Глава 12

Степь — ворота в таинственный и непостижимый мир. Мой конь мчится, оставляя за собой облако пыли. Подо мной мягкое, словно набитое пухом, казацкое седло. Терские казаки спят, подложив эти седла под голову, и даже стоят на них. Все свое, имущество — каравай хлеба, бутылку вина, украденные в кабардинских селах золотые монеты — казаки возят в мешках, притороченных к седлу. Но мой мешок пуст.

Степной ветер свистит в ушах. Конь уносит меня в вечность этих серых песков. Мягкая кабардинская епанча защищает меня от ветра. Воины и разбойники придумали епанчу специально для походов и грабежей. Ее в один миг можно превратить и в палатку, в нее можно и завернуть награбленное добро. А как легко с ее помощью похищать девушек — закутанные в епанчу, они сидят тихо, как птички в клетке.

Я скачу к воротам Боз Гурд, стоящим недалеко от Баку, прямо в степи еще с незапамятных времен. Это две скалы, возвышающиеся посреди бескрайнего океана песка. Древние предания рассказывают, что праматерь тюркских народов Боз Гурд провела османцев через этот каменный проход к зеленым анатолийским лугам.

У этих скал в полнолуние собираются шакалы и степные волки и, задрав к небу морды, воют, как собаки, чующие покойника. Быть может, в Луне они видят покойника. Поразительно в собаках это чутье на смерть. Они начинают выть, когда человек еще жив, словно предчувствуют, что смертный час его близок. А ведь собаки одной породы с волками, которых Энвер паша привел на Кавказ. Как и мы, подданные Российской империи…

Я несся по бескрайней степи. Рядом, не отставая от меня, скакал отец. Он сидел в седле, низко склонившись к самой гриве коня, и походил на мифических кентавров.

— Сафар хан! — хрипло крикнул я. — Сафар хан, мне надо поговорить с тобой.

По имени я называл отца только в исключительных случаях.

— Говори на скаку, сынок. Когда всадник сливается с конем, и говорить легче.

Не издевается ли отец надо мной? Я стал немилосердно хлестать коня плеткой. Отец удивленно поднял брови, легким движением послал своего коня вперед. Мы снова оказались рядом.

— Слушаю, сынок, что ты хотел сказать?

В его голосе мне послышалась насмешка.

— Я хочу жениться, Сафар хан.

Наступило долгое молчание. Только ветер бил в лицо и свистел в ушах.

— Я построю тебе дом на берегу моря, — ответил, наконец, Сафар хан. Я приглядел одно замечательное местечко. А летом будешь жить в Мардакяне. Первенца назовем Ибрагимом, в честь прадеда. Если захочешь, подарю тебе и автомобиль. Впрочем, это бесполезная игрушка. У нас нет для него дорог. Лучше построим конюшню.

Он замолчал. Мы уже миновали ворота Боз Гурд и скакали теперь к морю, в направлении поселка Баилов.

— Мне поискать тебе невесту или ты уже присмотрел себе кого-нибудь? — голос отца звучал словно издали. — Нынешние молодые люди сами находят себе невест.

— Я хочу жениться на Нино Кипиани.

Ни единый мускул не дрогнул на лице отца. Его правая рука по-прежнему сжимала поводья.

— На Нино Кипиани, — повторил он. — У Нино Кипиани узкие бедра. Хотя, по-моему, у всех грузинок узкие бедра, но, несмотря на это, они рожают здоровых детей.

— Отец! — возмущенно воскликнул я.

Отец с улыбкой посмотрел на меня.

— Ты еще очень молод, Али хан. Для девушек хорошая фигура важнее знания языков, — сказал он и с абсолютным равнодушием спросил: — Когда ты хочешь жениться?

— Осенью, когда Нино окончит лицей.

— Отлично! Значит, ребенок родится в будущем году, в мае. Май счастливый месяц.

— Но, отец!

Казалось, отец издевается надо мной. Ведь я женюсь на Нино не из-за стройности ее талии или знания языков. Я женюсь, потому что люблю ее.

Отец снова улыбнулся. Потом натянул поводья и сказал:

— Степь пустынна. Давай где-нибудь остановимся и перекусим. Я проголодался. Вот прямо здесь и отдохнем немного.

Мы соскочили с коней. Отец достал из мешка хлеб и сыр. Отломив половину хлеба, он протянул его мне, но я не был голоден. Полулежа на песке, отец неторопливо ел, задумчиво глядя вдаль. Вдруг лицо его стало серьезным.

— Ты очень правильно делаешь, что женишься. Я женился трижды, но мои жены мерли, как осенние мухи. И вот теперь, как ты знаешь, я холост. Но если женишься ты, может быть, женюсь и я. Твоя Нино — христианка. Не позволяй ей приносить в твой дом чужую веру. Пусть ходит по воскресеньям в церковь, но священников чтобы в доме не было. Женщины — сосуд очень хрупкий, это надо помнить. Не бей ее, когда она будет беременна. Но не забывай, что хозяин в доме — ты, а она должна быть лишь твоей тенью. Ты знаешь — мусульманам разрешается держать четырех жен одновременно. Но будет лучше, если ты удовлетворишься одной. Конечно, если Нино окажется бесплодной, тогда — другое дело. Не изменяй жене. Она имеет право на каждую каплю твоего семени. Прелюбодей проклят во веки веков. Будь с ней терпелив. Женщины, как дети, только хитрее и злее. Это очень важно помнить. Делай ей много подарков, но если она что-нибудь посоветует, обязательно поступи наоборот.

— Но, отец, я же люблю ее!

— Вообще-то муж не должен любить свою жену, — проговорил отец, качая головой. — Мужчина должен любить родину, любить войну. Некоторые любят красивые ковры, редкое оружие. Конечно, бывают случаи, когда мужчина любит женщину. Ты и сам знаешь о любви Меджнуна к Лейли, читал газели Хафиза. Он ведь всю жизнь писал о любви. Впрочем, знающие люди говорят, что Хафиз не спал ни с одной женщиной. А Меджнун был самым обычным сумасшедшим. Поверь мне: мужчина должен оберегать женщину, а не любить ее. Таково повеление Аллаха.

Отец умолк. Я тоже молчал. Может быть, он прав. Не любовь должна быть для мужчины главным. Отцу лучше знать об этом.

Он неожиданно прервал молчание и засмеялся.

— Ладно, завтра я пойду к князю Кипиани и обсужу с ним этот вопрос. Или мир настолько изменился, что теперь молодые люди сами ходят свататься?

— Я сам поговорю с Кипиани, — поспешно сказал я.

Мы снова сели на коней и поскакали к Баилову. Скоро показался уродливый темный лес нефтяных вышек. Биби-Эйбат — район Баку, где находятся нефтяные промыслы. Его воздух пропитан смрадом нефти. У фонтанирующих скважин стояли рабочие с черными от нефти руками. Она стекала с их пальцев и капала на землю. Со стороны баиловской тюрьмы раздались выстрелы.

— Кого-то расстреляли? — крикнул я.

Но нет, в этот день в баиловской тюрьме никого не расстреливали. Выстрелы доносились из казарм бакинского гарнизона. Там солдат обучали военному делу.

— Хочешь навестить друзей? — спросил отец.

Я утвердительно кивнул, и мы направили коней к учебному плацу казарм. Ильяс бек и Мухаммед Гейдар проводили занятия в своих ротах. По их лицам ручьем струился пот.

— Напра-во! Нале-во!

Мухаммед Гейдар выглядел ужасно серьезным. Ильяс бек же напоминал покорную чужой воле марионетку. Они подошли к нам, поздоровались.

— Ну как, нравится вам военная служба? — спросил я. Ильяс бек промолчал.

— Как бы там ни было, — это получше гимназии, — хмуро сказал Мухаммед Гейдар.

— У нас сейчас новый полковой командир, — сообщил Ильяс бек. Шушинец, князь Меликов.

— Меликов? Не тот ли это Меликов, владелец знаменитого гнедого?

— Он самый. Легенды об этом коне ходят по всему гарнизону.

Мы помолчали. На плацу лежал толстый слой песка. Ильяс бек тоскливо посмотрел в сторону ворот. В его глазах была зависть.

— Ты, кажется, завидуешь Али хану? — сказал отец, положив руки ему на плечи. — Не завидуй. Он, кажется, намерен расстаться со своей свободой.

Ильяс бек рассмеялся:

— И верно, ведь ты собираешься жениться на Нино, не так ли?

— Самое время, — оживился Мухаммед Гейдар, — довольно бездельничать. Теперь ты узнаешь, почем фунт лиха. — В голосе его слышалось злорадство, но слова звучали слишком наивно.

Что могли знать о жизни Мухаммед Гейдар и его жена, не высовывающая носа из-под чадры?

Я попрощался с ними, и мы с отцом вернулись домой. Азиатские дома бывают прохладны. По ночам ты словно окунаешься в свежесть родниковой воды. А днем кажется, что попал в холодную баню. Я лежал на диване, когда зазвонил телефон.

— Умираю от жары и математики, Али хан, — услышал я голос Нино. Приди же, помоги мне.

А через десять минут Нино уже протягивала мне свои тонкие ручки. Нежные пальчики были в чернилах. Я расцеловал каждое чернильное пятнышко.

— Нино, я говорил с отцом. Он согласен.

Нино трепетала и смеялась, застенчиво поглядывая в сторону комнаты. Лицо ее разрумянилось. Она вплотную приблизилась ко мне и прошептала:

— Я боюсь, Али хан, очень боюсь!

— Чего ты боишься? Неужели экзаменов?

— Нет, — сказала она и отвернулась, устремив взгляд на море, а потом в притворном ужасе схватилась за голову:

— Ах, Али хан из города Икс в город Игрек едет поезд со скоростью пятьдесят километров в час…

Словно гора свалилась с плеч, и я, счастливый, уткнулся в ее тетради.