Скверное чтение

– Чтобы я читал романы? Да никогда!

Он жил в окружении тысяч книг, под которыми прогибались стеллажи, загромождавшие стены его темной квартиры с полу до потолка, и приходил в негодование при мысли, что кто-то мог подумать, будто он способен убивать время на чтение романов.

– Факты, только факты! Факты и их осмысление. Пока не исчерпана реальность, я ни единой секунды не потрачу на вымышленный мир.

К нему мало кто был вхож, поскольку Морис Плиссон не любил принимать гостей. Меж тем, когда время от времени кто-либо из учеников проявлял подлинную страсть к его предмету, Плиссон в конце учебного года даровал ему в качестве вознаграждения особую милость – возможность провести с преподавателем часок за кружкой пива со скудной закуской – угощение выставлялось на низком круглом столике в гостиной. И всякий раз пораженный обстановкой ученик, понурившись, сдвинув коленки, обегал взглядом ряды книг, убеждаясь в том, что все заполонили эссе, исследования, биографии, энциклопедии и не осталось даже щели, куда могла бы втиснуться беллетристика.

– Разве вам не нравятся романы, господин Плиссон?

– Это все равно что спросить, ценю ли я беспочвенные выдумки.

– До такой степени?

– Послушайте, мой юный друг, с тех пор как я полюбил историю, географию и право, я на протяжении сорока пяти лет, читая по нескольку томов в неделю, каждый раз узнаю нечто новое. Но что способны поведать мне романисты, отдающие предпочтение фантазии? Нет, вы объясните, что?! Если они сообщают о неких объективно существующих вещах, то мне это уже известно, а если выдумывают небылицы, так мне на это просто плевать.

– Но литература…

– Мне бы не хотелось ни поносить коллег, ни подрывать ваш энтузиазм; тем более что вы блестяще учитесь и способны поступить в Эколь нормаль. Однако если мне дозволено высказаться начистоту, то я бы заявил следующее: хватит пудрить нам мозги литературой! Чушь и пустословие!.. Чтение романов – типично женское занятие, к тому же вязание или плетение кружев приносят больше пользы. Писать романы – значит обращаться к лишенному творческого начала женскому полу, не более того, и жаждать одобрения этих особ. Вспомните, такой почтенный интеллектуал, как Поль Валери, отказывался писать тексты, начинавшиеся с фраз вроде «Маркиза выехала в пять часов». Как он был прав! И если он отказывался писать подобные вещи, то я отказываюсь их читать: «Маркиза выехала в пять часов»! Прежде всего, какая именно маркиза? Где она живет? Какая это эпоха? Кто может доказать, что в момент ее выезда было ровно пять часов, а не десять минут шестого или пять тридцать? Впрочем, что изменится оттого, что выезд совершится в десять утра или десять вечера, если это все равно неправда? Как видите, в романе царит произвол и бог весть что еще. Я человек серьезный. У меня нет ни сил, ни возможности, ни времени заниматься подобной чушью.

Доказательства казались оратору неопровержимыми, и в этом году, как и прежде, это вновь сработало: собеседнику было нечем крыть. Морис Плиссон вновь одержал верх.

Но если бы он мог проникнуть в мысли гостя, то был бы разочарован: сие молчание вовсе не означало победы. Юноша, смущенный безапелляционным тоном преподавателя, счел эту теорию недостаточно последовательной для человека мыслящего, он задавался вопросами: отчего тот дистанцируется от воображаемого мира и что побуждает его презирать искусство или чувства? А кроме того, его удивляло, что презрение по отношению к «женскому полу» исходит именно от «одинокого представителя мужского пола», поскольку в лицее было хорошо известно, что господин Плиссон – старый холостяк, закоренелый одиночка, которому так и не довелось обзавестись спутницей.

Морис Плиссон предложил открыть еще одну бутылку пива – это был способ положить конец визиту. Ученик понял намек, рассыпался в благодарностях и в сопровождении преподавателя двинулся к выходу.

– Желаю хорошо провести каникулы. И не забудьте, что для вас было бы весьма полезно уже в августе приступить к повторению курса истории Древнего мира, ведь в следующем году у вас перед поступлением совершенно не будет времени.

– Конечно, господин профессор. С первого августа засяду за историю Древней Греции и Рима. Непременно последую вашему совету. Хорошо бы родители согласились прихватить в отпуск чемодан с книжками.

– А куда вы едете?

– В Прованс, у нас там домик. А вы?

Этот машинально заданный вежливый вопрос почему-то озадачил Мориса Плиссона. Он беспомощно заморгал, пытаясь подыскать ответ:

– Э-э… э-э… в этом году в Ардеш.

– Обожаю Ардеш. А куда именно?

– Э-э… слушайте, я не знаю, дом сняла подруга. Обычно мы прибегаем к услугам турфирм, но этим летом решили просто отдохнуть в Ардеше. Она так решила и все сама устроила… я даже не помню, как называется деревня.

Студент благожелательно воспринял смущение преподавателя. Обменявшись с ним рукопожатием, он помчался по лестнице, перескакивая через четыре ступеньки разом, – ему не терпелось увидеть друзей, чтобы объявить новость века: у Плиссона, оказывается, есть любовница! Те, кто распускал сплетни на его счет, угодили пальцем в небо: и те, кто объявил его гомосексуалистом, и те, кто заверял, что он посещает шлюх, и те, кто считал его вообще девственником… Оказывается, в жизни преподавателя, отнюдь не блиставшего красотой, есть женщина! Вот уже много лет они разъезжают по свету, вместе проводят отпуска, а может, даже встречаются вечерком в пятницу. Отчего они не живут вместе? Тут возможны два варианта: или она не местная, или же у нее есть муж… Да, держись, Плиссон, учащиеся подготовительных курсов этим летом ему точно перемоют косточки.

Закрывая дверь, Плиссон досадливо кусал губы. И кто тянул его за язык? За тридцать с лишним лет преподавательской работы он еще ни разу не позволял заглянуть в свою частную жизнь. И как это он оступился… Должно быть, это вышло из-за вопроса: «В Ардеш? А куда именно?» Он вдруг сообразил, что забыл, как называется это место… это он-то с его стальной памятью, которая удерживала все… Это его настолько смутило, что, стремясь сгладить свою оплошность, он вдруг упомянул Сильвию…

Что же он сказал? Да не важно… Болезни, которых он страшился, именно так и проявлялись – неловкостью, оговоркой, ускользающим воспоминанием… Теперь у него застучало в висках. Похоже, и впрямь заболел! Вдруг это новый симптом? Может ли мозг так скоро деградировать?

Он набрал номер Сильвии и, слушая гудки на другом конце провода, вдруг испугался, что безотчетно набрал неверный номер, – обычно она брала телефонную трубку скорее…

Все куда хуже, чем я думал. Если окажется, что я перепутал цифры и попал не туда, – кладу трубку и немедленно отправляюсь к врачу.

На десятом гудке в телефоне прозвучало удивленно:

– Да?

– Сильвия? – уточнил он упавшим голосом, учащенно дыша.

– Да.

Плиссон вздохнул с облегчением: все не так скверно, по крайней мере номер он набрал правильно.

– Это Морис.

– О, прости, Морис, я тебя не узнала. Просто я не могла подойти к телефону, я была далеко… А что, случилось что-нибудь? Обычно ты звонишь в другое время…

– Сильвия, а где именно мы будем в Ардеше этим летом?

– В доме одной приятельницы… Ну, приятельницы одних моих друзей…

– А как называется это место?

– Понятия не имею…

Ошеломленный, Морис, поморгав, стиснул телефонную трубку. Так, у нее те же симптомы! Похоже, мы оба деградируем.

– Представляешь, я тоже! – воскликнул он. – Когда меня спросили, то я так и не вспомнил, какую деревню ты мне называла.

– Но, Морис, не понимаю, каким образом ты мог вспомнить то, чего я тебе не говорила. Эта приятельница… ну, в общем, приятельница друзей… короче, владелица дома нарисовала мне, как туда добраться, дом стоит отдельно, и участок расположен в сельской местности, и поблизости нет населенных пунктов.

– Вот как? Так ты мне ничего не говорила?

– Нет.

– Это точно?

– Да.

– Значит, я ничего не позабыл и все в порядке! – воскликнул Морис.

– Погоди, – проговорила Сильвия, не подозревавшая о том, какие страшные опасения собеседника ей удалось успокоить, – сейчас отыщу, где я это записала, и отвечу на твой вопрос.

Плиссон опустился в вольтеровское кресло, доставшееся по наследству от двоюродной бабушки, и улыбнулся, обведя взглядом гостиную: квартира показалась ему столь же прекрасной, как Версальский дворец. Спасен! Избежал опасности! Цел и невредим! Нет, он еще не скоро расстанется с дорогими книжечками, болезнь Альцгеймера еще не прокралась внутрь черепной коробки, не затронула извилин. Долой грозные предзнаменования и мрачные фантазии!

По шуршанию в телефоне он догадывался, что Сильвия перебирает бумаги; наконец раздался победный возглас:

– Ага, вот оно! Ты слушаешь, Морис?

– Да.

– Дом расположен в ардешском ущелье, к нему ведет дорога, названия я не знаю. Значит, так: надо проехать деревню Сен-Мартен-де-Фоссе, затем свернуть на Шатенье; после перекрестка, где стоит статуя Девы Марии, третий поворот направо, и потом надо проехать пару километров. Как тебе такой ответ?

– Вполне подходит.

– Ты хочешь, чтобы тебе туда пересылали почту?

– Какой смысл, всего две недели.

– Согласна. Тем более с таким адресом!

– Ладно, Сильвия, я еще успею тебе надоесть. Ты же знаешь, для меня эти телефонные разговоры… Значит, в субботу?

– Да, в субботу, в десять.

В последующие дни радостные ощущения, возникшие у Плиссона после этой беседы, не развеялись: он пребывал в отличной форме, к тому же скоро ему предстояло отправиться в отпуск!

Как многие одинокие люди, лишенные сексуальной жизни, он тщательно заботился о своем здоровье. Стоило ему услышать, что люди говорят о какой-нибудь болезни, как он тотчас обнаруживал ее у себя и принимался следить за тем, как она якобы прогрессирует. Чем более размытыми и не слишком характерными оказывались симптомы болезни, например утомляемость, головные боли, потливость, расстройство желудка, тем более укреплялись опасения Плиссона, что его постиг именно этот недуг. Обыкновенно он появлялся в кабинете лечащего врача под конец приема – возбужденный, с трясущимися руками и пересохшим ртом, желая, чтобы доктор подтвердил смертоносный диагноз. Каждый раз врач внимательно его осматривал – или по крайней мере делал вид, – успокаивал пациента и отправлял его домой осчастливленным, будто тот и впрямь избежал реальной болезни.

В такие вечера, вечера, ознаменованные избавлением от опасности, выходом из тюрьмы на волю после вынесения смертного приговора, Морис Плиссон раздевался и в большом зеркале – в спальне стоял внушительный шкаф (память о бабушке) с закрепленным на внутренней стороне дверцы зеркалом – удовлетворенно разглядывал себя. Разумеется, красавцем его не назовешь, хотя он и прежде не мог претендовать на это, – но все же он здоров. Совершенно здоров. И это тело, коего никто не домогался, выглядит куда более чистым, чем многие другие, более привлекательные тела, а впереди – долгие годы жизни. В такие вечера Плиссон себе нравился. Кто знает, возникало бы без лелеемых им приступов страха это сладостное ощущение? Впрочем, куда это его могло завести?

В субботу в десять утра он просигналил у дверей дома, где была назначена встреча.

Грузная, безвкусно одетая Сильвия вышла на балкон – настроение у нее было прекрасное.

– Привет, братец!

– Привет, сестричка!

Сильвия и Морис сдружились еще в детстве. Морис был единственным ребенком в семье, Сильвия тоже, они были влюблены друг в друга и даже мечтали о свадьбе – когда-нибудь. Увы, дядя, которому они доверились, разъяснил им, что двоюродные брат и сестра не могут пожениться, так что возможность брака отпала сама собой; это притормозило их матримониальные планы, но не омрачило взаимопонимания. Однако не исключено, что тень этой предотвращенной помолвки предотвратила и прочие попытки вступить в другой брачный союз. Быть может, оба они навсегда отказались от мысли образовать иную пару, нежели та, что была определена изначально. Теперь у обоих к пятидесяти годам за спиной тянулась цепь любовных неудач, они смирились с тем, что обречены на безбрачие. Как и прежде, кузены проводили вместе отпуск, причем с тем же, если не с большим удовольствием; казалось, что их встречи неподвластны времени и неумолимым жизненным законам. Раз в году они выделяли пару недель, чтобы вдвоем отправиться в Египет, Италию, Грецию, Турцию, Сирию, Ливан или Россию. Морис ценил туры с насыщенной культурной программой, Сильвия просто любила путешествия.

Ее корпулентная фигура показалась на пороге дома в вихре шелка и развевающихся шарфов. Перейдя тротуар, Сильвия бросила взгляд на Мориса. Она перешла тротуар, направляясь к гаражу, чтобы затолкать в багажник крохотного авто последний чемодан. Морис спросил себя, почему эта тучная женщина систематически выбирает маленькие автомобили? Они подчеркивали ее полноту, к тому же были не слишком практичны.

– Морис, о чем задумался?

Подойдя, она смачно расцеловала его. Прижатый к монументальному бюсту, Морис попытался встать на цыпочки, чтобы дотянуться до щеки и нанести ответный поцелуй, и вдруг увидел себя со стороны, на моментальном снимке рядом с Сильвией и ее «фольксвагеном»-мини: Плиссону показалось, будто он входит в ее коллекцию.

– Я тут взглянула на парковку и вспомнила, что на нашей улице есть два чернокожих джентльмена, разъезжающих на белых лимузинах. Черное. Белое. Контраст. Ты их видел?

Она расхохоталась.

– Нет, – ответил Плиссон. – Но это мне напомнило, что у моей коллеги из мэрии, мадам Н’Да, есть кремовый пудель, которого она обожает до безумия.

Наметившаяся улыбка сползла с лица Мориса, он с испугом осознал, что его длинный, высокий, прочный автомобиль американских размеров вполне вписывается в этот закон притяжения противоположностей. Он даже не подозревал, что подобный выбор тоже свидетельствует о попытке компенсировать внутренний комплекс.

– Морис, ты, похоже, не выспался…

– Да нет, все нормально. А ты-то как? Мы месяц не виделись, общались только по телефону.

– Отлично! Как всегда, мой дорогой Морис!

– Ты изменила прическу?

– Да, есть немного… Как тебе? Так лучше?

– Да, лучше, – не задумываясь, ответил Морис.

– Кстати, мог бы заметить, что я похудела на пять кило. Только никто не обратил на это внимания.

– Правда, я как раз спрашивал себя…

– Лгунишка! Но в любом случае потерянные мною пять кило – это за счет мозга, а не жира, а такая потеря не сказывается на внешности, это можно лишь услышать!

Она села в авто со сдавленным смешком.

Морис, хоть он и не расхохотался вместе с ней, все же отнесся к Сильвии снисходительно. Со временем его чувство было подкреплено ясным пониманием, что кузина сильно отличается от него: не слишком образованная, чересчур общительная, обожающая раблезианские трапезы, вульгарные шутки и разбитных молодчиков, но он не желал в ней перемен; поскольку эта женщина была единственной, к кому Плиссон относился с любовью, то он решил любить ее такой, какая есть. Даже жалость, которую он ощущал при виде ее нелепой внешности – а с годами ее недостатки выявились ярче, – лишь усиливала его нежность. По сути, сочувствие, которое он испытывал к некрасивой Сильвии, было эрзацем отношения к самому себе.

Покинув Лион с его запутанными транспортными развязками, они несколько часов ехали, держась друг за другом. По мере продвижения на юг жара становилась иной: плотная, парализующая, неподвижная в лионской котловине, будто раскаленный свинцовый щит над головами смертных, – в долине Роны она начала развеиваться приятным ветром, а затем, когда они въехали в Ардеш, обрела суховатый минеральный привкус.

В середине дня, несколько раз свернув не туда, что немало развеселило Сильвию, они наконец наткнулись на заброшенную пыльную грунтовку, что вела к вилле.

Морис тотчас понял, что достоинства этого места чреваты недостатками: к дому вела каменистая тропа, вдоль которой росли редкие иссохшие кусты, умудрившиеся как-то прижиться здесь; возведенный из камня, того же охристо-желтого оттенка, что и окрестные склоны, он изрядно возвышался над деревней, до соседних строений было несколько сотен метров.

– Бесподобно! – воскликнул Морис, стремясь вызвать одобрение Сильвии, на лице которой было написано сомнение. – Просто идеальное место для отдыха!

Она улыбнулась, решив, что кузен, пожалуй, прав.

Как только они выбрали себе по комнате и перенесли вещи – у Мориса были в основном книги, – Сильвия, убедившись, что радио и телевизор работают нормально, предложила поехать за продуктами в соседний торговый центр.

Морис отправился с ней. Зная неуемный темперамент кузины, он опасался, что она накупит массу лишнего, причем без оглядки на цены.

Подталкивая перед собой тележку, он продвигался вдоль рядов супермаркета вслед за Сильвией, которая, похоже, решила скупить полмагазина. Она болтала без умолку, сравнивая продукты с теми, что продавались в ее районе, поругивала продавцов. Ему удалось избежать наибольшей опасности и удержать кузину, которая намеревалась опустошить мясной отдел. Они подошли к кассам.

– Постой здесь, я только прихвачу книгу! – воскликнула Сильвия.

Морис, не желавший портить отпуск, сдержал порыв раздражения, хотя мысленно готов был пригвоздить злосчастную сестрицу к столбу позора. Покупать книги в супермаркете! Ни разу в жизни он не купил там ни единого тома! Книга – это священный, бесценный предмет, о существовании которого вначале узнают из библиографического списка, наводят справки, затем – при необходимости – выписывают данные в блокнот и отправляются в книжный магазин, достойный такого названия, чтобы отыскать либо заказать вожделенный том. Во всяком случае, совершенно недопустимо брать в руки книгу среди колбас, овощей и моющих средств.

– Грустные времена… – пробормотал Плиссон себе под нос.

Сильвия, не отягощенная комплексами, порхала среди книжных развалов, будто у нее разыгрался аппетит. Окинув взглядом отдел, Морис тотчас понял, что там представлены, естественно, сплошь романы, и с мученическим видом возвел очи горе, решив стоически дожидаться, а Сильвия, обнюхав обложку одного романа, вдыхала запах другого, взвешивала третий, перелистывала страницы, будто стремясь удостовериться, что салат хорошо промыт.

Она вдруг испустила вопль:

– Супер! Последний Крис Блэк!

Морис понятия не имел о том, кто такой этот Крис Блэк, даровавший его кузине предчувствие оргазма, и поэтому не соизволил обратить внимание на фолиант, который она водрузила на гору провизии.

– Ты что, не читал Криса Блэка? Правда, ты вообще не читаешь романов. Слушай, это просто невероятно. Проглатываешь на одном дыхании, у тебя на каждой странице просто слюнки текут, ты не в силах оторваться, пока не закончишь.

Морис подумал, что Сильвия говорит о книге как о кулинарном блюде.

В конечном счете эти торговцы правы, выкладывая книги рядом с продуктами, подумал он, для такого потребителя все едино.

– Послушай, Морис, если хочешь доставить мне радость, то прочти Криса Блэка.

– Послушай, Сильвия, чтобы доставить тебе радость, я и так выслушиваю про Криса Блэка, о котором не имею ни малейшего представления. С меня достаточно. Не рассчитывай, что я буду это читать.

– Ну и глупо, дураком и помрешь.

– Это вряд ли. По крайней мере не из-за Криса Блэка.

– О, ты считаешь, что у меня скверный вкус… Но ведь когда я читаю Блэка, то вполне отдаю себе отчет, что это не Марсель Пруст, я не настолько невежественна.

– А что, ты прочла Пруста?

– Да ты просто злюка! Тебе отлично известно, что, в отличие от тебя, я не читала Пруста.

С чувством оскорбленного достоинства, ни дать ни взять святая Бландина на ниве культуры, Плиссон усмехнулся, будто его наконец увенчали наградой, на кою скупились прежде. В глубине души он упивался мыслью, что кузина, как и его ученики, считает, что он прочел Пруста от корки до корки, хотя он и не помышлял об этом, – у него была аллергия на беллетристику. Что ж, тем лучше. Он не станет разуверять Сильвию. В конце концов, он столько всего прочел… к тому же естественно, что одолжения делают лишь богачам.

– Морис, я вполне сознаю, что это не шедевр всех времен и народов, но зато это чтение заставляет меня пережить потрясающие моменты.

– Но тебя никто не ограничивает, ты вправе развлекаться, как тебе угодно, меня это не касается.

– Если тебе станет скучно, положись на меня. Крис Блэк так же знаменит, как Дэн Уэст!

Плиссон не преминул раскудахтаться:

– Крис Блэк, Дэн Уэст… Даже имена у них звучат одинаково, по два слога, почти ономатопея, запомнить легче легкого. Любой техасский дебил, чавкающий жевательной резинкой, в силах произнести это, не запнувшись. Ты что, думаешь, что их и вправду так зовут? Их пришлось окрестить заново, чтобы потрафить законам маркетинга.

– Не понимаю…

– Я говорю о том, что такие имена, как Крис Блэк или Дэн Уэст, на обложке воспринимаются куда лучше, чем какой-нибудь Жюль Мишле.

Сильвия собиралась что-то сказать в ответ, но вдруг разразилась радостными восклицаниями при виде трех матрон, столь же представительной наружности, как у нее. Телеса, напоминающие телячьи колбасы, затряслись от рукопожатий.

Морис не без досады взирал на эту сцену. Сильвия освободится не раньше чем через полчаса – минимальный для нее срок, чтобы перемолвиться словечком.

Решив смириться с неизбежностью, он издалека кивнул подругам кузины, давая понять, что не собирается присоединяться к импровизированному коллоквиуму. Опершись локтями на бортик тележки, он рассеянно посмотрел на продукты. Взгляд его уперся в обложку книги. Какая вульгарность! Красное на черном, выпуклые золотые буквы, избыточно экспрессивная графика, призванная создать впечатление, что внутри содержится нечто жуткое, будто на книгу наклеили этикетку, призывающую к бдительности: «Осторожно, яд!» или «Стой, высокое напряжение! Смертельно опасно!» Один заголовок чего стоил: «Комната мрачных тайн». Трудно придумать более идиотское название! Готика и современность, наложение безвкусицы! К тому же, не ограничившись названием, издатель добавил: «Когда вы закроете книгу, вам по-прежнему будет страшно!» Что за ничтожество… Даже нет смысла открывать книгу, чтобы удостовериться, какая это гадость.

Крис Блэк… Да он скорее удавится, чем станет читать такое! Она к тому же увесистая, пухлая, как сама Сильвия, впрочем, так и положено за ваши денежки.

Убедившись, что Сильвия и ее подруги погружены в беседу и не смотрят в его сторону, он незаметно перевернул этот кирпич. Сколько же здесь страниц? Восемьсот! Какой ужас! Подумать только, сколько деревьев загубили, чтобы напечатать эту макулатуру. Мир, должно быть, наводнен миллионами экземпляров творений этого мерзавца Криса Блэка… Каждый его бестселлер равносилен гибели леса, простоявшего три сотни лет. Удар топора – и плакали березы… Эти типы губят природу, площадь лесов – а это легкие планеты – сокращается, рушится экосистема, кислорода становится все меньше – и все для того, чтобы толстухи получали свои увесистые тома, чья ценность равняется нулю! Это просто отвратительно…

Поскольку Сильвия и ее приятельницы болтали, начисто позабыв о Плиссоне, он склонился, чтобы прочесть, что написано на обороте тома.

Прелестно… Кретинский сюжет – просто готовый киносценарий. Аллергия Мориса Плиссона распространялась и на фильмы: вечно эти пронзительные скрипки, голубоватое свечение экрана и светловолосая шлюха, бредущая во мраке… Поразительно вовсе не то, что находятся имбецилы, готовые читать подобный бред, а то, что есть бедняги, которые пишут это. Всякое ремесло заслуживает почтительного отношения, но все же есть более достойные способы наскрести денег на оплату жилья. К тому же, должно быть, писателю потребовалось несколько месяцев, чтобы родить эти восемьсот страниц. Вариантов два: либо этот Крис Блэк самодовольная свинья, либо он раб, к виску которого издатель приставил пистолет: «Старина, восемьсот страниц, и ни единым словом меньше!» – «Но почему именно восемьсот?» – «Да потому, бедный шизик, жалкий бумагомарака, что средний американец может выделить на литературу двадцать долларов и тридцать пять часов в месяц, ясно? Поэтому в романе должно быть восемьсот страниц, ни больше ни меньше. Это нормальное соотношение цены и качества, таков закон рынка. Ясно? И кончай цитировать Достоевского, я ненавижу коммунистов».

Плиссон, держась за тележку, весь сотрясался от насмешливой радости, воображая себе эту сцену. В сущности, злополучному Крису Блэку стоило посочувствовать.

Случилось то, чего он боялся: Сильвия, настояв на своем, представила ему подруг:

– Вот, Морис, это благодаря им мне удалось снять виллу. Грейс, Одри и София поселились неподалеку от нас, в трех километрах. Мы сможем встречаться.

Морис с внешне любезным видом пробормотал несколько фраз, гадая про себя, отчего парламент не примет специальный закон, воспрещающий давать имена столь прекрасных женщин, как Грейс, Одри, София, таким коровищам. Потом они, условившись выпить оранжаду, поиграть в шары, совершить прогулки, расстались, возглашая: «До скорого!»

На обратном пути, пока за окном проплывали пустынные деревенские улочки, у Мориса не выходила из головы «Комната мрачных тайн» – поистине дикое название! – одна деталь пробудила его любопытство. Что это за рукопись шестнадцатого века, вокруг которой закрутилась интрига? Вероятно, речь идет о какой-то существующей рукописи, ведь литераторы, коллеги Плиссона, уверяли, что американским романистам недостает воображения. Может, это алхимический трактат? Записки тамплиеров? Список постыдных родственных связей? Считавшийся утраченным текст Аристотеля? Морис невольно продолжал громоздить догадки. И что, если Крис Блэк или тот, кто скрывается за этим псевдонимом, вовсе не напыщенная посредственность, возомнившая себя гением, а честный исследователь, эрудит, один из тех блестящих, не слишком щедро оплачиваемых интеллектуалов, коими славятся американские университеты… Может, это писал кто-то вроде него, Мориса Плиссона? Честный ученый, который подрядился изготовить это гнусное варево, так как было необходимо рассчитаться с долгами или кормить семью. И может, это не такая уж скверная книга…

Морис решил, что стоит отпустить бедному писателю грехи и переключить мысли на более серьезные темы. Так что, едва ли сознавая, что он делает, Плиссон, выкладывая из дорожной сумки провиант, в считаные секунды стянул книгу и, по пути от машины в свою комнату, незаметно опустил ее в керамическую подставку для зонтиков.

Сильвия, хлопотавшая на кухне над приготовлением ужина, ничего не заметила. Опасаясь, чтобы она не вспомнила о своем романе, Морис снизошел до того, что предложил включить телевизор, не преминув уточнить, что сам он не станет менять привычек и, отужинав, сразу отправится спать.

Стоит ей устроиться в кресле перед телевизором, книга вылетит у нее из головы – она будет сидеть как приклеенная до последнего метеопрогноза.

Расчет оправдался. Сильвия, осчастливленная тем, что кузен не чурается столь обыденных радостей, как вечерний фильм по телику, провозгласила, что им предстоят великолепные каникулы, они были совершенно правы, отказавшись в этом году от путешествий, – это благая перемена.

Отсидев полчаса перед экраном, Морис, который так и не понял сюжета, демонстративно зевнул и уведомил, что отправляется спать.

– Не беспокойся, не приглушай звук, я так устал с дороги, что тотчас засну. Спокойной ночи, Сильвия.

– Спокойной ночи, Морис.

В прихожей он выудил припрятанную книгу, сунул ее под рубашку и быстро поднялся к себе, наскоро умылся, закрыл дверь и устроился в кровати с «Комнатой мрачных тайн».

Я только узнаю, что это за рукопись шестнадцатого века, решил он.

Через двадцать минут этот вопрос его уже не волновал; критическое отношение к тексту продержалось лишь несколько страниц; дочитав первую главу, он не переводя дух приступил ко второй; по мере чтения сарказм его таял, как сахар в чае.

К своему громадному удивлению, он узнал, что агент ФБР Ева Симплон, оказывается, лесбиянка; это открытие настолько поразило его, что он утратил способность судить о поступках и мыслях изображенной автором героини. К тому же маргинализация, на которую была обречена героиня из-за своей сексуальной ориентации, напомнила Плиссону о его собственной физической ущербности и связанном с этим одиночестве, так что он незамедлительно ощутил прилив симпатии к Еве Симплон.

Услышав, как Сильвия выключила телевизор и, грузно ступая, поднялась по лестнице, он сообразил, что ему положено спать. Устыдившись, он погасил лампу у изголовья кровати. Нельзя допустить, чтобы кузина проведала о его бодрствовании! Не говоря уже о том, что он стянул ее книгу! Ведь она может забрать ее…

Минуты, которые он был вынужден провести в темноте, показались ему нескончаемо долгими. Дом был наводнен тысячами непонятных звуков. Позаботилась ли Сильвия о том, чтобы закрыть на ночь двери? Конечно же нет! Она доверчива по натуре. Вряд ли она отдает себе отчет в том, что они поселились в странном доме, возведенном на отшибе, в диких местах. Кто поручится, что этот район не кишит бродягами, негодяями, подозрительными типами, которые без малейших угрызений совести прикончат любого из-за кредитной карточки?! Может даже, здесь орудует маньяк, который проникает на виллы, чтобы прикончить их обитателей… Серийный убийца. Кровавый Мясник ардешских ущелий. Или целая банда… Конечно, в этих краях об этом знают все, кроме них, они только что прибыли, и никто не предупредил их, так что они с Сильвией представляют собой легкую добычу! Его пробила дрожь.

Вот дилемма: встать и проверить, все ли закрыто, потревожив Сильвию, или же позволить подозрительным типам проникнуть в дом, а самому забраться в шкаф или спуститься в подвал. В этот момент тишину ночи прорезал какой-то мрачный звук.

Сова?

Ну да, конечно.

Или же человек, который подражает крику совы, чтобы подозвать сообщников? Классический преступный прием, не так ли?

Нет! Конечно, это сова.

Крик повторился.

Морис покрылся испариной, вдоль позвоночника пробежали мурашки. Что могло означать повторение крика? Свидетельствует ли оно о том, что это действительно сова, или же это откликнулся сообщник?

Он встал, надел растоптанные домашние туфли. Нельзя терять ни минуты. Не важно, что подумает Сильвия, банда психопатов тревожила его куда больше, чем реакция кузины.

Рванувшись в коридор, он различил звук льющейся воды, доносившийся из душа, и успокоился: Сильвия не услышит, что он спускается.

Оглядев внизу залитые призрачным светом гостиную и столовую, он с ужасом понял, что она вообще все оставила открытым. Ни задвижки на окнах, ни стеклянные двери, выходившие на террасу, не были закрыты – достаточно разбить стекла, чтобы попасть внутрь. Ключ торчал во входной двери, она даже не повернула его! Вот дурочка! С такими людьми может случиться все что угодно, вплоть до резни.

Он поспешно вышел из дому и, не теряя ни секунды, принялся закрывать деревянные ставни, перебегая от окна к окну, не смея взглянуть на дальние деревенские дома, серевшие где-то за спиной; ему было страшно, казалось, что в любой момент неведомая рука может обрушить удар на его затылок и оглушить.

Плиссон вернулся в дом, повернул ключ в замке, закрыл оконные задвижки и щеколды, затем предпринял новый рейс, блокируя деревянные решетки.

После ночной пробежки пришлось присесть, чтобы отдышаться. Учащенный пульс постепенно пришел в норму, поскольку вокруг все было спокойно. Плиссон осознал, что приступ острой паники прошел.

Да что с тобой такое, бедняга Морис?! Когда ты в последний раз переживал такие страхи?! – подумал он.

Ему вспомнилось, каким боязливым он был в раннем детстве, но он здраво рассудил, что подобная хрупкость осталась в тех давних временах, в том исчезнувшем мире вместе с маленьким Морисом, которого больше нет. Но ведь страхи порой возвращаются?

Должно быть, это все из-за книги, решил он.

– Гордиться тут, пожалуй, нечем, – процедил он сквозь зубы.

Плиссон поднялся к себе.

Протянув руку, чтобы погасить свет, он заколебался.

Может, пробежать еще пару страниц?

Но если не погасить лампу, Сильвия, выйдя из комнаты, увидит, что из-под двери кузена выбивается свет, удивится, что он до сих пор читает, хотя предупредил, будто его клонит ко сну.

Пошарив, он вытащил из бельевого шкафа пуховую перинку, придвинул ее под дверь, чтобы ликвидировать щель, зажег свет и вновь открыл книгу.

Эта Ева Симплон его не разочаровала. Она рассуждала в точности как он, высказывала критические замечания, рискуя потом пострадать из-за своих умонастроений. Да, все как у него. Эта женщина производила сильное впечатление.

Перевалив за двухсотую страницу, он ощутил, что отяжелевшие веки смыкаются, и решил, что на сегодня хватит. Взбивая подушку и устраиваясь поудобнее, он припомнил многочисленные постраничные отсылки к прежним приключениям, которые пришлось пережить героине. Какое счастье! Он сможет раздобыть другие книги о Еве Симплон.

По сути, Сильвия была недалека от истины. Конечно, это не великое литературное произведение, зато сколько переживаний! Как бы там ни было, он вовсе не дорожил так называемой высокохудожественной литературой. Надо будет завтра подстроить так, чтобы где-нибудь засесть с книгой и продолжить чтение.

Плиссон уже задремал, но внезапно пришедшая мысль заставила его подняться и сесть на постели.

Сильвия… ну конечно…

Но почему он раньше об этом не подумал?

Ну да… Именно поэтому она обожает романы Криса Блэка. Когда она призналась мне в этом, она говорила не об авторе, а о Еве Симплон. Никаких сомнений: Сильвия лесбиянка!

Вся жизнь кузины пронеслась перед его взором, будто он стремительно перелистал альбом с фотографиями: обостренная любовь к отцу, который вообще-то хотел сына, в отношениях с мужчинами сплошь неудачи и разрывы, в ее окружении мужчин теперь не встретишь, зато вот уже лет пятьдесят на ее днях рождения сплошь приятельницы, коллеги-женщины, подруги… А эти три женщины, которых Сильвия приветствовала с таким энтузиазмом – не слишком ли подозрительным энтузиазмом? – с их короткими мальчишескими стрижками, мужеподобной манерой одеваться, резкими жестами, – разве они не напоминают начальницу Евы Симплон, Йозефу Кац, жирную лесбиянку, не вылезающую из розовых ночных клубов Лос-Анджелеса, разъезжающую в «шевроле» с сигарой во рту? Похоже, его догадка верна…

Морис удовлетворенно хмыкнул. Подобное открытие смущало его лишь тем, что прозрение оказалось таким запоздалым.

Она могла бы сказать мне об этом. Должна была сказать. Я способен понять подобные вещи. Надо будет поговорить об этом завтра, если…

На полуслове он провалился в сон.

Увы, назавтра все сложилось иначе, чем он планировал. Сильвия, признательная кузену, милостиво дозволившему скромно скоротать вечерок у телевизора, предложила культурный марш-бросок; вооружившись гидом, она проложила туристический маршрут, объединявший осмотр первобытных пещер и пробег по романских церквям. Морис не посмел оказать сопротивление, тем более что не представлял, как признаться кузине, что единственное, чего бы ему хотелось, – это остаться на вилле и читать Криса Блэка.

Когда они, выйдя из очередной церкви, прогуливались меж средневековых укреплений, он решил продвинуться в другом направлении – добиться правды.

– Скажи, Сильвия, ты была бы шокирована, узнав о моих гомосексуальных наклонностях?

– О господи, Морис, ты что, гомик?

– Да вовсе нет.

– Тогда зачем ты меня спрашиваешь об этом?

– Ну, чтобы дать тебе понять, что не был бы шокирован, узнав, что ты лесбиянка.

Сильвия побагровела, от возмущения она не могла ни выдохнуть, ни вдохнуть.

– Морис, что ты несешь?

– По сути, речь идет о том, что когда действительно любишь человека, то принимаешь в нем все.

– Да, с этим я согласна.

– Значит, ты можешь довериться мне.

Багровый оттенок сменился темно-лиловым. Она заговорила лишь после долгой паузы:

– Тебе кажется, что я что-то скрываю от тебя?

– Да.

Метров сто они шли молча, потом Сильвия остановилась и, посмотрев в лицо кузену, взволнованно произнесла:

– Ты прав. Скрываю, но пока я еще не могу тебе признаться, слишком рано.

– Можешь на меня положиться.

Доверительный флегматизм, с которым Морис произнес эти слова, потряс Сильвию. Кузина больше не сдерживала слез.

– Я… я… не ожидала от тебя такого… Это замечательно…

Он великодушно улыбнулся.

За ужином, доев сочное филе утки, он попытался вернуться к затронутой теме:

– Скажи, Сильвия, эти твои подруги – Грейс, Джина и…

– Грейс, Одри и София.

– Ты давно с ними общаешься?

– Нет. Недавно. Несколько месяцев.

– Ах вот как? Но вчера мне показалось, что вас связывают близкие отношения.

– Есть вещи, которые сближают…

– А где ты с ними познакомилась?

– Это… сложно объяснить… не хотелось бы…

– Слишком рано?

– Да, слишком рано.

– Ну как хочешь.

Точно, в лесбийском клубе, как в романе! Что-нибудь вроде «Смеси» или «Ворчливой кошечки», вроде тех ночных клубов, где любит болтаться Йозефа Кац… Сильвия не посмела признаться в этом. Морис счел, что проявил к кузине достаточно внимания и заслужил теперь право погрузиться в книгу, которую ловко стянул у нее.

Следуя вчерашнему сценарию, он включил телевизор, сделав вид, что его заинтересовал нелепый сериал, затем широко зевнул, будто его внезапно клонит ко сну, и сбежал к себе.

Очутившись наверху, он ограничился тем, что почистил зубы, заткнул щель под дверью и набросился на роман.

Начиная с блистательной первой реплики, он тотчас ощутил, что Ева Симплон весь день томилась, дожидаясь возвращения. Через несколько секунд он вновь оказался в Дарквеле, таинственном, полном опасностей доме тетушки Агаты, затерянном где-то в горах. При мысли о песнопениях, раздававшихся там каждую ночь, он вздрогнул.

На сей раз он так увлекся чтением, что даже не слышал, как Сильвия выключила телевизор и легла спать. Лишь в полночь крик ночной птицы заставил его оторваться от книги.

Сова!

Или человек, подражающий ее крику!

Плиссон скрипнул зубами.

Он помедлил несколько минут.

Крик повторился.

На сей раз было совершенно очевидно: это не животное, это человек.

Страх леденил затылок. Дверь! – подумал Плиссон.

Сильвия, так же как и накануне, должно быть, не закрыла дом. Тем более что утром, проникнув в ванную первым, он открыл ставни, желая избежать расспросов.

Прежде всего не надо поддаваться панике. Хладнокровие. Надо держать себя в руках, избегая повторения вчерашнего.

Он погасил лампу, отбросил перинку, положенную перед дверью, и двинулся вниз по лестнице, стараясь ступать потише.

Дышать ровно. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

На повороте лестницы Плиссон в испуге замер.

Отступать было поздно.

В гостиной в рассеянном лунном свете неторопливо расхаживал мужчина. Страшнее всего было видеть, как скользит по стене его огромная тень, очерчивая твердый подбородок, мощные челюсти и странные, заостренные уши. Он двигался молча, методично поднимая каждую подушку, накидку, на ощупь обшаривая полки.

Морис задержал дыхание. Спокойствие незнакомца поражало куда сильнее, чем сам факт вторжения. Лучи серебристого лунного света по временам высвечивали лысый череп, гладкий, как у японского бонзы. Продолжая обследовать каждый уголок, по два-три раза возвращаясь к одному и тому же месту, гигант ловко двигался среди мебели, будто дом был ему знаком. Но что он искал?

Профессиональное спокойствие, с которым держался грабитель, передалось Плиссону. Морис застыл, стараясь держаться в тени, но вчерашней паники не было. Да и что тут можно предпринять? Зажечь свет, чтобы напугать его? Вряд ли его остановит свет лампочки… Призвать на помощь Сильвию? Женщины тут ни к чему… Подкрасться к грабителю, оглушить и связать его? Но атлет легко справится с ним. К тому же грабитель, возможно, вооружен. Вдруг у него есть пистолет или холодное оружие…

Морис так громко сглотнул, что побоялся выдать свое присутствие.

Но гигант не отреагировал.

Морис понадеялся, что переоценил громкость издаваемых им звуков, так же как и свирепое бурчание в своем животе…

До него донесся вздох грабителя. Тому не удалось отыскать то, за чем он пришел.

Может, он собирается подняться наверх? Морис ощутил сердечные перебои при одной мысли об этом.

Неизвестный поколебался, задрав массивную голову, оглядел потолок, затем, будто приняв решение отказаться от дальнейших поисков, направился к двери и вышел.

Звук шагов раздавался где-то перед домом.

Через несколько метров поскрипывание прекратилось.

Он выжидает? Собирается вернуться?

Что предпринять?

Навалиться на дверь и закрыть замок на два оборота? Но, обнаружив это, гигант попросту вломится в стеклянные двери веранды.

Лучше дождаться, когда он удалится.

И убедиться в этом.

Морис с предельной осторожностью поднялся по лестнице, вошел к себе, затворил дверь и приблизился к окну.

Через узкую щель между створками ставен мало что можно было разглядеть. Из осмотра безлюдного пустыря вокруг дома было невозможно заключить, удалился незнакомец или нет.

Около часа Морис провел наблюдая за окрестностями и прислушиваясь. Временами ему казалось, что на вилле никого нет и все спокойно, то чудилось, что обыск возобновился. Просторный дом был наводнен различными собственными шумами: поскрипывали балки и пол, погромыхивали водосточные трубы, на чердаке пробегали мыши, – Плиссон утомился, опознавая эти глухие отголоски ночной жизни.

Все же было необходимо вновь спуститься на первый этаж. Нельзя же провести всю ночь с незапертыми дверями и окнами! Этот тип может вернуться. Он не стал подниматься наверх лишь потому, что знал: на втором этаже есть люди, но ведь он может передумать?! Что, если он воротится, думая, что все уже спят, и попытается обшарить верхний этаж? И вообще, что он искал?

Нет, Морис, не будь глупцом, не примешивай сюда книгу, которую читаешь. В отличие от «Комнаты мрачных тайн» здесь явно нет манускрипта со списком детей, что родились у Иисуса и Марии Магдалины. Не путай явь и вымысел! Но между тем за этим все же что-то кроется, некая уникальная вещь, которую пытается найти этот странный гигант, который явно не впервые обыскивает дом, – с такой легкостью он ориентируется здесь… Но что же именно?

Пол в коридоре скрипнул.

Вернулся этот тип?

Опустившись на колени, Морис скользнул к двери и приник к замочной скважине.

Уф, это была Сильвия.

Он открыл дверь, кузина подпрыгнула от неожиданности:

– Морис, ты что, не спишь? Я тебя, наверное, разбудила…

Морис произнес бесцветным голосом:

– Почему ты на ногах? Ты что-нибудь заметила?

– Прости, ты о чем?

– Ты заметила что-нибудь необычное?

– Нет… Мне не спалось, и я подумала, не заварить ли чай из трав. Прости, я тебя напугала?

– Нет-нет…

– Тогда что же? Ты видел нечто странное?

Глаза Сильвии тревожно расширились.

Морис заколебался, подбирая ответ. Не стоит поддаваться панике. Вначале надо выиграть время. Выиграть время, чтобы заняться тем чужаком, который может вернуться.

– Скажи, Сильвия, – произнес он, стараясь говорить обыденным тоном, – может, лучше закрывать ставни на ночь? А дверь – уверен, что ты не повернула ключ в замке.

– Ба, да чего тут бояться, здесь совсем безлюдно. Вспомни, как нам было трудно отыскать дорогу!

Везет же некоторым с такой глупостью, подумал Морис. А что бы она сказала, если бы он разбудил ее час назад, когда незнакомец обследовал гостиную… Нет уж, пусть лучше пребывает в счастливом неведении. Ему будет не так страшно испытывать страх в одиночку.

Она шагнула к нему, вглядываясь в лицо:

– Ты что-нибудь видел?

– Нет.

– Что-то необычное?

– Нет. Просто предлагаю запереть двери и ставни. Разве это для тебя неприемлемо? Это идет вразрез с твоими принципами? С твоими религиозными убеждениями? Ты категорически против? Тебе не удастся заснуть, если мы отгородимся от мира? У тебя разыграется бессонница, если мы примем элементарные меры предосторожности? Разве не для этого придуманы замки и ставни?

Сильвия поняла, что кузен вот-вот выйдет из себя. Она примирительно улыбнулась:

– Ну разумеется, нет! Давай я спущусь с тобой. Нет, лучше я сама все закрою.

Плиссон вздохнул с облегчением: ему не придется выходить ночью из дому, когда где-то рядом бродит этот гигант.

– Спасибо, – откликнулся он. – Давай я пока заварю травяной чай.

Они спустились вниз. Морис, видя, с какой беззаботностью Сильвия отправилась закрывать снаружи ставни, мысленно благословил ее неведение.

Закрыв дверь на два оборота и задвинув засовы, она вернулась в кухню.

– Помнишь, каким пугливым ты был в детстве?

Эта фраза задела Мориса, она прозвучала настолько неуместно.

– Я вовсе не был пугливым, я был благоразумным, – заявил он.

Этот ответ не имел ни малейшего отношения к прошлому, он был связан с теперешней ситуацией. Не важно! Сильвия, пораженная властным тоном кузена, не стала оспаривать это утверждение.

Пока готовился липовый отвар, она напомнила ему школьные каникулы, прогулки на лодке, пока взрослым случалось вздремнуть после обеда на берегу Роны; рыбок, которых они стащили из рыболовных садков, чтобы выпустить их обратно в реку; хижину на острове, рассекавшем надвое течение реки, они называли ее Маяком…

Пока Сильвия предавалась ностальгии, память увлекла Мориса к иным воспоминаниям той поры, когда их родители снова начали сбегать по вечерам в кино или в дансинг, сочтя, что их десятилетние отпрыски уже достаточно благоразумны и могут остаться одни в квартире. Тогда он часами испытывал ужас, чувствуя себя под четырехметровым потолком совсем маленьким и заброшенным. Он ревел, тоскуя по покинувшим его родителям, по их родному присутствию, успокаивающим запахам, по утешительной музыке речи; слезы лились в три ручья, физически он помнил, что его плач вызывал появление матери и отца. Но тщетно. Ни одно из тех средств, которые долгие годы помогали ему избежать смятения, боли или одиночества, больше не действовало. Он утратил всякую власть. Уже не ребенок. И еще не взрослый. В итоге, когда родители возвращались, глубоко за полночь, оживленные, веселые, под хмельком, их голоса и жесты были уже чужими. Он ненавидел родителей и клялся себе, что никогда не будет взрослым, таким как они, – чувственным, похотливым, насмешливым, падким на удовольствия, доставляемые едой, вином, плотью. Он повзрослел, но повзрослел иначе – развивая свой ум. Рассудочность, наука, культура, эрудиция. Но отнюдь не передок или желудок. Морис стал взрослым, это так, но превратившись в ученого, а не в животное.

Не по этой ли причине он отказался от романов? Потому что каждый вечер, предательски покидая его, мать, чтобы занять мальчика, раскладывала книги, которые просто обожала, на ночном столике. Или потому, что первые прочтенные им книги, казавшиеся ему истиной в последней инстанции, обернулись для него унижением, так как родители, помирая со смеху, объяснили ему, что все это выдумки?

– Морис, Морис… Ты меня слышишь? Ты ведешь себя как-то странно.

– Сильвия, но ведь все странно. Все. Странно и чуждо. Вот смотри, мы с тобой знаем друг друга с самого детства, а между тем у каждого из нас есть свои тайны.

– Ты намекаешь на…

– Я намекаю на то, о чем ты умалчиваешь, но, надеюсь, однажды мне расскажешь.

– Клянусь, расскажу.

Она бросилась к нему, обняла и тотчас смутилась своего порыва.

– Спокойной ночи, Морис. До завтра.

Назавтра события складывались настолько странно, что у них обоих недостало смелости их охарактеризовать.

Тщетно попытавшись заснуть после пережитых эмоций, Морис вновь зажег свет и взялся за «Комнату мрачных тайн». Чтение романа не принесло успокоения его чувствительной натуре, задетой за живое вторжением незнакомца: Ева Симплон – ему решительно нравилась эта женщина, на нее можно было положиться – противостояла давлению не слишком щепетильных покупателей дома, подстраивавших смертельные ловушки, поскольку она отказывалась продавать им Дарквел. Каждый раз, когда ей в последний момент удавалось ускользнуть от замаскированной опасности, Ева Симплон сталкивалась с новой, не менее сложной проблемой: она не могла отыскать вход в таинственную комнату, откуда каждую ночь доносились песнопения. Простукивание стен, поиски в подвале и на чердаке ничего не дали. Изучение хранившегося в мэрии кадастра, анализ поэтажных планов дома в архиве нотариуса позволили предположить, что в доме есть скрытые помещения. Но как туда попасть? И кто проникает туда по ночам? Ева отказывалась верить в существование духов и призраков. К счастью, эта мерзавка Йозефа Кац направила к ней молодого архитектора для перепланировки дома. Хоть Йозефа Кац и являлась адским созданием, продолжавшим домогаться Еву Симплон после тысячекратных отказов, ее посланец оказался недурным профессионалом, он умудрился предположить вполне разумное объяснение, начисто отметавшее сверхъестественные гипотезы. А между тем… Короче, в восемь утра Морис, которому ни на минуту не удалось сомкнуть глаз, встал, ощущая усталость, раздражение и ярость оттого, что приходилось расстаться с Дарквелом и Евой Симплон, чтобы таскаться с кузиной по ардешским дорогам. К тому же в этот понедельник им предстоял пикник с приятельницами Сильвии, встреченными в супермаркете… Провести день в компании лесбиянок, крепко скроенных и куда более мужественных, чем он, – вот уж спасибо!

Он попытался сослаться на то, что неважно себя чувствует и предпочитает остаться в доме. Сильвия охотно пошла навстречу:

– Ничего страшного?! Если ты немного расклеился и можешь разболеться, я буду ухаживать за тобой. Словом, или я остаюсь с тобой, или мы едем вместе.

Осознав, что почитать точно не удастся, он последовал за кузиной.

Часы тянулись мучительно медленно. Солнце садистски палило, обжигая каменистые тропинки, по которым они бродили до изнеможения. Когда они достигли излучины зеленоватых вод, где бурный исток речки Ардеш смирял напор, Морис отважился окунуть в ледяную воду лишь палец. Завтрак на траве обернулся западней, поскольку Морис начал с того, что уселся в муравейник, где суетились красные муравьи, а кончил тем, что его укусила пчела, облюбовавшая тот же абрикос, что и он. Он перетрудил легкие до головокружения, раздувая огонь, на котором запекались колбаски, а после трапезы ощущал тяжесть в желудке – сказывалось яйцо, сваренное вкрутую.

На обратном пути Сильвия с приятельницами решили во что-нибудь поиграть. Морис, решив избежать этой участи, попытался было уединиться, чтобы окунуться в благодетельный сон, но, узнав, что речь идет об игре, требующей исторических и географических познаний, не смог устоять и принял в ней участие. Поскольку он сплошь выигрывал, то с каждой победой держался по отношению к партнершам все более презрительно. Когда он сделался вовсе невыносимым, дамам наскучила игра, и они решили сервировать аперитив. После проведенного на солнцепеке дня пастис окончательно сокрушил его хрупкое равновесие, так что, когда они с Сильвией вернулись на виллу, Плиссон не только чувствовал себя совершенно разбитым, но и страдал от томительной головной боли.

В девять вечера, едва дожевав последний кусок, он затворил ставни и дверь и поднялся к себе.

Откинувшись на подушки, он колебался между двумя противоречивыми желаниями: доставить себе удовольствие, присоединившись к Еве Симплон, или подвергнуться опасности, поджидая чужака. Перевернув несколько страниц, он начисто забыл об этой дилемме, трепеща в унисон с героиней.

В половине одиннадцатого он услышал, что Сильвия выключила телевизор и, грузно ступая, направилась в спальню.

В одиннадцать он, подобно Еве Симплон, начал задавать себе вопрос: если призраков не существует, то как объяснить тот факт, что люди проходят сквозь стены? Настал момент, когда иррациональное более не воспринимается как таковое, поскольку становится единственным рациональным решением.

В одиннадцать тридцать какой-то шум заставил его оторваться от книги.

Шаги. Легкие, едва слышные. Вовсе не похожие на шаги Сильвии.

Выключив лампу, он направился к двери. Отодвинув перинку, он приотворил створку.

Внизу кто-то был.

Едва он осознал это, как на лестнице показался мужчина. Лысый гигант, держась настороже, поднимался на второй этаж, чтобы продолжить свои поиски.

Морис закрыл дверь и навалился на нее, чтобы воспрепятствовать, если чужак попытается проникнуть к нему в комнату. В какую-то долю секунды он взмок и почувствовал, как капли пота стекают по затылку и спине.

Неизвестный остановился перед его дверью, а затем двинулся дальше.

Прижав ухо к дверной панели, Плиссон различил шум, подтвердивший, что тот удаляется.

Сильвия! Он направился к ней!

Что делать? Бежать! Скатиться по лестнице и ринуться в ночь. Но куда? Морис был незнаком с окрестными местами, в то время как этот тип знал здесь все закоулки. И потом, нельзя было пожертвовать кузиной, подло бросив ее в руках негодяя…

Приотворив дверь, он увидел тень, проникшую в комнату Сильвии.

Если я опять впаду в нерешительность, то уже не сдвинусь с места.

Нужно действовать! Морис прекрасно понимал, что с каждой секундой промедления он утрачивает возможность что-то предпринять.

Вспомни, Морис, это как на вышке в бассейне: если ты сразу не прыгнул в воду, ты никогда не прыгнешь. Спасение в том, чтобы действовать безотчетно.

Вдохнув поглубже, он выскочил в коридор и рванулся к комнате:

– Сильвия, берегись!

Неизвестный закрыл за собой дверь, Морис распахнул ее.

– Беги! – крикнул он.

Комната была пуста.

Живо! Посмотреть под кроватью!

Морис распростерся на полу. Под сеткой кровати никто не прятался.

Шкаф! Гардероб! Скорее!

За считаные секунды он открыл все дверцы.

Окончательно сбитый с толку, он возопил:

– Сильвия! Сильвия, где ты?

Дверь ванной отворилась, оттуда вышла встревоженная Сильвия в наспех наброшенном халате, держа в руке щетку для волос.

– Что происходит?

– В ванной больше никого нет?

– Морис, ты спятил?

– Там никого нет?

Она покорно вернулась в ванную комнату, оглядела ее, а потом, нахмурив брови, в замешательстве заявила:

– Само собой, в моей ванной, кроме меня, никого нет. А с кем я там должна быть?

Сраженный, Морис рухнул на кровать. Сильвия, подойдя вплотную, приникла к нему и спросила:

– Морис, что с тобой стряслось? Тебе приснился какой-то кошмар? Скажи, скажи мне, Морис, что тебя тревожит!

С этого мгновения он решил молчать, иначе его, как Еву Симплон в романе, просто примут за сумасшедшего и будут прикидываться, что готовы выслушать, не слыша, что он говорит на самом деле.

– Я… Мне…

– Да скажи мне, Морис. Скажи.

– Мне… мне, должно быть, приснился дурной сон.

– Ну вот. Все хорошо. Ничего страшного. Пойдем спустимся в кухню, и я заварю чаю.

Она повлекла его вниз, не переставая говорить, – самоуверенная, бесстрашная, невозмутимая. Морис, понемногу оправившийся при виде подобной безмятежности, подумал, что правильно поступил, не проговорившись о своих страхах. Успокаивающее воздействие Сильвии придало ему сил для того, чтобы в одиночку довести дело до конца. К тому же он всего лишь обычный преподаватель истории, а не какой-нибудь агент ФБР, поднаторевший в экстраординарных ситуациях, вроде Евы Симплон.

Сильвия болтала, а он размышлял, нет ли сходства между этим домом и Дарквелом. Быть может, где-то в этих стенах есть потайная комната, снабженная каким-нибудь секретным тайником, скрытым в стене, убежище, где нашел приют этот тип?

Его пронизала дрожь. Это означало, что чужак все время находился рядом с ними… Не лучше ли поскорее съехать?

Это открытие окончательно лишило его сна. Ну конечно! Разумеется. Как иначе этот тип мог проникнуть в дом, ведь попасть сюда с улицы невозможно!

Он и не входил: он уже был здесь. Действительно, мужчина жил на вилле, он поселился здесь уже задолго до них. Облюбовал место, которого они из-за некоторых странностей архитектуры не обнаружили.

Наш приезд его потревожил.

Кто он? И что он разыскивает по вечерам?

Если только…

Нет.

Да! Призрак! Почему бы и нет! В конце концов, о призраках с давних пор ходит столько рассказов. Как заявила Йозефа Кац, раскуривая сигару: нет дыма без огня. Что же…

Морис, лишенный возможности действовать, не мог решить, что страшнее: гигант, без их ведома поселившийся где-то в доме, или витающий здесь призрак…

– Морис, меня беспокоит твое состояние. Ты явно не в себе.

– Мм… Может, это последствия инсоляции…

– Может быть… Если тебе завтра не будет лучше, я вызову врача.

Морис подумал: завтра нас обоих уже не будет в живых, но благоразумно промолчал.

– Ладно, я поднимусь к себе, – произнес он.

– Еще чайку?

– Нет, спасибо, Сильвия. Иди спать, пожалуйста.

Пока Сильвия преодолевала первые ступеньки, Морис, воспользовавшись тем предлогом, что нужно погасить свет на кухне, прихватил висевший на стенном крючке здоровый нож для разделки мяса.

На верхней площадке они пожелали друг другу спокойной ночи.

Морис уже закрывал дверь в свою комнату, когда Сильвия задержала его, подставляя щеку.

– Стой, хочу тебя поцеловать. Чтобы ты окончательно успокоился.

Она смачно поцеловала его в висок. В тот момент, когда она разомкнула захват, в ее глазах мелькнуло удивление: за спиной Мориса она узрела нечто странное, да, в комнате было нечто ошеломившее ее!

– Что? Что там? – воскликнул он, в панике вообразив, что сзади стоит чужак.

Сильвия, замявшись на секунду, рассмеялась:

– Да нет, мне просто показалось, ничего такого. Морис, хватит беспокоиться, портить кровь. Все хорошо.

Она со смехом удалилась.

Морис посмотрел ей вслед со смешанным чувством зависти и жалости. Блаженны тупицы! Она ни о чем не подозревает, ее забавляет моя тревога. Быть может, призрак или потенциальный убийца находится прямо за стеной, возле которой стоит ее кровать, а она предпочитает насмехаться надо мной. Держись как герой, Морис, не разрушай ее заблуждений, не стоит обижаться на это.

Он прилег, чтобы обдумать положение, но размышления лишь усилили его тревогу. Тем более что для него было непривычно ощущать, что у бедра, под одеялом, лежит нож, ледяное лезвие скорее внушало ему беспокойство, нежели воодушевляло.

Он вновь открыл знакомый том, как возвращаются к себе после тяжелых испытаний. Быть может, «Комната мрачных тайн» подскажет ему решение?

В час ночи, когда он, затаив дыхание, напряженно следил за развитием событий в романе, когда до развязки оставалось полсотни страниц, Плиссон почувствовал, что в коридоре кто-то есть.

На сей раз он, ни секунды не колеблясь, погасил свет и нащупал под одеялом рукоятку ножа.

Несколько мгновений спустя дверная ручка медленно, миллиметр за миллиметром, повернулась.

Чужак пытался проникнуть в комнату.

С крайними предосторожностями, томительно медленно незнакомец открыл дверь. Когда он показался на пороге, сероватый свет из слухового окна в коридоре высветил лысую голову.

Морис затаил дыхание, притворно закрыл глаза, сквозь крошечную щель меж ресниц подглядывая за продвижением гиганта.

Тот подошел к кровати и протянул к Морису руку.

Он собирается задушить меня?

Зажав нож, Морис отбросил одеяло и с воплем ужаса вонзил нож в чужака, так что брызнула кровь.

Было необычно оживленно. В действительности подобные события нечасто случаются в ардешских деревнях, как правило абсолютно спокойных.

К полицейским машинам добавились автомобили мэра, местного депутата и ближайших соседей. Хотя вилла одиноко возвышалась над скалистой округой, сюда стеклись несколько десятков зевак, каким-то образом прознавших о случившемся.

Пришлось ограничить доступ к вилле с помощью символического ограждения из пластиковой ленты и выставить трех жандармов, чтобы охладить нездоровое любопытство.

Пока грузовая машина увозила труп, полицейские и представители мэрии недоверчиво поглядывали на грузную женщину, в десятый раз повторявшую свой рассказ, то и дело прерывавшийся икотой, всхлипами и сморканием.

– Прошу вас, позвольте войти сюда хотя бы моим подругам. Ах, вот они.

Грейс, Одри и София приблизились к Сильвии, чтобы поцеловать ее и утешить. Потом они расселись на соседних диванчиках.

Сильвия пояснила полицейским:

– Я сняла эту виллу благодаря им. Мы с ними познакомились этой зимой, когда лежали в больнице в отделении профессора Милло. Ах, господи боже, если бы я знала…

Специально для приятельниц она опять начала сначала:

– Не понимаю, как это случилось. В этом году Морис держался так любезно. Был куда покладистее, чем обычно. Проще. Мне кажется, он понял, что мне нужно оправиться от болезни, что мне пришлось пройти курс химиотерапии по поводу рака. Может, ему кто-то сказал об этом? Или же он догадался? Все последние дни он протягивал мне руку помощи, уверяя, что он любит меня такой, какая я есть, что не следует ничего скрывать от него. Правда, мне было нелегко заговорить об этом. Я так и не смирилась с тем, что после лечения у меня выпали волосы и пришлось скрыть лысину под париком. В первый вечер он увидел меня внизу, в пижаме, без парика, – я пыталась отыскать книжку, купленную в супермаркете, а она куда-то запропастилась. Вчера вечером, после того как мы выпили липовый чай, стоя у двери и желая ему спокойной ночи, я вдруг поняла, что эта треклятая книга лежит у него в комнате на кровати. И вот уже за полночь, а я все ворочаюсь с боку на бок и не могу заснуть – я скверно засыпаю, с тех пор как заболела, – я решила, что мне удастся, не потревожив Мориса, забрать книжку. Морис уже задремал. Чтобы не будить его, я двигалась потихоньку, стараясь не шуметь, но в тот момент, когда я протянула руку к книге, он вдруг набросился на меня. Я ощутила страшную боль, мелькнуло лезвие ножа, я закричала, оттолкнула его, он откинулся назад, ударился о стену и упал на бок, и вот тут – бах! – смертельный удар! Он стукнулся затылком о ночной столик! Упал замертво!

Рыдания возобновились.

Комиссар, недоверчиво хмыкнув, потер подбородок и принялся советоваться с командой. Объяснение случившегося казалось ему малоправдоподобным. Если этот мужчина не опасался нападения кузины, то зачем он держал при себе в постели нож?

Потом, несмотря на протесты женщин, поддерживавших приятельницу, он объявил Сильвии, что той будет предъявлено обвинение, поскольку не обнаружено никаких следов борьбы и к тому же она, по ее собственному признанию, является единственной наследницей жертвы. Надев на запястья наручники, ее увели в участок.

Комиссар без сопровождающих вновь поднялся на второй этаж; надев резиновые перчатки, он опустил в пластиковые пакеты две главные улики: громадный кухонный нож и книгу «Комната мрачных тайн» Криса Блэка. И то и другое было залито кровью.

Укладывая роман, он бегло прочел текст от издательства, проступавший под бурыми разводами на обороте книги, и, не сдержавшись, со вздохом пробормотал:

– Вот уж правда, бывают люди, охочие до скверного чтения…