нарушаемое только учащенным дыханием. Наконец, проявляя неподдельный страх, Жамме бросилась в дальний угол и прошептала одно слово:
— Слушайте!
Всем показалось, что откуда-то из-за двери раздался шелестящий звук. Нет, не шагов — как будто легкая шелковая одежда скользнула вдоль двери. Ла Сорелли, пытаясь подавить страх, подошла к двери и спросила равнодушным голосом:
— Кто там?
Ответа не последовало. Чувствуя, что девушки ловят малейшее ее движение, Ла Сорелли, сделав над собой усилие, сказала очень громко:
— Есть там кто-нибудь?
— О да, конечно, есть! — прошептала смуглая Мег Жири, ухватившись за газовую юбку Ла Сорелли. — Не открывай! Боже мой, не открывай!
Но Ла Сорелли, вооруженная стилетом, который всегда был при ней, решила рискнуть, она отперла дверь, открыла ее (танцовщицы отступили в ванную, а Мег Жири едва дышала: «Мама! Мама!») и смело выглянула в коридор. Он был пуст. Газовый свет, подобно огненной бабочке в стеклянной тюрьме, бросал зловещий красный отблеск на все вокруг. С тяжелым вздохом Ла Сорелли быстро закрыла дверь.
— Нет, — сказала она, — там никого нет.
— Но мы видели его! — настаивала Жамме. — Он, должно быть, крадется где-нибудь здесь. Я не пойду обратно одеваться. Мы спустимся сейчас вниз вместе и вместе вернемся.
Жамме незаметно прикоснулась к маленькому коралловому пальчику, который, как считают, отвращает несчастье. А Ла Сорелли украдкой обвела крест святого Андрея на деревянном кольце, которое было на третьем пальце ее левой руки.
Один известный журналист однажды написал следующее:
«Ла Сорелли — великая балерина, красивая женщина с печальным, чувственным лицом и гибким, как ветка ивы, телом. Обычно о ней говорят, что она „милое создание“. Голова ее легко покачивается, словно перо цапли, на длинной, гордой, элегантной шее. Когда она танцует, движения ее бедер придают всему телу трепет невыразимого томления. Когда балерина поднимает руки и напрягается, чтобы начать пируэт, тем самым подчеркивая линии бюста и выделяя бедро, мужчины, говорят, готовы размозжить себе голову из-за неосуществленного желания».
Что же касается ее ума, то, кажется, это был установленный факт, Ла Сорелли его почти не имела. Впрочем, никто не ставил ей это в вину.
— Вы должны взять себя в руки, девочки! — сказала она танцовщицам. — Привидение? Может быть, его никто и не видел!
— Мы видели его, — запротестовала одна из девушек, — в черном фраке и с головой мертвеца, точно таким же, каким его видел Жозеф Бюке!
— И Габриэль тоже встретился с ним, только вчера, — сказала Жамме. — Вчера днем, средь бела дня!
— Габриэль? Хормейстер?
— Конечно. Ты не знала об этом?
— И он был в вечернем платье средь бела дня?
— Кто? Габриэль?
— Нет, нет, призрак.
— Да, он был во фраке, — подтвердила Жамме. — Габриэль сам рассказал мне. Он был в кабинете режиссера. Вдруг дверь открылась и вошел перс. Вы знаете, у перса дурной глаз…
— О да! — воскликнули все вместе маленькие танцовщицы.
— И вы знаете, как суеверен Габриэль, — продолжала Жамме. — Он вежлив, но, увидев перса, он обычно сует руку в карман и прикасается к ключам. Но на этот раз при виде перса он вскочил с кресла и подбежал к замку на двери стенного шкафа, чтобы скорее прикоснуться к металлу. Затем схватил свое пальто, висевшее на гвозде, но разорвал его. Габриэль так спешил покинуть кабинет режиссера, что ударился о вешалку и посадил себе большой фонарь на лбу. Он оцарапал руку о подставку для дот. Попытался опереться на фортепьяно, но не следил за тем, что делает, и крышка инструмента сильно ударила его по пальцам. Наконец Габриэль как сумасшедший выскочил из кабинета, однако споткнулся на ступеньках и упал. Мы с мамой как раз проходили мимо и поспешили помочь ему подняться. Мы страшно испугались, увидев, как он выглядел: весь в синяках, на лице кровь. Но он улыбнулся нам и произнес: «Слава Богу, я легко отделался!» Мы спросили, что случилось, и Габриэль сказал нам, почему он испугался: оказывается, за спиной перса он увидел привидение с головой мертвеца, как его описывал Жозеф Бюке.
Жамме говорила так быстро, будто привидение гналось за ней. Девушки встретили ее рассказ испуганным шепотом, но затем замолчали. Ла Сорелли лихорадочно полировала ногти на руках.
— Жозеф Бюке должен помалкивать, — наконец вполголоса сказала Мег Жири.
— Почему же? — спросил кто-то.
— Так думает моя мама, — ответила Мег, еще больше понижая голос и оглядываясь, как бы боясь, что ее услышит некто, кого она не видит.
— А почему твоя мать думает так?
— Тише! Мама говорит, что призрак не любит, когда его беспокоят.
— А почему?
— Почему.., почему.. Потому что… Да нет, ничего. Эта сдержанность лишь возбудила любопытство балерин. Они окружили Мег и просили ее объясниться. Наклонившись вперед в единой мольбе, они заражали друг друга страхом и получали от этого пронзительное, леденящее душу удовольствие.
— Я поклялась не рассказывать! — прошептала Мег. Но они продолжали настаивать и так убедительно обещали сохранить все в тайне, что Мег, которая умирала от нетерпения рассказать все, что знала, бросив взгляд в сторону двери, начала:
— Хорошо… Это из-за ложи…
— Какой ложи?
— Ложи призрака здесь, в Опере.
— У призрака есть ложа? — От известия, что у призрака есть собственная ложа в театре, у балерин захватило дух. — О, расскажи нам. Расскажи об этом! — наперебой заговорили девушки.
— Тише! — приказала Мег снова. — Это пятая ложа. Ложа, следующая после директорской в первом левом ярусе.
— Неужели?
— Да. Ведь моя мать — билетерша обслуживает эту ложу. Но поклянитесь, что не скажете никому!
— Конечно!
— Это действительно ложа привидения. Никто не был в ней уже больше месяца — никто, кроме призрака. А другим администрация говорит, что ложу никогда не будут сдавать.
— И призрак приходит туда?
— Да, — твердо сказала Мег. — Призрак приходит в ложу, но его никто не видят.
Танцовщицы недоуменно посмотрели друг на друга: как же так, ведь призрак одет в черный фрак и у него голова мертвеца!
Они сказали об этом Мег, но та настаивала на своем:
— Нет, его нельзя увидеть! У него нет ни черного фрака, ни головы. Все это ерунда. У него нет ничего… Когда он в ложе, его только можно слышать. Моя мать никогда не видела его, но она слышала. Она-то знает, потому что всегда дает ему программку!
Ла Сорелли почувствовала, что настало время вмешаться:
— Мег, ты действительно ждешь, что мы поверим в эту глупую историю?
Мег залилась слезами:
— Я должна была держать язык за зубами. Пели мама узнает… Но Жозеф Бюке напрасно сует свой нос не в свое дело. Это принесет ему несчастье. Так мама сказала вчера вечером.
В этот момент балерины услышали тяжелые, быстрые шаги в коридоре и задыхающийся голос прокричал:
— Сесиль! Сесиль! Ты там?
— Это моя мама! — воскликнула маленькая Жамме. — Что могло случиться?
Она открыла дверь. Представительная дама, похожая на померанского гренадера, ворвалась в артистическую и со стоном опустилась в кресло. Ее глаза дико вращались, лицо приобрело кирпичный оттенок.
— Какое несчастье! — прошептала она. — Какое несчастье!
— Что, что?
— Жозеф Бюке. Он…
— Ну, что?
— Он мертв!
Комната наполнилась восклицаниями, протестами и просьбами объяснить, что произошло.
— Да. Его только что нашли в третьем подвале.., повешенным, — продолжала бедная почтенная дама тяжело дыша. Но, что самое ужасное, рабочие сцены, которые нашли его тело, утверждают, будто слышали вокруг звуки, напоминающие пение мертвых!
— Это призрак! Это сделал призрак! — закричала Мег Жири. Слова, казалось, сорвались с ее губ против воли. Она мгновенно зажала рот ладонью. — Нет, нет, я ничего не сказала!
Все ее подруги севшими от страха голосами повторяли:
— Да! Да! Это призрак!
Ла Сорелли была бледна.
— Боже, разве теперь я смогу произнести свою речь! — воскликнула она.
Мать маленькой Жамме, опустошив бокал ликера, который кто-то оставил на столе, и придя после этого немного в себя, заявила:
— Да, привидение, безусловно, имело к этому отношение.
Как умер Жозеф Бюке, так и осталось тайной. Краткое расследование не дало никакого результата, кроме заключения о «естественном самоубийстве». В своих «Мемуарах импресарио» Мушармен, один из тех двоих, кто стал преемником Дебьенна и Полиньи, так пишет о смерти Бюке:
«Несчастный случай помешал маленькому торжеству, которое Дебьенн и Полиньи решили устроить по случаю своего ухода. Я был в кабинете импресарио, когда неожиданно вошел Мерсье, администратор. Он был в панике и сказал мне, что в третьем подвале между задником и декорациями из „Короля Лахора“ нашли повешенным рабочего сцены.
— Пойдемте же и снимем его, — произнес я. Пока мы спускались вниз по ступеням и лестнице, повешенный уже оказался без веревки!
Итак, вот серия событий, которые показались естественными Мушармену: человек, повешенный на веревке;
Мушармен идет, чтобы снять его, но веревка уже исчезла. Директор нашел этому простое объяснение. Вот что он пишем дальше: «Это было во время представления. Балерины и стажеры быстро приняли меры предосторожности против дьявольского глаза» Точка, конец объяснения.
Только представьте себе: кордебалет спускается вниз по лестнице и делит между собой веревку повешенного за время, меньшее чем об этом можно написать. Нет, эта идея не заслуживает того, чтобы ее принимать всерьез. Но когда я думаю о месте, где было найдено тело, — третий подвал под сценой, — то все больше склоняюсь к мнению, что кто-то был заинтересован в том, чтобы веревка, сослужив свою службу, сразу же исчезла. Позже мы увидим, прав я или нет, думая таким образом.
Зловещая новость быстро распространилась по всей Опере, где Жозефа Бюке очень любили. Артистическая уборная Ла Сорелли опустела, и маленькие танцовщицы, окружив ее, словно испуганные овцы пастуха, направились в фойе поспешно, как только позволяли их розовые ножки, минуя тускло освещенные коридоры и лестницы.
