1

«Что-нибудь обязательно подвернется», — убеждал себя Беннетт. В хорошие дни, когда на небе сияло солнце, а в почтовом ящике не обнаруживалось новых счетов, он и сам верил в то, что нищенское состояние его кошелька не более чем досадная клякса на ярком пейзаже жизни, зловредный плевок судьбы, всего-навсего временное недоразумение. Однако, даже глядя на мир сквозь розовые очки, Беннетт не мог не замечать печальные, но очевидные факты: что в кармане у него — дыра, что выписанные чеки он, скорее всего, не сможет обналичить и что его финансовые перспективы находятся в крайне неопределенном или, еще хуже, в неудовлетворительном состоянии. Последнее сообщил менеджер его банка, угрюмо смакуя каждое слово (что вообще свойственно банковским работникам, преподносящим клиенту плохие новости).

Однако Беннетт страдал чувством оптимизма в запущенной стадии и не желал уезжать из Франции. Вооружившись скудным запасом знаний о продаже недвижимости и движимый жизненной необходимостью добыть себе пропитание хотя бы в виде комиссионных, он примкнул к бродячей стае agents immobiliers. Конечно, в запасе у Беннетта имелся хоть и любительский, но приличный вкус и довольно острое чутье на перспективные объекты продажи, да и многие из его собратьев по ремеслу были обучены ничуть не лучше, чем он сам. И вот так же, как и они, он колесил по долинам Прованса, проводя дни за высматриванием руин «с характером», сараев «с потенциалом», «многообещающих» свинарников, загонов для скота «с огоньком», заброшенных голубятен и любых других вертикально стоящих зданий, которые, используя фантазию и деньги, можно было бы превратить в соблазнительный объект продажи.

Это было непросто. Иногда Беннетту казалось, что количество агентов по недвижимости на один квадратный метр каменистой земли Прованса сильно превышало количество их клиентов. Рынок падал, и главным виновником тому был французский франк. Стоимость франка поднялась слишком высоко, особенно для американцев, англичан, голландцев и шведов. В Швейцарии деньги водились, но их обладатели, с присущей им осторожностью, не спешили их тратить, ожидая неизбежного падения французской валюты. Так что агентам приходилось довольствоваться немногими перепадавшими на их долю клиентами: либо набитой марками немчурой, либо парижанами, искавшими, куда бы вложить наличность, доставшуюся им из бабушкиного сундука. Но и этих клиентов катастрофически не хватало.

И вдруг предыдущим летом благодаря нескольким брошенным вскользь словечкам, шутке, по мнению самого Беннетта, не самой лучшей пробы он получил небольшую, но весьма перспективную работу, и при этом его репутация знающего агента по недвижимости в глазах местных английских богачей значительно окрепла.

Вот как это произошло. Его пригласили на очередную вечеринку, устраиваемую членами местной эмигрантской диаспоры по случаю ежегодного приезда в Прованс за очередной порцией солнца и чеснока. Поскольку Беннетт был не только постоянным жителем этих мест, но и обладал такими общественно полезными качествами, как приятная внешность и статус говорящего по-английски холостяка, — иными словами, был идеальным «свободным мужчиной», — он не испытывал нехватки в приглашениях подобного рода. А Беннетт, в свою очередь, без жалоб сносил пустую болтовню гостей в обмен на набитый желудок.

Скука — профессиональное заболевание агента, лучшим лечением от которого служит оживляющая тусклую жизнь шутка, поэтому в тот лунный августовский вечер Беннетт не раздумывая вступил в разговор. Камни террасы были все еще теплыми от солнца, и с нее открывался прекрасный вид на долину и на средневековые крыши Боннье. Беннетт, одуревший от бесконечных рассуждений о британской политике и возможной карьере младших отпрысков королевской семьи и к тому же будучи слегка навеселе, внезапно переменил тему, рассказав гостям о новом кошмаре, который подстерегает состоятельных владельцев сельских домов. В принципе он не преследовал никаких глобальных целей, просто решил, что для них полезно будет обсудить что-нибудь новенькое по возвращении домой. Вот и предложил им, помимо обычных тем, связанных со взломами, прорванными трубами, портящими бассейны вандалами и нечистыми на руку местными жителями, нечто новое и экзотическое.

Однако предостережение Беннетта, которое он с затаенным лукавством преподнес изумленной аудитории между двумя сэндвичами с копченым лососем, неожиданно попало прямо в цель: проблемы с канализацией мучили всех. Он рассказал, что слышал о новом и крайне зловредном виде навозного жука, которого недавно заметили в регионе. Этот жук откладывает личинки в бачке унитаза, разводит там потомство, а потом учиняет полный беспредел в системе канализации. Конечно, проговорил Беннетт презрительно, власти пытаются замять эти слухи. Сами понимаете, навозные жуки и туристы — не самое удачное сочетание. Однако жуки уже устроили свои гнезда в сливных бачках и теперь просто выжидают, пока все туристы не вернутся в города, чтобы всласть налетаться в пустых трубах водопроводов.

Аудитория Беннетта, две сестры из Оксфорда, сопровождаемые такими же румяными и круглолицыми, как они сами, мужьями, выслушала его, приоткрыв рот от нескрываемого ужаса. Он же, к своему удивлению, понял, что сестры восприняли его всерьез.

— Как все это чрезвычайно неприятно, — сказала одна из сестер с легко узнаваемым акцентом престижной частной лондонской школы. — Что же делать? Наш дом зимой пустует месяцами.

— Ну, даже и не знаю, — протянул Беннетт. — Есть, впрочем, надежное средство: надо просто спускать воду по крайней мере дважды в неделю. Утопить в воде маленьких засранцев, да простят меня дамы. Это же жуки, а не амфибии, они не живут под водой. Кто-нибудь хочет последнюю креветку? Тогда я возьму, не пропадать же ей.

Он улыбнулся, слегка поклонился и направился через террасу к одной симпатичной девушке, которую, если судить по тоскливому выражению ее лица, надо было срочно спасать от известного своим занудством дизайнера интерьеров. Когда он подошел поближе, до него долетело знакомое унылое бормотание о вечном очаровании жатого ситца при украшении стен. С молодым рвением Беннетт поспешил на помощь несчастной даме.

Он и не подозревал, что в это самое время сестры из Оксфорда так активно распространяли слухи о нашествии полчищ навозных жуков на местные туалеты, что к концу вечера предполагаемый размах этого нашествия приобрел статус эпидемии, угрожавшей всем пустым домам от Сен-Реми до Ая. Объединенные общей угрозой, полдюжины взволнованных домовладельцев образовали коалицию и подстерегли Беннетта на выходе из дома.

— Это дело с жуками, — с расстановкой произнес делегат от группы, бывший член кабинета, отдыхающий между выборами, — нам кажется, оно может обернуться для нас весьма неприятным образом.

Головы с румяными от солнца серьезными лицами склонились в знак согласия.

— Вот мы тут и подумали, — продолжил делегат, — не будете ли вы так любезны приглядеть за нашими домами? Быть нашим местным резидентом, так сказать. — Он понизил голос, как это обычно делают англичане, когда им необходимо обсудить вопрос вульгарного свойства. — Само собой разумеется, мы компенсируем все причиненные вам неудобства. Подведем, так сказать, соответствующую финансовую базу.

Беннетт взглянул на эту группу богачей, у которых, безусловно, полно таких же богатых друзей, и инстинктивно принял решение.

— Ну конечно! — воскликнул он. — Я с радостью помогу вам. Но только с одним условием — никаких разговоров о деньгах!

Он замахал руками в ответ на их изъявления благодарности. Оказанные услуги имеют тенденцию перерастать в рекомендации, а рекомендации — в сделки, по крайней мере об этом ему говорили другие агенты. Большинство их уже выполняло разного рода поручения во время отсутствия клиентов, от покупки продуктов для заполнения холодильника до увольнения запойного садовника. Однако никто из них, с гордостью подумал Беннетт, не удостоился такого полного доверия клиентов, не получил такой почетной должности, как он: отныне он был официальным сливателем унитазов, стражем сливных бачков, inspecteur sanitaire. В последующие зимние месяцы он забавлял себя тем, что честно выполнял придуманный им сливной ритуал.

Он спустился на первый этаж, прошел сквозь гостиную, обставленную зачехленной, похожей на привидения мебелью, включил сигнализацию и вышел из дома. Стоя на разровненной граблями дорожке, он глубоко вдохнул свежий ароматный воздух и поднял голову. Вокруг уже явно чувствовалось приближение весны: утренний туман таял в долине, а на ярко-голубом фоне небес покачивались ветки цветущего миндаля. Скажите, ну как можно уехать из этого рая? Где еще можно жить? Ему припомнились слова одного из друзей, сказанные во время вечеринки по поводу его отъезда во Францию: «Замечательная страна, старик. Но люди… сплошное дерьмо. Не хочу каркать, конечно, но ты еще вернешься». А ему как раз понравились французы, и он так и не возвратился.

Однако… сколько еще времени он сможет продержаться? Все те контакты и сделки, на которые он рассчитывал, безвозмездно помогая клиентам, так и не материализовались. О, конечно, они были ему ужасно благодарны. Они посылали рождественские открытки, фотографии своих детей верхом на пони, пудинги в жестяных банках и бутылки хорошего портвейна. Но пока — никаких новых клиентов. Скоро уж Пасха. В недалеком будущем серые чехлы снимут с причудливо изогнутой мебели, домовладельцы вернутся в свои резиденции и сами начнут исполнять ту обязанность, которую всю зиму истово делал за них Беннетт. Ну что ж, может быть, что-нибудь и подвернется, пусть не сейчас, так хоть летом.

Никаких срочных дел у Беннетта не было, он сел в машину и направился к своему крохотному домику в Сен-Мартин-ле-Вью, по дороге размышляя о возможных перспективах. Заняться, что ли, опять телерекламой? Но ведь он уже когда-то отдал ей десять лет жизни, и в Лондоне, и в Париже, и она его совсем не привлекала. Он тогда сбежал как раз вовремя — сейчас этот рынок захвачен небритыми молодыми людьми с серьгой в ухе, выраженной манией величия и пучком немытых волос на затылке — главным отличительным знаком артистического темперамента. А у него уже не хватит терпения прогибаться перед ними. Беннетт стал слишком привередлив, конечно, ему ведь посчастливилось работать с истинно талантливыми режиссерами, большинство из которых уже давно переехало в Голливуд. Теперь здесь господствует новое племя, наглое и невоспитанное, оно маскирует спецэффектами отсутствие идей и живет в надежде получить заказ на съемки видеоклипа для третьесортной рок-группы. Да, похоже, назад дороги нет.

Может быть, скопить немного денег и отправиться на поиски мерзавца, укравшего его яхту? Но ведь Карибское море — это огромная территория, и сейчас и его яхта, и Эдди Бринфорд-Смит вполне могут называться совершенно по-другому. Он припомнил вечер в «Синем баре» в Каннах — тогда они, изрядно хлебнув шампанского, окрестили свою яхту «Плавучий фунт», смеялись, дурачились и строили грандиозные планы будущей счастливой жизни. Беннетт дал денег — все, что заработал на телерекламе, — а Эдди должен был отвечать за обслуживание яхты. На следующий день, набрав команду из длинноногих, мускулистых девиц, Эдди отплыл в сторону Барбадоса, и с тех пор Беннетт ничего о нем не слышал. На письма Эдди не отвечал, а когда Беннетт обратился в яхт-клуб Барбадоса, ему сказали, что ни яхты с таким названием, ни ее шкипера они и в глаза не видели. Эдди Бринфорд-Смит исчез с лица земли. В минуты депрессии Беннетту хотелось, чтобы этот негодяй вместе с яхтой отправился к праотцам где-нибудь посреди Бермудского треугольника.

Беннетт вынужден был признать, что на этом перечень его деловых перспектив заканчивался. Хорошенькая альтернатива — или возвращаться к деградирующей карьере рекламщика, или ввязываться в дорогостоящую авантюру по поискам незнамо чего. И правда, пора серьезно задуматься о будущем. Он решил посвятить этому остаток дня, посидеть дома, поломать голову над возможными вариантами и свернул на узкую, круто поднимающуюся вверх дорогу, ведущую в деревню.

Деревушка Сен-Мартин не могла похвастать репутацией шикарного курорта. За это надо было благодарить ее мэра, старого коммуниста, который в силу своей партийной принадлежности недолюбливал все связанное с правительством, средним классом или прогрессом. Поэтому Сен-Мартин была последней деревней в Любероне, где замостили улицы и провели водопровод. Конечно, многие ретивые иностранцы пытались испросить разрешения на ремонт обваливающихся фасадов и восстановление старинных домов — некоторым из них было по триста-четыреста лет, но все эти попытки тотчас же пресекались самым жестким образом. Мэр был неумолим. За одно это Беннетт готов был голосовать за него снова и снова. Ему нравилось жить в живописном городке-анахронизме, в прямом смысле не тронутом рукой дизайнера по интерьерам, в доме, который не знал ни «вечного очарования» жатого ситца, ни обтянутых шелком стен, ни стоящего на постаменте унитаза. Зимы в Сен-Мартине были холодными и тихими, а летом аромат цветущей лаванды и тмина перемежался с легким, но настойчивым запахом сточной канавы. Туристы приезжали и уезжали, но никогда не задерживались. Собственно говоря, задержаться было совершенно негде.

Дом Беннетта стоял на узкой, ведущей вверх аллее в самом конце главной улицы. Основное достоинство дома заключалось в том, что он достался Беннетту практически даром. Вообще-то, строение принадлежало местному доктору, тоже холостяку, с которым Беннетт познакомился на одной из вечеринок. Доктор в полной мере разделял интерес Беннетта к молодым женщинам и старым винам, что легло в основу их быстро начавшейся дружбы. В результате, когда доктору предложили трехгодичный контракт на Маврикии, он оставил дом Беннетту. Единственное условие, которое поставил доктор, уезжая, — не увольнять домработницу Жоржет, рослую даму неопределенного возраста.

Беннетт открыл покрытую шрамами дубовую входную дверь и поморщился от грохота музыки, доносившейся с кухни. «Радио Монте-Карло» орало и стонало вовсю — поп-музыка, застрявшая в семидесятых, рвалась на свободу. Попытки Беннетта приобщить Жоржет к восторгам от музыки Моцарта и Брамса были отвергнуты с презрением. Жоржет нравился ритм, он помогал ей во время работы. Беннетт прошел в гостиную.

Вся мебель в гостиной — темного дерева, простая и тяжелая — была отодвинута к стенам. Жоржет стояла на четвереньках посреди комнаты, задрав кверху покачивающийся в такт музыке обширный зад, и яростно надраивала и без того чистейший пол смесью воды и льняного масла. Для нее дом представлял собой не столько объект для работы, сколько желанную игрушку, маленький бриллиант, который надо было постоянно чистить, скрести, вощить и полировать. Пыль в доме не допускалась, неряшливость приравнивалась к преступлению. Беннетт часто думал, что, если бы он достаточно долго постоял посреди комнаты не шевелясь, его бы тут же вычистили, сложили и аккуратно убрали в комод.

Он глубоко вдохнул и заорал, пытаясь перекричать радио:

— Bonjour, Жоржет!

Жоржет с кряхтением поднялась с колен, повернулась к Беннетту, уперла руки в крутые бока и критически осмотрела его с головы до ног. Ее черные с проблесками седины волосы выбивались из-под ярко-желтой бейсбольной кепки, которую она всегда надевала при исполнении «тяжелой» работы. Оценить возраст Жоржет было довольно сложно — казалось, она навсегда застряла в том загадочном периоде между сорока и шестьюдесятью годами, который галантные французы называют «неопределенным возрастом дам». Под стать мебели в гостиной, Жоржет была крепкой, низкорослой и тяжеловесной, выносливой и долгосрочной в употреблении. В настоящий момент ее загорелое лицо, покрытое сетью мелких морщинок от постоянного пребывания на солнце, выражало крайнее неудовольствие.

— Вы опять пили коньяк в постели, — сказала она басом. — Я нашла бокал на полу возле кровати. En plus, зачем бросать исподнее и грязные рубашки в биде? У меня что, без этого мало забот? — Она махнула в его сторону тряпкой. — Ну ладно, не стойте тут на мокром полу. Я приготовила вам кофе и tartine. Отправляйтесь на кухню!

Под ее пристальным взглядом Беннетт на цыпочках проследовал в микроскопического размера кухню, сверкающую чистотой. Застеленный накрахмаленной скатертью стол был накрыт к завтраку. На белоснежной салфетке стояли кофейная чашка, вазочка с лавандовым медом и лежал свежий багет, разрезанный пополам и густо намазанный бледным нормандским маслом. Беннетт включил кофеварку, убавил звук радио до выносимого и с наслаждением вгрызся в хрустящую корочку. Утолив первый голод, он приоткрыл кухонную дверь и позвал:

— Жоржет?

Бейсбольная кепка оторвалась от созерцания блестящего пола.

— Ну что еще?

— Вы еще долго будете тут убирать? Я бы хотел сегодня поработать дома.

Последовало неодобрительное ворчание. Жоржет села на пол и взглянула на Беннетта снизу вверх:

— Impossible! Вы что, считаете, что дом сам себя вычистит? Его надо подготовить к весне. Жозефин придет сегодня, поможет мне вытрясти матрасы. Еще я пригласила Жан-Люка, он помоет окна на втором этаже со своей лестницы. Да, и не забудьте про ковры — их надо хорошенько выбить.

Она выжала тряпку с таким видом, будто сворачивала голову цыпленку.

— Вы нам будете мешать. Что это вам в голову взбрело? Пойдите в кафе, там и работайте. — Нахмурившись, Жоржет поглядела под ноги Беннетту и всплеснула руками. — А ну-ка идите сыпать крошки там, там! Прочь отсюда!

Беннетт с виноватым видом вытер рот и вернулся на кухню. Он знал, что для Жоржет с ее чувством порядка и чистоты он ежедневно представлял собой пресловутую «красную тряпку», однако она питала к нему слабость — это было ясно из ее поступков. Жоржет могла отчитать его как провинившегося школьника, но она предоставляла ему поистине королевское обслуживание — и готовила, и стирала, и чинила одежду, и суетилась вокруг, когда он заболел гриппом, а однажды он даже услышал, как в разговоре с подругой она назвала его «мой маленький английский milor». Однако высказывание комплиментов явно не входило в список ее обязанностей, равно как и почтительное отношение к хозяину дома. Напротив, когда Беннетт спустя полчаса выходил из дома, Жоржет закричала вслед, чтобы он и не думал возвращаться домой до вечера, а когда вернется, чтобы не забыл как следует вытереть у порога ноги.

— Jeune homme!

Мадам Жу поманила его из открытой двери соседней épicerie. Он повиновался ее указующему персту и приблизился, опасаясь самого худшего. Мадам Жу изначально не хотела давать ему кредит, она вообще никому ничего не продавала в кредит и лишь после нескольких горячих перепалок с Жоржет решилась на неслыханное нарушение собственных принципов, а вот теперь он задолжал ей за несколько недель. Да, покупки в кредит, на которые любой уважающий себя обитатель французской глубинки и так глядит с вящим подозрением, похоже, подошли для него к концу. Это прямо в воздухе витало.

Он взял крепкую руку мадам Жу в свои и почтительно склонился над ней, вдыхая ароматы рокфора и копченой колбасы, которые накрепко въелись в кожу.

— Мадам, — произнес он тоном заправского придворного, — как всегда, ваша красота добавила прелести этому утру.

Краем глаза он заметил, что на ее лице начала растекаться самодовольная улыбка, и это придало ему уверенности повернуть разговор на возможность продления кредита:

— Я в отчаянии, мадам. У меня кончились чеки. Вы не представляете себе, как плохо работают нынче банки. Я сам…

Мадам Жу слегка отступила и игриво ткнула его пальцем в грудь.

— Не будем о мелочах, мой мальчик, — сказала она. — Я доверяю тебе, как собственному сыну. Écoute, моя маленькая Соланж приезжает на выходные из Авиньона. Ты должен прийти к нам на ужин — ничего торжественного, соберемся en famille.

Улыбка слегка сползла с лица Беннетта. Мадам Жу уже несколько месяцев упорно пыталась свести его со своей «маленькой Соланж» и вызвать в нем искру любви. Не то чтобы Беннетту совсем не нравилась девушка — вообще-то, она была очень даже мила. Прошлым летом во время праздника урожая, когда они танцевали пасодобль под сенью деревьев, Беннетту даже показалось, что он немного увлечен ею, однако мысль, что этот союз может привести к тому, что ему придется стать продолжателем семейной династии бакалейщиков Жу, была мгновенно отрезвляющей.

— Мадам, — сказал он. — Ничто не могло бы сделать меня счастливее. Если бы не моя тетушка…

— Это которая из ваших тетушек?

— Тетушка из Ментона, та, что с варикозными венами. Я должен быть у ее одра в эти выходные. Доктор говорит, возможно, придется оперировать.

Мадам Жу была известной любительницей рассказов об операциях, особенно радовали ее какие-нибудь особые, неизвестные науке и непредвиденные осложнения. Она слегка надула губы и озабоченно кивнула. Беннетт потрепал ее по плечу и поспешил удалиться, боясь, что она надумает пригласить эту фиктивную тетушку в гости в Сен-Мартин после ее выздоровления. Что ж, за все надо платить — теперь ему придется отсидеться где-нибудь в выходные, а потом вдохновенно и убедительно, в мельчайших подробностях изложить весь ход перенесенной тетушкой операции. Неспешной походкой он продолжил свой путь по центральной улице, размышляя об особенностях деревенской жизни, и вдруг почувствовал, насколько она ему по душе.

Он подошел к зданию почты и протиснулся в узкую дверь. Глава Сен-Мартина — мэр, одним словом, — отменил в деревне службу доставки, так как считал эту услугу элитарной и совершенно излишней, поэтому жители Сен-Мартина должны были сами забирать почту у деверя мэра, месье Папи́на. Последний страдал болезненным любопытством и не мог пропустить мимо себя ни один конверт — поговаривали, что все приходящие письма он вскрывал над паром в надежде узнать хоть какие-нибудь подробности личной жизни сограждан. Месье Папин приветствовал Беннетта легким цоканьем языка, напоминающим кудахтанье, и покачал головой:

— Увы, ни одного любовного письма сегодня вам не пришло, месье. Да-с, никаких billets-doux. Только два счета. — Он положил на заляпанный чернилами прилавок два обшарпанных конверта и подтолкнул их Беннетту. — Ах да, и ваша газета.

Беннетт засунул счета в карман, кивнул Папину, забрал свою «Интернэшнл геральд трибьюн» и отправился в кафе «Крийон», в самый центр общественной жизни Сен-Мартина. Здесь собирались местные любители игры в шары, boules, здесь же каждый день начиная с двенадцати часов можно было пообедать за пятьдесят франков. Зал кафе был длинным и темным, по одной стене от края и до края простирался необозримый оцинкованный прилавок бара, весь в царапинах от долгого использования, столы и стулья были расставлены на кафельном полу без какого-либо намека на систематичность, а в углу стоял игровой автомат. Правда, этот автомат потерпел поражение в поединке с игроком-энтузиастом еще пару лет назад и с тех пор не работал.

Но кафе, безусловно, имело некую особую атмосферу, которую создавали его владельцы, Анн-Мари и Леон, молодая чета, променявшая офисную жизнь в Лионе на то, что Анн-Мари шутливо называла «карьерой доброжелательности и гостеприимства». В деревне к ним относились настороженно и с изрядной долей скепсиса, местным жителям они казались чуть ли не иностранцами, а их веселость и неуемный оптимизм и вовсе вызывали серьезные подозрения. Однако Анн-Мари была уверена, что не пройдет и двадцати лет, и их наконец примут как родных. Беннетт, еще один иностранец, не познавший жизнь настолько, чтобы перестать улыбаться, всегда радовался их шуткам. Хозяева кафе представляли собой приятное разнообразие по сравнению с селянами, изо дня в день мрачно игравшими в карты в глубине зала, видимо в ожидании конца света.

Леон оторвался от газеты «Ле Провансаль», которую внимательно изучал за своей стойкой.

— Bonjour, chef. Du champagne? — Он потряс руку Беннетта и поднял брови. — Biere? Pastaga? — По мнению Леона, хороший клиент начинал принимать алкоголь сразу после завтрака, поэтому он разочарованно принял заказ Беннетта на чашку кофе. Вдруг его лицо прояснилось. — Может быть, немножечко плеснуть вам в кофе? Я бы рекомендовал Calva — совершенно изумительная, домашнего приготовления.

Беннетт покачал головой:

— Может быть, после обеда. Что Анни готовит нам сегодня?

Розовое лунообразное лицо Леона расплылось в улыбке, и он поцеловал кончики толстых пальцев:

— О, настоящий шедевр — чечевичная похлебка с беконом и лионскими колбасками. По-моему, слишком жирно за пятьдесят франков. — Он пожал плечами. — Ну что тут поделаешь? Все они хотят не просто обед, а настоящий банкет, но за те же деньги.

— А кому сейчас легко, Леон?

— Bien sûr. А потом мы все помрем. — Он ухмыльнулся и налил себе пива, а Беннетт захватил чашку кофе и отнес ее к окну, чтобы при свете дня почитать газету.

Газета «Геральд трибьюн» была одним из немногих излишеств, которые Беннетт мог себе позволить. Ему нравился ее небольшой формат, сбалансированное, выверенное редакторами содержание и достаточно сдержанное отношение к скандальным новостям. Последнее помогло газете избежать печальной судьбы ее британских сестер, которые давно превратились в кричащие таблоиды, занимающиеся лишь обсасыванием пустых сплетен. Он перестал читать британские газеты, когда вдруг понял, что не знает даже имен людей, чьи жизненные перипетии, выходки и проступки обсуждались на их страницах.

Прихлебывая кофе, он начал просматривать заголовки международных новостей, помещенные на первой странице. Так-так, в России неспокойно. Европейский парламент опять передрался. А что в Штатах? Ну конечно, тоже грызутся между собой в Сенате. Умер известный голливудский актер. Да, не самый веселый сегодня денек, подумал Беннетт и обратил взгляд через окно на деревенскую площадь, где миниатюрные французские флаги, установленные над военным мемориалом, весело трепетали на ветру. Солнце уже поднялось высоко, небо приобрело ярко-синий цвет, а серо-зеленые горы вдалеке, наоборот, как будто подернулись дымкой. Боже, как была противна Беннетту даже мысль о том, что он может отсюда уехать, променять это место на зубодробительно-скучную офисную работенку в каком-нибудь заледеневшем северном городе.

Но проблема требовала решения: как же ему здесь остаться? В задумчивости Беннетт начал покрывать словами заднюю сторону конверта. Так, что у нас в запасе? Прекрасное здоровье, разговорный французский, которым он овладел за годы жизни в Париже, отсутствие семьи, небольшой гардероб не новых, но вполне респектабельных костюмов, не забыть часы «Картье», пока еще не заложенные, ах да, еще подержанный «пежо» и примерно двадцать тысяч франков наличными, остатки комиссии, полученной за последнюю продажу дома. А что у нас в минусе? Неоплаченные счета, зарплата Жоржет за последний месяц и полное отсутствие коммерчески перспективных идей. Да, при условии жесткой экономии пару месяцев он, конечно, еще продержится. Но Беннетт никогда не страдал избытком экономичности, да и десять лет телевизионного бизнеса, когда все его расходы возмещала компания, привили ему массу дурных привычек.

Стоп. Не надо расстраиваться. Он что-нибудь придумает. Ведь раньше у него это получалось! Беннетт отодвинул от себя конверт, встал и подошел к стойке бара.

— Леон? Я бы хотел бокал шампанского. Только хорошего, понятно? Не того, что вы подавали на Новый год, — тот уксус пить было невозможно.

Он положил стофранковую купюру на мятый цинк стойки.

Дружелюбное выражение лица Леона ничуть не изменилось.

— Так оно было дешевым, — согласился он.

— Друг мой, оно было ужасным.

— Да, при цене десять франков за бокал его действительно можно было назвать ужасным. — Леон поднял вверх указательный палец. — Подождите, сейчас принесу вам настоящее сокровище. — Он вышел за дверь, находящуюся позади стойки, и вскоре вернулся, картинно прижимая к груди бутылку. Ее он гордо продемонстрировал Беннетту. — Voilà. «Перье-Жуэ» тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. — Он поставил бутылку на стойку и содрал серебряную фольгу с горлышка. — Вы что-то празднуете?

Беннетт, пытаясь поймать то привычное ощущение радостной надежды на лучшее, которое ему всегда придавало шампанское, смотрел, как Леон с видом знатока выкручивает пробку. Наконец она с тихим вздохом вышла из горлышка.

— Похоже, у меня скоро родится прекрасная идея, — ответил Беннетт.

Леон кивнул и наполнил высокий узкий бокал. Беннетт прислушался к деликатному шепоту игристого вина и наклонил голову, чтобы вдохнуть его восхитительный аромат. Пожилые крестьяне в глубине зала прервали игру в карты, повернулись, чтобы посмотреть на это новое проявление иностранной экстравагантности, сурово покачали головами и вернулись к кувшинам розового вина, которое они потягивали все утро.

Беннетт глотнул шампанского и, с наслаждением почувствовав на языке бег прохладных пузырьков, обратился к разделу «работа для иностранцев / работа за границей». Здесь в основном размещалась реклама офшорных зон и новых возможностей бизнеса, однако попадались и объявления более частного характера. На четной странице международное брачное агентство предлагало — «только для людей с высоким чувством ответственности» — знакомства с элитой делового мира, владельцами мегасчетов в банках и альфа-чутких сердец. На другой стороне, видимо на случай, если отношения все-таки не сложатся, давался телефон юридической конторы, осуществляющей быстрые разводы всего за четыреста девяносто пять долларов США. Пока Беннетт просматривал целую выставку машин, продающихся без НДС, квартир класса grand luxe в Париже, эскортных агентств с огромным персоналом девочек любого калибра от Мейфейр до Висбадена, в голове у него действительно появилось нечто похожее на идею.

Зачем ждать, пока судьба соизволит повернуться к нему благосклонным ликом? Он возьмет инициативу в свои руки и сам попытает счастья. Он поместит объявление о себе, вот что.

После получаса вдохновенных усилий, чему весьма способствовал второй бокал шампанского, Беннетт положил ручку на стол, откинулся на спинку стула и взял исписанный листок бумаги, чтобы оценить плод своих трудов:

После обеда он позвонит в редакцию «Геральд трибьюн» и разместит свое объявление. Сезон вот-вот начнется. На такое объявление кто-нибудь да клюнет — наверное, будет много откликов. Сердце Беннетта забилось от предвкушения неминуемого приключения, и сразу же прорезался здоровый аппетит. Он отодвинул от себя исписанные листки и перенес свое внимание на кулинарные шедевры Анн-Мари.