38
Возвышенные души можно распознать по тому, что они не обижаются на совершивших ошибки и промахи и никогда за них не мстят.
Когда Марианна слезла с «веспы», Паскаль бросилась к ней с распростертыми объятиями.
— О господи! Я его видела в телевизоре! Надеюсь, он там так и останется и больше не выйдет! — Она обняла Марианну. — Эмиль говорит: он скользкий какой-то, — прошептала она Марианне на ухо.
Ее муж только сухо кивнул, когда Марианна вошла в библиотеку. А потом протянул ей список покупок.
Едва Марианна начала произносить заранее продуманные извинения, Эмиль предупреждающе поднял руку.
— Вы же не дурочка, Марианн Ланс. Перестаньте притворяться. Это не вы его предали. Это он вас предал. Он должен был давным-давно отпустить вас и оставить в покое, а не выставлять на посмешище перед всем народом. Понятно вам это, упрямица?
«Таким я его еще не видела».
— Мужчина, который любит женщину, ради нее пройдет босиком всю Африку. Будет ее упорно искать, а не станет, как последний идиот, перед камерой и не начнет плакаться, что вот, мол, она пропала.
Он хотел еще добавить, что яйца этому идиоту тоже бы не помешали, но передумал. В беседе с дамами не следовало упоминать о гениталиях. Вместо этого он протянул ей список и ключи.
В «Антрмарше» она не сразу заметила что-то странное. Только когда Лоран доверительным шепотом спросил, не припасать ли впредь для нее «особый товар», она насторожилась и ей сделалось не по себе.
— Может быть, сердца? — Маленький черноусый толстяк с заговорщицким видом наклонился к ней через прилавок. — Оленьи, говяжьи, собачьи сердца, если понадобятся? Или… может быть, пару куриных косточек?
Он явно испытал разочарование, когда Марианна заказала только филе для собак и нарезанную грудинку, из которой собиралась сварить Гуашонам густой немецкий суп-айнтопф.
Когда во фруктовом отделе Марианна стала принюхиваться к дыням и тереть друг о друга стебли греческой спаржи, чтобы по скрипу определить, насколько она свежая, к ней подошла одна из продавщиц.
— Вам это нужно в качестве… афродизиака? — спросила она. На лице ее застыло выражение благоговения, робости и надежды.
Поход в магазин превратился в пытку, но почему — Марианна так и не поняла. Мадам Камю за сырным прилавком, мадемуазель Брюно за кассой и даже уборщица-марокканка Амели забросали ее вопросами:
— Я познакомлюсь в эти выходные с любовью всей своей жизни? Он мне подходит? Соглашаться на все, что мой муж требует в постели?
Марианна решила ответить поговорками, которым научила ее Паскаль:
— Горстка любви лучше, чем полная печь хлеба. Если как следует сжать нос, польется молоко. Не пытайся выпить море.
Ее ответы были встречены кивками и благодарными улыбками.
Обо всем этом она потом со смехом рассказывала Паскаль, маринуя гуляш в паприке.
Паскаль считала, что это не смешно.
— Я так и знала, что это произойдет. Но не думала, что так скоро. Когда о вас рассказали по телевизору, у них, наверное, что-то защелкнулось в голове.
— Защелкнулось?
— Лоран ведь стал предлагать вам сердца, правда? Вполне типично. А потом в качестве ответной услуги попросил бы освятить его машину. Или поколдовать над его детьми, чтобы приносили из школы одни пятерки. Или сварить ему какое-нибудь зелье, чтобы он потом подмешал его жене и та забыла в спальне свою обычную скованность.
— Не понимаю.
— Я тоже, но, кажется, местные надеются, что ты — добрая ведьма.
Марианна заметила, что Паскаль впервые обратилась к ней на «ты».
— Они начнут на рынках оборачиваться и глядеть тебе вслед или станут к тебе притрагиваться.
— Что? Но я же не похожа на ведьму!
— Еще как похожа. Ты иностранка. Ты живешь одна. Твою фотографию показали по телевизору, а телевидение — это магия, против которой мы бессильны. Для них ты женщина, посвятившая себя богиням моря и любви.
— Ох! И еще богиням… Почему бы мне уж тогда не быть просто… садовой ведьмой?
— Потому что мы подруги. Они думают, что я учу тебя своему волшебству. А я специализировалась на любви. Но мы же обе знаем, что твоя сила в другом, ведь правда?
— Правда.
— Она в твоих руках, Марианн. Разве ты не знаешь, что ты целительница? Откуда бы у тебя, по-твоему, взялось это родимое пятно?
Марианна опустила взгляд на свои пальцы, которые как раз замешивали тесто для клецок по-швабски с тушеным луком и тертым сыром.
— Я не очень понимаю, что мне по силам, — нерешительно пояснила она.
— Иногда другие раньше нас самих распознают наши способности. — Паскаль нежно положила руку Марианне на щеку. — Янн первым увидел твой дар. Ты знала, что он может ощущать вкус цвета и даже слышать его? Он наделен синэстетическим восприятием мира. Он ощущает вещи, которые никто из нас не в силах увидеть или почувствовать. А потом он переносит их на холст. Ты же сама это видела — на изразце. Ты поняла, чтó он увидел, не зная этого умом. Вы чувствуете одинаково.
— Я так его обидела!
— Я знаю, Марианн. Я знаю.
Женщины теперь повернулись спиной друг к другу.
— Когда ты пойдешь к нему?
«Когда меня уже не будут так пугать детали нашей предстоящей встречи», — хотела было ответить Марианна, но тогда ей пришлось бы объяснять Паскаль и многое другое. Например, почему она не может сказать: «Янн, я тебя люблю».
Не потому, что она его не любит. На вопрос, любит ли она его, легко было ответить: да!
В любви есть только «да» и «нет». «Не знаю» не бывает. «Может быть» не бывает. Все это завуалированное «нет».
Но произнести: «Я люблю тебя» — Марианна не могла.
Потому что это признание неизбежно влекло за собой необходимость выбора. «А как же дальше, мы переедем ко мне или к тебе, снимем дом, поедем зимой в Рим и куда поставим блюдца?»
Это признание чем-то напоминало вариант того, что Марианна отринула, отказавшись говорить по телефону с Лотаром из Конкарно. Ей нравилась женщина, в которую она превращалась. Которая перестала прятаться. Которая ночевала в собственной комнате и сама решала, что и как делать. Которая не хотела вешать мокрые полотенца Янна, или подбирать его брошенные рубашки, пока он пишет картины, или ставить его чайную чашку в раковину, чтобы потом вымыть. Которая не хотела еще в понедельник ломать себе голову, что подать на обед в среду.
Пока ни один из них не произнес: «Я тебя люблю». Ни один из них не взял на себя никаких обязательств и не был связан бытом. Брать на себя обязательства из любви — последнее, чего хотелось Марианне.
Проклятые детали! Она их слишком хорошо знала и подозревала, что если не остережется, то станет женой… будет частью общности под названием «мы», где все решает мужчина. Эта часть ей в себе не особенно нравилась.
«Но Янн не Лотар». Это правда. Янн не был Лотаром.
Но она сохранила в себе слишком многое от той, прежней Марианны. Она боялась, что на свободе долго не проживет.
Три часа спустя, вернувшись в гостиницу, она увидела знакомое, дорогое лицо: вместе с Женевьев Эколлье за бокалом шампанского ее поджидала Грета Кёстер, обмахиваясь по вечерней жаре той самой открыткой, которую Марианна послала ей в день своего назначенного самоубийства.
— Жалко, если бы все ограничивалось смертью и походом в потустороннюю парикмахерскую, — сказала бывшая соседка Марианны, и женщины сердечно обнялись.
Потом Грета Кёстер чуть-чуть отстранила Марианну от себя:
— Черт, вы прекрасно выглядите. Как его зовут?