Сначала немного истории…

Эта ужасная лженаука родилась аж в XVIII веке. Родоначальником ее считается немецкий врач Ганеман по имени Самуэль. Современной доказательной медицины тогда еще не было, и врачи практиковали, кто во что горазд. Нет, хирургия и в древнем мире была довольно развита, как и прочее рукоделие, но ведь хирургия – это конечная остановка в медицине, когда остается только отрезать и выкинуть. А как не доводить дело до ножа?

Разных систем и средств было много. Тибетская медицина, костоправы, травники, аюрведа… Были знаменитые врачи типа Парацельса, Гиппократа и Авиценны, собиравшие в одну кучку эмпирику, накопленную столетиями наблюдений и мечтавшие найти средство для бессмертия (что по сути является программой-максимум для всей медицинской и биологической науки). Но отношение просвещенных людей к тогдашней медицине было трезвым: услугами врачей, конечно, пользовались, но считали лекарей шарлатанами. Древнеримский Катон, например, полагая врачей плутами, советовал сыну держаться от них подальше. Но сам при этом маленько врачевал – назначал занемогшим друзьям и домочадцам диеты, куда входили овощи, зайчатина и голубиное мясо (он считал эту пищу «легкой»). Наполеон тоже не слишком доверял врачам, видя во всех их метаниях со склянками какую-то внутреннюю неуверенность. Оно и понятно: биохимии тогда еще не было, а без нее какая теория? Один сплошной метод тыка…

Как лечить ту или иную болезнь, если у тебя нет научного инструментария современного мира и человек для тебя – черный ящик? Была придумана следующая методика. Нам известно, что любая болезнь проявляет себя через симптомы. Так давайте подбирать такие вещества, прием которых ведет к уменьшению симптомов и, стало быть, болезни. Вполне логично. У больного жар – дадим ему жаропонижающее… Это теперь мы понимаем, что симптом и болезнь – разные, хотя и взаимосвязанные вещи, так же, как человек и отбрасываемая им тень. Но, несмотря на такое понимание, не сильно ошибусь, если скажу, что мейнстрим современной медицины – синтез и производство таких химических веществ, которые радикально убирают симптомы болезни. И попутно разрушают организм в других местах. Такой подход получил название аллопатии.

Был и противоположный, парадоксальный подход: «лечи подобное подобным» – надо давать больному те вещества, которые вызывают симптомы, схожие с симптомами болезни. Потому что симптомы – есть попытка организма справиться с болезнью. Поможем ему! Этой системы придерживались, например, Гиппократ и Парацельс. Позже она получила название гомеопатии. Принцип гомеопатии чем-то схож с принципом прививки – вводить малую дозу возбудителя болезни, чтобы предотвратить эту болезнь.

Ганеман был гомеопатом. Он, например, экспериментировал с корой хинного дерева, которая у здорового человека вызывала лихорадочные приступы – холодели пальцы, больного трясло, он впадал в слабость… Значит, хинной корой можно лечить малярию, решил Ганеман. Потому что симптомы малярии именно такие – лихорадка. И, знаете, угадал!.. Кора хинного дерева содержит хинин, который действительно лечит малярию.

Еще пример. Едкая ртуть – мощный яд, который может убить или вызвать сильнейшее отравление с кровавым поносом. И вот как описывает исцеление по принципу «лечи подобное подобным» врач XIX века: «В марте 1852 г. в числе моих больных был некто N, человек лет 30, высокого роста, изнуренный упорным кровавым поносом, продолжавшимся трое суток и причинявшим боль в животе, которая увеличивалась от малейшего надавливания, пульс был скорый, и вид больного весьма расстроенный. Я распустил один гран сулемы в пол-унции воды, влил четыре капли этой микстуры в две драхмы разбавленного водой алкоголя, шесть капель полученного таким образом раствора развел в 4 унциях воды, и велел принимать больному по десертной ложке через каждые три часа, до тех пор, пока понос не уменьшится. Больному тотчас стало легче, и по истечении трех дней он совершенно выздоровел, не принимая, сверх означенного, никаких других лекарств. Здесь припадки кровавого поноса походили на симптомы, производимые сулемою, но причина, от которой они явились, была не сулема, и потому вследствие закона: подобное лечить подобным, это лекарство и было пригодным средством в настоящем случае».

То есть вы поняли – гомеопатия, строго говоря, не есть разведение лекарства в воде до исчезающе малых доз, а просто принцип медицины, противоположный аллопатии: не гасить симптомы, а давать больному лекарство, которое у здорового человека вызывает симптомы той болезни, которую мы хотим вылечить. А вот разведение в воде до полного исчезновения – как раз заслуга Ганемана. И теперь слово «гомеопатия» употребляется в просторечии не как отражение принципа «лечи подобное подобным», а как синоним сверхмалых лекарственных доз, которые дают больному.

Перед Ганеманом возник вопрос дозировок. Сколько больному малярией давать экстракта из коры хинного дерева? Давно было замечено следующее: поскольку часто гомеопаты применяли в своей практике яды или просто сильнодействующие вещества, для лечения они старались подобрать наименьшую дозу. Ну, скажем, 1,2 грамма рвотного корня вызывает неудержимую рвоту у здорового человека, а доза в 400 раз меньшая способна прекратить рвоту у больного. Одна десятая грамма мышьяка может отравить здорового человека, вызвав тяжкое воспаление ЖКТ, а доза в тысячу раз меньшая может воспаление (вызванное другими причинами) снять.

Вот Ганеман и занялся разбавлениями. Он разбавлял вещества в совершенно чудовищных пропорциях и даже придумал процесс суккуссии – встряски сосуда при разбавлении. Для встряски пробирок Ганеман заказал у шорника специальное приспособление – деревянную доску, обитую кожей с подкладкой из конского волоса. Об эту полутвердую подушку Ганеман ровно десять раз постукивал свой сосуд, в котором разводил препараты. Ну, вылитый алхимик!

Никакой научной теории у него не было. Сплошная поэзия! С помощью разведения Ганеман просто пытался уменьшить побочные эффекты. Кроме того, он отчего-то вообразил, будто разведение «потенциирует» (его термин) полезную силу лекарства.

В гомеопатии используется буковка «С» для обозначения степени разведения. Эта буква обозначает разведение в сто раз. Берем, например, 1 часть едкой ртути и разводим в 99 частях жидкости. Десять раз встряхиваем колбу, постукивая ее о твердый предмет, получаем разведение 1С. Потом берем 1 часть этого раствора и разводим в 99 частях жидкости, снова постукиваем-потряхиваем. Получили разведение 2С. Принцип понятен?.. Разведение в 2С означает, что в растворе у нас 1/10000 часть активного вещества. А разведение в 100С говорит нам, что исходного вещества в растворе 1/100 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000-нная часть. То есть практически ничего. Именно с такими «пустыми» растворами и работают современные гомеопаты. Ни одной молекулы лекарства на пузырек жидкости!.. Ничего удивительного нет, что аллопаты считают гомеопатию лженаукой. Как можно лечиться тем, чего нет?

Не будем брать такое умопомрачительное разведение, как 100С. Возьмем раствор поскромнее – 30С. Вот что пишет по этому поводу один из критиков гомеопатии в книге с характерным названием «Обман в науке»: «Гомеопатическое разведение 30С – это разведение 10… Для сравнения представим себе бассейн с 10⁶⁰⁶⁰ молекулами воды. Это будет водяной шар диаметром в 150 миллионов километров (расстояние от Земли до Солнца). Свет проходит это расстояние за 8 минут. Так вот, разведение 30С – это водяной шар такого размера с одной молекулой действующего вещества. В гомеопатическом разведении 200С (а в аптеке можно купить и большие разведения) действующее вещество разводится в количество раз большее, чем общее количество атомов во Вселенной. Если посмотреть с другой стороны, Вселенная занимает объем порядка 3×10⁸⁰ кубометров. Если ее наполнить водой и добавить одну молекулу действующего вещества, это будет разведение примерно 53С».

Вывод? Гомеопатия (в современном бытовом понимании этого слова, то есть подразумевающая скорее разведение, нежели сам принцип «лечи подобное подобным») не работает, поскольку работать не может. Работать там нечему. Активного вещества в растворе нет. Ни одной молекулы. Ганеман еще ничего не знал про молекулы, ему простительно, но как могут всерьез верить в гомеопатию современные гомеопаты? Чем они ее объясняют?

Памятью воды. В которую большая наука не верит. Потому что нет физической теории, которая бы объясняла эту самую «память». Вода – это ведь жидкость, а не кристалл, сплошная толкотня молекул, хаос броуновского движения. Это на твердых кристаллах кремния в компьютерах записывают информацию. А в воде кристаллов нет. Не на чем писать!..

– Погодите! – прервет меня разумный человек, внимательно прочитавший мою книгу «Верхом на бомбе». – Вы же там сами описывали ситуацию, когда теории нет, а накопленные факты свидетельствуют о том, что процесс реально происходит!

Это верное замечание. У науки, например, до сих пор нет единого мнения о том, может ли вода намагничиваться. Физики с упорством маньяков говорят, что нет. Нечему там намагничиваться! А в теплотехнике омагничивание воды давным-давно используется на практике – оказывается, омагниченная вода дает меньшую накипь на стенках труб, а сама эта накипь имеет другие свойства – она более рыхлая и легче удаляется. И чумазых теплотехников совсем не волнует возмущение физиков. Работает – и ладно!

А гомеопатия работает?

Чертовски интересный вопрос, на который пока нет ответа, как это ни странно. Вернее, ответов целых два. Первый: работает! Второй: да ни черта она не работает! И что прикажете делать?

Вы можете найти в гомеопатической литературе следующие цифры: «Гомеопатия более успешна, нежели старая метода лечения. Сравнение это может быть сделано… по статистическим сведениям о публичных лечебных заведениях… В пример приведем извлечение из статистических сведений, собранных доктором Роутом.

В 1836 году, когда холера свирепствовала в Вене, все больницы принимали без разбора заболевших. Между этими больницами была и гомеопатическая – впрочем, под надзором двух аллопатов. По прекращении эпидемии официальные донесения показали, что смертность была: в гомеопатической больнице – менее 33 на сто, а в аллопатической – 66 на сто. В первой больнице две трети выздоровело, во второй две трети умерло (Austria and its Institutions by Mr. W. R. Wilde).

Результаты гомеопатического лечения холеры в Англии оказались столь же утешительны. В Ливерпуле в 1849 году холера действовала с особенной жестокостью: в течение недели, с 11 по 18 августа, число умерших дошло до 572. Вообще же с 20 мая по 6-е октября умерло 5098 человек; а всего жителей считалось в то время 360,000. Следовательно, смертность от холеры, в отношении ко всему народонаселению, составляла около 1,4 на сто; смертность же относительно заболевавших холерою была, по донесению местного доктора Дункана, 46 на сто, тогда как между больными, лечившимися гомеопатически, умирало только 25 на 100».

А можно встретить и противоположные утверждения о гомеопатии: «…о ее фактической эффективности нет научных данных… многочисленные эксперименты доказывают, что гомеопатические средства не эффективнее, чем плацебо».

Авторитетный медицинский журнал «Lancet» в своей центральной статье не оставил от гомеопатии камня на камне, рассказав об эксперименте швейцарских специалистов. Они пришли к выводу, что гомеопатия лечит ничем не лучше пустышки. Казалось бы, вопрос закрыт. Однако через несколько месяцев тот же «Lancet» публикует другой материал, критикующий некорректную методику первого исследования. Причем автором этой статьи был вовсе не гомеопат! Далее в хор вступили уже гомеопаты. Обработав те же самые исследования, на которых была основана первая статья, они пришли к совершенно противоположным выводам, а именно: гомеопатические лекарства показывают на самом деле лучшие результаты, чем традиционные аллопатические. Кроме того, они обращали внимание на то, кто профинансировал исследования – фармацевтические компании. А в медицинской науке давно известна «странная» закономерность: исследования, финансируемые фармацевтическими компаниями, чаще показывают положительные результаты, говорящие о пользе их лекарств. Гомеопаты же в сравнении с аллопатами – просто нищие. Годовой оборот мирового гомеопатического рынка составляет 0,3 % от всего фармацевтического рынка. Потому их и обижают.

В 1988 году на улице гомеопатов случился праздник. Журнал «Nature» опубликовал статью французского иммунолога Жака Бенвениста о подтверждении им гомеопатического эффекта. Жак брал гомеопатические разведения аллергена, в которых уже никакого аллергена не оставалось, и воздействовал им на клетки иммунной системы. И клетки реагировали! Однако научную общественность более всего поразило не это, а то, что опубликовал такую статью авторитетный «Nature». Люди были возмущены подобной лженаукой, и потому главный редактор журнала Джон Меддокс – талантливый писатель и журналист, возглавивший столь солидный журнал в 31 год, решил провести собственное «расследование». Он привлек давнего борца с лженаукой иллюзиониста Джеймса Ренди, и ребята провели эксперимент. В котором эффект Бенвениста обнаружен не был. После этого Ренди во всеуслышание предложил премию в 1 миллион долларов всем, кому удастся доказать, что гомеопатия – не обман.

Казалось бы, точка поставлена. Мошенник Бенвениста разоблачен, лишен финансирования и осмеян. Но… Но все почему-то забыли простой принцип, услышанный мною еще от своей учительницы по физике. У нее по причине неловкости дважды не получился опыт, которым она хотела продемонстрировать нам некий физический принцип.

– Сотня не получившихся опытов ничего не доказывают. Один удавшийся доказывает все! – сказала физичка, и на третий раз опыт завершился успехом.

И действительно, даже сто человек, не умеющих кататься на коньках, не доказывают невозможности скольжения по льду на двух узких металлических полозьях, прикрученных к ступням. Потому что потом на лед выходит олимпийский чемпион и легко прыгает тройной тулуп.

Роль такого чемпиона сыграла команда немецких биофизиков из Международного института биофизики (Нойсс, Германия). Они исследовали свечение динофлагеллятов – одноклеточных морских организмов. Если колонии одноклеточных подливали простой минеральный раствор, полученный путем перемешивания, они не светились. А вот если этот раствор предварительно трясли (как сказали бы гомеопаты, «подвергали суккуссии»), одноклеточные начинали излучать слабенькое свечение. Оно было таким слабеньким, что для его регистрации требовался сверхчувствительный детектор биолюминесценции, каких в мире всего несколько штук.

Но все-таки это было лишь «побочное» подтверждение. Которое касалось тряски раствора, а не разведения. Однако в 2003 году в Швейцарии химик Луи Рэй провел серию экспериментов по термолюминесценции с солевыми растворами. Он использовал обычную поваренную соль и хлорид лития. Раствор глубоко замораживался и подвергался облучению. Потом образец нагревался и по мере разогрева в определенные моменты начинал светиться, высвобождая закачанную в него энергию. Рэй обнаружил в спектре излучения два пика.

После чего исследователь перед заморозкой начал разводить солевые растворы в дистиллированной воде до таких концентраций, при которых они переставали быть солевыми растворами – там не оставалось ни одной молекулы соли. Концентрации достигали 30С. Так вот обычная дистиллированная вода при разморозке вела себя совсем не так, как та, в которой когда-то была соль. Спектры свечения существенно различались во втором пике. Это говорит о том, сделал вывод Рэй, что в структуре водородных связей воды существуют различия. Которые зависят от истории этой воды.

Бенвениста, который к тому времени был еще жив (он умер в 2004 году), отнесся к опытам Рэя сдержанно. Он заявил, что работа эта, хотя и очень интересная, но проводилась не в слепой методике. То есть сам экспериментатор знал, в какой именно пробирке какая вода находится – где обычная дистиллированная, а где бывший раствор соли. Дело в том, что именно об это споткнулся сам Бенвениста: когда он и его сотрудники знали, что испытуемый образец – не просто пустышка, а гомеопатический раствор, эффект воздействия наблюдался. А когда главный редактор «Nature» Джон Меддокс в лаборатории того же Бенвенисты проводил слепой эксперимент, то есть не зная, какой именно образец он испытывает, эффект странным образом пропадал. О влиянии наблюдателя на эксперимент разговор особый, а сейчас скажу лишь, что экспериментов подобного рода проводилось множество. И результаты они давали крайне противоречивые – эффект то не подтверждался, то вдруг неожиданно проявлялся.

Неужели у воды все-таки есть память? Предположение это настолько странное для людей с химическим и физическим образованием, что всерьез не воспринимается. Им проще поверить в ошибку эксперимента или прямой обман. Ведь что такое вода? Сплошной хаос! Именно поэтому в популярных статьях о гомеопатии можно натолкнуться на следующие пассажи: «Сами гомеопаты тоже не могут толком понять, почему действуют их препараты». А доктор Джаред Смит из Национальной лаборатории Беркли (Калифорния) твердо заявляет: «Совершенно ясно, что вода просто не может «хранить» в себе информацию. Это полностью противоречит всему, что мы знаем о жидкостной структурной динамике. Структура воды меняется гораздо стремительнее, чем структуры других жидкостей».

И потому я ничуть не удивляюсь, вспоминая фразу Карданова: «Будучи человеком уже в возрасте, уже вылечившим раки, геморрои, астмы, я часто обхватив голову сам сижу и думаю: ешкин кот! Ну, почему эта херня работает?!.»

Может возникнуть резонный вопрос: а не все ли равно, почему оно работает, если работает? А вот не все равно! Потому что если, как утверждают многие, гомеопатия работает только как плацебо, значит, речь идет о самовнушении. То есть работает вера больного в то, что ему дали лекарство. О вере мы еще поговорим подробнее, а сейчас лишь небольшая история конца пятидесятых годов, ставшая просто классической благодаря написавшему о ней доктору Б. Клопферу.

Некий состоятельный американец по фамилии Райт заболел лимфосаркомой. Болезнь обнаружилась поздно, лимфоузлы Райта были поражены большими опухолями и, в общем-то, дни его по большому счету были сочтены. Райт не хотел умирать и был готов бороться. Но он обладал практическим, рациональным мышлением и в чудеса не верил, понимая: рак неизлечим. Нет от него лекарств! Однако в один прекрасный день Райт прочел в газете об испытаниях нового лекарства против рака под названием кребиозен. И попросил своего лечащего врача вколоть ему кребиозен. Тот предупредил, что Американская медицинская ассоциация и Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов еще не закончили клинических испытаний этого средства, но Райт настоял. И доктор Клопфер вдул ему инъекцию кребиозена, чтобы не расстраивать умирающего (Клопфер был одним из врачей, участвовавших в клинических испытаниях препарата). Это случилось в пятницу и, по правде сказать, врач не рассчитывал Райта больше увидеть, поскольку для поддержания его жизни приходилось использовать кислородную маску, а из его плевральной полости каждый день откачивали экссудативную жидкость – выходные пациент мог уже не протянуть.

Однако в понедельник Райт, который в последнее время по большей части лежал, вышел прогуляться. С каждым днем ему становилось все лучше и лучше. Опухоли исчезали буквально на глазах. Инъекции кребиозена буквально творили чудеса!

Через полторы недели Райт был выписан из больницы и даже возобновил полеты на личном самолете. Но на свою беду прочел в газете, что кребиозен не оправдал возлагаемых на него медициной надежд, его эффективность при лечении рака была крайне низка. И у Райта немедленно случился рецидив, он снова попал в госпиталь. Тогда Клопфер пошел на хитрость. Он сказал Райту, что отрицательные результаты испытаний объясняются технологическим браком – первая партия кребиозена оказалась испорчена во время транспортировки. И что у него есть новое поколение этого лекарства. После чего вколол Райту дистиллированную воду.

И Райт опять выздоровел! Рецидивные опухоли ушли, и в течение двух месяцев у пациента не было никаких следов перенесенной онкологии. Однако через эти самые два месяца вышел отчет Американской медицинской ассоциации, который констатировал: кребиозен оказался полностью неэффективен при лечении онкологических заболеваний. Райт понял, что его водили за нос и что никакого лекарства не существует.

На сей раз рак оказался просто молниеносным и убил Райта буквально за считаные дни…

О чем эта история? О том, что даже людям рациональным нужна вера. В успешные клинические испытания. В публикации научных журналов. В ссылках на авторитеты науки… Если бы Райт прочитал на белой бумаге черные буквы, рассказавшие ему о чудо-средстве против рака под названием кребиозен, которое показало отличные результаты, он был бы жив. Но черные буквы на белой бумаге были расставлены совсем в другом порядке, который говорил Райту: «Ты умрешь!». И он умер.

Написано было «буйвол», и Райт бы уверен – буйвол!

Так в некоторых диких африканских племенах убивает своих соплеменников колдун. Для того, чтобы вычислить вора, он дает всем мужчинам племени выпить колдовское зелье, уверяя, что умрет от него только вор. Вор знает, что он вор. И умирает. Потому что до него довели эту информацию, и он в нее поверил.

То есть одно только прочтение черного текста на белом листе про успешные испытания кребиозена, вне зависимости от того, соответствовал ли этот текст «истинной реальности» или нет, изменило реальность самого Райта. О реальности нашей реальности мы еще поговорим в другое время, а сейчас резюмирую: если вы человек рациональный, имеете хорошее образование и в гомеопатию (читай: в память воды) не верите, то, чтобы сломать ваше неверие, вам надо дать теорию. Крепкую физическую теорию.

Ну, возьмите…

Только сначала условимся! Если вы сами не можете проверить физические расчеты или повторить эксперименты, вам придется верить или не верить человеку или книге на слово. В подавляющем большинстве случаев в нашем мире так и происходит. 99,99 % людей не проверяют физические утверждения лично, а верят написанному тексту. Который и откладывается в их головах, формируя нашу общую, согласованную реальность. В которой теперь есть теория относительности, кварки, электроны в виде шариков и в виде волн и даже мифологическая Баба Яга. Мы живем в этом согласованном пространстве смыслов…

Понятно, что мы верим не всякому тексту. У нас есть разделения на источники заслуживающие и не заслуживающие доверия. Если источник солидный, ему веры больше, если нет – меньше. Документ – это источник информации. Свидетель – тоже. Иногда бывает достаточно взглянуть на человека, чтобы проникнуться к нему доверием или недоверием. Но если человек присутствует перед вами не живой, а отражением в тексте, взглянуть на него и ощутить его тепло непосредственно нельзя, приходится довольствоваться описанием. Поэтому так много слов в этой книге я и уделяю описаниям людей. И не только поэтому…

Итак, вам, как человеку трезвому, практичному, образованному и рациональному нужны авторитетные источники. В вопросах физики вы скорее поверите кандидату физических наук, нежели уборщице из соседнего универмага, не правда ли? Физик эксперт, а уборщица нет. Это наш принцип договоренности: физики ставят физические эксперименты, а уборщицы нет, поэтому физикам мы верим. А кому верить, если на наших глазах спорят два эксперта? Обычно социум в таких условиях выжидает, пока эксперты не придут к единому мнению и не договорятся об очередной истине. Когда-то эксперты полагали, что материки неподвижны, и мы по всеобщей договоренности жили на стационарной планете. Потом возникла группка научных диссидентов с иным мнением, которое впоследствии возобладало, эксперты передоговорились, и материки теперь ползают по поверхности планеты, как тараканы. Главенствующей является именно эта истина, а мы живем на совсем другой планете. Ныне в экспертном сообществе геологов возникла маленькая группка людей, которая полагает, что Земля раздувается, ибо состоит из металлогидридов, и именно этим объясняется кажимость расползания континентов. По всей видимости, через несколько лет экспертное сообщество договорится об этой точке зрения, и мы с вами уже будем жить не в мире литосферных плит, а на расширяющемся металлогидридном шаре.

Постойте, скажут мне позитивно настроенные товарищи, но ведь эксперты выдумывают это не с бухты-барахтьы, а под влиянием новых фактов, поставляемых объективной природой! Вопрос об объективности природы я пока отставлю в сторону, чтобы рассмотреть его в свой черед, а пока соглашусь: это в принципе верно. Но от внимания ускользает следующее: «фактами природы» владеет и их оценивает очень маленькая группа лиц, а все остальные живут «по договоренности» и «на вере», ибо экспертами не являются. Раньше жили на плоской Земле, поддерживаемой тремя китами, потом на стационарном шаре, потом на шаре, вертящемся вокруг светила. А завтра, глядишь, будем жить на раздувающемся шаре. Я сейчас говорю не об «объективной истине», я говорю об описании мира.

Пример: что такое электрон, мы не знаем. Но можем, в зависимости от описания, приближенно представить его волной или частицей. Можем представить его в виде крутящегося вокруг атомного ядра заряженного шарика, а можем в виде размазанной в пространстве туманной электронной гантели, как на уроке химии. А что такое электрон «на самом деле»? И есть ли оно, это самое «самое дело»? Наверное есть, но оно принципиально непостижимо, поскольку не совпадает с нашим мозгом и воспринимается только отраженно. Иными словами, «объективная реальность» и наше представление о ней – не одно и то же, не правда ли? Это разные вещи. В том-то и суть… Реальность остается, представления же о ней, то есть ее отражение в мозге, меняются.

Теперь вернемся к нашим баранам, то есть специалистам. Они говорят: памяти воды не существует. Однако, есть и другие специалисты, ничуть не менее титулованные, которые утверждают: существует! Число их поменьше, но это говорит только о том, что новая договоренность по данному поводу в научном мире еще не достигнута. Будет ли она достигнута, мы пока не знаем. Но в нашем сегодняшнем времени и состоянии кто нам мешает поверить любому эксперту?

Ну, вот, например, доктор наук, профессор, лауреат Государственной премии, заместитель директора Института биохимической физики им. Н. М. Эмануэля Елена Борисовна Бурлакова чем не эксперт? По всем причиндалам – эксперт! И о чем этот эксперт свидетельствует?

А свидетельствует он (точнее, она) о том, что «сегодня есть серьезные ученые, которые не будут утверждать, что гомеопатия – лженаука, хотя вопросов здесь по-прежнему больше, чем ответов…» В академическом институте под руководством Бурлаковой довольно давно изучают механизмы действия сверхмалых доз и пришли к следующим выводам: эффект есть. Причем «волнообразный» – поначалу при разведении раствор ведет себя предсказуемо: эффект падает пропорционально разведению. Что естественно: реагирует-то вещество. Чем меньше вещества – тем меньше реакция. То есть если уменьшить концентрацию раствора в десять раз, то и эффективность падает в десять раз. При разведении в сто раз эффект пропадает вовсе. Ну, и зачем дальше разбавлять, если у нас уже все до нуля упало? Ниже нуля не будет!.. Нужно быть гением или сумасшедшим, чтобы продолжать разбавлять дальше и проверять. Нужно какое-то невероятное, ниоткуда не вытекающее озарение. Расчет на чудо. Потому что после разведения в сто тысяч раз эффект вдруг появляется снова. Причем сильнее, чем при обычных разведениях!

Надо сказать, Бурлакова, как представитель академической науки, человек осторожный. Она, конечно, публикует статьи о «влиянии сверхмалых доз», но все-таки ведет речь только о дозах. То есть когда вещества хоть и мало, но оно еще есть – пусть даже одна молекула на стакан! Потому как если вещество есть, биологическое воздействие можно как-то попробовать объяснить воздействием на рецепторы или параметрическим резонансом – буквально за уши что-нибудь притянуть. Но что делать, если вещества в растворе вовсе нет? Бурлакова от «памяти воды» открещивается:

«…требуется, чтобы водные структуры были достаточно устойчивыми и не распадались раньше, чем на них отреагирует клетка. Физики же утверждают, что время жизни структурных образований молекул воды чрезвычайно мало».

При этом о работах Шангина и Березовского, которые работали с разведениями, в которых молекул активного вещества уже не оставалось вовсе, Бурлакова знает. Равно как и о том, что от этих работ серьезные научные журналы открещивались и отпихивались. Об этом феномене пишет и коллега Бурлаковой – лауреат Государственной премии СССР, доктор биологических наук Н. Пальмина: «Исследователи, работающие в области сверхмалых доз (СМД), испытали и продолжают испытывать скептическое отношение со стороны академической науки к своим результатам и работам… многие академические журналы отказывали и продолжают отказывать авторам этих работ в публикации только на том основании, что концентрации используемых агентов слишком малы… При этом не спасает ни досконально проверенный эксперимент, ни безупречная репутация авторов в их предшествующей научной деятельности. Порой формулировка причин отказа в публикации носит откровенно курьезный характер, например, один из наших весьма авторитетных журналов заявил, что «статья не может быть опубликована до тех пор, пока полученные результаты не будут объяснены в рамках общепринятых законов биохимии и энзимологии». Как же, спрашивается, тогда развиваться науке, если все новое, выходящее за рамки общепринятого, будет игнорироваться?»

Игнорирование еще ладно. Обиднее насмешки. Люди, которые эксперимента не проводили, но не верят в некий эффект, исходя из своих догматов, хохочут над людьми, которые эксперимент провели, эффект обнаружили и теперь обтекают… Такое, например, было с осторожной Бурлаковой: «Обнаружив подобный эффект, мы примерно с полгода повторяли свои опыты, пытаясь исключить ошибку. И уж если поначалу мы сами с недоверием относились к собственным результатам, то недоверие и даже насмешки со стороны коллег… дело, видимо, в том, что время сверхмалых доз еще не пришло. Вспоминаю, как 3–4 года назад, уже после Бенвениста и спустя почти 10 лет после Шангина – Березовского, я делала сообщение в одном из институтов по поводу действия сверхмалых доз… Видели бы вы реакцию. Посыпались шуточки… Очевидно, всему свое время. Надо, чтобы созрели не только отдельные личности. Надо, чтобы созрела критическая масса всего общества. Похоже, мы к этому приближаемся».

Видимо, права была ее коллега Пальмина, сказавшая: «…нас ожидает длительный и тернистый путь до окончательного признания научной правоты, в первую очередь эффектов веществ в СМД, а затем и мнимых растворов… может быть, будет высказана какая-то новая «сумасшедшая» идея, и она, вновь перевернув все сколько-нибудь устоявшиеся представления, направит мысли ученых совсем в другое русло…»

Вот как раз о такой сумасшедшей идее я и хочу рассказать. Идея будет сумасшедшая, но ее автор – гражданин грамотный. Надо его, пожалуй, обрисовать несколькими мазками…

Он уже немолодой человек старой закалки. Советской закалки, я бы даже сказал. Дома у него по советскому обычаю много книг, на стене ковры, которые так любили советские люди, почитавшие ковры и хрусталь за мерило жизненного успеха и достатка. Но, помимо желания жить хорошо, сыто и богато (насколько это вообще возможно было при Советах) гнездилось во многих людях упомянутой закалки стремление к познанию мира. Такие люди есть всегда, у них гипертрофированный поисковый инстинкт, видимо. Социальная система может таких людей поощрять, а может давить, как это было во времена христианского Средневековья, но они рождаются, чтобы познавать мир. Шило у них в заднице на этот счет! Один, будучи скромным служащим патентного бюро, размышляет об устройстве Вселенной и скорости электромагнитной волны; другой, руководствуясь древними легендами, раскапывает мифологическую Трою; третий с позиций гидромеханика размышляет о сердце; четвертый посвящает всю свою жизнь поиску пути в Индию через Атлантический океан…

Вот с одним из таких одержимых я сейчас и беседую, сидя на скрипучем советском стуле в его скромной четырехкомнатной квартире. Если бы я просто сказал вам, чем он занимается, серьезные читатели покрутили бы пальцем у виска, а мой любимый академик Кругляков – председатель комиссии РАН по борьбе с лженаукой налупил бы меня своей мозолистой рукой по мягкой писательской попе. Поэтому, опасаясь экзекуций, я зайду издалека, осторожно, прикрыв попу, то есть расскажу сначала о биографических моментах героя. Зовут его Станислав Зенин.

Он биофизик. Закончил физфак МГУ. Именно оттуда выпускают настоящих биофизиков. Потому что у настоящего биофизика должно быть хорошее физическое образование. Это понятно: физика – основа основ, фундамент. Какой бы красивый домик ни был, без хорошего фундамента он долго не простоит.

Но «по жизни» Зенин вовсе не физик. Он доктор биологических наук и, как ни странно, дважды кандидат наук – химических и философских. То есть у него две кандидатские диссертации. Зачем? Хороший вопрос. Я его тоже задал. Но не сразу, а после некоторого ознакомления с деталями биографии…

– Я поступил в МГУ в 1959 году – как раз тогда кафедру биофизики и открыли. Когда я поступал, у меня был выбор – или медицина, или физика. Но в те годы было впечатление, будто с позиции физики можно определить биологию, что понятно: более точная наука должна определять менее точную. Потом уже я в этом усомнился, отчего и выросла моя вторая кандидатская – по философии… А еще в 1959-м, после запуска спутника вся молодежь стремилась к звездам, астрономия стала модной, и туда тоже многие шли. И, поскольку баллов у меня было больше, ребята переживали: пойду я на астрономию или нет, составлю им конкуренцию или не составлю. Но я пошел туда, куда пошел, и ничуть не жалею, уж больно мне хотелось понять сущность жизни!

…Завидное стремление. Зенин не стал астрономом, но звезды хватал, правда, не с неба, как его сокурсники-астрономы, а со дна Белого моря, где у биофизиков была биологическая практика. Потому что, помимо физики и математики, которые физикам положено знать «по штату», биофизикам на физфаке давали очень много биологии. Заставляли резать лягушек, посылали практиковаться на биостанции. Учили хорошо, но после окончания физфака Зенин понял, что ему не хватает знаний промежуточной науки – химии.

– Химии нам давали мало. И в основном это была биохимия. Но я осознал, что понять биологию без хорошего знания химических основ невозможно.

И он был прав. Потому что химия вырастает из физики, а биология из химии. Потом из биологии вырастает психология и так далее. То есть в основе психологии все равно лежит физика, о чем мы еще поговорим.

Короче, после выпуска Зенин пошел на химфак, где полтора десятка лет занимался тем, что послужило фундаментом его дальнейших исследований. Пятнадцать лет он изучал реакции в водных средах, то есть был больше физхимиком, нежели биофизиком. Почему в водных? Ну, потому что это ближе всего к биологии, мы ведь тоже состоим по большей части из воды. Люди, как я уже писал ранее, всего лишь водные пузыри, оторвавшиеся от океана и приспособившиеся вести автономное существование, называемое жизнью, то есть поддерживают внутри себя сложный комплекс химических реакций в водной среде (у нас при рождении организм на 80 % состоит из воды, правда, потом мы немного усыхаем – до 70 %).

Так вот, занимаясь изучением химических реакций в водной среде, Зенин с коллегами раз за разом обнаруживали, что вода вовсе не ведет себя, как нормальный растворитель.

– Когда определяешь логарифм константы равновесия от обратной температуры, это особенно заметно. Для обычных растворителей этот график линеен. А для воды он не линеен. Это значит, что вода активно участвует в реакциях, а не является обычной нейтральной средой, сценой действия.

Первая диссертация Зенина как раз и была посвящена исследованию реакций комплексообразования. А вторая, как я уже говорил, философии – в 1966 году Зенин поступил в заочную аспирантуру философского факультета.

– За каким?

Мой вопрос читателю, надеюсь, понятен. Я лично философию не люблю. И знаю философов, которые относятся к своей науке с тем же пренебрежением. Например, доктор философских наук Акоп Назаретян, имеющий, помимо философского, еще и нормальное образование, порой пробрасывает такие фразы: «Только философов на этот семинар звать не надо: заболтают проблему». Абсолютно с ним согласен: болтуны! Переливают из пустого в порожнее вместо того, чтобы идти двор подметать… Но вот у Зенина, как видите, иное мнение.

– Тема моей диссертации была напрямую связана с моей специальностью – «Химическая форма движения материи». Спор тогда в науке был великий – можно ли свести химию к физике? Утверждалось, что ничего собственно химического ни в какой химической реакции нет, все можно свести к чистой физике.

– Правильно. Это же чисто электромагнитные дела. Заряды. Электронные оболочки…

– Но философия ведь не зря подразделяет форму движения материи на механическую, физическую…

– …химическую, биологическую, психологическую, социальную! Я помню, Станислав Валентинович. Проходили. Все мы выросли из шинели диамата.

– Это значит, что во всякой форме движения материи должна быть и есть своя специфика. И ставший позже деканом философского факультета Серафим Тимофеевич Милюхин, который занимался философскими проблемами физики, много думал по этому поводу. И я тоже, как его аспирант.

– Иными словами, вы полагали, что сложная система не сводится к своим простейшим составляющим. Переход количества в качество это называется. Тоже проходили…

Зенин кивнул:

– Именно так. Должно было быть в химии нечто большее, чем в физике. Именно поэтому академик и нобелевский лауреат Семенов сказал однажды свою знаменитую фразу о том, что в химии нет ни одной реакции, которая изучена до конца. Даже самая изученная в мире реакция – кислорода с водородом – состоит из 21 элементарной стадии, из которых изучено только 15. И вплоть до своих девяноста лет Семенов это повторял. Почему? Потому что он, физик по образованию, прекрасно понимал: что-то в химии есть, что не объясняется современной физикой. Это «что-то», на мой взгляд – среда, в которой происходят все физические процессы.

– Вы ведь не воду имеете в виду? Потому что химические реакции идут не только в воде.

– Не воду. А то, что раньше называли эфиром, а сейчас вакуумом.

– Стоп! Об этом позже, а сейчас вернемся к воде. И к биологии.

– Когда люди пытаются найти начало биологических процессов, многие приходят к неутешительным выводам – «ах, все от Бога!» Меня гипотеза бога не устраивает. Но с лекций по биохимии я до сих пор помню схему метаболизма, то есть химических реакций внутри человека. Она производит сильное впечатление! Ну, как такая сложность может сама по себе возникнуть?!. Как все это может быть согласованным?!. Неужели этим никто не управляет?.. И поскольку все это происходит в водной среде, я и занялся изучением реакций в водных растворах. Молекулы – актеры. А вода – это сцена, на которой происходит действие. Люди обычно изучают «актеров» и мало кто занимается «сценой». Надо разбираться со «сценой». Надо разобраться с тем, что такое вода.

…Казалось бы, что может быть проще и понятнее воды? Любой дурак знает, что вода – это «аш-два-о». И даже химическую формулу написать может – «Н₂О». Два атома водорода и один атом кислорода – вот что такое молекула воды. Ничего там больше нет. Простая штука. Однако… Однако у воды столько загадок, что у людей понимающих ум за разум заходит. Вот например…

Если вы возьмете таблицу Менделеева и посмотрите, что там стоит ниже кислорода в том же столбике, то увидите серу. Соединение серы с водородом, аналогичное кислородному, всем нам хорошо знакомо и представляет собой крайне вонючий газ – сероводород. При этом сера вдвое тяжелее кислорода (атомный вес кислорода 16 единиц, а серы – 32). Ничего не брезжит?..

Почему сероводород, который вдвое массивнее «кислородоводорода», являет собой газ, а вдвое более легкое и потому летучее вещество при нормальных условиях является жидкостью? Должно быть наоборот! Точнее, если сероводород является газом (а он и должен им являться по всем химическим канонам), то вода должна быть газом тем более! А она – жидкость. Отчего?

Вопрос этот мучает химиков давно. И с помощью физиков они придумали ответ: в воде есть ассоциаты молекул. То есть некие «комки». Но при этом самым парадоксальным образом считается, что эти комки неустойчивы. Вспомните слова Бурлаковой: «Физики утверждают, что время жизни структурных образований молекул воды чрезвычайно мало». То есть вроде бы они есть и вроде бы их нет.

Разгадку жидкой воды нашел Зенин.

– А причина тут в геометрии молекул. Теоретически, согласно квантовой химии, угол между О-Н связями и S-Н связями должен быть прямым. И у сероводорода он действительно составляет 92 градуса – все по теории. А вот вода от теории отклонилась. В молекуле воды угол между Н-О-Н составляет 104,5 градуса. Это известный факт, занесенный во все справочники.

– Почему вода нарушила теорию?

– Гипотез много. Но фактически на вопрос, почему в молекуле воды гибридизация образовала именно такой угол, еще никто не ответил. Однако именно этот факт сделал возможным жизнь на Земле и, как мы дальше увидим, внутреннюю структуру воды и ее память. Был бы у воды угол теоретически предсказанный – она была бы газом при нормальной температуре, кипела бы при минус 76°С, а замерзала только при температуре минус 100 градусов… Дело в том, что угол в 104,5 градуса близок к углу в 108 градусов (угол в пятиугольнике). Это значит, что существует теоретическая возможность водородным связям замкнуться в пятичленный цикл. 17-молекулярное образование образует 6 таких циклов, которые являются основой для дальнейшего строительства стабильной структуры.

…Почему физики и химики считают, что стабильные сцепки между молекулами воды невозможны? Да потому что образовываться они могут только за счет так называемых водородных связей, а они нестабильны. Вот этими нестабильными связями и занимается Зенин всю жизнь, начав с изучения химической кинетики. Я знаю Зенина уже лет пятнадцать, с той поры, когда он защитил свою докторскую диссертацию аккурат о проблеме памяти воды. Ключевое слово тут – «защитил». То есть достаточных возражений у людей для того, чтобы накидать ему черных шаров, не нашлось. Поэтому есть резон познакомиться с аргументацией доктора наук подробнее.

– Первый научный прорыв, я считаю, случился в 1995 году. Именно тогда состоялся научный конгресс Российской Академии наук «Слабые и сверхслабые поля и взаимодействия», где удалось сделать доклад по ранее опубликованным статьям о воде. А ведь просто опубликовать статью об этом было делом нетривиальным! Первая статья у меня была в «Докладах Академии наук». Академик Бучаченко – завкафедрой химической кинетики химфака МГУ, где я работал, – смелый, неординарный человек – представил мою статью в академический журнал, за что я ему до сих пор благодарен. Анатолий Леонидович ученик самого Семенова, кстати.

– Того самого Семенова? Имени которого институт?

– Да. И я счастлив, что получил настоящую семеновскую научную школу. Мало кто знает, что те, кто делал нашу атомную бомбу, были учениками Семенова, поскольку именно он в двадцатые-тридцатые годы заложил теорию цепных реакций. Это была методологическая основа для расчетов…

– Семенов – это был титан, – вздыхаю я. – Да были люди в наше время…

– Титан! – согласился Зенин. – И ученики его были ему под стать. Тот же Бучаченко, например. У нас в науке ведь порядок такой – если ты открываешь какое-то новое направление, надо давать заявку в центральный журнал РАН. Раньше это был «ДАН» («Доклады Академии наук»), теперь он называется «Доклады РАН». Так вот, Бучаченко мне поспособствовал в публикации и потом признавался, что ему крепко досталось за это.

…Пару слов о Бучаченко. Простачком, которого можно обвести вокруг пальца, он отнюдь не был. Академик Бучаченко – основатель новой области науки – физики и химии магнитно-спиновых явлений, он автор нескольких открытий – магнитного изотопного эффекта, радиоизлучения химических реакций. Разработал ядерно-магнитно-резонансную спектроскопию парамагнетиков. Лауреат Ленинской и Государственной премий СССР. Чтобы такой человек повелся на лженауку… Значит, убедил его Зенин.

В чем же убедил? И как? Сейчас спросим…

– Что же за статью протолкнул Бучаченко с риском для своей научной репутации?

– О структуре воды.

– Действительно рисковый поступок. А вы-то как дошли до жизни такой, что стали заниматься подобной «лженаукой»?

– Я тогда занимался исследованиями с помощью ядерно-магнитного резонанса. И решил попытаться исследовать структуру воды, которая давно не давала мне покоя, методом протонно-магнитного резонанса. Причем оборудование мне нужно было не абы какое! Через свои связи среди биофизиков я нашел хороший прибор в кардиологическом центре. 500 Мегагерц! Это был большой дефицит. У нас на химфаке был только 100-мегагерцевый. А тут в пять раз чувствительнее! Мы шутили тогда, что каждый мегагерц стоил тысячу долларов, так что наш, химфаковский прибор стоил 100 тыщ долларов, а «пятисотый» – полмиллиона. Не каждое советское учреждение могло такое оборудование приобрести. Вот на нем-то нам и удалось впервые линию воды расщепить на пять линий.

– Насколько я понимаю, одно вещество должно давать одну линию на спектрограмме.

– Правильно. У нас и было одно вещество – бидистиллят, сверхчистая вода без примесей. Но по той теории, которую я разрабатывал, вода должна была содержать структуру – некое стабильное структурное образование. Если это так, если такое образование существует, первым подтверждением этого должно было стать расщепление спектра. Если в воде существуют стабильные образования, то за счет разного экранирования протонов они должны давать мультиплет, а не синплет, то есть несколько линий вместо одной. И этот эффект можно было пронаблюдать только на очень хорошем приборе с высокой разрешающей способностью. На «сотке» это было сделать невозможно. А на «пятисотке» удалось. И не скажу, что сделать это было просто. Это довольно сложный эксперимент, провести который мне помог мой 15-летний опыт в работах по химической кинетике. Там есть свои тонкости – нужно получить высокую однородность поля и так далее… Получив результат, я его, разумеется, публиковать не стал, а, как требует научная методология, повторил на частоте в 400 с небольшим мегагерц в Институте химфизики. И уж потом стал думать о публикации.

– Как я понимаю, никакой из существующих в науке теорий подобный эффект не предсказывался, кроме вашей? И был полнейшим противоречием всего, что мы знали ранее о воде?

– Так. Это не просто была сенсация. Это многих шокировало. Потому что ничего, кроме образования димеров и тримеров, о которых мы позже поговорим, не изучалось. Химики вообще в эту сторону не лезли, и я могу их понять. Дело в том, что у воды 4 центра образования водородных связей – два положительных водорода и кислород, имеющий два неподеленных электрона, которые «вытарчивают» отрицательным знаком. Всего четыре центра.

…Тут необходимо дать читателю некоторое пояснение. Молекула воды напоминает тетраэдр. Старые люди типа меня помнят советские «треугольные» пакеты с молоком – они как раз и были тетраэдрическими. Натужились? Представили? Каждый угол такого «пакета» – электромагнитный заряд, который готов притянуть заряд другого знака. «Пакет» имеет два плюсовых «контакта» и два минусовых. Через эти «контакты» одна молекула воды может притянуться к другой – торчащим плюсиком к минусику другой молекулы. Но связь эта крайне неустойчивая! Десять в минус двенадцатой секунды может висеть одна молекула на другой, а дальше их вновь растаскивает тепловое движение. Это всем было давно известно и потому никто никогда не вел речь о том, что в воде могут существовать некие стабильные структуры. Действительно, о какой стабильности может идти речь, если две молекулы могут состыковаться только на 10^-12 секунды, а дальше снова уйти в бесконечное броуновское мельтешение?

Представьте теперь себе пару молекул воды, которые соединились связью – плюсик с минусиком. Два тетраэдрических пакета молока вы как бы соединили вершинками. Сколько осталось свободных вершинок? Восемь минус две занятых – шесть. К каждой из которых может подсоединиться еще по молекуле. Нет-нет, я помню, что это соединение весьма короткоживущее, мне главное, чтобы вы поняли принцип: у каждого «пакета» два плюсика и два минусика на углах. Которыми они могут цепляться к другим пакетам.

Итак, две молекулы могут организовать на какой-то миг димер, а три – тример. Только тример будет существовать еще меньшее количество времени, чем димер, что понятно: если у нас образовалась сцепленная пара молекул, которая вместе существует 10^-12 секунды, нужно, чтобы за этот крохотный промежуток времени, пока они не распались, к ним прицепилась третья молекула и какой-то краткий миг они существовали вместе, прежде чем разлететься.

Но молекул в стакане миллиарды миллиардов. В океане – побольше. Им тесно, и они постоянно «трутся», на краткий миг образовывая друг с другом димеры, тримеры и даже более длинные цепочки и «комки». Так?

Вроде так. Вечный хаос без всяких устойчивых структур. Но…

За счет того, что угол Н-О-Н в молекуле воды составляет 104,5 градуса, чисто геометрически могут образоваться пятичленные циклы. Комплекс из 17 молекул, например, образует шесть таких циклов, что открывает дорогу к дальнейшей стабилизации. Как? Следите за мыслью.

Разумеется, конгломерат аж из семнадцати молекул жить будет совсем недолго, но его образование весьма вероятно. Вы только представьте себе водный массив из триллионов тетраэдрических «молочных пакетов», которые контактируют друг с другом вершинками. В этом массиве всегда будет огромное число димеров, поменьше тримеров, еще поменьше «многомеров» и некоторое число вышеупомянутых тетраэдров. А что это значит?

Это значит, что чисто геометрически у получившегося конгломерата молекул появляется единая плоскость с шестью свободными водородными связями. Которые могут сцепиться с аналогичной плоскостью другого подобного конгломерата.

– Становится возможным одновременное участие шести водородных связей! – радуется Зенин. – И тут незнание химической кинетики сыграло с физиками злую шутку. Физики всю жизнь говорили, что больше, чем 6–8 молекул воды, сцепиться между – не могут: слишком мала вероятность для короткоживущих водородных связей… Но есть такое понятие – константа димеризации, которая характеризует соединение одной молекулы воды с другими. Концентрация димеров делится на произведение концентрации мономеров. Эта константа равна 10 л/моль. Если спросить людей, не знакомых с химической кинетикой: вот в одной плоскости оказалось шесть связей, константа каждой из них равна 10. А константа шести связей чему равна? В лучшем случае скажут, что 60. А их надо перемножать! И тогда получится 10⁶. Миллион! На шесть порядков увеличивается время жизни! Тут как в бизнесе – с червонца дело не начнешь, а с миллиона уже можно.

…Еще раз повторю читателю – здесь срабатывает чистая геометрия. Из-за характерного угла Н-О-Н молекулы могут образовывать такие короткоживущие объемные фигуры, в которых водородные связи лежат в одной плоскости. А реагирование фигур плоскостями сразу с шестью сцепками на порядки увеличивает время жизни ассоциатов.

– А дальше между собой начинают соединяться уже тетраэдрические додекаэдры. Их геометрия такова, что в одной плоскости получаются уже три по шесть связей. А это дает нам 10¹⁸. И это число на шесть порядков превышает обычное время жизни водородной связи, равное, как вы помните, 10^-12с. Мы проскочили хаос и застабилизировались! Расчеты показывают, что минимальный стабильный кристаллик воды состоит из 912 молекул и геометрически напоминает ромбический куб с углом в 60 градусов. Длина ребра этого кристаллика 29 ангстрем. И 99,6 % воды состоит из таких образований.

Увеличение времени жизни все более крупных ассоциатов происходит, по Зенину, «вследствие углубления ямы потенциальной энергии». Сначала образуются циклы (примерно как в бензольном кольце), потом сферы, похожие на футбольный мяч, состоящий из пятиугольников и шестиугольников, потом тетраэдрический додекаэдр. И так далее.

– Но поскольку идет процесс нарастающей стабилизации, открывается, как говорят кинетики, канал. Это значит, что если есть малая концентрация неких образований, среди которых вдруг возникает константа, которая стабилизирует соединение, процесс начинает идти именно по этому каналу. И по этому каналу все вещество постепенно перетекает в новое состояние. В реальности подобные структуры в воде собираются сразу – как только вода начинает превращаться из пара в жидкость. Иначе бы она просто жидкостью не была, как сероводород. Но поскольку минимальным структурным объектом воды является не молекула, как в сероводороде, а «льдинка» из 912 молекул, то есть объект на три порядка тяжелее одной молекулы, это и делает воду жидкостью… Когда мы все это публиковали и докладывали на конференциях, нам возражали: а почему тогда жидкостью, а не гелем? Почему бы этим кристаллам не соединиться в еще большие образования, полностью затормозив всякую текучесть и превратив воду в вязкий гель? Природа позаботилась об этом.

Геометрически эти кристаллы ничем не отличаются. Но на каждой грани каждого кристалла свой зарядовый рисунок – сочетание плюсиков и минусиков. Потому что на каждую грань вынесено 24 зарядовых центра – кислород или водород. И если вы хотите, чтобы кристаллы гранями соединились, нужна полная комплиментарность – чтобы зарядовый рисунок на одной грани негативно совпадал с зарядовым рисунков на грани другого кристаллика – напротив каждого плюсика должен быть минусик и наоборот. Это практически невероятно. При сборке ассоциатов растет их стабильность, но падает вероятность комплиментарного взаимодействия. Проще найти комплиментарную пару по шести центрам, труднее по 18, а по 24 практически невозможно. Таким образом, мы получаем минимальный структурный элемент воды. Водородные связи между кристаллами воды не образуются.

– А какие образуются?

– Дальние кулоновские взаимодействия. То есть обычные электростатические силы. Если на одной грани кубика плюсиков больше, чем минусиков, и она имеет в целом положительный заряд, кубик этой гранью может подтянуться к в целом отрицательно заряженной грани другого кубика. Водородная связь работает на дистанции 2,8 ангстрема. А здесь порядка 5 ангстрем. То есть между кристаллами больше расстояние, чем между молекулами, составляющими кристалл. Кристаллы висят в кулоновском поле. Они могут собираться в более крупные ячейки до тех пор, пока на поверхности этих скопищ не останутся электронейтральные грани. Как я уже говорил, согласно нашим расчетам, максимальной стабильной ячейкой является ромбический куб из 912 молекул воды, а ячейки воды, состоящие из группы таких кристаллов, достигают размера примерно в полмикрона и легко разрушаются.

– Расчеты – это лишь теория.

– Эксперименты подтверждают теорию. Причем подтвердить все это нам удалось несколькими методами – методом высокоэффективной жидкостной хроматографии, методом оптической спектроскопии, методом контрастно-фазовой микроскопии и методом протонного магнитного резонанса. Впервые мы доложили об этом в 1995 году на втором Международном конгрессе по сверхслабым взаимодействиям. И только на пятом таком конгрессе, в 2009 году произошла психологическая подвижка: отдельные ученые начали постепенно, со скрипом признавать нашу теорию воды. Была большая дискуссия, и устроители даже попросили у меня разрешение вывесить результаты экспериментов на сайте конгресса.

…Однако признание одного конгресса еще не признание большой науки. Там психологический перелом еще не произошел. Новый взгляд на воду еще не выработан. Зенин на этот счет не обольщается:

– Из академической науки, помимо Бурлаковой, нас в этих исследованиях поддерживает директор пущинского Института биофизики клетки Евгений Евгеньевич Фесенко, который до последних пор получал гневные письма от комиссии Круглякова по лженауке. Я читал одно из них. Оно мне напомнило времена лысенковщины. Как же так, возмущается комиссия, вы публикуете работы о структуре воды, хотя Президиум АН такие вещи не признает… Осталось только выговор по партийной линии объявить! Помню, в 1997 году на очередном конгрессе перед тем, как идти выступать, Фесенко сказал мне, смеясь: «Сейчас я пойду и меня побьют. А потом вы выйдете, и вас побьют». Вот такая ситуация была до последнего времени. Но мы не сдаемся. И сейчас все больше людей понимают, что вода и молекула воды – это две большие разницы. Вода выступает как матрица для протекания биохимических процессов.

…Не знаю, доживет ли Зенин до признания его большой наукой. Он уже не молод. Вся его жизнь прошла в построении теории простой воды. И, скажу я вам, это не самое плохое жизнепроведение – при любом раскладе!

Теперь о главном. Вы, наверное, уже забыли, о чем наш разговор. Он о памяти воды. Что нам дает в этом смысле теория Зенина?

А вот что. Фишка в том, что все эти структурные элементы воды – кристаллики из 912 молекул – индивидуальны. У них разный зарядовый рисунок на гранях, сочетание плюсиков и минусиков, вытарчивающих на поверхность. А это – кодировка. На гранях водных кристаллов – великое разнообразие сочетаний плюсов и минусов. При попадании в воду каких-либо веществ на гранях водных кристаллов всегда находится электромагнитный «ключик», отпечаток, негативно соответствующий электромагнитному рисунку молекул внесенного вещества. И вода начинает это вещество активно растаскивать. Чем и объясняются ее великолепные способности как растворителя.

– Как вы думаете, сколько нужно взять воды, чтобы в ее массиве нашлись два одинаковых структурных элемента? Я не поленился и подсчитал: 40 миллионов кубокилометров! А это означает, что вода действительно имеет индивидуальность. Другой зарядовый рисунок – другие свойства воды.

– Но ведь химически это одно и то же вещество!

– Химически да. А физически – на «кристаллах» воды записана разная «информация». Приведу пример. Однажды произошел странный случай. Заместитель директора Института биохимической физики Елена Борисовна Бурлакова наткнулась на непонятное явление. Один из сотрудников института, который работал в Дубне, привез бидистиллят для опытов – очень чистую, дистиллированную воду. И когда проводили исследование по изучению проводимости биомембран, вдруг получили проводимость биомембран на этом дистилляте в два раза выше, чем на прежнем бидистилляте. Хотя и то, и другое – обычная суперчистая вода без всяких примесей, и какая разница, откуда ты его взял? Химически это одно и то же!

Повторили опыт в трех других лабораториях, в том числе дали мне. Мы проверили эту воду своими методами и обнаружили, что она ведет себя не так, как вела себя раньше обычная московская вода. Это было странно, ведь в Дубне та же самая вода – из Волги! И только потом выяснилось, что этот бидистиллят не из волжской воды, а был привезен парнем из Италии, где получен из местной воды. То есть в других геофизических условиях. Он просто не сказал об этом никому, поскольку не придал значения. Да и сложно было предположить, что дистиллированная вода из Италии будет отличаться от дистиллированной воды из России. Вывод: значит, у итальянской воды иная структура. Точнее, не структура, а зарядовый рисунок на гранях «кристаллов».

– Погодите. О каких именно физических свойствах воды вы говорите?

– Мы разработали три теста для определения разницы в физических свойствах воды. Первый – метод проводимости токов.

Я почесал затылок:

– А как может дистиллят проводить электричество? Там же нечему проводить ток! Чистая вода ток не проводит!

– Это у вас не проводит. А у нас другие приборы, очень чувствительные. Любая вода всегда проводит ток! Даже дистиллированная. Есть такое понятие – константа диссоциации воды. Показатель рН из школьного курса помните? Эта константа характеризует количество ионов в воде, то есть разорванных молекул – ионов Н⁺ и ОН^-. Вот они и проводят ток. Конечно, это очень маленькие токи. Не амперы и даже не миллиамперы, которые проводит обычная вода за счет растворенных в ней солей. А микроамперы, то есть в тысячу раз меньше привычных нам миллиамперов. На обычном миллиамперметре ничего не увидишь, он покажет ноль.

Идея опыта понятна. Если в воде действительно есть некая структура, носителям заряда будет или легче пробиваться через структуру воды под воздействием внешнего поля, или тяжелее. То есть если в результате какого-то воздействия структура воды меняется, то меняются и токи проводимости. Оказалось, электромагнитные, звуковые, гравитационные воздействия – все влияет и меняет свойства воды, она все прекрасно чувствует! Если, например, размешать воду магнитной мешалкой, изменится ее проводимость. Если крутить мешалку до 10 минут, проводимость меняется, но потом, в течение примерно пятидесяти минут постепенно возвращается к своей обычной норме. А если крутить магнитную мешалку более десяти минут, проводимость воды меняется необратимо и уже на прежний уровень не возвращается. Причем, что интересно, проводимость воды повышается ступеньками!

– Удивительно. И на сколько же меняются токи?

– Намного по нашим масштабам. Если все плечо измерения составляет 100 микроампер, то скачок на 20–30 микроампер. Это прилично.

– А как вода чувствует гравитационное воздействие?

– Это исследование провели немцы и в 1994 году даже книжечку выпустили. Они, в отличие от философствующих русских, не стали разбираться, отчего вода, побывавшая в невесомости, изменила свои свойства, а просто, обнаружив эффект, сразу стали думать, как его применить на практике. Практичные люди. Это нам надо до сути вещей докопаться, а они – сразу деньги зарабатывать кинулись. Немцы в книге приводят сразу массу технологических процессов, где бы эту левитированную воду можно было применить. Например, в водяных рубашках охлаждения… Ведь если вода стала чуть менее вязкой, например, можно получить экономию электроэнергии в процессе ее перекачки.

Вода реагирует на все! Вот простой эксперимент – ставишь воду на красный цвет минут на десять. Меряешь ток проводимости и видишь, что он увеличивается. Ставишь на синий цвет – проводимость токов уменьшается… Вода вообще уникальный индикатор. По изменению проводимости можно даже лунные затмения отслеживать. Она реагирует на дальние землетрясения и на все частоты электромагнитного излучения.

– А какие еще методы измерения использовались? Вы говорили, у вас их было три.

– Второй метод – биотест. Опускаешь в испытуемую воду простейшие организмы – спиростомы, и наблюдаешь их поведение. Спиростомы крайне чувствительны, и если в воде что-то меняется, это сразу отражается на индексе их двигательной активности. Индекс двигательной активности – это число пересечений спиростомами визира микроскопа.

Третий способ – по сыворотке крови. Взяли кровь, разделим на две части, одну – в контроль, а на другую подействовали магнитом. И видим, как резко меняются биохимические показатели обработанной крови. Уровень онкомаркеров меняется, например. Когда мы только начали делать эти опыты, завлабораторией клинической биохимии была просто поражена. Меняются более десятка показателей крови! Потому что меняется вода, которая является основой крови.

…Итак, у воды есть определенная «кристаллическая» структура. Она же – «информационная». И второе важнее первого. Лично мне понятно, почему. А если вам непонятно, Зенин объяснит:

– Наука «привыкла» изучать материальные системы. И до последнего времени не обращала внимания на их информационную составляющую. Порядок считался как бы не слишком существенным. Вот мы с вами сидим в комнате так, а можем пересесть на другие стулья, переставим стулья, шкаф, стол… Что изменится в системе материально? С точки зрения физики – ничего. Только дизайн. То есть нечто идеальное. Состав ведь останется прежним, масса тоже.

Поясню тугую зенинскую мысль. Мы можем исследовать два одинаковых по массе, электропроводности и химсоставу объекта – две книги. Но текст в них будет разный! А физики и химики текст не исследуют. Потому что текст надо понимать, а единственным прибором для этого является наше сознание.

Вспомните, кстати, слова доктора Блюма о том, что все пациенты для современной массовой медицины различаются только по массе, а если масса одинакова, объекты считаются идентичными. Хотя их сознание – разное.

Зенин это тоже понимает:

– Именно порядок расположения и движения материи в пространстве, то есть нечто «невещественное», является во многих случаях определяющим для характеристики системы. Если внешнее воздействие не меняет ничего ни в химии, ни в физике системы, а просто приводит к перестановке элементов, это меняет ее информационное содержание. Меняется «запись». Если на каждый определенный входящий сигнал вы получаете свой порядок расположения элементов в системе, вы, по сути, кодируете поступивший сигнал. Вода именно этим и занимается! Каждое воздействие она кодирует по-своему, меняя зарядовые рисунки на гранях кубиков и их взаимное расположение. Раньше мы рассматривали химические и физические свойства воды. Пришла пора рассматривать ее информационные свойства как отдельную область.

…Так как же все-таки, учитывая вышеизложенное, работает гомеопатия?..

Попадание в воду постороннего кристалла со своим, характерным только для него зарядовым рисунком меняет зарядовый рисунок на гранях водных кристаллов, как бы отпечатывается на нем. Идет программирование воды веществом. И далее работает уже кодированная вода. Она, неся электромагнитный отпечаток лекарства, может действовать на организм уже без всякого лекарства. То есть работает не вещество, а его зарядовый след на ячейках воды. Потому и резко встряхивают гомеопаты раствор при разбавлении, чтобы, тряся водные кристаллы, ускорить процесс отпечатывания. Пустить в растворе волну копирования.

Вот такая теория. Если она вам нравится, можете ее принять, и тогда гомеопатия будет прекрасно на вас работать. А если вы находитесь в плену стереотипов, можете эту лженаучную теорию попытаться опровергнуть. И продолжить есть таблетки. Вот они – настоящая наука!..