Ожидание
Мне он был более чем отцом: ведь лишь его я видел, пока рос. Наша связь была глубже, чем просто родственная. За ним бы я пошел всюду. Стоило ему сказать мне, что я должен делать, и я, не раздумывая, исполнял. Не зря говорится: нет худа без добра; ведь только теперь я осознал, что он значит для меня.
Мы с папой еще раз направились в дом по соседству. Барта нигде не было видно весь день. Как глупо было с моей стороны позволить ему улизнуть, когда я всего лишь повернул голову, чтобы посмотреть, как Синди подражает мне, танцуя.
Мама пропадала уже полные сутки.
Старый дворецкий, ворча, открыл нам дверь.
– Мать никуда не улетала, – холодно и твердо сказал папа, глядя на дворецкого в упор.
– Вот как? Ну что ж, она всегда была неорганизованной женщиной. Наверное, поехала навестить каких-нибудь друзей. Здесь у нее друзей нет.
– Курите дорогие сигареты, я вижу, – колко отметил папа. – Я помню, когда мне было семнадцать и я лежал, спрятавшись от вас с Ливви за софой, вы курили те же сигареты – французские, кажется?
– Вы правы, – сказал Джон Эймос с усмешкой. – Перенял вкусы старика Малькольма Нила Фоксворта…
– Вы подражаете моему деду, не так ли?
– Вы так думаете?
– Да. Когда я в прошлый раз обыскивал дом, я нашел в одном из шкафов кучу дорогой мужской одежды – ваша?
– Я женат на Коррине Фоксворт. Она моя жена.
– Чем вы принудили ее к замужеству?
– Некоторым женщинам необходимо для уверенности иметь при себе мужчину. Она нуждалась в компаньоне. Как вы видели, она до сих пор обращается со мной, как с прислугой.
– Думаю, дело не в этом, – процедил папа, разглядывая прищуренными глазами его новый костюм. – Скорее всего, это вы позаботились о своем благосостоянии… в особенности предполагая ее возможную смерть.
– Как интересно, – ответил Джон Эймос Джексон, вынимая изо рта сигарету. – Но я уже приготовился к отъезду. Я лечу в Виргинию, где, я полагаю, мы с женой встретимся после ее дружеских визитов. Хотя несколько лет назад ее дочь и подорвала ее общественную репутацию в штате Виргиния, о чем вы, несомненно, знаете, но она хочет вернуться туда несмотря ни на что.
– С чего бы это? – парировал отец.
Джон Эймос усмехнулся:
– Она намерена провести реконструкцию Фоксворт-холла, доктор Шеффилд. Фоксворт-холл возродится из пепла, как феникс!
Папа замолчал, а потом произнес вполне обычным голосом:
– И насколько далеко зашла реконструкция?
– Идет полным ходом, – гордо ответил Джон Эймос. – И вскоре я буду править там, где когда-то правил Малькольм, а его прекрасная надменная дочь будет в моей власти. – Он захохотал, как сумасшедший, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. – Я заставлю ее сделать косметическую операцию, убрать с лица все морщины; она выкрасит волосы в золотой цвет и будет сидеть у моих ног, когда я стану обедать. А за моей спиной будет стоять один из моих кузенов, как я стоял в свое время. Только теперь я буду хозяином.
Видно было, что папа ошеломлен.
– Вы будете хозяином разве что в тюремной камере, – сказал он и отвернулся.
– Папа, – спросил я, когда мы пришли домой, – ты веришь, что будет так, как сказал этот старый дворецкий?
– Пока не знаю. Но я теперь понимаю, что он умнее, чем я думал. Когда я, бывало, глядел в Фоксворт-холле на его лысую голову, я никогда не подозревал, что у него может быть какая-то власть. Он мне казался просто одним из слуг. Теперь я вижу, что он спланировал свою месть много лет назад и осуществлял ее год за годом.
– Месть?
– Джори, ты не видишь, что он невменяем? Ты сам рассказывал мне, что Барт подражает человеку, которого называет Малькольмом и который умер много-много лет назад. Но на самом деле Барт подражает самому Джону Эймосу, а тот подражает моему деду. Малькольм Фоксворт, давно ушедший, до сих пор решает наши судьбы.
– А ты когда-нибудь видел своего деда?
– Только один раз, Джори, – задумчиво и печально проговорил папа. – Мне было тогда четырнадцать, как тебе сейчас, мы с твоей мамой спрятались на втором этаже и глядели вниз, в танцевальный зал, а он сидел там в коляске. Я никогда не слышал его голоса. Но наша мать часто повторяла его изречения о грехе и наказании за него, о Страшном суде – цитаты из Библии.
Пришла ночь. Мы не стали гасить огни в доме, надеясь, что они осветят дорогу маме и Барту. Синди рано уложили спать. Эмма вернулась из ее спаленки в кухню, а мадам устроилась в гостиной, в кресле напротив папы. Вскоре появился Барт и тихо прополз в свой угол.
– Где ты так долго пропадал? – странным взглядом меряя Барта, спросил папа.
Мадам тоже уставилась на него своими черными глазами.
Барт игнорировал их обоих, делая на стене руками теневые фигуры. Работал телевизор, хотя никто его не смотрел. Хор мальчиков пел рождественские песнопения. Я чувствовал себя опустошенным. От мыслей о том, куда делся Барт, куда пропала мама и что ждет нас всех…
Мне подумалось, что лучше уйти, и я встал, чтобы попрощаться, но увидел, что мадам, приложив палец к губам, глазами показывает папе на Барта, который бормочет, изображая старика, выговаривающего ребенку.
– Плохо будет тому, кто не слушается закона Господа… – Глаза Барта при этом гипнотически расширились. – Дурные люди те, кто не ходит по воскресеньям в церковь, кто не заботится о своих детях, кто совершает инцест, и всем им суждено гореть в аду, а дьявол будет мучить их грешные души. Эти дурные люди могут быть спасены лишь великим искуплением, и это искупление – в адском огне, в адском огне…
Дикий, нелепый бред… совершенно помешался.
Папа не смог сдерживаться больше:
– Барт! Кто рассказал тебе весь этот бред?
Брат вскочил, его черные глаза горели безумным огнем.
– Говори же, и будешь услышан, сказал мудрец невинному младенцу. А младенец рек в ответ: нечестивцы, что погрязли в грехе, будут гореть в адском огне.
– Кто сказал тебе это?
– Один старик из могилы. Он любит меня больше, чем Джори, который увлекается греховными танцами. Старики не любят танцоров. Старик сказал, что только я исполняю заповеди.
Папа напряженно слушал его. Я же вспомнил, о чем говорил мне доктор Барта: играй с ним, слушай его, делай вид, что веришь всему, что он говорит, каким бы диким это тебе ни казалось; вспомни, что ему только десять лет, а в этом возрасте ребенок верит чему угодно; поэтому позволь ему выразить себя в наиболее безопасной ипостаси и запомни: когда он говорит в придуманной для себя роли «старика», то он говорит о самом для него важном, мучающем его…
– Барт, послушай меня. Скажи, как по-твоему, если твоя мама тонет, она не умеет плавать, а я в это время смотрю совсем в другую сторону, разве не надо позвать меня на помощь?
Любой любящий сын немедленно ответил бы: да, конечно; но Барт долго, нахмурясь, взвешивал ответ и наконец изрек:
– Тебе не пришлось бы спасать маму, если бы она была чиста и без греха. Бог спас бы ее.
