– Ты уверен, что хочешь, чтобы мы туда спустились? – Юханнес наконец зажёг свою самокрутку. Он напряжённо смотрит на меня, окутанный табачным дымом.

– Да. Я должен узнать, – отвечаю я и перевешиваюсь через перила, пытаясь увидеть, что находится снизу, где в прошлый раз была приоткрытая дверь. Граница между фантазией и реальностью находится именно там, – другого пути нет.

Мы стоим, каждый задумавшись о своём, и смотрим в темноту внизу. Юханнес докуривает и кладёт окурок в кисет. Мы последний раз обмениваемся взглядами и спускаемся.

Металлическая дверь снизу лестницы распахнута. Внутри темно и совсем тихо. Я достаю мобильный телефон и включаю функцию фонарика, когда мы входим в прихожую с выставленными на витринах птицами. Следы моих ботинок с последнего раза покрыты тонким слоем пыли. Я следую по ним к стене с чучелами птиц в витрине. В темноте они напоминают декорации из американских фильмов ужасов семидесятых – смотрят безжизненными стеклянными глазами из своих плексигласовых клеток.

– Никогда раньше здесь не был, – Юханнес вздрагивает, подойдя ко мне и заметив птичью выставку.

– Это место явно не для тебя, – бормочу я и продолжаю путь мимо витрин, направляясь к выходу на танцпол, у которого и останавливаюсь. Вокруг нас совсем тихо. Музыка, диско-шар, стробоскоп и дым-машина – всё отключено. Под потолком ещё летают крупинки пыли. Пастельные тона стен создают сильный эффект присутствия, ощущение серости и влаги, которые я испытал и в прошлый раз, находясь среди этого мрачного лунного пейзажа.

– Идём, – говорю я и захожу в зал, – она сидела там.

Мы обходим диджейский пульт и останавливаемся посередине танцпола. Отсюда едва можно разглядеть человечка на табличке «Выход», который показывает направление движения в аварийной ситуации.

Я чувствую, как замирает сердце, когда мы подходим ближе.

– Пусто, – говорю я и останавливаюсь перед пультом. Здесь стоит стол, покрытый слоем пыли, а банок из-под варенья со свечами уже нет. Воздух тяжёлый и сырой, – её здесь нет.

– Спасибо, Господи, – облегчённо выпаливает Юханнес, – на секунду мне показалось, что сердце из груди сейчас выпрыгнет.

Он достаёт окурок из кисета, но, передумав, кладёт его обратно.

– Ну и вонь, – кривится он и подносит к лицу спичечный коробок, как будто это шкатулка с нюхательным табаком.

В луч света от фонарика попадает ложбинка придавленной пыли на диване в том месте, где я в прошлый раз сидел. На сиденье с другой стороны, где сидела женщина без лица, осталось только застывшее пятно.

– Но она была, – бормочу я и сажусь на корточки. Я вижу лужицу липкой, дурно пахнущей вязкой жидкости, которая, видимо, стекла со стола. Свободной рукой я прикрываю нос и дышу ртом, наклоняясь ещё ниже, – она была здесь в тот вечер.

– Ну что там? – Юханнес нетерпеливо осматривается по сторонам, а я сижу с зажатым носом, – что-нибудь нашёл?

Я свечу в его сторону фонариком, а потом снова на пол.

– Следы, – отвечаю я.

Я вижу перед собой свои собственные неровные следы, они огибают стойку диджея и выходят на танцпол, а потом движутся по прямой и заканчиваются у пожарного выхода. Ещё я вижу полоску следов покрупнее, они начинаются от скамейки, на которой сижу я, и тоже ведут к входу, частично пересекаясь с моими следами.

– Похоже, кто-то пришёл сюда той же дорогой, что и я, и забрал её с собой, – говорю я. Я поворачиваюсь и просвечиваю пол от своей скамейки до диджейского пульта. – Не многим позднее меня.

– Как ты определил? – из-за волнения дыхание Юханнеса становится всё тяжелее, и лицо его бледнеет. У него дрожат ноги, и он беспокойно шелестит коробком о штанину, пока говорит, – здесь же почти ничего не видно. Только этот ужасный смрад…

– Пыль, – отвечаю я и показываю на пол перед собой, на мягкой поверхности виднеются две дорожки следов, – на моих следах и на чужих одинаковый слой пыли.

– Ты кого-нибудь видел, когда был здесь?

– Нет, но учитывая моё тогдашнее состояние, сомневаюсь, что разглядел бы что-нибудь, даже если на танцполе развалился бы пьяный слон.

Юханнес пытается рассмеяться, но резкий запах лишает его улыбки. Вместо этого он снова подносит коробок с кисетом к лицу и следует за мной. Я иду по следам, подсвечивая их фонариком, мы обходим ряды пыльных сидений с гнилой обивкой, диджейский пульт и подходим к двум бильярдным столам, которые стоят в одном из углов.

Следы заканчиваются за одним из столов. Кто-то подмёл пыль и собрал её в неровную горку. Сукно едва различимо, на столах раскиданы бильярдные шары. Они напоминают маленькие домики на миниатюрном пейзаже, которые обычно стоят в музеях, посвященных погибшим цивилизациям.

Я оцениваю вид на зал из этой точки. По одну сторону от танцпола находится пожарный выход с зелёным человечком и скамейка, на которой я сидел в прошлый раз. По другую – тлеет свет из прихожей. Посередине между ними – тёмная диджейская ширма.

– Отличный наблюдательный пункт, не так ли? – говорю я, когда Юханнес встаёт рядом.

– Для кого?

– Для преступника, – бормочу я и направляю фонарь на приоткрытую дверь, стоящую между двух полок для бильярдных киёв в глубине комнаты, – которому нравится играть со мной в игры, – объясняю я, подхожу к двери и открываю её. За ней находится тёмная узкая лестница, ведущая на первый этаж.

– Пошли, – говорю я, – я увидел достаточно.

– Ты нашёл, что искал? – спрашивает старик, когда нам наконец удаётся запереть дверь в подвал и оградиться от темноты и вони. Мы обнаруживаем себя в кухне ресторана на первом этаже. В комнате есть кладовая и три морозильные камеры, одна из которых издаёт тихое гудение. Пахнет чистящими средствами – в комнате недавно убирались.

– Ещё как, – отвечаю я и с улыбкой поворачиваюсь к Юханнесу.

– И каковы находки?

– Думаю, мёртвая женщина была русской, – рассказываю я, пока мы идём по ресторану. Стулья и столы собраны в кучу в дальнем углу, составлены друг на друга и обмотаны полиэтиленом и белыми скатертями, – возможно, проституткой, которая приехала в город на заработки, – это как минимум объяснило бы, почему никто её не ищет. Думаю, Расмус нашёл её, когда погружался, и за это его убили.

– Боже мой, – фыркает Юханнес и потирает ладони, когда мы наконец-то снова выходим в фойе, – чем же это закончится?

– И последнее, но не менее важное, – завершаю я с едва заметной улыбкой, – слухи о том, что я невменяемый, сильно преувеличены.