В самом начале Второй мировой войны Дивния предприняла одну из редких для нее поездок в Большой порт.

Там, сидя на скамейке и бросая хлебные крошки городскому голубю, она случайно услышала, как незнакомая женщина рассказывает своей подруге о фильме, который видела накануне. Когда она упомянула, что фильм был цветной, Дивния навострила слух, поскольку была любознательной от природы и поскольку еще не видела ни одного цветного фильма, – по правде говоря, она не смогла бы вспомнить, когда в последний раз была в кино. Из названия фильма она заключила, что он может быть связан с морем. Это предполагало удовольствие, от которого грех было отказываться.

И вот, вместо того чтобы идти к своему ботику и возвращаться домой, Дивния присоединилась к очереди перед кинотеатром и вскоре уже сидела в зале по соседству с милующимися парочками. Когда свет начал медленно гаснуть, она огляделась и успела заметить, как головы тут и там склоняются для поцелуев.

Никогда в своей жизни она не сталкивалась с таким обилием ярких красок; никакие из виденных ею – даже во сне – пейзажей не обладали столь насыщенным цветом. Красно-оранжевое пламя полыхало во весь экран, и на его фоне черными силуэтами передвигались и сражались армии.

Может, нечто подобное вскоре ждет и Британию? – подумала она.

И еще она подумала, что Вивьен Ли в платье из бархатных зеленых портьер чем-то похожа на Робин Гуда. В фильме тоже шла война, и там люди тоже перешивали всякое старье во что-нибудь полезное.

Но более всего ее потрясли эти оранжевые и красные губы на экране. В последующие годы Дивния часто их вспоминала, воображая, как бы сама она смотрелась с таким же цветом губ.

Она покинула кинозал последней из всех зрителей. Трижды к ней подходили служащие с просьбой удалиться, а она все смотрела на пустой экран как завороженная. Поднялась она только после того, как завыли сирены воздушной тревоги и лицо молодой билетерши исказила гримаса страха.

После многоцветья фильма мрачная затемненная улица обернулась для нее настоящим шоком. Надрывно выли сирены, люди спешили укрыться в бомбоубежищах, но Дивния не последовала их примеру. Вместо этого она направилась в гавань, игнорируя крики часовых и рев бомбардировщиков над головой. И позднее, когда взрывы в порту остались позади и ботик плыл к своей тихой бухте, она все думала о тех оранжевых губах, и о тех красных губах, и еще о том, что, будь у нее самой такие губы, ей в жизни больше повезло бы на поцелуи.

Она появилась в дверях лодочного сарая и развернула афишу фильма.

«Унесенные ветром»? – произнес Дрейк, поднимая голову от умывального тазика.

Я знала, что где-то она есть. Мне ее подарил один американец. И я подумала, что ты мог бы повесить ее на стену рядом со столом.

Спасибо, сказал Дрейк.

Он вытер руки и взял афишу.

Думаю, она украсит и оживит обстановку, сказала Дивния. Такие картинки должны нравиться молодым людям.

Ты права, согласился Дрейк.

Он вынес тазик наружу и выплеснул мыльную воду на куст шиповника.

Интересно, как бы я смотрелась, будь у меня такие же яркие губы, сказала она.

Что?

Как у нее, пояснила Дивния, указывая на афишу.

Как у Вивьен Ли? – уточнил он.

Это имя актрисы?

Да, насколько я помню.

Стало быть, как у нее.

А какой оттенок ты предпочла бы?

Красный. Или оранжевый.

Пожалуй, лучше красный.

Да, наверное.

Ты смотрелась бы сногсшибательно, сказал Дрейк.

Он не заметил улыбку, на мгновение озарившую ее лицо, и направился к камину, где сохли постиранные носки.

Я смотрю, у тебя тут письмо, сказала Дивния, следуя за ним.

Дрейк передал ей конверт, взяв его с каминной полки.

Это не для меня, Дивния. Я должен доставить его по адресу, только и всего. Человеку, чье имя здесь написано.

Почему?

Просто я пообещал кое-кому это сделать, сказал он, надевая носки.

Она стала рассматривать письмо, поднеся его близко к глазам. Вслух прочла имя адресата: «Доктор Арнольд». И в тот же миг воспоминание, хлесткое и резкое, как удар хлыстом, вынудило ее опереться на стол, чтобы сохранить равновесие. А уже в следующий момент это чувство узнавания исчезло, словно кто-то вырвал из книги несколько страниц, оставив только их корешки – как намек на что-то здесь некогда бывшее.

Все в порядке? – спросил Дрейк.

Да, сказала она тихо. Да, в порядке.

Тебе надо прилечь, сказал он и повел ее к кровати. Выглядишь усталой.

Ожидание утомляет, сказала она.

Это верно.

Когда ты собираешься?

Что?

Письмо, пояснила она. Когда ты собираешься доставить его по адресу?

Уж точно не сегодня, Дивния. Сегодня я никуда не собираюсь. И завтра тоже. И вряд ли послезавтра.

Хорошо, сказала она, кивнув. Это хорошо.

Слабый румянец вновь появился на ее щеках. Она не хотела, чтобы он куда-нибудь уходил. Она все больше к нему привязывалась.