31
Отвергнутый любовник должен заниматься чем-то монотонным и скучным до тех пор, пока не соберется с мыслями. Поэтому Симон тер шкуркой свой старый катер. Много часов подряд. Колетт не желала его знать.
Было это жарким, душным и влажным июльским днем, когда хочется, чтобы под вечер наконец разразилась гроза, из тех, что приносят с собой не только прохладу, но прозрения, откровения, мечты и с потоками воды обрушивают их в людские сердца.
Поль сидел на раскладном стуле. На лице его, как отпечаток козьего копытца в глине, застыло выражение самодовольства; он ощущал себя победителем.
— Любовь частенько выбирает извилистые дороги. Думаю, таких дорог даже больше, чем в Бретани.
Симон мрачно тер шкуркой.
— Вот взять, например, повара. Он думает, никто не знает, что он влюблен в Лорин, а ведь все это знают, кроме самой Лорин. А влюблена ли в него Лорин, она, наверное, и сама не знает.
— Тоже мне знаток женщин выискался, — проворчал Симон.
— Я делю женщин на три категории…
— Как всегда.
— Одни любят влюбляться. Другие любят в себя влюблять. А третьи…
— Вы с Розенн снова вместе?
— Отчасти.
— Иными словами — вы вместе спите.
Симон потянулся и поморщился от боли.
— Я ее любовник.
— Что? Да она же не ушла от Сержа!
— Он ей нравится.
— Но спит она с тобой.
— Это ей нравится еще больше.
— Слушай, неужели ты жизнь прожил и ничему не научился, Поль? Мужчин, которые преподносят себя как любовники, женщины серьезно не воспринимают. Поверь мне. Каждой женщине нужен мужчина, который сказал бы ей: «Ты нужна мне целиком, или давай расстанемся».
— Значит, ты теперь у нас в женщинах разбираешься? То-то я смотрю у тебя с Колетт не очень…
Поль не успел закончить фразу: во двор въехал Жанреми на мотоцикле.
— Ну вот оставь свой снисходительно-покровительственный тон и просвети его насчет женщин, Поль.
Жанреми поздоровался с приятелями и забрал мед, который отложил для него Симон и который нужен был ему для приготовления соусов, особенно любимых парижанами.
— Выпьешь сидра? — предложил Симон, пока Жанреми не сел на мотоцикл, но повар отмахнулся.
— Ты бы хотел стать любовником женщины, которую любишь? — спросил Симон у него из-за спины, словно из засады.
Жанреми перевел взгляд с Поля на Симона.
— Да ну, бред какой-то! Спать можно только с женщиной, которую не любишь, иначе свихнуться можно.
— Ты просто не знаешь жизни, мой юный друг. Вот доживешь до моих лет — и увидишь. Тогда и поймешь, что мужчина может все, если только захочет.
— Ага. Kenavo, — попрощался Жанреми и укатил на своем «триумфе».
Поль и Симон успели в «Ар Мор» к вечерним «Последним известиям». По понедельникам туристов в ресторане не было, и мадам Женевьев Эколлье позволила вынести телевизор на террасу. Жанреми еще не вернулся; она решила, что он бродит по рынкам в поисках подходящего товара.
— А ну не шумите! — одернул приятелей Симон.
— Пора бы тебе, друг, завести собственный телевизор, — предложил Поль. — Они уже пятьдесят лет существуют, им можно доверять.
— Слушайте, а это не Марианн? — показала на экран Сидони.
Симон схватил пульт и сделал звук погромче. Мадам Эколлье оставила бокалы, которые как раз тщательно протирала, а Лорин с метлой подошла поближе.
И вот Мариклод, Колетт, Сидони, Поль, Симон, Лорин и мадам Эколлье услышали голос диктора:
«Разыскивается Марианна Мессман, гражданка Германии. Шестидесятилетняя женщина страдает душевным заболеванием и нуждается во врачебной помощи. Ее муж Лотар Мессман в последний раз видел ее в одной из парижских больниц, откуда она предположительно бежала после двух попыток самоубийства».
Потом показали Лотара Мессмана, он что-то говорил по-немецки. Затем ведущий продолжал:
«Всякий, кто располагает информацией о ее местонахождении, может обратиться в любой полицейский участок или по телефону…»
Мадам Женевьев Эколлье отобрала у Симона пульт, с решительным видом нажала на кнопку и выключила телевизор.
— Нам не нужен этот номер, — заявила Женевьев.
— Но у нее же есть муж! — возразила Сидони.
— Да какой симпатичный… — промурлыкала Мариклод.
— Ну, сумасшедшей она мне не показалась, — поделился своим мнением Симон. — Разве что так, немножко… Как все мы…
— О том, чтобы сдать ее в полицию, не может быть и речи, — отрезал Поль. — Если она сбежала от мужа, значит были причины.
— А она ведь еще назвалась чужим именем. Сказала, что ее зовут Марианна Ланц! — припомнила Мариклод.
— Это ее девичья фамилия, — спокойно уточнила Колетт. — Она взяла себе девичью фамилию, когда оставила мужа.
На какое-то мгновение воцарилась тишина. Потом все наперебой загалдели:
— У нее же ничего при себе не было, кроме сумочки.
— Даже одежды.
— И денег не было. А вдруг он ее бил?
— А какая она была грустная, — вставила Лорин.
— Ну, так что нам делать? — спросила Сидони.
— Лучше всего позвонить на этот телеканал и…
— Вы что, забыли, что вы бретонцы? — перебила Женевьев Эколлье Мариклод.
Поль и Симон тут же синхронно сплюнули на пол.
— Alors, c’est tout! Забудем о полиции и о телефонных номерах.
Марианна замерла как вкопанная на пороге ванной, когда из комнаты донесся голос Лотара.
«Я люблю тебя, Марианна. Пожалуйста, сообщи мне, где ты. Даже если ты на меня обижена, мы как-нибудь во всем разберемся. А если ты меня не слышишь, мой ангел, просто позволь тебе помочь. Пожалуйста, дорогие французы, помогите мне найти мою любимую жену. Она не в себе, но я люблю ее, а она меня».
После этого ведущий стал переводить речь Лотара на французский.
Страдает душевным заболеванием. Нуждается во врачебной помощи. Боже мой! Это все из-за открытки, которую она послала Грете! Неужели так она себя выдала?
А Лотар-то какое представление устроил. Как будто тоскует и мучается по-настоящему. Но Марианна уже умела отличать искренность от фальши. Этому ее научил бретонский язык. Марианна не понимала слов, но безошибочно улавливала таящиеся за ними чувства.
А у Лотара за проникновенными речами не скрывалось ничего. «Я люблю тебя!» Он ни разу ей этого не говорил. А когда наконец произнес, будто выдал второсортную копию чувства — вроде поддельной сумочки от «Диор».
Торопливо вернувшись в комнату и даже не высушив волосы после душа, она увидела Янна: тот сидел на постели с ничего не выражающим лицом.
— У тебя есть муж.
Марианна не ответила. Ей надо было побыстрее собраться. Как можно быстрее. Потертый коричневый кожаный чемодан, который она нашла в гардеробе на антресоли, легко открылся. Марианна стала поспешно засовывать туда свою одежду, изразец и остальные вещи.
— Он тебя любит?
— Не знаю.
Она быстро натянула штаны и свитер и спрятала влажные волосы под беретом.
— Куда ты? К нему?
Марианна не ответила. У нее не было ответов на эти вопросы; она знала лишь, что отсюда надо бежать. Прочь от Янна, от которого она скрыла, кто она и откуда; которому не нашла в себе силы сказать, что она всего лишь старушка из Целле, бесцветная и ничем не примечательная, и что не такую он заслуживает.
Она внушала ему, что свободна, но это было не так.
— Марианн, пожалуйста. Mon amour…
Она прижала указательный палец к его красивым, изящно изогнутым губам. Как он смотрел на нее, без очков, в ярких лучах вечернего солнца!.. Боже мой, только что они занимались любовью, страстно, исполненные жадного вожделения. Только что робко взглядывали друг на друга, ведь в резком свете дня было понятно, что они оба уже не молоды, что они пожилые. Но их чувства остались молодыми, в них жили их прежние желания.
И вот на Марианну нахлынула волна жгучего стыда.
«Я изменила мужу».
И ей это понравилось. И она бы снова сделала это, если бы смогла. Но это было невозможно.
Ее терзали эти мысли, но высказать их вслух она была не в силах.
Она надела куртку и кеды. А потом схватилась за ручку чемодана.
— Марианн! — Янн встал, совершенно обнаженный, и с глубокой печалью посмотрел на нее.
— Kenavo, Mariann, — тихо произнес Янн и заключил ее в объятия.
Она обхватила этого человека, одержимого ею так, как никогда не был одержим Лотар, никогда, ни жестом, ни словом не дававший ей понять, что она для него незаменима. Янн же одновременно восхищал ее и пугал. Вот так, в испуге, она бросилась вниз по ступенькам прочь из пансиона.
Когда Марианна выбежала на солнце, ее ошеломила вечерняя насыщенность и интенсивность света, воздуха, ярких красок, повсюду — в древесных кронах, в воде… Она бросила взгляд на открытую дверь кухни.
Жанреми. Она должна предупредить Жанреми, что…
С террасы доносился невнятный гул голосов и пояснения телеведущего. Время от времени она различала собственное имя и поняла, что всем о ней уже все известно. Все знают, что она обманщица, беглянка, безумная самоубийца.
Марианна не решалась показаться им на глаза. К ней подбежал котик и принялся тереться о ее ноги. Марианна обошла его и не стала смотреть в его сторону. И тут кот закричал. Он не мяукал и не шипел, он кричал, издавал хриплый вой, словно заставлял свои голосовые связки породить какой-то звук, отдаленно напоминающий человеческий призыв о помощи.
Не отирая слез, туманивших ее взгляд, Марианна двинулась вдоль по узенькой улочке, которая вела ее прочь от порта, прочь от Янна, прочь от кота и прежде всего от Кердрюка.
Марианна шла быстро, не оглядываясь. Чем больше удалялся от нее Кердрюк, тем сильнее ее охватывало чувство, будто ее зашили в мешок и утопили; ей все труднее и труднее становилось дышать. Ей казалось, что она умирает.
