МАЙ
День Первого мая начался с отличного восхода, как и положено государственному празднику, и мы решили отметить его приобщением к национальному французскому спорту. Наступило время обновить наши велосипеды.
Более серьезные и закаленные велосипедисты тренировались уже несколько недель, спасаясь от коварных весенних ветров шерстными масками и толстыми черными трико, но сейчас воздух прогрелся уже достаточно, для того чтобы изнеженные любители вроде нас могли отправиться на прогулку в шортах и футболках. Мы купили два легких и очень послушных велосипеда у джентльмена из Кавайона по имени Эдуард Кюнти — «Vélos de Qualité!» — и нам давно уже не терпелось присоединиться к ярким, живописным группам местных спортсменов, грациозно и без всяких видимых усилий проносящихся мимо нашего дома. Мы считали, что после зимних пеших прогулок наши ноги достаточно натренированы для короткой десятимильной поездки до Боньё, а оттуда до Лакоста. Всего лишь легкая часовая разминка, самоуверенно решили мы, для первого раза вполне достаточно.
Сначала прогулка действительно казалась вполне легкой, хотя узкие, жесткие седла причиняли определенные неудобства и мы довольно скоро начали понимать, почему некоторые велосипедисты подкладывают под копчик сырой бифштекс. И все-таки первые две мили мы без труда скользили по дороге и безмятежно любовались пейзажем. Вишни уже зрели, виноградники, зимой напоминавшие шеренги скелетов, покрылись яркой листвой, а склоны гор издалека казались пушистыми и мягкими. Шины приятно шуршали по дороге, и время от времени ноздри улавливали аромат розмарина, лаванды или тимьяна. Это гораздо интереснее, чем прогулки пешком, решили мы, здоровее и приятнее, чем поездки на автомобиле, совсем нетрудно и во всех отношениях чудесно. Почему мы не катались на велосипедах раньше? Почему мы не катаемся на них каждый день?
Эйфория продолжалась до тех пор, пока дорога не стала подниматься вверх. Мой велосипед вдруг стал очень тяжелым. Непривычная к таким нагрузкам спина и мышцы икр ныли все сильнее, а дорога становилась все круче. Я и думать забыл о пейзаже и очень жалел, что не засунул себе в шорты бифштекс. К тому времени, когда мы достигли Боньё, нам обоим было больно дышать.
Хозяйка кафе «Клериси» стояла у входа в свое заведение, подперев руками пышные бока.
— Mon Dieu! — воскликнула она, увидев двух задыхающихся, побагровевших велосипедистов, практически лежащих на рулях своих машин. — Что-то рано начался в этом году Тур-де-Франс.
Она принесла нам пиво, а мы с удовольствием посидели на удобных стульях, хорошо приспособленных для человеческих задов. Лакост стал казаться гораздо дальше, чем был сначала.
Дорога к развалинам замка маркиза де Сада получилась выматывающей, очень крутой и неожиданно длинной. Мы преодолели только половину и совсем обессилили, когда сзади послышался шорох шин. Скоро нас обогнал другой велосипедист — жилистый загорелый мужчина лет шестидесяти пяти. «Bon jour, — весело сказал он, — bon vélo», — и, легко обогнав нас, скрылся из виду. Мы из последних сил продолжали крутить педали, стараясь не замечать боли в ногах и горько жалея о выпитом пиве.
Скоро старик спустился нам навстречу, развернулся и поехал рядом. «Courage, — подбодрил нас он, даже не запыхавшись, — c'est pas loin. Allez!» Он ехал с нами до самого Лакоста, и его худые, гладко выбритые на случай падений и ссадин ноги двигались легко и ритмично, будто стальные поршни.
В изнеможении мы упали на стулья еще одного кафе, с террасы которого открывался прекрасный вид на долину. Я отказался от мысли вызвать «скорую помощь», только когда вспомнил, что большая часть обратной дороги пойдет под гору. Старик заказал мятное frappé и поведал нам, что уже проехал тридцать километров и собирается сделать еще двадцать до ланча. Мы поздравили его с таким отменным здоровьем. «Сейчас-то я не тот, что раньше, — посетовал он. — Когда исполнилось шестьдесят, я перестал подниматься на Монт-Венту. Теперь вот совершаю только такие легкие promenades». То легкое самодовольство, которое мы почувствовали, забравшись на холм, моментально испарилось.
Обратная дорога действительно оказалась легче, но все-таки домой мы вернулись потные и еле живые. На негнущихся ногах мы доковыляли до бассейна, по дороге скидывая одежду, нырнули в прохладную воду и ощутили райское блаженство. Чуть позже, лежа на солнышке с бокалом вина, мы решили, что теперь будем ездить на велосипеде регулярно. Однако прошло немало времени, прежде чем я перестал морщиться от боли при одном только взгляде на седло.
По полям, окружающим наш дом, теперь целые дни сновали люди: они пропалывали виноградники, ухаживали за вишнями, копались в песчаной почве. Все это делалось без всякой спешки. В полдень работа прерывалась на два часа, и в наступившей тишине до нас доносились только обрывки разговоров, ведущихся в тени под деревом, куда все собирались, чтобы перекусить.
Фостен большую часть времени проводил на нашей земле, появлялся со своим трактором и собакой сразу после семи и старался заканчивать работу в непосредственной близости от нашего дома — настолько близко, чтобы вовремя услышать звон бутылок и стаканов. Обычно он выпивал один стаканчик, чтобы слегка промочить горло и пообщаться, но, если дело доходило и до второго, мы знали — он задумал какой-нибудь новый шаг в развитие нашего взаимовыгодного сотрудничества. Фостен никогда не приступал к делу прямо, но предпочитал действовать осторожно.
— Вам нравятся кролики?
Я уже достаточно знал соседа, чтобы догадаться, что он имеет в виду не нежную привязанность к ушастым домашним любимцам. Подтверждая мою догадку, Фостен выразительно похлопал себя по животу и пробормотал что-то одобрительное о паштетах и рагу. Но у кроликов имеется и один серьезный недостаток, сообщил нам Фостен, это их аппетит. У милых грызунов поистине бездонные желудки, и они поглощают пищу килограммами. Я сочувственно покивал, все еще не понимая, где интересы голодных кроликов совпадают с нашими. Фостен поднялся со стула, подошел к двери, выходящей на задний двор, и поманил меня за собой.
— Люцерна, — сказал он, указывая на две небольшие естественные террасы, заросшие травой. — Кролики ее любят. До осени можно будет снять три урожая.
Не успев основательно познакомиться с местной флорой, я всегда считал, что на этих полях произрастает какой-то особенно зловредный прованский сорняк, и уже давно собирался выдрать его. Счастье, что я этого не сделал — соседские кролики никогда не простили бы меня. Видимо опасаясь, что я его не понял, Фостен еще раз махнул стаканом в направлении террас и повторил:
— Кролики любят люцерну. — Для убедительности он даже немного пожевал.
Я заверил его, что он может забрать себе столько травы, сколько его кролики в состоянии съесть, и Фостен сразу же прекратил жевать.
— Bon. Если вы уверены, что она вам не нужна…
Успешно завершив свою миссию, он двинулся к трактору.
Обычно Фостен довольно медлителен, но его благодарность никогда не заставляла себя ждать. Уже на следующий вечер он явился к нам с огромным букетом спаржи, перевязанным красно-бело-синей ленточкой. Анриетта шла следом и несла мотыгу, моток бечевки и таз, наполненный ростками лаванды. Их следовало посадить уже давно, объяснила она нам, но ее кузина только сейчас принесла рассаду с Нижних Альп. Надо пристроить их в землю немедленно.
Нам с женой показалось, что обязанности распределились довольно неравномерно: Фостен натягивал бечевку и прихлебывал pastis, а Анриетта, размахивая мотыгой, выкапывала ямки на расстоянии рукоятки одна от другой. Предложенную нами помощь она решительно отвергла.
— Она привыкла, — с гордостью сказал Фостен, любуясь тем, как его жена в быстро сгущающихся сумерках размахивает мотыгой, отмеряет расстояние и сажает ростки.
Анриетта засмеялась:
— Помашешь так восемь часов, зато потом спишь будто младенец.
Через полчаса все было сделано: пятьдесят крошечных ростков безупречно симметричной каймой обрамляли фабрику кроличьего корма; через полгода они превратятся в пушистые кустики размером с ежей, через два года — в бордюр высотой по колено.
Прежнее обеденное меню было забыто — в тот вечер мы ели спаржу. Ее хватило еще на несколько дней: пучок был таким огромным, что я едва мог обхватить его руками, а на патриотичной трехцветной ленточке красовались имя и адрес Фосгена. Он объяснил, что во Франции существует закон, согласно которому производитель должен обозначать себя таким образом, и мы стали с нетерпением ждать того дня, когда подрастет наша собственная спаржа и мы тоже обзаведемся именными ленточками.
Ростки были толстенькими, нежными, с изящным узором на кончиках. Мы ели их теплыми, щедро полив растопленным сливочным маслом. Еще мы ели хлеб, испеченный днем в старой boulangerie в Люмьере. И запивали все легким красным вином из винограда, выращенного в нашей долине. Каждым глотком мы поддерживали местного производителя.
Через открытую дверь доносились кваканье знакомой лягушки и длинная нежная песня соловья. Последний бокал вина мы допивали на улице, любуясь луной и новым лавандовым бордюром. Собаки носились среди люцерны, преследуя мышь. Кролики будут хорошо питаться этим летом, и Фостен обещал, что от этого они станут еще вкуснее зимой. Мы пришли к выводу, что постепенно становимся такими же гурманами, как и французы, и вернулись в дом, чтобы доесть козий сыр, оставшийся на десерт.
Чистильщик бассейнов Бернар принес нам подарок и сам с энтузиазмом собирал его. Это было плавучее кресло, оборудованное подставкой для напитков. Оно прибыло из самого Майами, являвшегося, по мнению Бернара, столицей мировой моды на пляжные аксессуары.
— Во Франции не понимают таких вещей, — с презрением сказал он. — Некоторые компании, конечно, делают надувные матрасы, но на надувном матрасе не выпьешь. — Он затянул последний болт на каркасе и, отойдя в сторону, полюбовался на изготовленное во Флориде чудо из пенопласта, винила и алюминия. — Ну вот. Бокал вставляется в это углубление в ручке. Теперь можете отдыхать с комфортом. C'est une merveille. — Бернар спустил кресло на воду, стараясь, чтобы ни капли воды не попало на его белые брюки и розовую рубашку. — А на ночь придется его убирать, — предупредил он. — К сбору вишни тут появится полным-полно цыган. Они тащат все, что плохо лежит.
Услышав о цыганах, я вспомнил, что мы уже давно собирались застраховать дом. Правда, при наличии проделанной строителями дыры в стене было мало шансов, что какая-нибудь страховая компания захочет рискнуть. Бернар, узнав, что дом до сих пор не застрахован, в ужасе снял очки. Неужели мы не знаем, что в Воклюзе количество ограблений на тысячу населения больше, чем во всей Франции, кроме Парижа, конечно? Он смотрел на меня как на сумасшедшего:
— Вы должны немедленно позаботиться о страховке. Я сегодня же пришлю к вам своего приятеля. А до тех пор будьте en garde.
Я полагал, что Бернар немного преувеличивает, но он, похоже, был искренне убежден, что банды грабителей уже шныряют поблизости и только дожидаются момента, пока мы уйдем в деревню за хлебом, чтобы подъехать к дому в мебельном фургоне и вывезти все до нитки. Только на прошлой неделе, посетовал он, с его машины, стоящей у самого крыльца, сняли все четыре колеса. Эти люди — законченные salauds.
Причина, по которой мы до сих пор не застраховали наш дом и имущество, помимо простой лени, заключалась в том, что мы оба терпеть не могли страховые компании с их уклончивыми формулировками, коварными оговорками, увертливостью, бесконечными придаточными предложениями и привычкой печатать самые важные пункты договора самым мелким и неразборчивым шрифтом. Однако Бернар был прав. Не стоит так долго полагаться на удачу. Мы смирились с необходимостью провести полдня в обществе безликого человека в сером костюме, который станет требовать, чтобы мы повесили замок на холодильник.
Уже начинало темнеть, когда к нашему порогу, взметнув облако пыли, подкатила машина. В первый момент мы решили, что водитель ошибся адресом. Он был молод, покрыт загаром, хорош собою и одет словно саксофонист из семидесятых: пиджак с широченными плечами из портьерной ткани с люрексом, нежно-зеленая рубашка, широкие сверху и обтягивающие икры брюки, темно-синие замшевые туфли на толстой каучуковой подошве и полоска бирюзовых носков.
— Тьерри Фруктус. Agent d'assurance, — представился молодой человек.
Он вошел в дом короткими подпрыгивающими шажками, и я не удивился бы, если бы он пару раз щелкнул пальцами и затанцевал у нас в гостиной. Еще не справившись с изумлением, я предложил страховому агенту пива, и он уселся в кресло, предоставив мне возможность вволю любоваться его шикарными носками.
— Une belle mesong. — Он говорил с сильным провансальским акцентом, который забавно контрастировал с его внешним видом, но тем не менее внушал доверие.
Месье Фруктус оказался деловым и очень серьезным, спросил меня, живем ли мы в доме постоянно, и объяснил, что высокий процент ограблений в Воклюзе вызван тем, что во многие дома люди приезжают лишь на время отпуска и иногда в выходные.
— Если дом стоит пустым десять месяцев в году, сами понимаете… — Он пожал широкими плечами своего пиджака. — А когда слышишь столько страшных историй, сколько мы на нашей работе, то хочется как-то себя обезопасить.
Но нас-то это, конечно, не очень касается, раз мы живем здесь постоянно. К тому же у нас есть собаки. Это очень хорошо и будет учтено при расчете страховых взносов. Они злые? Если нет, то, возможно, стоит их немного подучить. Он знает одного инструктора, который карликовых пуделей превращает в смертельное оружие.
Агент сделал несколько записей в маленьком аккуратном блокнотике и допил свое пиво. Потом мы прошлись по дому. Он одобрил тяжелые деревянные ставни и старые толстые двери, но задумчиво пощелкал языком, остановившись перед маленьким окошком, размером меньше квадратного фута. Современные профессиональные взломщики, объяснил он, работают так же, как трубочисты викторианской эпохи: посылают ребенка, чтобы пролезть в отверстие, недоступное взрослым. Во Франции существует даже официально установленный минимальный размер для малолетних грабителей: двенадцать сантиметров в ширину, поэтому все отверстия уже этого размера не представляют никакой опасности. Месье Фруктус не знал, как была выведена эта цифра, но настойчиво порекомендовал нам закрыть окно решеткой и таким образом защитить свой дом от проникновения анорексичного пятилетнего шалуна.
Уже второй раз за день были упомянуты странствующие сборщики вишни — испанцы или итальянцы, работающие, по словам месье Фруктуса, за гроши, сегодня здесь — завтра там, якобы представляющие серьезную угрозу для безопасности нашего жилища. Пока они здесь, предостерег он нас, необходимо держать ухо востро. Я пообещал проявлять бдительность, как можно скорее забрать окно решеткой и провести с собаками беседу насчет злости. Удовлетворенный месье Фруктус уехал в сторону заката под вопли Брюса Спрингстина, несущиеся из стереомагнитолы.
Таинственные сборщики вишни очень нас заинтриговали. Нам не терпелось воочию увидеть этих легендарных разбойников с ловкими и нежными пальцами. Они должны были появиться вот-вот, потому что вишни совсем созрели, и мы уже вовсю их ели. Теперь мы завтракали на маленькой террасе, выходящей на восток, в двадцати шагах от согнувшегося под тяжестью плодов дерева. Пока жена варила кофе, я собирал вишни — прохладные, сочные, почти черные, они были нашим первым утренним блюдом.
Мы поняли, что кампания по сбору вишен началась, когда однажды утром услышали звуки радио, доносящиеся из какого-то места между нашим домом и дорогой. Собаки демонстративно вздыбили шерсть на загривках и отправились на разведку, а я пошел вслед за ним, ожидая увидеть банду смуглых незнакомцев с кучей криминально настроенных детей. Густая листва скрывала тела сборщиков от талии и выше. Я видел только несколько пар разнообразных ног, балансирующих на деревянных стремянках. Потом ветки раздвинулись, и ко мне склонилось круглая, как луна, загорелая физиономия, обрамленная широкими полями соломенной шляпы.
Это был Фостен, и он протягивал мне палец с висящей на нем парой ягод. Они с Анриеттой и целой кучей родственников решили собирать вишни самостоятельно, потому что приезжие сборщики, по словам Фосгена, заломили несусветные цены. Некоторые из них обнаглели настолько, что требовали по пять франков за кило. Можете себе такое представить?! Я попытался: тяжелый десятичасовой рабочий день, проведенный в попытках балансировать на неустойчивой стремянке и в борьбе со злыми фруктовыми мухами; ночной отдых в старом амбаре или в кузове грузовика — честно говоря, пять франков за килограмм не показались мне слишком щедрой платой за все эти мучения. Но Фостен негодовал. Это грабеж среди бела дня, утверждал он, mais enfin, чего еще и ждать от сборщиков вишен? Он рассчитывал отправить не меньше двух тонн на фабрику в Апте, занимающуюся изготовлением джемов, и теперь все доходы останутся в семье.
На несколько дней все вишневые сады в округе заполнились сборщиками, и как-то вечером я остановился, чтобы подвезти двух из них в Боньё. Это были студенты из Австралии, докрасна обгоревшие на солнце и покрытые пятнами вишневого сока. Всю дорогу они жаловались на усталость, длинный рабочий день, скуку и скупость французских крестьян.
— Ну, по крайней мере, вы посмотрели Францию.
— Францию?! — возмутился один из них. — Все, что я видел, — это листья, ветки и вишни.
Они возвращались в Австралию, не увозя с собой приятных воспоминаний о времени, проведенном в Провансе. Им нисколько не понравились местные жители. Они с большим подозрением относились к провансальской кухне, а от здешнего пива у них начался понос. Они совсем не восхищались видами, потому что по австралийским меркам тут не хватало простора. Парни никак не могли поверить, что я добровольно согласился здесь поселиться. Я пытался объяснить им, что привлекает нас во Франции, но мы как будто говорили о двух разных странах. Я высадил их у кафе, в котором они, несомненно, проведут вечер в тоске о родине. Это были единственные грустные австралийцы, каких я встречал в своей жизни, и меня немного расстроило, что место, которое мы так любим, вызывает у кого-то столь сильное отвращение.
Развеселил меня Бернар. Я завез в его офис в Боньё перевод письма, полученного им от одного английского клиента, и он смеялся, пока открывал мне дверь.
Его друга, а нашего архитектора Кристиана только что попросили обновить интерьер борделя в Кавайоне. Naturellement, при этом был выдвинут ряд весьма специфических требований: особое значение, в частности, придавалось местоположению зеркал. Кроме того, в спальнях требовалось установить некоторые устройства, которых не встретишь в приличных домах. К биде предъявлялись самые высокие требования, потому что им предстояло работать круглосуточно. Я представил себе, как месье Меникуччи и jeune закручивают свои болты и гайки, пока торговые агенты из Лилля гоняются по коридорам за полуодетыми дамами. Представил, как наш штукатур Рамон, большой женолюб, судя по блеску в глазах, пытается выравнивать стены в окружении всех этих жриц наслаждения. Скорее всего он останется там до конца жизни. Чудесная перспектива.
Но, к сожалению, сказал Бернар, хоть его друг и увлекся поначалу столь интересной архитектурной задачей, в конце концов вынужден был отклонить предложение, поскольку, как выяснилось, Мадам не собиралась прерывать работу своего заведения на время ремонта, и Кристиан не рискнул подвергать своих рабочих подобным соблазнам. Кроме того, хозяйка борделя категорически отказывалась платить TVA, мотивируя это тем, что она-то ведь не берет со своих клиентов налог с продаж, так почему же ее заставляют его платить? Закончится все наверняка тем, что она наймет пару халтурщиков, которые работают быстро и топорно, что навсегда лишит кавайонский бордель шанса попасть на страницы архитектурного журнала. Мы с Бернаром искренне сожалели об этом.
Постепенно мы начинали понимать, каково это — постоянно принимать в своем доме гостей. Передовой отряд прибыл на Пасху, а дальше все время было расписано вплоть до конца октября. Полузабытые приглашения, неосторожно сделанные где-нибудь в середине января, вдруг всплывали, напоминая о себе телефонным звонком, а вскоре веселая компания уже являлась к нам, чтобы жить, есть, пить и загорать. Девушка, принимавшая белье в прачечной, вероятно, считала, что мы содержим небольшой отель, а нам все чаще вспоминались предостережения опытных людей, обосновавшихся в Провансе гораздо раньше нас.
Уже позже мы поняли, что самые первые визитеры оказались и самыми лучшими: с ними у нас почти не было проблем, точно они окончили специальные курсы поведения в гостях. Они взяли напрокат машину, и нам не пришлось возить их повсюду. Они сами развлекали себя весь день и только обедали вместе с нами. Они уехали именно тогда, когда обещали. Если все остальные будут похожи на них, решили мы, лето получится не таким уж кошмарным.
Главное неудобство, как мы довольно скоро поняли, состояло в том, что все наши гости были на отдыхе, а мы — нет. Мы вставали в семь. Они валялись в постелях до десяти или одиннадцати и иногда заканчивали завтрак как раз в то время, когда следовало садиться за ланч. Они загорали, пока мы работали. Вздремнув перед обедом, они просыпались бодрыми и жаждали светских развлечений, а мы за столом клевали носом, иногда попадая в салат. Моя жена, неисправимо гостеприимная от рождения, жила в постоянном страхе, что кто-нибудь останется голодным, и целые дни проводила у плиты, а мыть посуду мы заканчивали только поздно ночью.
Воскресенья заметно отличались от остальных дней недели. Все наши гости непременно желали посетить один из воскресных рынков, а для этого надо было рано встать. Наши режимы на этот раз совпадали. Немного опухшие и непривычно тихие, они дремали на заднем сиденье все двадцать минут, что мы ехали до кафе в Иль-сюр-ля-Сорг, где решили позавтракать.
Я остановил машину у моста и разбудил наших друзей. Вчера они неохотно прервали веселье и отправились в постель только в два часа ночи, и сейчас при ярком свете утра не на шутку страдали от похмелья. Спрятавшись за темными очками, они как в спасательный круг вцепились в большие кружки café crème. В темном углу бара жандарм тайком опрокидывал утренний стаканчик pastis. Человек, торговавший лотерейными билетами, сулил моментальное обогащение каждому, кто замедлял шаг у его столика. Два шофера с синими, похожими на наждачную бумагу подбородками, оголодавшие после проведенной за рулем ночи, жадно поглощали бифштексы с картошкой фри и громко требовали принести еще вина. Через распахнутую дверь в кафе проникал свежий запах реки, а утки, рассекающие ее поверхность, ждали, пока с террасы кто-нибудь кинет им кусочек булки.
Для того чтобы попасть на главную площадь, нам пришлось пройти сквозь строй смуглых цыганок в обтягивающих черных юбках. Они торговали лимонами и длинными косичками чеснока и шипели друг на друга, состязаясь за клиентов. Прилавки, установленные вдоль улицы, были завалены товаром так, что грозили вот-вот обрушиться. Здесь торговали серебряными украшениями и по соседству с ними — высушенной соленой треской, блестящими от масла оливками в деревянных бочках и сплетенными вручную корзинами, корицей, шафраном и ванилью, похожей на облако гипсофилой, щенками неопределенной породы, барахтающимися в картонной коробке, футболками ядовитых цветов с портретами Джонни Халлидея, нежно-розовыми бюстгальтерами и корсетами героических размеров, деревенским хлебом с шершавой корочкой и горшочками с террином.
Тут и там в толпе мелькали иссиня-черные тощие сенегальцы, обвешанные произведенными в Испании талисманами из «настоящей африканской кожи» и электронными часами. Откуда-то раздалась оглушительная барабанная дробь. Человек в конусообразной шляпе с обрезанной верхушкой, сопровождаемый псом, одетым в красный фрак, покрутил регулятор на микрофоне и прибавил децибел, что было уже совершенно лишним. Еще раз прогрохотали барабаны, а вслед за тем раздался непереносимый для слуха вопль: «Prix choc! Баранина из Систерона! Колбасы! Субпродукты! Спешите в мясную лавку Крассарда на рю Карно. Prix choc!» Он еще что-то сделал с громкоговорителем и заглянул в добытый из кармана листок. Обязанностью этого человека было оповещать жителей и гостей города обо всем — от репертуара местных кинотеатров до дней рождения и юбилеев, что он и делал, щедро сопровождая все объявления звуковыми эффектами. Я бы с удовольствием познакомил его с Тони из рекламного агентства: им бы нашлось, о чем поговорить.
Три алжирца с морщинистыми, коричневыми лицами сплетничали о чем-то на солнышке, держа за ноги свой будущий ланч. У свисающих головой вниз цыплят был обреченный вид, словно они уже знали, что часы их сочтены. Всюду, куда ни падал взгляд, мы видели жующих людей. Торговцы наперебой предлагали бесплатные образцы своего товара: ломтики горячей пиццы, розовые кружочки ветчины, колбаски, посыпанные травами, специями и толченым зеленым перцем, маленькие кубики нуги. Наверное, именно таким представляют себе преисподнюю поклонники диет. Наши друзья начали задавать наводящие вопросы о ланче.
До ланча было еще далеко, и перед ним нам еще предстояло исследовать ту часть рынка, где продавались несъедобные товары. Там хозяйничали brocanteurs со своими коллекциями, которые они, как сороки, собирали по чердакам всего Прованса. Иль-сюр-ля-Сорг уже давно известен как город антикваров и старьевщиков. Рядом с вокзалом там имеется огромный пакгауз с постоянными торговыми местами, где можно отыскать практически все. Но утро выдалось слишком солнечным, для того чтобы проводить его в темном и мрачном сарае, и поэтому мы решили пройтись вдоль аллеи платанов, где продавцы haut bric-à-brac, как они сами себя называют, разложили свой товар на столах, стульях, прямо на земле или развесили его на гвоздиках, вбитых в стволы деревьев.
Выцветшие открытки и старые льняные сорочки соседствовали здесь с разрозненными столовыми приборами и потрескавшимися эмалевыми табличками с рекламой слабительного или помады для непокорных усов. Тут же ждали своего покупателя чугунные утюги, фаянсовые ночные вазы, пепельницы с эмблемами уже несуществующих кафе, броши эпохи ар-деко, пожелтевшие сборники стихов и неизбежный стул в стиле Людовика XIV в идеальном состоянии, если не считать отсутствующей ножки. Чем ближе время подходило к полудню, тем ниже делались цены, и вот тут-то и начиналась настоящая торговля. В нее с энтузиазмом вступила и моя жена, достигшая в этом искусстве определенных высот. Она уже полчаса описывал круги вокруг небольшого гипсового бюста Делакруа, сделала несколько заходов и уже сбила цену до семидесяти пяти франков, но решилась на еще одну попытку.
— Последний раз спрашиваю: сколько вы все-таки за него хотите?
— Мадам, я уже давно хочу за него сто франков, но, раз уж дело идет к ланчу, отдаю за пятьдесят.
Мы устроили Делакруа у заднего стекла, чтобы он мог смотреть на дорогу, и вместе со всей Францией устремились навстречу гастрономическим радостям.
Одно из качеств, неизменно восхищающее нас во французах, — это их готовность поддержать талантливого повара, как бы далеко ни находилась его кухня. Качество блюд для них важнее личных удобств, и ради того, чтобы хорошо поесть, они безропотно едут час и даже больше, исходя по дороге слюной. Таким образом, хороший кулинар имеет шанс преуспеть, даже если судьба забросит его в самое неподходящее место. Ресторан, в который мы сейчас направлялись, находился в такой дыре, что первый раз, чтобы отыскать его, нам потребовалась карта.
Букс настолько мал, что его трудно назвать даже деревней. Там имеются старинное здание мэрии, вполне современная телефонная будка, пятнадцать или двадцать живописно разбросанных домов и ресторан «Оберж-де-ля-Луб», приютившийся на склоне холма, откуда открывается вид на пустынную долину внизу. Зимой мы долго искали его и, забираясь все дальше и дальше в глушь, уже начали сомневаться, не закралась ли в карту ошибка. Тогда мы оказались единственными клиентами, ледяной ветер ломился в окна, и нас усадили прямо перед огромным камином, в котором горело здоровенное полено.
В жаркий майский полдень картина оказалась совершенно иной. Свернув с главной дороги, мы обнаружили, что на маленькой парковке у ресторана почти не осталось свободных мест, причем половина их была занята тремя лошадьми, привязанными к бамперу древнего «ситроена». Хозяйский кот, картинно развалясь на нагретой солнцем черепичной крыше, с интересом наблюдал за несколькими курицами, гуляющими по соседнему полю. Столы и стулья были расставлены вдоль стены старого амбара, и мы ясно слышали доносящийся из кухни перестук кусочков льда, высыпаемых в ведерко.
Шеф-повар Морис вышел нам навстречу с четырьмя бокалами «шампанского с персиками» и пригласил в амбар полюбоваться своим новым приобретением — большим открытым экипажем с деревянными колесами и скрипучими кожаными сиденьями. Морис собирался устраивать на нем экскурсии по Люберону и по дороге, bien sûr, завозить туристов в свой ресторан, чтобы перекусить. Как нам эта идея? А мы сами хотели бы поехать? Ну конечно, хотели бы! Он застенчиво улыбнулся и поспешил обратно к плите.
Морис был поваром-самоучкой, совершенно лишенным честолюбивого желания прославиться на всю Францию. Все, чего он хотел, — это зарабатывать достаточно, для того чтобы жить в долине и содержать нескольких лошадей. Своим успехом его ресторан был обязан простой, недорогой и вкусной пище, а не полетам гастрономической фантазии, которые сам Морис называл «cuisine snob».
Морис предлагал своим клиентам только один вариант ланча за сто десять франков. Девчушка, помогавшая в зале по воскресеньям, принесла большой плетеный поднос и поставила его в центр стола. Мы насчитали четырнадцать видов hors d'oeuvres, артишоки, крошечные сардинки, зажаренные в сливочном масле, ароматный tabouleh, соленая треска под белым соусом, маринованные грибы, кальмары, tapenade, маленькие луковички в свежем томатном соусе, сельдерей и турецкий горох, редис и помидоры-черри, холодные мидии. Поверх всего этого богатства были наложены толстые куски паштета, маринованные корнишоны, блюдечки с оливками, холодные жареные перцы и хлеб с хрустящей коричневой корочкой. В ведерке со льдом охлаждалось белое вино, бутылку красного Шатонеф-дю-Пап открыли и поставили в тенек «подышать».
Все остальные клиенты, французы из соседних деревень, оделись ради воскресного дня в чистые «парадные» костюмы, и две приезжие пары в яркой и дорогой одежде казались на их фоне экзотическими чужаками. Три поколения одного семейства, занявшие большой стол в углу, с верхом наполнили свои тарелки и пожелали друг другу bon appétit. Шестилетний малыш, демонстрируя несомненные задатки будущего гурмана, заявил, что этот паштет нравится ему гораздо больше, чем тот, что готовят дома, и осведомился у бабушки о вкусе вина. У его стула сидела пришедшая с семейством собака, как и все собаки отлично знающая, что дети роняют на пол больше еды, чем взрослые.
Мы отдали должное закускам, и нам принесли горячее: розовые ломтики баранины, приготовленной с целыми головками чеснока, и гарнир из зеленой фасоли и золотистых картофельных galette. К мясу по бокалам разлили Шатонеф-дю-Пап — темное и крепкое вино «с плечами», как выразился Морис. Мы без особого сожаления распростились с мечтой об активном отдыхе и начали тянуть спички, чтобы решить, кому достанется плавучее кресло Бернара.
Потом подали сыр из Банона — влажный, обернутый в виноградные листья, и, наконец, десерт, на самом деле объединивший три десерта: лимонное sorbet, шоколадный торт и crème anglaise — все в одной тарелке. Кофе. Стаканчик marc из Жигонды. Счастливый, удовлетворенный вздох. Где еще в мире, восхищались наши друзья, можно так вкусно поесть в такой расслабленной и непринужденной обстановке? Может, только в Италии, но более — нигде. Они привыкли к лондонским ресторанам с их дизайнерскими интерьерами, претенциозной пищей и головокружительными ценами. Тарелка пасты в Мейфэре, жаловались они, стоит больше, чем весь наш ланч. Ну почему в Лондоне невозможно поесть вкусно и дешево? Исполненные послеобеденной мудростью, мы пришли к выводу, что, поскольку англичане ходят по ресторанам гораздо реже, чем французы, они желают, чтобы их не только насытили, но и впечатлили: чтобы вино приносили в плетеной корзиночке, чтобы подавались миски для полоскания пальцев, чтобы меню длиной напоминало небольшой роман, а счетом можно было хвастаться перед знакомыми.
К нам подошел Морис и спросил, как нам понравилось у него в ресторане. Он присел за наш столик и на листке бумаги в столбик сложил несколько цифр. «La douloureuse», — вздохнул он, пододвигая бумажку ко мне. С нас причиталось шестьсот пятьдесят франков — во столько в Англии обошелся бы ланч на двоих. Один из наших друзей спросил Мориса, не подумывал ли он о том, чтобы перебраться в какое-нибудь место пооживленнее: в Авиньон или даже в Менерб. Тот покачал головой: «Мне и здесь хорошо». Он добавил, что рассчитывает проработать здесь еще по крайней мере лет двадцать пять, а мы выразили надежду, что и тогда у нас хватит сил доковылять сюда и отведать его замечательных блюд.
На обратном пути мы заметили, что сытная пища и воскресный отдых благотворным образом влияют на темперамент французского водителя. С полным желудком он едет не торопясь, глазеет по сторонам и даже не пытается пойти на обгон на слепых поворотах. Он останавливается, чтобы подышать и облегчиться в придорожных кустах, на пару минут сливаясь с природой и приветливо кивая проезжающим мимо. Завтра он снова превратится в камикадзе, но сегодня воскресенье, мы в Провансе, и надо наслаждаться жизнью.
