Кресло Минни стало перпендикулярно опускаться с мягкостью подъемной машины. Минни и не заметила, как очутилась на земле. К ней подбегал Сесиль Монкальм.

— Простите ли вы меня, мисс Минни? — Энергичное лицо его было бледно. Он поднял девушку и снес ее по невидимым ступеням на землю.

— Мы сейчас же отправим радио-телеграмму вашим родным.

Смеясь, как школьники, они пришли к большому старинному зданию с башней обсерватории. В темном коридоре Сесиль сказал девушке:

— Осторожно, Минни. Тут много прозрачных перегородок, которые расставлены у меня повсюду, как декорации в театре…

— Они стеклянные?

— Нет, я вам объясню потом.

Они вошли в большую белую залу.

— Это ваша лаборатория, Сесиль?

— Да… А вот и мой радио-телеграфный аппарат.

Он подошел к большой мраморной доске, на которой топорщились лампочки, сияли циферблаты и рукоятки.

— Я посылаю телеграмму, милая Минни. Вы можете сегодня же к вечеру вернуться домой на моем аэроплане. Хотите, чтобы я сообщил о вашем возвращении?

— Ах, нет, Сесиль. Я никогда больше не решусь на такое воздушное путешествие. Нет, нет, я вернусь в Ветербюри обыкновенным способом.

— Так я успокою ваших родителей, что вы в безопасности и что все скоро объяснится. Я не могу им сказать, где вы находитесь. Мне необходимо продолжать свои работы в полном одиночестве и никто не должен знать, где находится моя лаборатория.

— Поступайте так, как вам нужно, Сесиль.

— Благодарю вас. Право, я не могу себе простить, что вовлек вас в такую неприятную историю.

— Я ни о чем не жалею. Здесь все так необычно…

Монкальм стал выстукивать по азбуке Морзе.

— Теперь ваши родные скоро успокоятся, а мы с вами выпьем чаю…

Монкальм дотронулся до клавиатуры. Вошел слуга и неподвижно встал у дверей.

— Это мой верный Диего, — сказал Сесиль. — Он видит моими глазами и слышит моими ушами. У него, у счастливца, нет мозга. Это такая надоедливая вещь — мозг!

— Сесиль, я боюсь. Вы меня заставляете жить в каком-то кошмаре.

— Диего — безобидный автомат, не бойтесь, дорогая.

Сесиль задвигал рычажком на сверкающей поверхности реостата.

— Диего, чаю. Мы торопимся.

Автомат повернулся, исчез с быстротой молнии и вернулся со столиком на колесах, на котором был сервирован чай.

— Вы теперь успокоились, Минни? — спросил девушку Сесиль. — Конечно, вам здесь все должно казаться странным. Но я всего только сделал прыжок во времени, ускорил некоторые изобретения, о которых, быть может, уже думали люди. Все — звенья одной цепи. Только ускорен ритм — вот и все. Но иной раз и мне страшно…

— Страшно? — снова обеспокоилась Минни.

— Я боюсь, что люди еще недостаточно культурны, чтобы пользоваться моими открытиями. Бедное человечество все еще раздирается бесплодными страстями… В одном грамме металла скрыта атомная энергия, равная шести миллиардам лошадиных сил. Чтобы ее освободить, нужно было диссонировать атомы. Вот мое открытие.

— Но это совершенно сбивает с толку, Сесиль.

— Если такими силами пользоваться для разрушения, меньше чем через два часа исчезнет весь человеческий род, всякие признаки животной жизни. Вот почему я скрылся для своих работ в эту берлогу, точно старый алхимик из сказки. Я хотел до конца оставаться единственным хозяином своих опытов. Я сознавал, что берусь за страшное дело. Малейшая небрежность могла стоить жизни не мне одному. Вот почему я окружил старый форт Везувий, мое неуютное жилище, завесой из молекул, преломляющей излучения в горизонтальном направлении, но направляющей их вертикально, к высоким слоям атмосферы, туда, где они не могут вредить обитателям нашей планеты. Эта завеса «Омега» поднимается на большую высоту…

— Ах, понимаю: мой спуск сюда, как на подъемной машине?

— Да, отчасти это так. Выбираться отсюда вам придется по этой же невидимой трубе.

— Никогда, Сесиль!

— Тогда запаситесь терпением. Завеса «Омега» прочна, и мне придется проделать в ней брешь действием лучей. Это атомное разрушение потребует, по крайней мере, восьми дней.

— Тем хуже! Я хочу выйти через дверь, а не через трубу. Но объясните же мне, как вы меня заполучили сюда.

— Тут придется начать издалека. Возьмем пример: очень твердый камень. Между тем, эфир преспокойно путешествует в этом камне.

— То есть как это?

— Эфир проникает камень, как проникает и все тела. И мы сами не можем избегнуть этого. Наш организм не только широко раскрывает двери для проникающих в него микробов, но омывается эфиром и электромагнитными волнами. Наши чувства, без помощи науки, никогда не дали бы нам возможности даже догадываться о присутствии электрических течений. Но отсюда исходят все дальнейшие открытия, и существование эфира подтвердилось электромагнетическими явлениями. Оставалось овладеть этими таинственными волнами. И я это сделал.

Сесиль сказал это совершенно просто. Он окинул взглядом аппараты лаборатории.

— Чтобы прийти к этому результату, я должен был заставить эфир перейти из одного состояния в другое, сделать его сначала жидким, потом твердым. Чтобы вызвать ужасную, необходимую мне энергию, я не имел выбора. Нужно было решить задачу разложения материи, освободить внутриатомную энергию и это тоже я сделал.

— Ах, Сесиль, как вы работали… И вы добились всего в этом одиночестве?

— Одиночество? А все силы, окружающие меня? Увлекательное одиночество, Минни! Основанием мне были опыты сэра Рутерфорда, который бомбардировкой азота с помощью альфа-лучей радия добился настоящего превращения. Чтобы дезинтегрировать тяжелые атомы, нужно было увеличить скорость ядер атомов гелия, лучей «альфа». Когда я это нашел, я располагал неограниченными силами. Ничто не может устоять против атомной бомбардировки со скоростью в сто тысяч километров в секунду. Внутриатомная энергия освобождена взрывом атома. Мне совершенно достаточно нескольких центиграммов металла, чтобы получить энергию, равную доставляемой тысячами тонн угля. Прозрачное вещество моего аэроплана состоит из эфира, плотность которого больше плотности воды и который, как и вода, может быть в твердом состоянии. Разложение атома дало мне возможность проделать обратное действие. Если я разлагаю атомы, я могу и соединять их, увеличить их сродство.

— А мое похищение? — перебила Минни.

— Сначала вам нужно было объяснить, из чего сделан мой аэроплан. Я должен был испытать аппарат, как только он был готов. Известным уже способом телемеханики я управлял им в воздухе. Благодаря телевидению, я некоторым образом присутствовал на аэроплане. Не знаю, почему мне пришло в голову Ветербюри. Целью моей было только снизить там аппарат, а затем вернуть его сюда обратно. Но я едва не раздавил скрытого кустами Вильки. Когда же вы сели в кресло, я и сам не знаю, что заставило меня выкинуть эту шутку…

— Вы вспомнили, должно быть, наше милое детство? Не будем больше об этом говорить. Чтобы жить полной жизнью, надо переживать и волнения.