Глава 12
Над люками

На следующий день Рауль вновь увидел Кристину в Опере. Золотое кольцо по-прежнему было на ее пальце. Она была нежна с ним, говорила о его планах, будущем, о его карьере.

Рауль сказал ей, что отправление полярной экспедиции переносится и он покинет Францию недели через три или через месяц самое большое.

Она убеждала его, почти весело, что он должен с радостью ожидать это плавание как шаг к будущей славе. И когда Рауль ответил, что слава без любви не привлекает его, назвала его ребенком, чьи печали не будут продолжительными…

— Как можете вы так легко говорить о таких серьезных вещах? — воскликнул он. — А если мы никогда не увидим друг друга? Я ведь могу погибнуть во время этой экспедиции!

— Я тоже, — сказала тихо Кристина.

Она больше не улыбалась, не шутила. Казалось, она думала о чем-то таком, что случилось с ней впервые, о том, что заставило ее глаза запылать.

— О чем вы думаете, Кристина?

— Я думаю, что мы никогда больше не увидим друг друга.

И это делает ваше лицо таким сияющим?

— И что через месяц мы должны будем сказать друг другу «прощай».

— Если до этого не будем помолвлены и не будем ждать друг друга…

Она закрыла ему рукой рот.

— Тише, Рауль! Вы же знаете, об этом не может быть речи. Мы никогда не поженимся. Это понятно!

Неожиданно она почувствовала радость, которую едва могла сдерживать. Она захлопала в ладоши с детским восторгом. Рауль обеспокоенно и недоуменно посмотрел на нее. Она протянула к нему руки или, скорее, дала их ему, как будто решив сделать ему подарок.

— Но хотя мы не можем пожениться, — продолжала она, — мы можем быть помолвлены! Никто, кроме нас, не будет знать об этом, Рауль! Бывали секретные браки, может быть и секретная помолвка. Мы помолвлены на месяц, мой дорогой. Вы через месяц уедете, и я буду вспоминать этот месяц до конца моей жизни.

Радость Кристины была безмерной. Затем она опять стала серьезной.

— Это счастье, — сказала она, — которое не причинит никому вреда.

Рауль понял. Он пришел в восторг от этой идеи и хотел сделать ее реальностью немедленно. Он поклонился любимой и произнес:

— Мадемуазель, я имею честь просить вашей руки.

— Но у вас уже обе мои руки, мой дорогой жених! О Рауль, мы будем так счастливы! Мы будем играть в будущего мужа и будущую жену!

Рауль подумал: «Через месяц я смогу заставить Кристину забыть „мужской голос“, прояснить эту тайну и покончить с ней. Через месяц она согласится стать моей женой. Пока же мы будем играть!» Это была самая прелестная игра в мире, и они наслаждались ею как малые дети, какими они, в сущности, и были. Влюбленные говорили друг другу изумительные вещи, обменивались вечными клятвами. Мысль, что в конце этого срока, возможно, в живых не будет никого, кто сдержал бы эти клятвы, приводила их в волнение. Они «играли в сердца», как другие играют в мяч; но поскольку это были их сердца, которые они перебрасывали туда-сюда, требовалось большое искусство, чтобы ловить их, не причиняя друг другу боли.

Однажды — это был восьмой день их помолвки — сердцу Рауля все же причинили сильную боль, и он прекратил игру такими глупыми словами: «Я не хочу на Северный полюс!» По своей простоте Кристина не подумала о такой возможности и, только сейчас вдруг осознав опасность игры, горько упрекала себя за это. Она ничего не ответила, и Рауль отправился домой.

Это произошло после полудня в артистической комнате Кристины, где всегда проходили их встречи и где они развлекались, устраивая себе «обеды» с букетом фиалок на столе, состоявшие из нескольких пирожных и двух бокалов портвейна.

В тот вечер Кристина не пела. И Рауль не получил от нее обычного письма, хотя они разрешили друг другу писать каждый день в течение месяца. На следующее утро он поспешил к мадам Валериус, которая сообщила ему, что Кристины нет дома. Она уехала накануне в пять часов вечера, сказав, что вернется через два дня. Рауль был словно громом поражен. Он ненавидел мадам Валериус за то, что та сообщала ему такие новости со столь удивительным хладнокровием. Рауль пытался получить от нее больше информации, но на все его возбужденные вопросы старая дама только отвечала: «Это секрет Кристины» — и поднимала палец, намереваясь, очевидно, воззвать к его благоразумию и успокоить в одно и то же время.

Оставив ее и сбегая по лестнице, Рауль подумал зло:

«Старуха хорошо оберегает девушку».

Где могла быть Кристина? Два дня… Два дня потеряны для счастья, и без того короткого! И в этом он сам виноват! Между ними был уговор, что он уедет в полярную экспедицию. Он изменил свое решение, но не должен был говорить ей об этом. Как глупо он все испортил и на сорок восемь часов стал самым несчастным человеком. Затем Кристина появилась вновь.

Она вернулась с триумфом. Она наконец повторила свой необычайный успех на гала-представлении. После несчастного случая с «жабой» Карлотта не смогла больше петь. Страх, что кваканье может повториться, заполнил сердце примадонны, сцена ее непостижимой катастрофы стала отвратительной для нее. Карлотта нашла способ расторгнуть контракт, и Кристину попросили временно заменить ее. Ее выступление в «Иудейке» было встречено с восторгом.

Рауль, конечно, присутствовал в Опере в тот вечер и был единственным, кто страдал, слыша бесчисленное эхо оваций, потому что видел, что Кристина все еще носит золотое кольцо. Внутренний голос шептал ему: «Она все еще носит золотое кольцо, и ты не тот человек, который дал ей его. Сегодня она опять отдала душу, но не тебе». Голос продолжал: «Если она не скажет тебе, что она делала в эти последние два дня или где она была, ты должен пойти и спросить Эрика».

Виконт поспешил за кулисы и стал ждать Кристину. Она сразу увидела его.

— Пойдемте, быстро! — проговорила она и повела его в артистическую комнату, не очень заботясь о том, что почитатели ее таланта, видя закрытую дверь, ворчали: «Это неприлично!» Едва оказавшись в артистической комнате, Рауль упал на колени. Он клялся, что уедет с полярной экспедицией, и просил ее не отнимать ни одного часа от идеального счастья, которое она обещала ему. Кристина не сдерживала своих слез. Они обнимались, как опечаленные брат и сестра, которые только что пережили общую потерю и пришли, чтобы оплакать ее.

Вдруг она освободилась из его нежного, робкого объятия и, казалось, прислушалась к чему-то, чего он не мог слышать. Затем быстро указала на дверь. Когда Рауль был уже на пороге, она сказала ему так тихо, что он скорее угадал, чем услышал ее слова:

— До завтра, мой дорогой жених. И будьте счастливы — я пела сегодня для вас.

Назавтра Рауль пришел опять, но, к сожалению, два дня ее отсутствия нарушили очарование их игры. В ее артистической комнате они смотрели друг на друга печальными глазами и не говорили ничего. Он удержался от того, чтобы не крикнуть: «Я ревную! Я ревную! Я ревную!» Но тем не менее она услышала его.

Наконец Кристина сказала:

— Пойдемте отсюда, Рауль. Свежий воздух пойдет нам на пользу.

Он думал, что они отправятся на прогулку за город, куда-нибудь подальше от этого здания, которое он ненавидел, словно это была тюрьма; он чувствовал, что тюремщик передвигается в этих стенах, тюремщик по имени Эрик… Но Кристина привела его на сцену, они сидели на деревянном кольце фонтана, в сомнительной свежести декораций, подготовленных для следующего представления.

В другой раз они бродили по безлюдным дорожкам сада, в котором вьющиеся растения были подстрижены умелыми руками бутафорного мастера, как будто настоящее небо, настоящие цветы и настоящая земля были навсегда запрещены ей и она была обречена не дышать другим воздухом, кроме как воздухом театра.

Ему стало ясно, что Кристина не может ответить на большинство его вопросов, и, чтобы не заставлять ее страдать понапрасну, Рауль старался не спрашивать ее вообще ни о чем. Время от времени появлялся пожарный, издалека наблюдая за их меланхоличной идиллией. Иногда она отчаянно пыталась обмануть его и себя поддельной красотой этих декораций, для того и сделанных, чтобы создавать иллюзии. Ее живое воображение наделяло их такими красками, которые, как она говорила, не соответствовали природным. Она все более оживлялась, в то время как он лихорадочно сжимал ее руку.

— Посмотрите, Рауль, — сказала она ему однажды, — на эти стены, леса, деревья, эти образы, написанные на полотне, — все они были свидетелями любовных сцен, более возвышенных, чем настоящие, потому что они созданы поэтами, возвышающимися высоко над обыкновенными людьми. Так скажите мне, Рауль, что наша любовь здесь, как дома, поскольку она тоже создана и тоже, как ни печально, иллюзия. — Неутешный, он не отвечал. — Наша любовь слишком печальна здесь, на земле, — продолжала она, — давайте возьмем ее в небо! Увидите, как легко это сделать!

И Кристина повела его выше облаков, в изумительный беспорядок верхних колосников, где наслаждалась тем, что вызывала у него головокружение, бегая по хрупким мосткам чердака, среди тысяч канатов, прикрепленных к блокам и лебедкам в центре воздушного леса мачт и рей. Если Рауль колебался, она говорила ему с милой, восхитительной гримасой: «Вы, моряк!» Затем они спустились на твердую землю, то есть в широкий коридор, который вел их к смеху, танцам и юности! «Поднимите юбки, девочки! Следите за шнурками!» Это был класс для девочек от семи до девяти лет, которые уже носили лифчики, легкие пачки, розовые чулки и работали, работали своими маленькими утомленными ножками в надежде стать балеринами или даже прима-балеринами и быть увенчанными бриллиантами. Пока же Кристина дала им конфет.

В еще один день она привела Рауля в громадную комнату своего дворца, полную ярких, пышных нарядов, рыцарских костюмов, пик, щитов и перьев, и внимательно рассматривала эти неподвижные, пыльные привидения воинов. Она говорила с ними доброжелательно, обещая, что они опять увидят блестяще иллюминированные вечера и парады с музыкой при ослепительных огнях рампы.

И так она водила его но всей империи, которая была искусственной, но необъятной, занимая семнадцать этажей от цокольного этажа до крыши, и населенной армией различных людей. Она ходила среди них, как любимая королева, поощряя работу, сидя в кладовых, давая добрые советы швеям, руки которых не решались резать богатые ткани, превращавшиеся в костюмы героев. Обитатели этой страны занимались всякими ремеслами. Среди них были и сапожники, и золотых дел мастера. Со временем эти люди полюбили ее, потому что она интересовалась их жизнью и прощала их маленькие причуды.

Кристина знала самые удаленные части здания, где тайно жили престарелые супружеские пары. Она стучала в их двери и представляла им Рауля как прекрасного принца, который попросил ее руки. Она и Рауль сидели на полуразвалившемся реквизите и слушали оперные легенды, так же как в детстве слушали театральные сказки. Эти старые люди не помнили ничего, кроме Оперы. Они прожили здесь многие годы. О них просто забыли. За пределами Оперы делалась французская история, но они не сознавали этого, и о них никто не вспоминал.

Так уходили в прошлое драгоценные дни. Кажущимся интересом к внешнему миру Рауль и Кристина пытались скрыть друг от друга то единственное, что Тревожило их сердца. Одно было ясно: Кристина, которая до этого доказала, что из них двоих она сильнее, вдруг стала нервничать. Во время их экспедиций она без всякой причины начинала вдруг бегать или внезапно останавливалась, и Рауль чувствовал, как холодна ее рука. Иногда казалось, что ее глаза следят за воображаемыми тенями. Она выкрикивала: «Сюда», а затем: «Сюда» и опять: «Сюда» с нервным смехом, который часто заканчивался слезами. Рауль пытался узнать, что с ней, спросить, несмотря на обещания, но, прежде чем он успевал спросить, она лихорадочно отвечала: «Ничего! Клянусь, ничего нет!» Однажды, когда они были на сцене и подошли к слегка приоткрытому люку, он наклонился над темной пропастью и сказала — Вы показали мне верхнюю часть вашей империи, Кристина, но странные истории рассказывают о нижней части… Мы пойдем туда, вниз?

Услышав это, она схватила его, будто испугавшись, что он исчезнет в этой черной дыре, и произнесла дрожащим голосом:

— Никогда! Вы не должны идти туда! Это не принадлежит мне. Все под землей принадлежит ему!

Рауль посмотрел ей прямо в глаза и грубо спросил:

— Так он живет там, внизу?

— Я этого не сказала! Кто мог сказать вам такую вещь? Пойдемте, пойдемте отсюда. Бывает время, Рауль, когда я думаю, не безумный ли вы, — вы всегда слышите какие-то невозможные вещи! Пойдемте отсюда! Пойдемте!

Кристина пыталась оттащить его, но он упрямо не хотел отходить от люка; эта дыра, казалось, влекла его к себе.

Вдруг люк закрылся так неожиданно, что они не успели даже увидеть руку, которая сделала это, и оба были ошеломлены.

— Возможно, он был там, — сказал наконец Рауль. Кристина пожала плечами, но вовсе не показалась успокоенной.

— Нет-нет, это был рабочий, закрывающий люки. Должны же они что-то делать, поэтому открывают и закрывают люки без какой-либо причины. Они, как швейцары: им тоже надо убить время.

— А если он в самом деле был там, Кристина?

— Нет, этого не может быть. Он закрылся… Он работает.

— О, действительно? Он работает?

— Да. Он не может работать и открывать и закрывать люки в одно и то же время. Нам нет повода беспокоиться. Она вздрогнула, когда сказала это.

— Над чем же он работает? — спросил Рауль.

— Над чем-то ужасным! Вот почему я говорю, что нет повода беспокоиться. Когда он работает, он ничего не видит, не ест и не пьет, он едва дышит. И так продолжается целыми днями и ночами. Он живой мертвец, и у него нет времени заниматься люками.

Кристина опять вздрогнула и склонилась над люком, прислушиваясь. Рауль ничего не сказал. Он боялся теперь, что звук его голоса может остановить ее и заставит думать, положив конец ее все еще временному желанию доверять ему.

Она не покинула его. Все еще держа его за руку, она вздохнула и на этот раз сказала:

— А что если это действительно был он?

— Вы боитесь его? — спросил Рауль робко.

— Нет, конечно, нет!

Непреднамеренно Рауль занял позицию сочувствия к ней, он отнесся к ней, как относятся к впечатлительным личностям, все еще находящимся в тисках кошмара. Казалось, он говорил: «Не бойтесь! Я здесь!» Почти непроизвольно Рауль сделал угрожающий жест какому-то невидимому врагу. Кристина взглянула на него с удивлением, будто он был чудом смелости и добродетели и она оценивала достоинства его смелого и тщетного рыцарства. Она поцеловала его, как сестра, вознаградившая любимого брата этим проявлением привязанности, за то, что тот сжал свой маленький братский кулачок, чтобы защитить ее от опасности.

Рауль все понял и покраснел от стыда. Он почувствовал себя таким же слабым, как и она. «Она утверждает, что не боится, — подумал он, — но она трепещет и хочет, чтобы мы отошли от люка».

Это была правда. Все последующие дни они проводили почти на вершине здания, далеко от люков. Волнение Кристины росло по мере того как шло время. Однажды она пришла на встречу с опозданием, ее лицо было таким бледным, а глаза покраснели от слез, что Рауль решился на крайние меры. Едва увидев ее, он сказал, что не поедет в экспедицию на Северный полюс, пока она не раскроет ему секрет мужского голоса.

— Тихо, — прошептала она. — Вы не должны говорить это. А если он услышит вас, бедный Рауль! — И она посмотрела вокруг дикими глазами.

— Я освобожу вас от его власти, клянусь! И вы перестанете думать о нем. Вы должны.

— Это возможно?

Кристина выразила это сомнение, в котором он почувствовал ободрение, когда вела его на верхние этажи здания, где они были вдалеке от люков.

— Я спрячу вас в неизвестной части мира, — продолжал Рауль, — где он не сможет разыскать вас. Вы будете спасены, и тогда я уеду, поскольку вы поклялись никогда не выходить замуж.

Кристина взяла его руки и сжала их в сильном душевном волнении. Тревожное состояние вновь вернулось к ней. Отвернувшись от него и со словами «Выше, еще выше!», Кристина повлекла его за собой.

Он с трудом поспевал за ней. Вскоре они были уже под крышей в лабиринте деревянных стоек. Они пролезали между стойками, стропилами и распорками, бегали от балки к балке, как будто были в лесу.

Каждые несколько секунд Кристина оглядывалась назад, но она не замечала тени, — следовавшей за Ней, как будто это была ее собственная тень, останавливаясь вместе с ней, возобновляя движение и не создавая никакого шума, как и подобает тени. Рауль тоже ничего не видел, так как рядом с Кристиной его вообще не интересовало ничего.