В. Хэппи-энд. Исключительно для любителей хэппи-эндов
События даны в обратной последовательности
Где кролика выгуливать. — Семейное дело. — Эрос и Танатос. — Семнадцать мгновений апреля.
4
Пальцы скользнули по клавише выключателя. Уолтер нажал посильнее, дождался, пока загорится светильник под круглым колпаком-иллюминатором, не глядя швырнул шляпу в сторону ближайшего стула. Чемодан и портфель стояли здесь же, при входе, и молодой человек внезапно вспомнил, что так и не избавился от книг про доблестного Капитана Астероида. Хотел отдать мистеру Н, но за делами забылось.
Перри рассудил, что выкинет их прямиком в океан где-нибудь за Азорскими островами. А самому младшему купит Вальтера Скотта.
Каюта была маленькая: слева от входа дверь, ведущая в умывальник, впереди — две кровати, разделенные узким проходом. Второй класс, но одному и того много. Уолтер дернул узел галстука, взглянул направо, в сторону единственного кресла.
Стена сдвинулась с места, ударила в затылок, обдала полярной стужей.
На той, что назвалась княгиней Марг, было знакомое серое платье, брошь с синим камнем у самого горла. И шляпка та же, что в их первую встречу. Темные перчатки, левая снята, лежит на ковре. Рядом сумочка и небольшой чемодан с несколькими яркими наклейками.
Уолтер попытался что-то сказать, оторвать голову от стены. С первого раза не вышло. Он собрался с силами, выдохнул:
— Марг…
Женщина открыла глаза, улыбнулась.
— Кажется, заснула. Только что с самолета, еле жива. Грозовой фронт, воздушные ямы и дымящий правый двигатель. Цени свою женщину, сержант! Только не спрашивай, как я попала в каюту. Ты показал билеты, я — паспорт. Мы оба в списке пассажиров.
— Да-а…
На большее он так и не сподобился. Марг подняла перчатку с пола, бросила на кровать, скинула шляпку. Встала, улыбнулась.
…Ямочки!
— Но я могу быть и привидением, сержант. Самолет упал чуть севернее Парижа, моя нераскаянная душа…
Не договорила, ахнула, прижавшись к его плечу. Они просто стояли рядом, даже не касаясь губами губ. В такой миг им, ставшим единой плотью, и это казалось лишним.
…Густой голос гудка, пол в каюте дрогнул, еле заметно мигнул светильник.
— Нью-Йорк, — шепнула женщина. — Я бы прилетела сюда, даже став призраком.
Отстранилась, смахнула слезы с ресниц.
— Надо тебе сказать, Уолтер. Нет, спросить… Важное.
Помолчала, прикусила губу.
— Ты меня… Ты меня не прогонишь, Уолтер Квентин Перри? Я тебе действительно нужна?
Он хотел возразить, возмутиться, но княгиня Марг подняла руку в черной перчатке.
— Не спеши! Ты молод и красив, сержант. Я ревную тебя ко всем женщинам Европы, схожу с ума по ночам. Обо мне ты знаешь, но не все…
Подняла с пола сумочку, раскрутила, бросила на кровать.
— Там сотня франков и то неполная. Я нищая, Уолтер. Мы насмерть поссорились с Кирией, уехала, в чем была. Могу продать брошь и устроиться на какие-нибудь курсы, где берут одноруких. В твоей квартирке будет тесно, а потом я начну стареть. Это жизнь, Уолтер.
Слова падали, словно камни в пропасть — безнадежно, безвозвратно. Но именно в эту минуту ушастый парень из Нью-Йорка почувствовал себя много взрослее той, что ходила в штыковые с винтовкой образца 1891-го.
— Жизнь совсем другая, Марг. За последний месяц мне все время приходилось выбирать, очень часто — под пулями. Не хвастаюсь, я не храбрец, под пулями очень плохо думается. Но если что решил, то навсегда. Ты никогда не постареешь, Марг! Ты будешь жить и работать только там, где пожелаешь, и я это сделаю. Мы не расстанемся до самой смерти, и ты, моя Марг, никогда не станешь из-за меня плакать. И да помогут нам Иисус Христос и генерал Джексон!
Женщина отшатнулась, поднесла ладонь ко рту.
— Ты… Я тебя таким никогда не видела. Мне даже страшно…
Выпрямилась, плеснула взглядом — синим огнем.
— Да услышит нас Бог! Все будет так, как ты хочешь, Уолтер Квентин Перри.
Шагнула к кровати, вздернула сумочку, раскрыла.
— Я не солгала, сержант, денег у меня и в самом деле нет. У нас с Кирией — общий капитал, и мои миллионы остались ей на поживу. Сейчас я действительно нищая по сравнению с тем, что имела. Но, кажется, завалялось несколько чеков.
Марг усмехнулась, обвела глазами тесную каюту.
— Не вижу бассейна с крокодилами и белого рояля. Чего стоишь, сержант? Бегом к капитану, у них есть свободная каюта-люкс. А к пентхаусу в Нью-Йорке я уже приценилась. С видом на Центральный парк, устроит?
Уолтер, чуть подумав, пожал плечами. Почему бы и нет? Будет где кролика выгуливать.
* * *
— Это из-за Вальтера Цабеля. Да-да, который Линц, твой приятель. Кирия навещала его в больнице, чуть ли не ночевала там. А потом заявила, что выходит за него замуж. Я… Я и не думала возражать, Уолтер! Просто попросила ее подумать, не спешить. У них же разница в возрасте даже больше, чем у нас с тобой! А она… Кирия… Такого никогда еще не было, Уолтер! Надавала пощечин, наговорила страшного… Выгнала — и запретила ей даже писать. Я до сих пор сама не своя. За что? Почему?
— Неужели ты не поняла, Марг? Потому что Кирия очень-очень любит свою сестру.
3
Уолтер захлопнул дверцу серого «Ауди Кабриолета», пошатнулся.
— Еле добрался. Суслик из Нью-Йорка оказался никаким гонщиком.
Ингрид фон Ашберг взяла под локоть, взглянула без улыбки.
— Уже поняла. Крайне неразумно, господин Перри. Зачем было ехать на авто? Рядом железнодорожная станция.
Перри огляделся. Шоссе, синий щит с указующей стрелкой и надписью «Лион. 20 километров», дома под красной черепицей. Один, побольше прочих, совсем рядом. Крыша острым углом, потемневшая от времени труба-дымоход, темно-зеленый плющ, скрывающий старые стены.
— Поездом проще, — согласился он. — Но хотелось кое-что доказать себе самому.
Девушка фыркнула:
— Вы сейчас — настоящий фон Ашберг, вылитый дядя с фронтовой фотографии. Это не комплимент, господин старший брат, а печальная констатация… Ваше парижское начальство, надеюсь, не в курсе?
Молодой человек честно попытался улыбнуться.
— Думаю, нет. Едва ли у мистера Н имеется шпион на веронском почтамте. А вообще-то говоря, катились бы они все!..
— Правильно! — рассудила баронесса. — Это наше семейное дело. Странно, господин Перри, но с тех пор, как вы с презрением отвергли мою грешную плоть, наступила некая гармония. По крайней мере, могу смотреть на вас как на родственника, пусть и не слишком приятного.
Уолтер давно уже понял, что с сестрой лучше не спорить.
— Костюм… И еще танго не умею танцевать.
— И на Монблане не были, — девушка обернулась, кивнула в сторону дома. — Сняла до завтрашнего утра. Ужин нам приготовят, а вот ночевать придется вместе. Одна спальня и огромная, как берлинский аэропорт, кровать. Я слева, справа — вы, посредине — меч, как у Изольды и Тристана.
Молодой человек окинул взглядом стены под зеленым плющом.
— Меча тут не найдешь, положу грабли. А еще лучше, переночую в машине.
Ингрид фон Ашберг покачала головой:
— Никогда не позволю себе выгнать брата из дома. Да и вид у вас, господин Перри, не боевой, за ужином заснете. А не заснете, буду учить вас танго. Здесь есть радиоприемник.
* * *
Горящий камин, уютное потрескивание горящих поленьев, неяркие обои по стенам, фотографии в деревянных рамках, распятие в углу, тяжелые темные кресла.
Ночь за окном. Сестра и брат.
— Мне тоже снилось что-то жуткое, — негромко рассказывала Ингрид. — Вы — мертвый, я — живая, говорим о поединке, о Граале, о мече Зигфрида. Мой бог! Зигфрид?! Я ни одну оперу Вагнера не смогла дослушать до конца! Вернетесь в Нью-Йорк — сразу в клинику на неделю, я проделаю то же в Берлине.
Стряхнула пепел в латунный обрезок гильзы — память о Великой войне.
— Но сейчас о деле, господин Перри. На повестке дня, а еще точнее — ночи, два вопроса.
Резко обернулась, взяла брата за руку.
— Выручайте сестру! Мне очень нужно дядино наследство. Нет-нет, никакого инцеста. Испортим все, я вас возненавижу. Зачем?
Баронесса встала, подошла к горящему камину, протянула ладонь, словно желая погладить яркие живые язычки.
Бросила окурок, обернулась.
— Мой адвокат тщательно изучил дядино завещание. Там говорится о моем браке с гражданином США Уолтером Квентином Перри, проживающим в городе Нью-Йорк. И больше ничего! Уловили?
Молодой человек в очередной раз не пожалел, что регулярно посещает кинотеатры.
— «Большая афера», Джон Бэрримор и Мэриэн Марш, 1931 год. Нужен другой Перри из Нью-Йорка.
Девушка подошла к его креслу, присела прямо на темные доски пола. Взглянула в глаза.
— Я буду очень благодарна, брат! Можете считать, что университет для нашего общего родственника Джона Рузвельта Перри уже у вас в кармане. Найдите тезку, договоритесь, заплачу очень хорошо. Я не стану изменять этому парню, если родится ребенок — не брошу, воспитаю. Только постарайтесь, чтобы Перри-бис был не урод, не старик…
Уолтер, выбравшись из кресла, присел рядом с сестрой, коснулся плечом.
— «Синг-Синг». По-немецки почти как «Пой-пой». Слыхали об этом заведении? Здесь нужен будет настоящий адвокат, американский, чтобы каждый ход продумал… Но если юристам нашего дяди требуется лишь брачное свидетельство с фамилией и два года безупречной жизни, можно поступить куда проще. В США нет внутренних паспортов, изменить имя и фамилию совсем несложно. Приезжайте в Нью-Йорк, Ингрид, найдите хорошего человека, лучше, чтобы на всю жизнь. А настоящую фамилию можно через два года вернуть. Не понравилась, бывает!
Баронесса вцепилась в его запястье, повернулась рывком.
— Правда? У меня есть приятель в Нью-Йорке, немец. Друг детства, влюбился в меня еще в пятом классе. Уехал в Штаты, письма пишет…
Встала, отряхнула платье. Взглянула сурово, без тени улыбки.
— Прошу и дальше наставлять меня, господин старший брат! Когда мы встретились на «Олимпии», я едва не совершила самую большую ошибку в своей жизни. Но сейчас придется быть неблагодарной. У нас впереди плохой разговор.
* * *
Дрова догорели. Красные угли — волчьи глаза в ночи. Брат и сестра смотрят друга на друга. Мать-Тьма, неслышно окружив со всех сторон, переменила их облик. Сестра стала старше, брат словно оделся камнем. Голос никто не повышает, хотя оба готовы перейти на крик.
— Это мое дело, Ингрид. Мое — и госпожи фон Дервиз.
— Нет, брат. Позвольте напомнить, что я говорю по поручению господина Михеля Венига. Кстати, когда он узнал, что именно вы его спасли… Не возражайте, господин Перри, лекарства стоили очень дорого. Господин Вениг сказал, что вы действительно альтесс, и по праву крови, и по чистоте души. Его слова, не мои, я не верю в рыцарей… Но! Но то, что вас очень умело завербовали, вполне допускаю. У господина Венига хорошие информаторы. Он попросил предупредить.
Угли гаснут, Мать-Тьма подступает все ближе, но догоревшие поленья внезапно взрываются снопом ярких горячих огней. Свет падает на лица, отражается в глубине зрачков.
— Меня уже предупреждали, Ингрид, — один очень знающий человек, который начал со швабры, а потом взрывал железнодорожные станции. Марг сказала ему все в лицо. Помню дословно: «Я не разведчица, я не сотрудничаю ни с одной из спецслужб мира». Этот человек подтвердил, только добавил слово «государственных». Марг обеспечивает безопасность Кирии и ее… ее свиты. По сути, частное детективное агентство, сам в таком служил. И что плохого?
— Я ничего не понимаю в мистике, в рыцарских орденах, в масонских ложах и в прочих розенкрейцерах. Не мое. Я, господин Перри, сугубая реалистка. Михель назвал госпожу фон Дервиз «Бегущей с волками». Не знаю, что это, кажется из доктора Юнга. То ли секта, то ли еще один рыцарский орден, не важно… Сейчас, господин старший брат, я задам несколько вопросов. И не смейте обижаться, речь, возможно, идет о вашей жизни.
Огоньки погасли. Мать-Тьма нетерпеливо колыхнулась, однако брат, сам того не ведая, прогнал ее прочь. Еле слышный щелчок, желтая волна электрического света… Теперь он стоял, прислонившись к стене, сестра тоже поднялась, подошла ближе.
— Господин Вениг не ждет ваших ответов, оставьте их при себе. Но выслушайте. Итак… Была ли у вас девушка перед тем, как вы встретились с госпожой фон Дервиз? Нравилась ли она? Объяснились ли вы с нею? Может быть, даже сделали предложение?
Брат сжимает кулаки до боли, до белых костяшек.
— И самое главное. Не случилось ли с ней чего-нибудь плохого как раз перед тем, как вы, господин Перри, совершенно случайно познакомились с Маргаритой фон Дервиз?
Сестра не ждет ответа. Поворачивается, идет обратно к креслу. Слова бьют в спину.
— Передайте господину Венигу, фройляйн, что так больно мне было лишь в ту минуту, когда эту девушку выносили из дома с окровавленной повязкой на голове. Некоторые вещи простить нельзя, и я не желаю иметь с ним больше никаких дел. А вам скажу, Ингрид… Происходит что-то очень подлое. Что именно, пока не понимаю, но если кто-то попытается тронуть Марг, убью сразу, не думая. Мы с вами можем сделать лишь одно — забыть все, что здесь сказано. Я уже забыл.
Тишина подвела черту. Уолтер Квентин Перри поступил согласно обету: выкинул все прочь из памяти.
Ингрид фон Ашберг-Лаутеншлагер Бернсторф цу Андлау ничего не забыла.
2
Мухоловка смотрела вслед Уолтеру Квентину Перри. Знала, что не обернется, поэтому помахала вслед.
Удачи, маленький Вальтер!
Девушка откинулась на спинку неудобного железного кресла и наконец-то смогла расслабиться. Мускулы, выражение лица, и самое трудное — глаза. Экзамен оказался сложным, на грани возможного, но она его выдержала. Медицинские сестры, врачи, потом умный, недоверчивый профессор из Милана, Антонио Строцци. И, наконец, ее рыцарь, ее Квентин.
Молодец, специальный агент Мухоловка! Высший класс работы, благодарность в приказе!..
Симулировать потерю памяти ее учили профессионалы. Месяцы в специальной клинике Министерства внутренних дел были потрачены не зря. Но теория — одно, практика же, со Смертью в обнимку, нечто иное. Поглядеть в глаза наивному теленку из Нью-Йорка…
Нет! Нет! Нет!
Девушка быстро оглянулась и, не заметив никого, крепко припечатала себя ладонью по щеке. На память! Никогда больше она не посмеет даже в мыслях оскорбить Вальтера Перри. Вспомнилось его лицо, знакомый и в то же время иной, изменившийся взгляд.
Глаза — зеркало души? Верно, однако, порой и нечто большее. Досье! Читай — восхищайся!
Квентин убил своего первого врага. Научился лгать, улыбаясь. Обыграл матерого волка — полковника Антонио Строцци. Спас ее саму, обеспечил выезд в США — именно то, о чем она мечтала.
Лопоухий парень из Нью-Йорка стал взрослым.
Иисус Христос и генерал Джексон! Рыцарь и не должен быть шпионом, это ее работа. Помогай тебе Бог, маленький Вальтер.
Очень хотелось пить. Под рукой спрятался крохотный медный колокольчик, палочка-выручалочка. Достаточно позвонить, и появится добрая сестра-монахиня, напоит, успокоит, даст лекарство. Но девушка решила терпеть. Это разве жажда? Вот когда она прикоснулась к его лицу…
Мухоловка не выдержала, застонала, но вовсе не от боли. Чудо не в том, что она вопреки всему осталась жива. В ином совсем — здесь, среди цветущего тамариска, Анна ощутила, как сползает с души грязная накипь. Она уже не боялась, не чувствовала отвращения. Напротив, когда этот красивый парень коснулся ее кожи, захотелось протянуть руку, погладить.
Погладить? Анна Фогель негромко рассмеялась.
Fick dich!
Впиться губами в губы, повалить прямо на траву, дернуть за ворот рубахи, пуговицы — с мясом, затем — брючный ремень. А потом пусть уносит — до изнеможения, до боли, чтобы даже ходить было трудно. Тогда, у черного зева Bocca del Lupo! «Моральная сторона происходящего»! О чем она думала? И зачем вообще было думать?
Следовало успокоиться — и Анна успокоилась. Села поудобнее, скользнув взглядом по цветущим тамарискам. Ничего, и это случится. Скоро! Тебе нужна сестра, маленький Вальтер? У тебя будет очень хорошая сестра, самая лучшая! А потом ты вспомнишь, что сделал ей предложение, — и захочешь услышать ответ.
Услышишь!
Эрос и Танатос — ключ к победе. Над врагами. Над судьбой. Над тобой, ушастый!
Мешало одно. В глазах рыцаря была другая. Любимая. Любящая.
Мухоловка немного подумала, нахмурилась.
— Tristis…[]
А потом и улыбнулась:
— Soluta![]
* * *
— Мелко это все, госпожа Фогель, мелко!
Комната, горящий камин. Кресло. Она по-прежнему в кресле, рядом столик темного полированного дерева, но теперь на нем не коньяк — сифон с газированной водой. Капли на мокром холодном стекле… И Он, самый обычный, серый, неприметный, там же, в кресле напротив. Зеленые огоньки глаз еле заметны, словно уйдя на неведомую глубину.
— Дайте мне что-нибудь! Настоящее, серьезное. Только не обещайте убить Папу Римского, без вас добровольцев хватает. Шпионаж, диверсии — чепуха, воробьиные поклевки. Дайте!..
Мухоловка, не выдержав, вцепилась в холодное стекло, набрала воды в стакан. Отхлебнула, прикрыла на миг глаза. Счастье! Даже тут, в сердце Джудекки, такое случается.
Тот, кто сидел в кресле, не торопил.
— Эрц мертв, — внезапно сказала девушка. Не спросила, почувствовала.
— Да, — равнодушно откликнулись из кресла.
Бывший специальный агент Фогель не огорчилась и не обрадовалась, просто приняла к сведению. Станислас Дивич когда-то вытащил из ямы с трупами полумертвую студентку. Спасенная все эти годы была его верной собакой.
Квиты!
Анна открыла глаза, не глядя, поставила недопитый стакан на столик.
— Его план. В случае аншлюса в США создается Национальный комитет из влиятельных эмигрантов-антифашистов. В перспективе — правительство в изгнании. Я помню номера счетов и фамилии тех, к кому следует обратиться в первую очередь. Ждем начала большой войны, начинаем забрасывать группы патриотов в страну, организуем саботаж…
— Ох ты!..
Зеленые огоньки вспыхнули, озарив комнату изумрудным свечением.
— По-ли-тика! Это уже разговор взрослых. Масштаб! Не по одной душонке отслеживать, сачком для бабочек ловить! Легионы выстроятся. Легионы!..
Свечение погасло, спрятавшись в зеленых зрачках. Владыка Джудекки встал, расправил плечи. Кто-то незримый укрыл их черным, словно ад, плащом.
— Если помечтать… Вы перегрызаете горло болтунам-либералам, находите нужных, безжалостных. Сами, конечно, остаетесь до времени в тени. Потом, в самый пик войны, какое-нибудь громкое покушение. Вы, госпожа Фогель, лично руководите устранением гауляйтора или наместника. Бац — и в Историю! После победы вы, национальная героиня, отходите на время в сторону, пусть ломают шеи… В 1960 году Анна Фогель — премьер-министр, через десять лет — президент. С вашим-то опытом, навыками, привычками!.. Ох, какая будет жатва!..
Сбросил плащ на пол, в кресло присел. Убавил голос почти до шепота.
— Увы! Не потянете. Здоровье, госпожа Фогель! Нужно яростно любить жизнь, каждую ее секунду, жаждать славы, поклонения, удовольствий, наслаждений — и рваться к ним, совершая все возможные грехи. Не бояться и не стыдиться, пусть стыдятся слабые. Эрос и Танатос — вот великая тайна успеха! Вы же, к сожалению, выгорели, как мне уже совсем недавно приходилось упоминать.
— Да, — согласилась она, чувствуя ледяное надмирное спокойствие. — Я даже не смогла стать хорошей подругой господину Дивичу, хотя честно пыталась. Яма с трупами меня так и не отпустила.
— Tristis…
Прозвучало негромко, мелким неясным шорохом. И следом, почти неразличимо, на грани слышимости:
— Soluta!
И все пропало — комната, Он, зеленые огоньки. Ни тьмы, ни света. А потом пришла боль, и Анна Фогель открыла глаза.
1
Мотор «Ауди Кабриолета» урчал мощно и ровно. Бело-голубой указатель на автостраде показывал двести сорок семь километров до Вероны[]. Дорога была пуста, желтый свет фар рассекал темноту, теплый ветер рвался в приоткрытое окно. Все, как в ту ночь, когда они уезжали вместе с Анной.
«Семнадцать мгновений апреля, — транслировали по радио песенку Марики Рокк[], — останутся в сердце твоем….» Уолтер поморщился — не нравилось. Протянул руку, повернул круглый рычажок. Замер. Есть! В самую точку, в сердце!..
…Пылает солнце,
В бурном море
гуляют волны,
В женском сердце
царит насмешка,
В женском сердце
ни волн, ни солнца,
У мужчины
в душе смятенье,
Путь мужчины —
враги и войны,
Где, скажите,
найти ему покой?
Ах, где найти покой?!
Серый асфальт мчался навстречу, желтый огонь манил, звал за собой. Ничего еще не кончено, не решено. Он успеет, доедет, выручит. Если надо, снова вернется в Европу, пройдет по своим следам, заглянет дальше, за черный горизонт.
И, дьявол его раздери, научится танцевать танго!
Иисус Христос и генерал Джексон!
А любовь
мелькает в небе,
Волну венчает
белым гребнем,
Летает и смеется,
и в руки не дается,
Не взять ее никак!
О Аргентина, красное вино!
