Глава 39

Я сцепил зубы, чтобы не расхохотаться. Маменька никогда не работала. Ну, в далекой юности, лет эдак… Хм, не стану называть ее возраст. Выйдя замуж за писателя Павла Подушкина, Николетта родила сына, то бишь меня, принялась вести домашнее хозяйство и воспитывать мальчика. Если вы полагаете, что она бегала на рынок, готовила, стирала, гладила, водила малыша в школу, то жестоко ошибаетесь. У нас служили домработница, няня, шофер. Писатели совсем неплохо жили в советские времена, они ругали на кухне коммунистические порядки, восхищались западным образом жизни, но не брезговали получать продуктовые заказы в Союзе писателей. Отдыхать литераторы ездили на море в здравницы, которые принадлежали Литфонду, пользовались ведомственной поликлиникой, приобретали дефицитные книги в лавке писателей, посещали закрытые кинопросмотры в ЦДЛ. Правда, чтобы получить все эти блага, следовало стать членом творческого союза, издавать книги, к которым у руководства КПСС не было бы претензий. Большинство из тех, кто сейчас кричит: «Я был диссидентом», именно так и поступали. Идеологи КПСС не были идиотами. В СССР пресекалось инакомыслие, но во времена моего детства и юности существовали легальные диссиденты: книгописцы, барды, которым разрешалось критиковать власть. Их было немного, и все они знали: переходить некие границы нельзя. Существовал журнал «Крокодил», который высмеивал глупых начальников, взяточников, просто дураков. Регулярно выходил киножурнал «Фитиль», который бичевал людские пороки и обнажал язвы общества. Но! Как я уже говорил, не переходя определенных границ. Те, кто сейчас громко говорит: «Да, я при Советах писал про СССР всю правду, про пьянки среди руководства комсомола, о распущенности партийцев на местах, о глупости военных», – просто лукавят. Да, писали. Но! Не переходя границ, разрешая цензорам вычеркивать из своих произведений «неправильные» куски. Эти «диссиденты» получали большие гонорары, имели дачи-квартиры-машины-пайки. Якобы презирая власть, они ели у нее с руки. Были иные авторы. Они работали в аполитичном жанре, не воспевали КПСС, но и не хаяли режим. Мой отец писал любовно-исторические романы, события в которых разворачивались в Древней Руси двенадцатого-тринадцатого веков. Поскольку никто толком не знал, что и как тогда было, Павел Иванович мог фантазировать, сколько его душе угодно. В год мой отец стабильно выпускал две книги и получал заоблачные суммы. За большие гонорары, трудолюбие, талант и, главное, за искреннюю любовь читателей к его творениям он был стойко нелюбим коллегами, которые презрительно шептали: «Подушкин? Он не Гоголь! И не Достоевский». Отец лишь улыбался. Гоголей и Достоевских в советские времена так и не появилось. Были другие очень талантливые писатели, увы, нынче почти забытые: Катаев, Федин, Паустовский, Кассиль, поэты Щипачев и Асадов… Но они «пахали», как Подушкин, не разгибая спины, не просиживая брюки в ресторане Дома литераторов. У них почти у всех были жены-красавицы, роскошно одетые, сверкающие драгоценностями дамы, работа коих заключалась лишь в том, чтобы быть супругой писателя. Это были настоящие светские львицы, рядом с которыми те, кто сейчас так себя именует, выглядят жалко. Харизма жен писательской элиты шла впереди них. А какие скандалы они закатывали! Как пышно разводились! Каких имели любовников! Николетта занимала в этом обществе одну из лидирующих позиций.

Став вдовой, маменька ничтоже сумняшеся потребовала от меня обеспечить ей привычный образ жизни, потом ей повезло выскочить замуж за несметно богатого олигарха. Вставать в шесть утра на работу, трястись в вагоне метро ей на моей памяти не доводилось. И вот сейчас Николетта наконец-то поняла, чем она хочет заниматься в жизни. Да уж, плод созрел не сразу. Хотя, если учесть, что госпоже Адилье вот-вот исполнится… Ох, нет, лучше не упоминать цифр. Если верить паспорту маменьки, то она родилась на свет через несколько годков после того, как разрешилась сыном. По паспорту Николетта младше меня. При жизни моего отца госпожа Адилье несколько раз «молодела», но потом муж сказал ей:

– Дорогая, остановись, меня посадят за растление малолетних. Твой возраст совпадет с твоим партийным стажем.

Великая тайна маменьки, которая после перестройки стала рассказывать всем о том, какой она была диссиденткой, заключается в том, что госпожа Адилье состояла в КПСС. Нынче ее партийный билет где-то тщательно спрятан. Николетта не из тех, кто сжигал красные книжечки с профилем Ленина, она хорошо знает: власть может перемениться, билетик, вероятно, пригодится. Места он много не занимает, есть не просит, пускай себе лежит! Одна незадача – в партийных документах невозможно что-либо изменить. Поэтому Павел Иванович и напомнил ей про партийный стаж.

Выйдя замуж за Владимира, Николетта опять начала «молодеть». Она вот-вот превратится в мою внучку.

– Хозяйка, кресло куда ставить? – подал голос рабочий.

– Борис! Укажи человеку дорогу, но сначала подай мне кофе, – распорядилась Николетта.

Раздался гудок домофона.

– Клиент, – засуетилась маменька. – Вава! Скорей хватай ящик, разложи все на столе. Красиво. Со вкусом, не абы как! Я же фэшндантист! Борис! Размести кресло. Ать, два, все побежали. О-о-о! Здравствуйте, милая! Рада встрече. Да! Вижу, вижу. Ваши зубки не особо фэшн. Такие уже лет… э… несколько никто не носит. Пока мои помощники обрабатывают антисептиком кабинет после сегодняшнего сотового посетителя, предлагаю сесть в зале приемов и обсудить ортодизайн.

Минут через пятнадцать мы с Борисом, носясь быстрее сороконожек, ухитрились расставить, разложить все необходимое. Борис отправился за маменькой, а я, вместо того чтобы уйти, впал в состояние окаменевшей черепахи и, потеряв чувство самосохранения, почему-то остался в гостевой.

– Иван Павлович, – рявкнула Николетта, вбегая в комнату, – вы уже на месте. Отлично! Рената, не бойтесь, это медбрат.

– Добрый день, – сказала женщина лет пятидесяти. На ней сверкало обильным золотым шитьем красное платье, больше всего похожее на облачение, которое священники надевают на Пасху.

– Итак, мы выбрали прекрасный дизайн, – защебетала маменька, – садитесь.

– Куда? – спросила дама.

– В фэшнортокосметодизайнерское кресло, – объявила маменька. – Теперь замрите молча. Не дышите, не шевелитесь, вообще ничего не делайте!

Клиентка устроилась на алом сиденье, откинулась на спинку, ее платье слилось с обивкой, получился интересный эффект. Со стороны казалось, что на кресле горой лежат подушки, щедро украшенные золотым шитьем, а из них торчит голова.

– Это больно? – осведомилась Рената.

– Ни секунды, – заверила маменька.

– Вы уверены?

– Хватит молоть языком, закройте рот.

Тетка покорно выполнила приказ. «Стоматолог» порылась в каких-то бумажках на столе, подошла к Ренате и возмутилась:

– Долго будем в таком положении находиться?

Гостья только моргала.

– Эй! Вы оглохли? Онемели? – разозлилась госпожа Адилье. – Хватит моргать, отвечайте. Рот откройте!

– Сами велели мне заткнуться и пасть не разевать, – напомнила дама.

Николетта закатила глаза:

– Надо думать! Тогда следовало молчать, а сейчас нужно говорить. Какая у меня трудная профессия! Те, кто работает с людьми, меня поймут. Откройте рот. М-да. У вас там темно.

– Где? – насторожилась тетка.

– Во рту. Сидите молча, – велела маменька, – я забыла про фонарь!

Николетта нацепила на голову обруч, в котором торчала лампочка. Вспыхнул яркий свет, тетушка зажмурилась. Маменька схватила ватный диск, намочила его жидкостью из небольшой бутылки, потом подцепила мокрый тампон пинцетом, провела им пару раз по передним зубам клиентки и строго приказала:

– Не закрывать!

– Что? – спросила Рената.

– Рот, – буркнула Николетта, – молчать.

Я с интересом наблюдал за действиями доморощенного дантиста-дизайнера. Вот открылась коробочка, из нее достали узкую цветную полоску. Николетта приложила ее к клыкам пациентки, несколько раз постучала небольшой лопаточкой по каждому и воскликнула:

– Готово.

– Ой! Совсем не больно, – обрадовалась Рената, – и быстро.

Маменька протянула ей зеркало:

– Сирена, любуйтесь.

– Я Рената, – поправила тетушка.

– После замечательно проведенного мной ортостоматокосметодизайна вам придется сменить имя на Сирену, так именовали в Древней Руси богиню женской красоты, – сообщила маменька.

Я отвернулся к окну. Интересно, из каких источников Николетта черпает поражающую насмерть информацию? Сирены – героини древнегреческих мифов, полуптицы, полуженщины. В «Одиссее» Гомер рассказывал о том, как сирены чарующими песнями заманивают к себе корабли, те плывут на звук и разбиваются об острые рифы. Сомнительно, что у наших пращуров была богиня с таким же именем.

Рената оскалила зубы.

– Матерь божья! – воскликнул Борис. – Ох, простите! Вспомнил сейчас, что забыл…

Секретарь выскочил в коридор, а я остался, потому что никак не мог оторвать взор от удивительной икебаны во рту Ренаты.

Зубы ее приобрели розовый оттенок. На верхних передних клыках чернело изображение тучных коров, на нижних – паслись то ли овцы, то ли козы. Небольшой размер рисунков не позволял подробно рассмотреть детали.

– О-о-о, – простонала пациентка, рассматривая свое отражение, – о-о-о!

– Вы сказали, что хотите выйти замуж за человека, который живет на земле. Имеет дом и хозяйство, – запела маменька, – методом ортостоматокосметодизайна можно решить любую проблему, поэтому он популярен во всем мире. Американки, немки, африканки, австралийки и прочие европейские женщины исключительно с его помощью нашли свое счастье.

Я опешил. Американки, африканки и австралийки не имеют ни малейшего отношения к Европе.

– Только улыбнетесь, – вещала Николетта, – как к вам сразу прилетит фермер, а с ним коровы и бараны на сочном лугу.

– Фермер?! – ужаснулась Рената. – Крестьянин? Ужас! Да никогда! Чтобы я копалась в навозе?

– Милочка, – снисходительно процедила маменька, – когда мы обсуждали тематику дизайна, вы четко поставили задачу: вам нужен человек, который живет на земле, имеет дом, животных…

– Но не мужик же, который молочные продукты производит, – взвилась Рената.

– Картина с коровами придется по душе и тому, кто свеклу с кустов снимает, – заявила маменька.

Я сидел с невозмутимым видом. Николетта думает, что бурак растет, как малина! Интересно, как обстоит дело с хлебом? Наверное, булки, по мнению маменьки, свисают с елок?

– Когда я вела речь о доме на земле, имела в виду особняк на Рублевке, – зашумела Рената, – с прислугой. А под животными подразумевала собачек и кошечек.

– Где мой кофий? – спросил за моей спиной знакомый голос.

Я обернулся. На пороге стояла сова.

– Пить-есть охота, – продолжала птица, – холодно мне. Нужна одежда, но не такая жуть, как на ней. На толстухе.

– А-а-а, – взвизгнула Рената. – Это кто?

– Сова в пальто, хотя пальто у меня и нет, – рассердилась птица. – Ну и глупость спросила! Я графиня Жабье. О! Баба! Что у тебя во рту? Что ты ела? Жуть страшная, хуже, чем твое платье! Катастрофа египетская! Уберите этот ужас вон. Я потеряла аппетит от вида этого кошмара. Кофий не несите, крендели тоже. Меня тошнит.

Сова медленно развернулась и пошла в коридор.

– Она мои зубы обозвала! – заорала Рената.

– Нашла кого слушать! – взлетела на фейерверке маменька. – Птицу тупую! У нее мозга нет.

– У меня море ума, – крикнула из коридора графиня Жабье, – а вот у тебя, коза, в голове дырка.

Примерно четверть часа я слушал перебранку дам с совой и между собой, потом Рената, выкрикнув слова, которые не то что женщинам, даже мужчинам в обществе произносить не стоит, удалилась.

– Нет, ты это слышал? – затопала ногами маменька. – Борис, Борис! Где он шляется? Почему не появляется?

– Я здесь, – произнес мой помощник.

– Немедленно собери этот хлам и выкинь его! – скомандовала госпожа Адилье.

– Имеете в виду принадлежности для дизайна зубов? – уточнил секретарь.

– Да, – еще сильнее рассвирепела Николетта, – не желаю больше из дур красавиц делать! Дом на Рублевке! Да ей положена изба в Свинячинске! Я училась целый день, аж три часа, устала, хотела людям помогать. Но они не достойны моих стараний. Все. Точка. Хватит. Наобщалась с отбросами рода человеческого. Теперь выберу профессию, чтобы никаких баб-мужиков на километр рядом не было. Буду дрессировать улиток. Ох! У меня началась депрессия. Срочно еду к врачу. Нет, вы это видели? Слышали? Так меня просила помочь ей мужа найти, я расстаралась, красивую картинку на зубы приклеила. А она! Получила, что хотела, и недовольна. Утопите сову! Она мне осточертела!

– Если тебе кто-то не нравится, то сама виновата, – не замедлила с ответом госпожа Жабье, – правда глаза колет. Из вас стоматолог, как из кролика чайник. Удаляюсь в схиму!

Маменька ринулась в прихожую.

Заперев за Николеттой дверь, я направился в свой кабинет, куда через пару минут заглянул Борис:

– Иван Павлович, я знаю теперь, почему в нашей истории появился новый участник.

– Слушаю вас внимательно, – кивнул я.

– Лучше посмотрите на фото, – предложил секретарь и поставил передо мной ноутбук. – Это Тел.

– Кожа желтого оттенка, узкие глаза с характерными веками, черные прямые волосы, – перечислял я, – восточная внешность.

– У Тел изрядная доля китайской крови, – пояснил Борис, протягивая мне айпад, – вот, изучите. Из-за этой истории отец Тел выгнал из дома мать.

– Его можно понять, – сказал я, прочитав текст. – Он коренной москвич, родители русские, супруга из Иванова, ее предки все там. И вдруг! Вскоре после заключения брака на свет появляется младенец, у которого явственно проглядывают черты жителя Востока. Казус, однако.

– А теперь посмотрите сюда, – предложил Борис, – и туда. Как вам это? Забавно?

– Очень интересно, – протянул я. – Вот теперь можно побеседовать с этим господином. Думаю, приглашать Наташу на беседу не стоит.

– Куда меня звать не стоит? – звонко спросила из коридора Наташа. – Только что вернулась и услышала вашу последнюю фразу.