2

Ариан Дюплесси, глава парижского отделения компании Нокса, ждала в приемной, чтобы приветствовать Элену двумя формальными воздушными поцелуями и угрюмым выражением лица.

– С вашей стороны было очень любезно приехать так быстро. Пойдемте, остальные в зале для конференций.

Элена пошла по коридору за мадам Дюплесси, изучая на ходу стройную фигуру начальницы: густые седые волосы, подстриженные по моде, на плечах длинный шарф из кремового шелка, темно-серый шерстяной костюм, высокие каблуки. Дела могут идти кувырком, подумала Элена, но это же Франция: при любых обстоятельствах шик превыше всего. Она вздохнула. Собрание, скорее всего, будет долгим и наверняка невеселым.

За столом для совещаний сидело трое мужчин с суровыми лицами, и перед каждым наготове лежали аккуратные стопки документов.

– Ладно, – сказала Элена, – выкладывайте самое худшее.

Выяснилось, что семья Кастеллачи всегда вовремя платила страховые взносы, и это исключало всякую надежду признать их требования неправомерными. Кастеллачи клят венно заверяли, что предприняли все меры безопасности, прежде чем уйти из дома в вечер ограбления: система сигнализации включена, парадная дверь на двойном замке, ставни на окнах на запоре. На стенном сейфе никаких следов взлома, картина маслом, за которой скрывался сейф, висела на месте.

– Если все это правда, – произнесла Элена, – они имеют полное право на выплату. А что сказано в полицейском отчете?

Мадам Дюплесси пожала плечами:

– Ничего. Ни отпечатков пальцев, ни улик. Hélas, и своего адреса вор тоже не оставил.

Остаток дня они потратили на тщательное изучение условий договора страхования, проверяя строку за строкой, в надежде отыскать лазейку в каком-нибудь пункте, который можно было бы оспорить в суде. Но в итоге Элена была вынуждена признать, что они зашли в тупик.

Мадам Дюплесси проводила ее обратно к лифту:

– Скверно, да?

Элена покачала головой:

– Судя по всему, нам придется заплатить, если только я не отыщу что-нибудь в Ницце, когда встречусь с этими Кастеллачи.

По дороге в отель Элена сообразила, что в Париже сейчас почти шесть вечера, значит на Ямайке около полуночи. Она позвонит Сэму, а потом что-нибудь выпьет. Или даже так: после такого кошмарного дня она сначала выпьет, а потом позвонит Сэму.

Каждый раз, когда она останавливалась в отеле «Моналамбер» («Montalembert»), ее отпускало напряжение, едва она оказывалась в холле. Люди вокруг были очаровательны, бар так и манил, и незамедлительное появление бокала шампанского сразу подняло ей настроение. Она устроилась поудобнее и позвонила на Ямайку.

– Сэм, я нуждаюсь в утешении.

– Неужели все настолько плохо?

– На поминках и то веселее. Клиенты названивают каждый день, ругаются, требуя чек, у полиции все по нулям: ни отпечатков, ни следов взлома, ни улик. В общем, кажется, я напрасно прилетела.

– А ты с ними знакома, с клиентами?

– Нет. Почему ты спросил?

– Ну, если следов взлома нет, если все так чисто и безупречно, как говорят, то напрашивается предположение, что работали изнутри. Такое случалось неоднократно. Поэтому, как мне кажется, первым делом необходимо встретиться с клиентами, чтобы понять, что это за люди.

– Я понимаю. И это моя ближайшая задача.

– Кстати, я говорил с Франсисом, он ждет тебя в Марселе. Просто позвони ему и скажи, когда приедешь. Я задержусь здесь еще на пару дней. А ты сейчас где?

– В баре «Моналамбера».

– Хорошая девочка. Только не разговаривай там с незнакомцами. И постарайся не переживать. Я скучаю по тебе.

На следующее утро, как следует выспавшись и избавившись от синдрома смены часовых поясов, Элена побаловала себя завтраком в постели – круассаны и café crème – и села в самолет до Марселя. После тускло-серых парижских туч небо Прованса ослепляло голубизной. Она вышла в зал прибытия, на ходу выуживая из сумочки солнцезащитные очки, и тут услышала, как ее окликают по имени.

Это был Франсис Ребуль, загорелый и щеголеватый в своем светлом льняном костюме, рядом стоял его шофер Оливье. После горячих объятий Элена с Ребулем остались греться на солнышке, пока Оливье подгонял машину.

– Дорогая, у меня чудесные новости. – Ребуль вынул из кармана конверт и протянул Элене. – Это от моего нового лучшего друга, notaire, который занимается вашим домом. Все уладилось, так что продажа состоится. Мои поздравления.

– Франсис, это просто великолепно! Я и не знала, что вы с notaire друзья. Как это случилось?

– Я пригласил его во дворец Фаро и угостил недетским бокалом пастиса, et voilà. По том предложил объяснить его парижскому клиенту, что вы теряете терпение и склоняетесь к покупке другой недвижимости. И это, вместе с еще одним стаканчиком пастиса, довершило дело.

– Ты великолепен, и я потрясена. – Элена чмокнула его в щеку. – Не могу дождаться, чтобы рассказать Сэму.

В машине по дороге в Фаро Ребуль на несколько минут умолк и задумался, как будто пытаясь принять какое-то важное решение. А потом заговорил едва ли не шепотом.

– Меня тут пригласили на вечеринку, – сказал он. – Мой старинный друг Томми ван Бюрен, с которым мы сдружились еще в Гарварде, когда были студентами. Года два назад он купил дом рядом с Каннами, и вечеринка будет по случаю окончания ремонта. Поэтому мне необходима моральная поддержка. – Он поглядел на Элену, подняв брови и наморщив лоб.

– Ну конечно, – сказала Элена. – Я мастер по части моральной поддержки. Можешь спросить у Сэма.

Ребуль заулыбался, похлопав ее по руке.

– Проблема в том, что архитектор, а заодно и дизайнер, несомненно будет на празднике. Это дама по имени Коко Дюма. Несколько лет назад у нас с ней был роман, который, к сожалению, закончился плохо. Если честно, я бы с удовольствием отказался от приглашения. – Он умолк и пожал плечами. – Но не хочется расстраивать старого друга. И поэтому я прошу тебя пойти со мной, чтобы обеспечить мне – как бы это лучше сказать? – социальное прикрытие.

Настала очередь Элены похлопать его по руке.

– Не волнуйся. Я еще и мастер по части социального прикрытия. Когда идем?

– Завтра.

За ужином Ребуль снова завел разговор о том, как ему не хочется присутствовать на вечеринке. Кое-что о его жизни Элена знала, кое о чем догадывалась. Когда-то Ребуль был женат на женщине по имени Мирей, которую он обожал. Она умерла молодой, от рака, и Ребуль – богатый и внезапно ставший холостым, – не желая того, сделался завидным женихом. За годы у него было несколько связей, и в большинстве случаев расставание проходило по-дружески, пока Ребуль не познакомился на коктейльной вечеринке с Коко. Она была миловидная и веселая, он одинокий, и одно повлекло за собой другое. Однако, к разочарованию Коко, дело не шло к утверждению ее на позиции второй мадам Ребуль. Как бы часто она на это ни намекала, Ребуль предпочитал оставаться холостяком. Разочарование Коко сменилось гневом, и после очередной бурной ссоры роман прекратился.

– В общем, ты понимаешь, что я не горю желанием идти на завтрашнее мероприятие, – подытожил Ребуль. Он улыбнулся и пожал плечами. – Хотя Томми утверждает, что она сделала из его дома нечто потрясающее. – Он посмотрел на часы. – А теперь, моя дорогая, полагаю, тебе было бы полезно лечь пораньше. После перелета из Лос-Анджелеса требуется время, чтобы перестроиться.

Вечернее солнце начало скатываться в воды Средиземного моря, когда Элена с Ребулем свернули с autoroute в сторону холмов, пробираясь через путаницу пригородных шоссе вокруг Канн. Элена смотрела на заправочные станции, магазины с невообразимыми витринами и рекламные плакаты, восхвалявшие оранжину и местный гастроном.

– Такое впечатление, что мы уехали ужасно далеко от Каннского кинофестиваля, – заметила она.

Ребуль улыбнулся и кивнул:

– Все меняется к лучшему.

Они свернули с главной дороги, проехали под каменным мостом и оказались на узком шоссе, которое забиралось все выше и выше в холмы и в конце концов привело их к небольшой сторожке у шлагбаума. К машине вышел охранник в форме, поставил галочки напротив их фамилий в списке приглашенных, отсалютовал и махнул, чтобы они проезжали.

– На территории дюжина домов, – сказал Ребуль. – Вокруг каждого около десяти акров земли, и из каждого открываются фантастические виды. Вот посмотришь.

На самом деле ван Бюрен покупал именно виды. Изогнутая панорама побережья от Канн на востоке и до Сен-Тропе на западе. Сам дом не производил особого впечатления: приземистое здание казарменного типа из розового бетона, лишенное какого-либо шарма и архитектурного интереса. Но так было до того, как Коко Дюма приложила к нему руки.

Преображение было ошеломляющим. Бы ли пристроены два крыла, линия крыши опущена. Оконные проемы расширены, а сама постройка вместо розового обрела цвет выгоревшего известняка, отчего казалось, что солнце прожаривало дом лет двести. Изначальное скопление тесных, темных клетушек сменилось просторными комнатами, наполненными светом. На все это ушло по чти два года и несколько миллионов евро, однако ван Бюрен был в восторге, и эта работа стала очередным успехом Коко Дюма, еще одним элегантным перышком на ее шляпке.

Прежде чем они достигли конца дорожки из светлого гравия, стало очевидно, что перед ними незаурядный дом. Он поблескивал в темноте, двор освещался факелами, а между группками гостей двигались люди в белых куртках, следившие, чтобы никто из приглашенных не остался без напитков.

Элена с Ребулем остановились у входа во двор, чтобы полюбоваться последними отблесками солнца на поверхности Средиземного моря и сверкающими огнями бульвара Круазетт, протянувшегося вдоль каннского берега на два километра. Волшебное зрелище.

– А ты думал, что лучший вид во Франции у тебя. Ну признайся, что и этот неплох.

К ним подошел хозяин дома Томми ван Бюрен, улыбчивый здоровяк, густой загар на лице которого еще больше подчеркивали волосы, почти такие же белые, как его смокинг.

Он обнял Ребуля и поцеловал руку Элене, прежде чем ввести их во двор, где гостей встретил официант с двумя бокалами шампанского. Но не успели они завести разговор, как прибыла очередная пара приглашенных и ван Бюрен, извинившись, отошел.

Элена принялась незаметно рассматривать других женщин. Все они весьма привлекательны, решила она, изящны, одеты со вкусом. Элена уже хотела предложить Ребулю влиться в одну из групп, когда вдруг поняла, что за ней наблюдают.

– У меня такое чувство, будто нас кто-то изучает, – сказала она. – Вон там, у фонтана… женщина в черном шелковом костюме.

Ребуль окинул двор взглядом.

– А-а-а, – протянул он. – Так это же она. Коко. – Он вздохнул и ссутулил плечи. – Ты не против, если мы сразу с этим покончим?

Когда они двинулись через двор, Коко отделилась от своих собеседников и широко (и, как показалось Элене, откровенно фальшиво) улыбнулась им. Ей было лет сорок пять: стройное тело, над которым многие часы трудились в спортзале, блестящие черные волосы, легкий загар. Ее лицо запоминалось прежде всего благодаря глазам. Они были бирюзового цвета. И в целом, признала Элена, впечатление она производила потрясающее.

– Неужели! Франсис, как мило. – Коко наклонила голову, принимая обязательный поцелуй в щечку. – Томми мне говорил, что ты, вероятно, приедешь. А теперь ты должен познакомить меня со своей спутницей. – Она развернулась к Элене, улыбаясь и протягивая руку с алыми ногтями, а сама тем временем быстро подвергла изучению ее наряд. – Какой необычный цвет, – заметила она. – С вашей стороны это очень смело. Расскажите мне, как вы познакомились?

– Это было в Лос-Анджелесе, – сказала Элена. – Франсис занимался там делами с одним моим другом.

Она жестом собственницы стиснула руку Ребуля и увидела, как гаснет улыбка на лице Коко. Один – ноль в мою пользу, решила Элена.

От дальнейшего противостояния их спас ван Бюрен, который вышел на середину двора, взял ложку с подноса проходившего мимо официанта и постучал по краю своего бокала, требуя тишины.

– Прошу внимания. Прежде всего я хочу поблагодарить вас за то, что сегодня вечером вы здесь. – Он поднял бокал, приветствуя своих гостей. – Надеюсь, в этом доме скоро увидят вас снова, и мне кажется, вы не прочь сюда вернуться. Мне удалось уговорить Коко, сотворившую все это великолепие, устроить вам экскурсию. – Он снова поднял бокал. – За вас, мадам архитектор.

Вместе с Коко, которая бросала беглые комментарии и на французском, и на английском, гости прошлись по дому, издавая одобрительные возгласы, отмечая многочисленные архитектурные триумфы и декораторские удачи, на которые им указывала со смесью гордости и скромности Коко.

Элена с Ребулем держались позади остальных и не торопясь оценивали проделанную работу. Элена, поскольку и сама должна была вот-вот обзавестись домом, была просто заворожена: она фотографировала на телефон все – от старинных каменных каминов до столешниц из гладкого гранита на кухне, от настенных светильников и ставней до пола из полированного бетона.

– Франсис, тебе не кажется, что она про делала грандиозную работу? Планировка пре красная, а цвета, которые она выбрала, на редкость уместные. – Щелк-щелк-щелк, вторил ей телефон, производя новые фотографии.

Ребуль кивнул:

– У нее верный глаз, а Томми идеальный заказчик. У него безупречный вкус, и он с радостью позволил ей делать все, что она пожелает. И он явно в восторге от результата. Видишь его вон там? На седьмом небе от счастья. Пойдем поздравим его.

Они провели в обществе ван Бюрена десять приятных минут, когда Ребуль заметил, что к ним приближается Коко. Он взглянул на часы и вдруг напомнил Элене, что они собирались встретиться в Каннах с друзьями, чтобы вместе поужинать.

Когда они уже сидели в машине, Элена нахмурилась:

– Ты ничего не сказал мне об этом ужине.

– Потому что нет никакого ужина. Ты должна меня простить, я бы не выдержал целого вечера в обществе Коко. Мне до сих пор неловко в ее присутствии. Надеюсь, ты поймешь.

Элена засмеялась:

– Разумеется. Она та еще штучка. И знаешь что? Я бы не удивилась, узнав, что между ней и Томми что-то есть. Женщины такие вещи чувствуют.

Ребуль минуту молчал. Томми, как и он сам, был богатым холостяком.

– Боюсь, на этот раз ты ошибаешься, – сказал он с улыбкой. – Я знаю Томми почти сорок лет и точно могу сказать, что женщины его не интересуют.