10

Аэропорт Хитроу, начало весны, раннее утро. С серого неба сыплется мелкая морось, а у пассажиров, стоящих вокруг карусели с багажом, мятые, невыспавшиеся лица. Невнятные объявления по трансляции, задержки рейсов, опоздания, волнение и страх — словом, начало еще одного дня, отданного дороге.

Андре, проспавший шесть часов кряду и не выпивший в ни рюмки, чувствовал себя на удивление бодро. Если обойдется без пробок, он попадет в Уилтшир еще до ланча, поснимает остаток дня и следующее утро и, возможно, вернется в Хитроу как раз к вечернему рейсу на Ниццу. Дойдя до этой приятной мысли, Андре неосторожно улыбнулся таможеннику и, разумеется, был немедленно наказан.

— Будьте добры, откройте эту сумку, сэр.

Чиновник обозрел тщательно уложенное оборудование и вопросительно поднял бровь:

— Фотограф-любитель?

— Профессионал. Снимаю для журналов.

— Понятно, — недоверчиво кивнул таможенник. — И давно?

— Несколько лет.

— Только не этой камерой.

— Нет. — Какого черта он чувствует себя виноватым? — Мою старую аппаратуру украли. А это я купил на прошлой неделе в Нью-Йорке.

Холодная улыбка и разрешение пройти в Англию.

Мысленно поклявшись никогда больше не смотреть в глаза таможенникам, Андре уселся во взятый напрокат «форд» и двинулся вперед по шоссе в потоке других машин, непривычно миниатюрных по сравнению с американскими монстрами. Интересно, сколько контрабандистов удается поймать таким вот образом и какой запрещенный товар они везут? Косметички, набитые «белым китайцем»? Предметы, представляющие угрозу для безопасности страны? Или просто лишнюю бутылку виски из дьюти-фри? И как вообще люди умудряются тайком провезти что-нибудь большое — картину, например? Андре прибавил газу — ему не терпелось закончить с работой и отправиться в Ниццу на встречу с Сайресом Пайном.

Когда, миновав пригороды, он добрался до невысоких зеленых холмов и аккуратных полей Уилтшира, мелкая морось сменилась полноценным дождем, хлещущим прямо в ветровое стекло. Какой прелестной страной стала бы Англия, если бы кто-нибудь догадался завернуть кран с водой! Андре напряженно вглядывался в правую обочину, опасаясь за струями дождя просмотреть поворот, ведущий в деревню Нетер-Троллоп, где можно будет уточнить дорогу до поместья.

И все-таки он едва не проехал мимо. Деревня состояла всего из одной улицы, нескольких неаккуратно разбросанных, съежившихся под дождем коттеджей, крошечного почтового отделения, магазинчика и паба.

Паб «Герб Лампри» сообщал о себе несколько облезшей вывеской, на которой было изображено похожее на толстого червяка существо — с виду весьма свирепое и с двумя рядами здоровых зубов, — извивающееся над нечитаемым латинским девизом. Под вывеской имелась небольшая табличка, уточняющая: «Выпивка и закуска». Андре оставил машину на стоянке и, перешагивая через лужи, подошел к дверям.

Стоило ему войти, как разговоры в баре моментально стихли и головы полудюжины посетителей обратились в его сторону. Внутри пахло пивом, въевшимся в стены табачным дымом и сильнее всего — сырой одеждой. В камине едва тлела кучка угля, а все излучаемое ею тепло, не дойдя до посетителей, поглощалось большим черным лабрадором, с достоинством дремлющим прямо перед огнем. Пост за стойкой занимала плотная темноволосая женщина с лицом, сияющим всеми красками радуги, — косметики она явно не жалела.

— Доброе утречко, — приветствовала она Андре. — Что будем пить? Погодка-то самая подходящая.

Андре заказал пиво. Остальные посетители вернулись к своим разговорам, неразборчивым и приглушенным, точно обсуждались не футбол и огороды, а государственные тайны.

— А вот и пиво, — Барменша поставила перед Андре кружку. — Просто проезжали мимо? — поинтересовалась она, и глаза, обведенные ярко-синими тенями, блеснули от любопытства.

— Думал, может, вы подскажете мне, как проехать в Тротл-Холл? — справился Андре.

— Собрались навестить его светлость? — Она затянулась сигаретой, фильтр которой украшал ободок алой губной помады. — Пять минут отсюда, дальше по дороге. Здоровые железные ворота с этой гадостью наверху. Пропустить невозможно.

— С гадостью?

— Ну да, с этой тварью, с миногой. Как у нас на вывеске. Вроде как угорь, только с зубами, у меня от него прям мурашки, а куда денешься? Я бы, конечно, хотела какую-нибудь утку с собачкой или королевский дуб, но паб-то лорда Лампри , так что приходится терпеть.

— Это же историческое существо, Рита, — вмешался один из клиентов. — Ему уж сколько веков! Традиция.

— А мне плевать. — Рита прикурила следующую сигарету от окурка предыдущей. — У меня от нее мурашки. Из-за зубов.

Андре попытался промокнуть локоть, угодивший в пивную лужицу на стойке.

— А сам лорд Лампри часто сюда заходит?

— Не больно-то, — фыркнула Рита, — а Дафна бывает. Дочка его. — Она энергично покивала и многозначительно подмигнула Андре. — В субботу по вечерам. Любит немного поразвлечься эта Дафна. Ох, любит.

Она с явным нетерпением ожидала вопроса о том, как же именно развлекается Дафна субботними вечерами, но вместо этого Андре спросил:

— А леди Лампри? Она здесь бывает?

Рита оставила свой пост у пивных насосов, чтобы наклониться к нему поближе.

— Леди Л., — заговорщицки прошептала она, — вообще сделала отсюда ноги. Сбежала с адвокатом из Солсбери. В сто раз ее моложе! Но вы ведь знаете, как сейчас говорят.

Андре не знал и нисколько не хотел знать. Чтобы отвлечь Риту от дальнейших откровений, он поспешил заказать ланч, который на черной доске для объявлений гордо именовался «Завтраком пахаря». Завтрак пахаря, как выяснилось, состоял из буханки хлеба размером с небольшое бревно, завернутого в фольгу кубика масла, куска сыра и двух больших маринованных луковиц, от которых так и несло уксусом. На приложенной бумажной салфетке был изображен толстяк в поварском колпаке, держащий в руках плакат с надписью «Сытно и вкусно!». Андре использовал ее, чтобы немного заглушить вонь от луковиц, и от всей души пожалел пахаря.

Полчаса спустя, с ланчем, тяжелым камнем лежащим в желудке, он остановил машину у железных ворот и вышел, чтобы открыть их. От ворот начиналась широкая, посыпанная гравием дорога, которая, извиваясь, бежала между чудесными старыми дубами и каштанами. Андре заехал в ворота и снова вышел из машины, чтобы их закрыть. Сбившиеся кучкой, насквозь промокшие овцы подняли головы и принялись разглядывать его. Одна из них тонко что-то проблеяла, но ее жалобу почти заглушил стук дождя о гравий. Андре поежился и поскорее залез в машину.

В «Путеводителе по лучшим домам и замкам Англии» Тротл-Холл назван «внушительным особняком XVI века с некоторыми более поздними переделками» — чересчур великодушная характеристика, обходящая деликатным молчанием четыре века архитектурного беспредела. По-видимому, все предыщущие лорды Лампри, едва оказавшись при деньгах, бросались украшать свое родовое поместье пристройками, беседками, башенками, контрфорсами — иногда летящими, — арками, зубчатыми стенами, бойницами, фронтонами и всякими готическими излишествами, совершенно скрывшими первоначальное симметричное и благородное здание елизаветинской эпохи. В результате на пороге XXI века Тротл-Холл напоминал расползающееся во все стороны скопище бараков исключительной уродливости. Вволю налюбовавшись на эту красоту, Андре мысленно поблагодарил судьбу за то, что на этот раз ему не надо фотографировать дом снаружи.

Он потянул за шнурок звонка, висящий у массивных, обитых гвоздями дверей, но услышал лишь скрежет металла по камню. После второй, более энергичной, попытки откуда-то из глубины дома донесся собачий лай, с каждый секундой становящийся все громче и возбужденней. Потом по дереву с той стороны двери заскребли когти, послышалось чье-то ругательство и наконец — скрип несмазанных петель. Андре поспешно отступил в сторону, а из приоткрывшейся двери вылетела компания поджарых, рыжих, подвывающих от нетерпения псов, которые тут же запрыгали вокруг него.

— Вы, надо думать, фотограф. Андре отпихнул одну из собак подальше от своих чресл и, подняв глаза, увидел на пороге старика в длинном фартуке, надетом поверх черных брюк, жилетки и рубашки с закатанными до локтя рукавами. На руках у старика красовались очень грязные, но когда-то, видимо, белые хлопковые перчатки. Лицо под редкими, прилизанными волосами было худым и бледным, а щеки и нос испещрены сетью красных прожилок.

— Совершенно верно, — кивнул Андре. — А лорд Лампри?

— Смотрит гонки, — фыркнул слуга и кивнул: — Идите за мной.

В сопровождении собачьего эскорта они прошли по темному каменному холлу. Старик шагал осторожно, чуть согнувшись, точно ступал по льду, а со стен, из золоченых рам на них строго смотрели предыдущие лорды Лампри. Внутри было холодно, гораздо холоднее, чем снаружи, и стояла та особая английская сырость, которая поднимается от земли и постепенно пропитывает все тело, награждая вас ревматизмом и бронхитом. Андре напрасно озирался в поисках батарей.

По обшитому деревянными панелями коридору они подошли к открытой двери, из-за которой доносилась неразборчивая скороговорка спортивного комментатора. Потом другой, патрицианский, голос завопил: «Дай ему кнута, недоумок! Дай кнута!», за чем последовал стон горького разочарования.

Они остановились в дверях, и старый слуга громко откашлялся:

— Фотограф, милорд.

— Что? А, фотограф. — Лорд Лампри все еще не отрывался от экрана, наблюдая, как лошадей ведут в загон. — Ну так сходи за ним, Спинк. Веди его сюда.

Спинк выразительно закатил глаза к потолку:

— Он уже здесь, милорд.

Лорд Лампри наконец-то оглянулся.

— Бог мой, и правда здесь.

Он поставил бокал на столик и тяжело поднялся с кресла — высокий и грузный человек с обветренным, румяным, когда-то, видимо, красивым лицом. Лорд кутался в длинное твидовое пальто, из-под которого виднелись только коричневые вельветовые брюки да сильно поношенные замшевые туфли.

— Лорд Лампри. Рад познакомиться. — Он протянул Андре ледяную руку.

— Келли. — Андре оглянулся на экран телевизора. — Мне не хотелось бы отвлекать вас от…

— Ничего, до следующего забега еще полчаса — вполне хватит времени на чашку чая. Спинк, как насчет чашки чая?

— Сперва он хочет, чтобы я чистил серебро, а теперь подавай ему чаю! И как он себе думает, сколько у меня рук? — пробурчал Спинк, обращаясь к своему носу и к Андре, а потом, уже громко, осведомился: — Китайский или дарджилинг, милорд?

— Думаю, дарджилинг. Подай в большую галерею: мистер Келли заодно взглянет на шпалеры.

По коридору лорд провел Андре мимо нескольких больших комнат, мебель в которых была покрыта чехлами, и остановился на первой ступени широкой дубовой лестницы.

— Эпоха Елизаветы, — объявил он, постучав по резным перилам. — Весь этот дом — что-то вроде большого склада, если вы успели заметить. Мои предки, как сороки, тащили в него все что ни попадя — скульптуры, картины, черт-те каких жен. — Они уже поднялись по лестнице, и лорд взмахом руки указал на галерею, начинающуюся от лестничной площадки. — Ну и это, конечно.

Все стены в галерее были покрыты шпалерами: некоторые висели на специальных перекладинах, другие были вставлены в рамы.

— В основном здесь гобелены, — пояснил Лампри. — Очень недурные, на мой взгляд.

Андре молча кивнул. Он вглядывался в чудесные, приглушенные цвета и мысленно уже решал технические проблемы: снимать в этом узком, темном помещении будет непросто. Все изменения и перестройки, происходящие в поместье лордов Лампри, никоим образом не коснулись электропроводки — она осталась той же, что была в начале века, и на каждую стену приходилось по одной розетке. С освещением возникнут большие сложности.

Старик принес чай — почти черный, основательно прокипяченный. Сам Спинк, не выказывая ни малейшего желания вернуться к чистке серебра, неподвижно стоял в сторонке, скрестив руки на груди, и негромко цыкал зубом. Андре грел руки о чашку и любовался шпалерами. Лорд Лампри поглядывал на часы.

— Они просто великолепны, — сказал Андре, оторвавшись от созерцания. — А как давно они в семье?

— В восемнадцатом веке их привезли из Франции. — Лорд подошел к стене и нежно провел пальцами по одному из гобеленов. — Сейчас они практически бесценны.

Спинк бочком подобрался к Андре и прошептал, обдавая того ароматом джина:

— Все ворованные. Все до одного. Ни пенса за них не заплатили. — Он громко шмыгнул носом. — Чистый грабеж средь бела дня.

— Ну ладно, — сказал Лампри, — ухожу, чтобы не путаться у вас под ногами.

— Вернее, чтобы не пропустить забег в половине третьего, — вполголоса прокомментировал Спинк.

Битый час промучившись с настройкой освещения, заменой перегоревших лампочек и капризами древней проводки, Андре смог приступить к съемкам. Время от времени внизу, у основания лестницы, появлялся Спинк, критически поджав губы, поглядывал наверх и опять удалялся к своим обязанностям и джину. Самого лорда Лампри не было видно и слышно. Когда около семи старый слуга предупредил Андре, что пора переодеваться к обеду, тот сделал уже половину работы. Еще часика три завтра утром — и он будет свободен.

Спинк проводил Андре в отведенную ему «Синюю комнату» — название, подсказанное не только цветом гардин, но, очевидно, и цветом кожи ее замерзших постояльцев. Дожидаясь, пока тоненькая струйка горячей воды прикроет хотя бы дно ванны, Андре осмотрелся и пришел к выводу, что его ожидает не слишком приятная ночь. Пружинный матрас на прекрасной антикварной кровати оказался таким старым, что ровно посредине образовалась обширная впадина. Тусклая лампочка едва освещала прикроватную тумбочку. На другой тумбочке стоял стакан и полупустой графин с виски, предназначенный, вероятно, для того, чтобы не дать гостю окончательно замерзнуть. В комнате имелся газовый обогреватель, но, как сразу же выяснил Андре, отсутствовал газ. Он частями ополоснулся в трех дюймах чуть теплой воды, натянул на себя все, что у него было, и отправился вниз обедать.

Аперитивы в Тротл-Холле подавались в одной из малых гостиных — полутемной, похожей на пещеру комнате, обилием чучел напоминавшей столовую в «Гарвардском клубе». В дальнем конце комнаты спиной к камину стоял лорд и, приподняв край пиджака, грел у огня благородные филейные части. В углу у столика с напитками Спинк, притворяясь очень занятым, рассматривал на свет и протирал рукавом бокалы. Вошедшего в комнату Андре едва не сбила с ног радостная собачья стая.

— Гоните их пинками, когда очень надоедят, — посоветовал лорд Лампри. — Славные ребята, эти ирландские сеттеры, но ни малейшего понятия о приличиях. Фитц! Фитц! Лежать!

Собаки не обратили на команду ни малейшего внимания.

— Кто из них Фитц? — поинтересовался Андре.

— А все. Лежать, черт вас подери! Различить их все равно невозможно, поэтому проще назвать всех одинаково. Что будете пить?

Но Спинк уже принял решение.

— Виски, — объявил он, подавая гостю стакан на серебряном подносе, и конфиденциальной скороговоркой добавил: — Херес не вызывает доверия, а джин кончился.

Андре взял стакан и с облегчением обнаружил, что в нем нет льда. Растолкав псов, он подошел к хозяину и камину.

— Работа идет хорошо, надеюсь? — справился Лампри. — Вы, наверное, слышали, что случилось с предьщущим фотографом? Связался с моей дочерью и в итоге свалился с лошади.

— Да, я знаю.

— Беда в том, что Дафна считает, будто все умеют ездить верхом так же, как она. Но ее-то посадили на лошадь, едва ей исполнилось три года. Прекрасная наездница. Отличная посадка.

Пару минут они с лордом молча стояли у камина, и впервые за день Андре начал немного согреваться. К сожалению, это продолжалось недолго. С крайне озабоченным и серьезным видом к ним приблизился Спинк, постучал пальцем по своим часам и объявил:

— Повариха сказала, в половине восьмого, иначе все испортится.

— Ну и где Дафна? — вздохнул лорд. — Чертовы женщины. Почему они всегда опаздывают? А, Спинк?

— Наверное, прихорашивается, милорд, — хитро прищурился старик.

— Ладно, начнем без нее. Не стоит огорчать повариху.

Лампри осушил свой стакан, отдал его Спинку, скинул улегшуюся ему на туфли собаку, и через холл они с Андре отправились в столовую. Всю дорогу лорд ворчал: у дочери ни малейшего понятия о точности, вот своих чертовых лошадей она ни за что не заставит ждать, живет в доме, точно в отеле, и вся молодежь в наши дни такая же, о пунктуальности никто уже не вспоминает. Похоже, он оседлал своего любимого конька.

В столовой их встретили новые портреты, на этот раз женщин рода Лампри. Острые лица и остекленевшие глаза некоторых из них являли очевидное фамильное сходство с красующейся над камином головой огромного барсука. Длинный дубовый стол, накрытый на три прибора, располагался прямо под тяжелой люстрой. Казалось, ее маленькие электрические лампочки в форме свечей вот-вот начнут колебаться под ледяным сквозняком, пробивающимся сквозь щели в рамах.

Лорд Лампри уселся во главе стола, энергично позвонил в колокольчик и взялся за бутылку вина.

— Нам повезло, — объявил он, изучив этикетку. — «Латур» шестьдесят девятого года. А я-то думал, что Спинк уже весь выпил. — Он плеснул вина себе в бокал и понюхал. — Превосходно. Как вы относитесь к вину, Келли?

— Очень хорошо.

— Жаль.

Он до половины наполнил бокал Андре.

— Спинк давно служит у вас?

— Тридцать лет, а может, и больше. Начинал помощником посудомойки на камбузе, да так и остался. — Лампри пополоскал вино во рту. — Забавный старикан, но мы друг к другу привыкли. Он тут заправляет всем домом. Я к нему, честно говоря, очень привязан. Знаете, как это бывает со старыми слугами.

От необходимости ответить Андре спасло одновременное прибытие двух человек: в одну дверь, шаркая туфлями, вошел Спинк с супницей, а в другую — по-военному печатая шаг, рослая девушка в сапогах для верховой езды, бриджах, свитере с высоким воротником и в безразмерной стеганой безрукавке, которые так любят англичанки, живущие в деревне.

— Прости, что опоздала, папочка. У Перси опять начались колики.

Ее трубный голос эхом разнесся по комнате. Затем хозяйская дочь обратила внимание на Андре. Он поспешно поднялся.

— Мистер Келли, это моя дочь Дафна, — сообщил лорд, неохотно оторвавшись от изучения супа.

— Достопочтенная Дафна, — прошипел Спинк в ухо Андре, и он с трудом подавил желание опуститься на одно колено.

Достопочтенная Дафна тем временем разглядывала Андре так пристально, что он смутился. У нее были круглые голубые глаза, румяные щеки, каштановые волосы, завязанные сзади черной лентой, и красный след от жокейской шапочки на лбу. Лет через пятнадцать она, возможно, сильно прибавит в весе, а ее кожа огрубеет от ветра и холода, но сейчас, в двадцать лет, Дафна светилась здоровьем, точно молодое, породистое животное.

Лорд Лампри ткнул ложкой в маленький резиновый напальчник, плавающий в его тарелке:

— Спинк, это что за черт?

Спинк поспешил к нему и при помощи половника выловил напальчник.

— Вот он где! А повариха его обыскалась. Он, видно, соскочил у нее с порезанного пальца. — Он аккуратно завернул спасенный напальчник в носовой платок. — Вот она обрадуется. Он у нее последний.

Перед тем как начать есть, Андре внимательно осмотрел свою тарелку в поисках посторонних предметов. Коричневый виндзорский суп, к его удивлению, оказался отличным: густым, горячим, и повариха не пожалела хереса. Почувствовав чей-то взгляд, он поднял глаза и обнаружил, что Дафна по-прежнему пристально изучает его.

— Ездите верхом? — спросила она.

— Нет, к сожалению. Один раз, правда, ездил. Довольно давно, когда родители возили меня в Аркашон, неподалеку от Бордо. Там на пляже детей катали на осликах. Я, помню, продержался на своем минут десять. — Он улыбнулся Дафне. — Но ослик, честно говоря, был очень старым.

Упоминание о Франции заставило лорда Лампри на минуту оторваться от супа и произнести короткую речь о злонравии французов: их эгоцентризме, высокомерии, самодовольстве и нездоровом культе еды. Лягушки, прости господи, и улитки! А теперь еще и у их чертового франка до того высокий курс, что туда даже не съездишь. Что-то подобное Андре уже не раз приходилось выслушивать от знакомых англичан. Они относились к своим соседям с такой подозрительностью и неприязнью, точно Господь изначально поставил тех в несравненно более выгодные условия, обездолив при этом другие нации. И тем не менее каждый год британцы миллионами пересекали Канал, чтобы через пару недель вернуться со страшными рассказами о чашке кофе стоимостью в пять фунтов и легендарном хамстве парижских официантов.

Андре дождался, когда иссякнет красноречие лорда Лампри.

— Самое смешное, — философски заметил он, — что французы говорят об англичанах примерно то же самое, не считая еды, конечно. Их мнение об английской кухне я бы просто не решился здесь повторить. Но обвинения в высокомерии и снобизме — особенно в снобизме! — постоянно звучат и с той стороны Канала. По-моему, нам просто нравится не любить друг друга. — Он улыбнулся Дафне. — Я сам наполовину француз и могу вас заверить, что мы не так уж плохи.

— На лошадях французы сидеть умеют, — признала девушка. — Вы не слушайте папу. Он всех ненавидит. Знали бы вы, что он говорит о немцах. Да и об англичанах тоже. А уж о политиках! Только произнесите слово «Блэр» — и будете слушать его всю ночь.

— Одно можно сказать в пользу французов, — Лампри наполнил свой бокал и с явным сожалением плеснул в два других, — они делают очень хорошее вино. — Он подмигнул Андре и провозгласил тост: За вашу замечательную страну. Жаль, что она не наша, — добавил он чуть тише.

Во время этого разговора Спинк успел сходить на кухню и теперь вернулся с главным блюдом — обугленной тушкой в окружении отварных картофелин и брюссельской капусты. Предварительно испытав остроту лезвия своим пальцем, он вручил хозяину большой нож с костяной рукояткой и вилку.

— Нет ничего лучше курицы, выросшей на свободе, — заметил Лампри, готовясь расчленить птицу. Он попытался с размаху вонзить в нее вилку, но не сумел проткнуть подгоревшую кожу, и в результате курица вылетела из блюда и проехалась по столу, разбросав вокруг картошку и капусту.

— Боже милостивый, эта чертова птица еще жива! — воскликнул лорд. — Спинк!

— Боюсь, вы поспешили с первым ударом, милорд. — При помощи салфетки Спинк вернул курицу на место. — Я бы посоветовал вам сначала аккуратно воткнуть вилку, а потом — по рогам ее, милорд.

Собирая на блюдо разлетевшийся гарнир, старик украдкой поглядывал на Лампри.

— По каким рогам? Это же, черт подери, курица!

— Старый термин тореадоров, милорд.

Со второй попытки пригвоздив тушку к тарелке, Лампри замахнулся ножом.

— Olé, милорд, — хихикнул Спинк.

Андре никак не мог решить, что было жестче — курица или брюссельская капуста, но хозяева ели со здоровым деревенским аппетитом и с удовольствием положили себе добавки. Когда от птицы остался один лишь обглоданный скелет, лорд Лампри объявил передышку. Скелет унесли, а вместо него на столе появился графин с портвейном и остатки большого куска цилиндрической формы сыра стилтон.

За едой Дафна с отцом оживленно обсуждали лошадей, последний стипль-чез и перспективы следующего охотничьего сезона. Андре и его работа их, похоже, нисколько не интересовали, и в конце долгого и тяжелого дня он был этому даже рад. После чашки чуть теплого кофе, выпитой в гостиной, лорд Лампри заявил, что собирается посмотреть «последние катастрофы», как он называл десятичасовой выпуск новостей, и Андре, воспользовавшись моментом, извинился и отправился к себе.

Сжимая в руке стакан виски, он долго сидел на краешке кровати, трусливо оттягивая время, когда придется раздеться и улечься между простынями, напоминающими два куска ледяного стекла. Алкоголь проигрывал битву с холодом, а раздевание грозило немедленным обморожением. Андре еще не решил, поведет ли он себя как мужчина или, забыв о гордости, разденется под одеялом, когда раздался стук в дверь. В надежде, что это Спинк с грелкой или горячим кирпичом, Андре открыл и обнаружил на пороге достопочтенную Дафну.

— Покатаемся галопом?

— Как? В темноте? — изумился Андре.

— Если боишься, можешь не выключать свет, — успокоила его барышня и, сильно толкнув Андре в грудь, ударом сапога захлопнула дверь у себя за спиной.