Мое заветное желание
Противная девчонка эта Синди. Даже не волнуется, что ее увидят голой. И ей все равно, что она усаживается при всех на горшок. Берет мои игрушки и тащит их в рот. Вымажется в чем-то и ходит так.
Лето больше мне не нравилось. Делать было нечего, некуда ходить, кроме как к соседней даме. Старуха обещает пони, но никак не купит. Дразнит меня, обманывает. Ну я ей покажу. Не стану навещать ее, пусть сидит одна. Прошлой ночью мама говорила папе, что видела, как эта старуха в черном подглядывает за нами с лестницы.
– И она разглядывала меня, Крис! В самом деле!
Папа засмеялся:
– Ну и что, Кэти? Какой урон могут тебе нанести ее взгляды? Она здесь незнакомка, у нее никого нет. Разве не было бы естественным помахать ей рукой и сказать «привет»? Может быть, представиться?
Я посмеялся про себя. Бабушка бы не ответила ей. Она такая застенчивая. Она боится всех незнакомых, кроме меня. Только мне и доверяет.
Я опять напугал Синди, и меня опять наказали. Но я теперь хитрый, все равно улизнул. И побежал в соседний дом, где меня все любят.
– Где мой пони? – закричал я, проверив стойло и увидев, что оно пусто. – Ты обещала мне пони! Если ты не купишь, я расскажу маме и папе, что ты переманиваешь меня!
Она заволновалась, и ее тонкие бледные руки выдернули из-под ворота тяжелую нить жемчуга, которую она обычно прячет.
– Завтра, Барт. Обещаю тебе, завтра.
По пути домой я встретил Джона Эймоса. Он повел меня в свой секретный кабинет и стал шептать что-то о «мужском поведении».
– Женщины, особенно которые рождены богатыми, глупы и не нуждаются в мозгах. Слушай меня внимательно, мальчик, и не влюбляйся в глупых женщин. Но глупы все женщины. – Его водянистые голубые глаза были жестокими и сузились в щелочки. – Когда имеешь дело с женщинами, им надо с самого начала дать понять, кто здесь хозяин. И не позволять забывать это. А вот твой урок на сегодня. Кто такой Малькольм Нил Фоксворт?
– Мой прадед, который умер, но власть его живет, – сказал я, как мне было приказано говорить, хотя я почти ничего не мог понять.
– Кто еще был Малькольм Нил Фоксворт?
– Святой. Святой, заслуживающий царского места в раю.
– Правильно, а теперь скажи все по порядку, ничего не упуская.
– Не родился еще человек мудрее, чем Малькольм Нил Фоксворт.
– Это не все, чему я учил тебя. Тебе надо читать его дневник, и тогда ты узнаешь о нем больше. Ты ежедневно читаешь его? Он честно описал в этой книге всю свою жизнь. Я прочел ее двенадцать раз или больше. Читать ее – значит учиться и взрослеть. Так что не прекращай читать дневник твоего прадеда, пока не станешь таким же умным и хитрым, как он.
– А умный и хитрый – это одно и то же?
– Нет, конечно нет! Быть умным – значит не давать людям заподозрить, какой ты хитрый.
– А почему Малькольм не любил свою маму? – спросил я, хотя и знал, что та убежала от него, но вызовет ли это и во мне такую же нелюбовь к моей маме?
– Не любил маму? Бог мой, мальчик, Малькольм обожал ее, пока та не сбежала с любовником и не оставила его, а отец был слишком занят, чтобы уделять мальчику внимание. Если ты прочтешь дальше, то поймешь, за что Малькольм не любил женщин вообще. Читай и увеличивай в себе знание. Мудрость Малькольма станет твоей. Он научит тебя, что нельзя доверяться женщине: когда нам нужна женщина, ее всегда нет рядом с мужчиной.
– Но моя мама – хорошая мать, – слабо попытался сопротивляться я, хотя уже не был уверен в том, что говорю.
Какая жизнь неоднозначная! Это было новое слово на сегодня, «неоднозначный». Папа аккуратно напечатал его утром на листочке и позвал меня. Он объяснил мне, что означает это слово, и сказал, что надо его использовать в разговоре не менее пяти раз за этот день.
Ненавижу жить в этом неоднозначном мире! Проклятые словарные выражения учили меня тому, как неверно и лживо все на свете.
– Теперь я оставляю тебя одного, чтобы ты читал и постигал слова Малькольма, – сказал Джон Эймос и зашаркал прочь, слегка накренясь на один бок.
Я открыл книгу на странице, заложенной кожаной закладкой.
«Сегодня я попытался курить; я нашел, где хранится у папы табак, набил им трубку и закурил позади гаража.
Не знаю, как он догадался, но я был пойман. В его глазах появился жестокий огонь, и он приказал мне раздеться донага. Я плакал и бился, когда он лупил меня, а потом он посадил меня на чердак и сказал, чтобы я выучил заповеди Господни и искупил свои грехи. Там я нашел старые фотографии моей матери – того времени, когда она была еще девочкой. Какая она была красивая, и выглядит так невинно и трогательно… Ненавижу ее! Я пожелал, чтобы смерть постигла ее немедленно, где бы она сейчас ни находилась. Я желал, чтобы она страдала так же, как я, с кровоточащей спиной на душном, жарком чердаке.
Тут же на чердаке валялись корсеты – свидетельство лживости женщин, которые хотят обольстить мужчину тем, чего им даже не дала природа. Я-то знаю, что никогда не позволю себя обмануть женщине, даже самой красивой. Потому что именно женская красота сделала моего отца таким, именно женская красота виновата в том, что у меня ноет спина и я сижу на душном чердаке. Отец не виноват, он тоже страдает, как и я.
Теперь я знаю, о чем он говорит всегда: нельзя верить ни одной женщине. Особенно красивым личикам и соблазнительным телам».
Подняв глаза, я долго смотрел в пространство и видел не сено, на котором лежал, а красивое лицо моей мамы. Неужели и она обманщица? И она может однажды убежать с «любовником» и оставить меня одного с отчимом, который не будет любить меня так сильно, как Джори и Синди? Что тогда мне делать? Может быть, уйти к бабушке? Я пошел и спросил у нее.
– Конечно, любовь моя, я заберу тебя. Я стану любить тебя, защищать тебя, сделаю для тебя все, что смогу, потому что ты действительно сын моего второго мужа. Я еще не говорила тебе этого? Доверяй мне, Барт Уинслоу, будь всегда около меня и сторонись Джона. Он не тот человек, который тебе нужен.
Сын ее второго мужа. Неужели мама тоже была за ним замужем? Мама постоянно за кого-то выходит замуж! Я закрыл глаза и подумал о Малькольме, который давно в могиле. А кресло бабушки качалось и качалось… Бум, бум, бум, будто комья земли летели на мой гроб. Темно, сыро. Холодно. Рай… где этот рай?
– Барт, у тебя глаза воспалены.
– Устал, бабушка, я так устал.
– Скоро твое заветное желание исполнится.
Деньги, вот что мне нужно: деньги. Кипы и кипы зеленых бумажек.
Кто-то громко постучал в дверь. Я вскочил с ее колен и спрятался.
Впереди Джона Эймоса бежал Джори.
– Где мой брат? – требовательно спросил он. – Мне не нравится его поведение в последнее время, и я думаю, это связано с тем, что он ходит к вам.
– Джори, – сказала бабушка, протягивая к нему руку, унизанную кольцами. – Не смотри на меня так. Я не причиню ему никакого вреда. Я даю ему мороженое после ланча. Сядь, Джори, и поговори со мной. Я прикажу подать прохладительные напитки.
Игнорируя все ее просьбы, Джори, как Пинкертон, огляделся, направился прямо ко мне и вытащил меня за шкирку из-за кадок с пальмами.
– Благодарю вас, мадам, я не хочу, – холодно проговорил он. – Мама очень хорошо кормит меня, а то, что Барт ходит к вам, меняет его в дурную сторону. Поэтому, прошу вас, не пускайте его больше.
В ее глазах показались слезы, и она сжала губы, чтобы не расплакаться.
Джори приволок меня на наш задний двор.
– Не смей больше ходить туда, Барт Шеффилд! Она не бабушка тебе. Ты так себя ведешь, будто она тебе дороже нас всех, дороже даже мамы!
* * *
Некоторые говорили обо мне, что я маленького роста. Но я-то знал, что после десяти я вытянусь, как дерево после дождя летом. Как только я снова окажусь в Диснейленде, я начну расти, как гигант.
– Почему ты так печален, милый? – спросила бабушка, когда на следующий день я сидел у нее на коленях.
Пони она так и не купила.
– Я не стану больше приходить к тебе, – сварливо сказал я. – Папа мне купит пони на день рождения, если я хорошенько попрошу его. Мне не нужен твой пони.
– Барт, ты уже рассказал родителям про меня?
– Нет, мэм.
– Если ты лжешь, Бог тебя накажет.
Конечно лгу. А почему бы нет? Ведь все вокруг делают то же самое.
– Я никому ничего не рассказываю, – пробормотал я. – Мама с папой не любят меня. У них есть любимчик – Джори. Теперь еще у них появилась Синди. Для них достаточно.
Бабушка быстро оглянулась, задержав внимание на запасных дверях, которые всегда были наглухо закрыты.
Она прошептала:
– Барт, я видела, что ты разговариваешь с Джоном. Я же тебе говорила, чтобы ты держался от него подальше. Он злой старик и может быть очень жестоким. Имей это в виду.
Кому же верить после этого? Он говорит то же самое про нее. Когда-то я думал, что можно доверять всем. Теперь я понял, что все притворяются, а на поверку они совсем другие. Никогда не любят, когда говорят, что любят, особенно если это касается меня. Может быть, только бабушка на самом деле любит меня – и Джон Эймос. От этой мысли я пришел в недоумение. Ведь если правду говорит Джон Эймос, то он единственный верный мне друг. Если это так, то бабушка мне не друг. Или наоборот. Мне надо выбирать, но как выбрать? Как принять решение? Когда я полулежал на коленях у бабушки, прижавшись к ее мягкой груди, я верил, что она любит меня. Она и в самом деле моя родная бабушка.
А вдруг нет?..
Я ходил к ней уже несколько недель. Джон Эймос был моим другом только несколько дней. Может быть, проверить: если он каждый день станет дожидаться моего прихода, тогда он верный друг. Допустим, семь дней. Семь – число, означающее удачу. Будет ли он мне другом семь дней подряд? Пять дней разговоров с ним в его таинственной «дыре» научили меня тому, что все женщины лживы и лицемерны.
– Барт, милый, – прошептала бабушка, целуя меня через вуаль. – Не бойся ничего, но не подходи к Джону Эймосу и не верь ничему, что он скажет. – Она погладила меня и улыбнулась. – А теперь беги в стойло и посмотри хорошенько: увидишь что-то, что мечтает иметь каждый мальчик. И все они будут завидовать тебе.
Она еще что-то говорила, но я уже соскочил с ее колен и побежал со всех ног к сараю.
Ура! Наконец! Каждый день, как талисман, я носил яблоко в кармане, надеясь на чудо. Каждый день я крал из кухни сахар, надеясь на чудо! Каждую ночь молился, чтобы у меня был пони. Он будет любить меня больше, чем других! Я пробежал все расстояние до сарая, ни разу не упав, как на крыльях. Я внимательно посмотрел в сумрак сарая: это был не пони!
Это была собака. Большая лохматая собака, которая приветливо махала хвостом и с любовью заглядывала мне в глаза, хотя я еще ничего не сделал, чтобы завоевать ее любовь. Она была привязана за ошейник к грязному колу. Мне хотелось плакать. Собака завиляла всем телом, выражая свою радость, но я ее ненавидел.
Послышались шаги бабушки и ее тяжелое дыхание. Она прибежала следом за мной.
– Барт, милый, не огорчайся, что это не пони. Я хотела бы купить тебе пони, но, как я тебе уже говорила, ты приходил бы домой, пропахший лошадиным потом. Джори и родители сразу бы узнали обо всем. Они никогда бы больше не отпустили тебя ко мне.
Я опустился на колени и уронил голову. Мне хотелось умереть. Я ел все ее угощения, страдал от ее поцелуев и объятий, а она… так и не купила мне пони.
– Ты обманула меня, – сказал я со слезами в голосе. – Я все дни потратил на тебя, а мог бы заняться чем-то получше.
Я пошел, понурясь и снова сделавшись маленьким. Ничуть не вырос.
– Барт, милый, ты еще не знаешь, какая чудесная собака сенбернар! – Она остановила меня и обняла. – Это еще щенок, но посмотри, какой он большой. Он вырастет и станет таким огромным, как пони. Ты можешь оседлать его и ездить на нем. А знаешь ли ты, что эта порода собак выведена для спасения людей, заваленных снегом в горах? Собаку с привязанным к ошейнику бочонком бренди отпускают совсем одну, она откапывает заваленного человека и приносит его на себе. Сенбернар – самая героическая собака в мире.
Я не поверил. Тем не менее я взглянул на щенка с большим интересом. Значит, это щенок? Он натягивал поводок, стараясь достать до меня, и этим понравился мне.
– Он и в самом деле вырастет таким же большим, как пони?
– Барт, посмотри сам: ему только шесть месяцев, а он уже почти такой же большой, как пони!
Она рассмеялась, схватила меня за руку и потащила обратно к сараю.
– Взгляни, – она указала мне на красивое красное седельце с вожжами и маленькую красную тележку. – Можешь ездить на нем, можешь запрягать его в тележку: у тебя будет и пони, и собака – на все случаи жизни. Все, чтобы полностью использовать твое воображение.
– А он не кусается?
– Нет, конечно. Милый, ты только посмотри, как он счастлив, что видит мальчика. Дай ему понюхать свою руку. Хорошо с ним обращайся, корми, расчесывай его шерсть, и у тебя будет не просто красивая собака, но и самый преданный друг.
Я боязливо протянул ему ладонь, и щенок лизнул ее, как мороженое. Было щекотно. Я засмеялся.
– Бабушка, уйди пока, – приказал я.
Она неохотно вышла, а я опустился на колени возле моего пони, чтобы решить, кем его все-таки считать.
– Слушай меня внимательно, – твердо сказал я ему, – и запоминай. Ты не собака, а пони. Ты не для того, чтобы откапывать людей и приносить им бренди в бочонках, ты только для меня, чтобы возить меня. Ты мой пони, и только мой!
Он в изумлении слушал меня, склоняя голову в разные стороны. Он сидел на задних лапах, как собака.
– Не смей сидеть так! – закричал я. – Пони так не сидят!
– Барт, – проговорила бабушка, – запомни: надо быть добрым.
Я не стал ее слушать. Женщины ничего не понимают в «мужском поведении». Мне это объяснил Джон Эймос. Миром правят мужчины, а женщины должны бояться и вести себя покорно.
Теперь надо со всей строгостью переделать щенка в пони. Я видел, как в театре злые волшебники проделывали это. Я еще раз хорошенько вспомнил все известные мне балетные сцены и подумал, что знаю, как сделать это.
Мне не хватало крючковатого носа, острого подбородка, впалых щек и костлявых рук с длинными черными ногтями. Зато глаза у меня были подходящие – черные и злые. Может быть, удастся.
Я занес руки над головой, сделал из ногтей когти, согнул спину и произнес заклинание:
– Я даю тебе имя Эппл! С этим именем я заклинаю тебя: будь отныне пони! – Я дал ему магический талисман, который был яблоком. – Теперь ты мой, только мой! Никогда не принимай пищу и воду из чужих рук. Никогда не люби никого, кроме меня. Когда я пожелаю, я в силах умертвить тебя. Если ты дотронешься до пищи, данной чужой рукой, ты тут же упадешь замертво. Ты мой, Эппл, мой! Отныне и во веки веков мой!
Эппл понюхал мой магический талисман и разочарованно вздохнул, отвернувшись от него. Гораздо больше интереса он проявил к куску сахара, который я припас напоследок.
Я сам откусил от яблока, показывая ему, как это делается. И снова протянул ему. И снова он отвернул от яблока свою огромную бело-золотистую голову. Я стал есть яблоко сам, показывая ему, какой он дурак, что отказывается от такой вкусной пищи.
– Барт, – позвала бабушка слабым голосом, – Барт, наверное, я совершила ошибку. Надо отдать щенка обратно в магазин и купить тебе все-таки пони, о котором ты мечтал.
Я в задумчивости смотрел то на нее, то на щенка, то в сторону своего дома. Если она правду говорит, что пони пахнут, то дома обо всем догадаются. А запах собаки покажется им натуральным: они подумают, что теперь мы с Клевером друзья, хотя на самом деле он никогда не подходил ко мне.
– Бабушка, я решил: оставляю щенка. Я буду учить его, как играть в лошадку. А если он так и не научится до того времени, как я поеду в Диснейленд, тогда отдай его, но я больше не смогу приходить сюда.
Счастливый, я бросился в сено и возился там с моим щенком-пони, единственным щенком-пони на всем белом свете. И мне нравилось, что он такой большой, теплый, пушистый.
Потом я посмотрел на бабушку и понял, что Джон Эймос ошибался. Не все женщины лицемерны и злы, и мне было приятно думать, что это Джон Эймос злой и лицемерный, а мама и бабушка – самые лучшие в мире после моего щенка-пони.
– Бабушка, ты и вправду моя родная бабушка, а мой отец был твоим вторым мужем?
– Да, это правда, – ответила она, низко склонив голову. – Но это все между нами. Это большой секрет. И ты должен пообещать никому его не открывать.
Она выглядела такой печальной, а я готов был взорваться от радости. У меня есть щенок-пони! У меня есть бабушка, которая была замужем за моим родным отцом! Наконец-то я счастлив.
Я буду хорошим. Я стану правильно произносить слова. Вот что сделали моя бабушка и Эппл. Можно много лет твердить мне, как мама с папой, чтобы я говорил правильно, а можно достичь этого за один день, как сегодня.
Вскоре я выяснил, что еда и любовь связаны. Чем больше я давал еды Эпплу, тем больше он любил меня. И без всякого колдовства он был мой, весь мой. Когда я по утрам приходил к стойлу, он бежал ко мне, прыгал на меня, бегал кругами, вилял хвостом, лизал меня в лицо. Когда я запрягал его в тележку, он вставал на дыбы, как настоящая лошадь. Пытался избавиться от седла, которое я надевал ему на спину.
– Мне скоро уже одиннадцать, – сказал я бабушке вскоре, надеясь склонить ее на некоторые дела, которые пришли мне в голову.
– Десять, – поправила она. – В твой день рождения тебе будет десять.
– Одиннадцать! – закричал я. – Весь год мне шел десятый. Значит, теперь скоро одиннадцать.
– Барт, ну зачем тебе торопить жизнь? Она и так проходит быстро. Будь доволен, что ты еще молод, будь таким, как ты есть.
Я гладил голову Эппла.
– Бабушка, расскажи мне о своих мальчиках.
Я не мог видеть ее лица, но увидел, как печально опустились ее плечи.
– Один из них уже в раю, – хрипло проговорила она, – а другой убежал.
– А куда он убежал? – спросил я, планируя тоже убежать туда, если там хорошо.
– На юг, – кратко ответила она.
– Я тоже убегу на юг. Ненавижу это место! Тут полно могил и старых бабушек. Одна даже в сумасшедшем доме. Другая – такая злобная, как ведьма. Ты моя самая любимая бабушка, – продолжал я.
Теперь, как мне казалось, я во всем разобрался: она не может быть сумасшедшей бабушкой; значит, она – мать моего родного отца. Женщины меняют фамилии, когда выходят замуж, но тут я вспомнил, что она так и не сказала мне своего имени.
– Коррина Уинслоу, – ответила она, когда я спросил.
Через приподнятую вуаль мне был виден краешек ее лица. Прядь волос выбилась на щеку. Хотя волосы были седыми, они все еще золотились. Мягкие золотые волосы. Мне стало ее жаль. Ей в самом деле будет меня не хватать, когда я уеду.
– Я еду в Диснейленд, бабушка. Мы там пробудем одну неделю, потом приедем и устроим праздник на мой день рождения. А потом летим на восток и проведем две проклятые недели, посещая…
– Я уже знаю, – прервала она меня с улыбкой, – две потерянные недели, навещая старых бабушек и посещая старые могилы. Но ты все равно хорошо проведешь время. А пока тебя не будет, я буду здесь заботиться об Эппле.
– Нет! – завопил я, испугавшись, что Эппл будет любить ее больше, чем меня. – Он – мой. Оставь его и не корми, чтобы он не стал твоим.
Она согласилась сделать, как я сказал. Я сказал ей, что собираюсь сбежать после Диснейленда и сам заботиться об Эппле, но как это будет происходить, я не имел понятия. Выражение ее лица сказало мне, что и она не вполне поняла.
Позже, лежа на сене с Эпплом, я увидел над собой Джона Эймоса. Он снова стал рассказывать, какие плохие женщины, как они заставляют мужчин «грешить».
– Никто ничего не делает задаром, – наставлял он меня. – Разве в твою голову не пришла мысль, что она имеет на тебя порочные планы, Барт Уинслоу?
– Почему ты называешь меня Уинслоу?
– Так ведь это твое имя, верно?
Я усмехнулся и гордо сообщил ему, что у меня самое длинное имя, какое только может быть.
– Это неважно, – нетерпеливо сказал он. – Будь внимателен, мальчик, и слушай. Вчера ты спросил меня, что такое грех. Я хотел тебе ответить точно. Но только сегодня подобрал верные слова. Грех – это то, что совершают мужчина и женщина, когда они закрывают за собой дверь спальни.
– А что плохого в этом грехе?
Он злобно и мерзко усмехнулся, обнажив свои желтые зубы, и я захотел, чтобы он сейчас же ушел и оставил нас с Эпплом в покое.
– Грех – это то, что использует женщина, заставляя мужчину подчиняться. Она делает его слабым. Внутри каждого мужчины есть слабое место, и женщина знает, как найти его; она снимает свою одежду и вытягивает из мужчины все силы, используя его желание удовольствия. Понаблюдай за своей матерью: посмотри, как она улыбается твоему отчиму, как она красится, надевает красивые одежды; посмотри, как тогда зажигаются глаза твоего отчима, и поймешь: они оба на пути к тому, чтобы совершить грех.
Мне стало страшно. Я не хотел, чтобы мои родители совершали что-то плохое. И чтобы Бог наказал их.
– А теперь послушай, что пишет Малькольм: «Я плакал и плакал долгих пять лет, после того как моя мать сбежала, оставив меня с отцом, который ненавидел меня за то, что я – ее сын. Он часто говорил мне, что, выйдя за него замуж, она постоянно обманывала его с разными любовниками. И он не может любить меня. И не может видеть меня. Мне стало невыносимо одиноко в этом огромном доме, где меня никто не любил; к тому же отец корил меня тем, что из-за меня не может снова жениться. Никто из его любовниц меня не любил. Но все меня боялись. Я не скрывал того, что думаю о них. Я знал, что они будут гореть в адском огне».
Непонятные слова меня раздражали.
– Что такое любовница? – решился наконец спросить я.
– Душа, которой прямой путь – в ад. И не думай, – вдруг с горящим взором набросился он на меня, – что можешь уехать и доверить кому-нибудь свою собаку. Когда ты принимаешь на себя ответственность за взятое животное, эта ответственность – на всю жизнь. Ты должен сам кормить его, поить, наказывать и учить – или Бог накажет тебя!
Я вздрогнул и посмотрел на своего щенка-пони, который беззаботно гонялся за своим хвостом.
– В твоих глазах я вижу силу, мальчик. Такая же сила была у Малькольма. Бог послал тебя, чтобы выполнить великую миссию. Малькольм не будет спать спокойно в своей могиле, пока весь этот дьявольский посев не сгорит живьем на дьявольском же огне!
– Дьявольском огне, – повторил я машинально.
– Двое уже в огне… очередь за тремя.
– Очередь за тремя.
– Дьявольский посев умножается.
– Умножается…
– И когда ты исполнишь свою миссию, тогда Малькольм отдохнет в своей могиле.
– Отдохнет в моей могиле.
– Что ты сказал?
Я страшно смутился. Иногда мне казалось, что я – это Малькольм.
Но Джон Эймос почему-то улыбнулся и остался доволен. Мне было позволено идти домой.
Джори засыпал меня вопросами:
– Где ты был? Что ты там делал? Я видел, как ты говорил с этим старым дворецким. Что он говорил тебе?
Я был перед ним, как мышь передо львом. Но я припомнил, как поступал в таких случаях Малькольм.
Я сделал ледяное выражение лица и проговорил:
– У нас с Джоном Эймосом секреты, которые не твоего дрянного ума дело.
Джори застыл. Я спокойно пошел дальше.
Под раскидистым деревом мама укачивала Синди в детском гамаке. Слюнявые девчонки должны быть привязаны, чтобы не вывалились.
– Барт! – позвала мама. – Где ты был?
– Нигде! – рявкнул я.
– Барт, мне не нравится твоя грубость.
Я остановился и направил на нее свой мощный взгляд, думая, что смогу, как Малькольм, испепелить ее. Но тут я увидел, что ее обтягивающая голубая маечка даже не достает до верха ее белых шортов и виден пупок! Грех показывать голое тело. В Библии Создатель приказал Адаму и Еве надеть одежду и закрыть свое греховное тело. Или моя мама такая же грешница, как та Коррина, что убежала со своим любовником?
– Барт, не гляди на меня так, будто не узнаешь.
Мне на ум пришла одна из любимых цитат Джона Эймоса. Понемногу я начинал понимать промысел Божий в отношении людей.
Я сказал:
– Имей в виду, мама: Господу известно все, и он всем воздаст по делам их.
Мама чуть не подпрыгнула:
– С чего это ты говоришь такое?
Как она трепещет! Я повернулся, чтобы обозреть все эти голые статуи в этом Саду Греха. Голые люди – вот что не дает Малькольму спокойно спать в могиле.
Но все же я любил ее. Она была моя мама; иногда она приходила поцеловать меня на ночь и послушать мои молитвы. До Синди она любила меня больше и проводила со мной больше времени. И никаких «любовников» у нее я не видел.
Я не знал, что теперь сказать.
– Хочу спать, – бросил я и ушел, чувствуя себя неловко и неуютно.
Я был в разрыве со всем миром. А что, если то, о чем пишет Малькольм и говорит Джон Эймос, – правда? Неужели мама грешница и заставляет мужчин быть как животные? А так ли это плохо – быть как животные? Вот Эппл не плохой и не грешник. Да и Клевер тоже, хотя он и не любит меня.
В комнате Джори я остановился перед большим аквариумом, в котором серебристые пузырьки воздуха образовали красивый фонтан, как в шампанском, которое однажды мама дала мне попробовать.
В моем аквариуме рыбки не жили, а у Джори, наоборот, никогда не умирали. В моем пустом аквариуме находился только игрушечный пиратский бриг. Аквариум Джори переливался всеми красками: там стоял игрушечный замок и росли настоящие морские джунгли. Его рыбки плавали среди кораллов.
Джори все делал лучше меня. Я больше не хотел быть Бартом. Барт теперь должен остаться дома и забыть о Диснейленде, потому что он принял на себя ответственность.
Домашнее животное – это, оказывается, тяжелая обязанность.
Я упал на кровать и уставился в потолок. Малькольму больше не нужна его сила и его мудрость. Он умер, и его таланты были растрачены. Но никто никогда не смел заставить Малькольма делать то, чего он не хотел. После того, как он повзрослел, конечно. Мне так хочется стать мужчиной, финансовым магнатом. Как Малькольм.
Пусть люди встают, когда я обращаюсь к ним. Пусть трепещут, когда я гляжу на них. Сжимаются от страха, когда я двинусь с места.
И этот день придет. Я чувствую это.
