Я едва дышу, когда дохожу до своей машины на стоянке. Я подъезжаю к сараям на берегу залива и паркуюсь там, где стояли шериф с сержантом, когда я впервые сюда приехал, чтобы осмотреть лодку Расмуса в сарае Харви. Припарковавшись, я выпрыгиваю из автомобиля и зигзагом мчусь по торфяникам и гальке к покосившейся от ветра рыбной сушильне.

Птицы в небе напоминают кукол из теневого театра, они падают и поднимаются, медленно и плавно, почти не размахивая крыльями, парят над сторожкой маяка. Кроме того, я вижу птиц и вокруг маяка, чёрных с белыми шеями, они дрейфуют на волнах вокруг скал, похожие на китайские фонарики.

Сарай разделён на две части: в глубине расположена кладовая, в которой лежат разнообразные снасти, зелёные стеклянные бусины, бадьи и коробки, а на стене висит пластиковый ялик. Он прикреплён двумя крюками, за заднюю и переднюю части. Ялик такой маленький и лёгкий, что мне удаётся его поднять и без проблем спустить на воду.

Я покидаю землю и поднимаюсь на борт. Остров ясными серебряными переливами омывают волны. Птицы выстроились веером, а маяк и прочие постройки озарило ярким лучом света, пробившегося сквозь облака: ось связала две точки синхронного вращения.

– Это мы, Фрей, – всхлипываю я судорожно, и по моему лицу катятся слёзы, – это мы.

Спину ломит, когда я наконец добираюсь до обломков причала. Я бросаю сумку на берег, а потом, скользя, выбираюсь из ялика и встаю на камень. Я бегу к лодочному сараю и открываю дверь: там никого нет, и я иду дальше. У подножия каменной лестницы я останавливаюсь и оглядываю маяк. Холодные серебристые лучи луны подсвечивают конструкцию. Я делаю глубокий вдох и бегу дальше.

Редкие дождевые капли и влажный морской ветер бьют в лицо, но куртку я не застёгиваю и не заправляю футболку в штаны. Дверь в главный корпус замотана красно-белой оградительной лентой. Оказавшись внутри, я сразу бегу в бар.

– Чёрт, чёрт, чёрт! – выругиваюсь я и останавливаюсь у барной стойки. В комнате слегка пахнет луком, этого запаха здесь раньше не было, но откуда-то он мне знаком. Окна затянуты чёрными полиэтиленовыми пакетами, все, кроме одного. Посередине стоит горящий прожектор, направленный в непокрытое окно. Я подхожу и открываю его. Снаружи совсем темно. Просвет в облаках теперь пропал.

– Слишком поздно, – с отдышкой говорю я.

Я стою и несколько минут смотрю на облачный покров над головой, ожидая, надеясь, что просвет снова появится, но ничего не происходит, на смену облакам приходят другие, ещё темнее, нет луны, нет света, нету Фрей. Только непроглядная чёрная преграда, через которую никому не перейти. Я закрываю окно и выхожу из бара.

Я чувствую, что пришло время снова попробовать избавиться от того, что, как кирпич, застряло в области диафрагмы, и направляюсь к танцплощадке, где согласно указателю должен находиться туалет.

Дверь в подвал закрывает висячий замок, а у меня нет ключа. Я поворачиваюсь и трусцой бегу обратно по лестнице в фойе, затем поднимаюсь на этаж выше. Воздух здесь тяжёлый и влажный, в нём какой-то странный привкус кислого запаха горелой древесины и сырой одежды.

Я подхожу к одной из приоткрытых дверей. Комната находится в том крыле здания, которое, видимо, сильнее всего пострадало от пожара. Потолок и стены голые как в самой комнате, так и в совмещённой с ней ванной, в которой нет ни душевой, ни туалета. На полу лежит несколько инструментов вместе с прожектором, а еще рулоны изоляционного материала. Эта комната – единственная на этаже, которую Расмус успел начать ремонтировать. Всё остальное осталось нетронутым с восьмидесятых.

В следующей комнате полно мебели. Старые раздвижные диван-кровати сложены друг на друга у внешней стены со всякими шкафами и полками. Стены в саже, ковёр запрел и выжжен пятнами овальной формы вплоть до плитки.

Я закрываю дверь и через лестничный пролёт перехожу в коридор с противоположной стороны. На двери первой комнаты, в которую я захожу, висит табличка, которая гласит, что это «Общая комната 1». Занавески свалились на пол. Подоконники усеяны мёртвыми насекомыми, попавшимися в бесчисленные паучьи сети. Стулья расставлены вокруг стола в форме подковы, на столе стоит старый компьютер, а рядом на полу лежит руководство пользователя для текстового редактора WordPerfect.

За следующей дверью я обнаруживаю спортзал с велотренажёрами, перекладинами, штангами и зеркалами на стенах. Одного из креплений недостаёт, поэтому в наружной стене зияет дырка. Чуть поодаль на полу лежит мёртвая птица. Я захожу внутрь, направляюсь к двери у стены.

Передо мной оказывается крошечный туалет со скромным умывальником. Я снимаю штаны и сажусь на сиденье. По коже проходит дрожь, когда она соприкасается с холодной поверхностью. Я всё равно остаюсь сидеть и закрываю дверь так, чтобы между ней и косяком осталась щёлочка для света. Я придерживаю дверь рукой, пытаясь расслабить мышцы и позволить силе тяжести выполнить ту работу, для которой она предназначена.

Ничего не происходит. В конце концов мне надоедает сидеть и тужиться, в то время как ветер дует сквозь щели, а ягодицы сводит от холода.

– Чёртово дерьмо, – рычу я и натягиваю штаны. Я распахиваю дверь, выхожу из комнаты и иду к лестнице, ведущей вниз. Пришло время сделать то, ради чего я сюда приехал.

Вернувшись в бар, я подхожу к стеклянным полкам за стойкой и на одной из них нахожу полбутылки «Смирнофф». Я достаю блистер и несколько упаковок с таблетками, наполняю руку капсулами различных цветов и форм.

– Надеюсь, мне этого хватит, – шепчу я сам себе и глотаю, запивая горьким обжигающим рот напитком из бутылки.

В какой-то момент я замечаю у стены мусорный пакет и картонную коробку, которых раньше не видел. Я подхожу и открываю его. Внутри лежат использованные латексные перчатки и пустые флаконы, в которых, судя по запаху, был налит люминол.

Люминол – это люминесцирующий реагент, который смешивают с водой и распыляют, чтобы с помощью ультрафиолетовой лампы найти кровяные пятна – вот зачем окна закрыли пакетами. Железо в крови катализирует голубоватую реакцию свечения, которая позволяет найти даже малейшие следы крови, в том числе и те, которые пытались смыть с помощью химии.

Я выискиваю нужный номер на телефоне и нажимаю на зелёную клавишу с телефонной трубкой на экране.

– Гюннар Уре, – говорит голос на другом конце трубки, в нём звучит одновременно любопытство и раздражение.

– Это я.

– Торкильд? Что за… Семь часов назад я чётко и ясно сказал тебе держаться…

– Зачем вы решили провести осмотр места преступления на острове?

– Что?

– Вы провели осмотр места преступления, – повторяю я, – зачем?

– Мы? Я теперь в Дельте, не помнишь, что ли? Или ты настолько глубоко погряз в своих поганых бреднях, что уже забыл? Я не занимаюсь технической работой.

– Но ты же знаешь.

На секунду повисает пауза. Я слышу, как Гюннар Уре набирает воздух, потом выдыхает. И снова наполняет лёгкие.

– Отделение полиции Трумсё отправило запрос в отдел по борьбе с организованной преступностью, и им рекомендовали провести осмотр на острове в связи с пропажей полицейских, вот и всё.

– Зачем?

– Может, ты сам додумаешься?

– Так всё-таки ты в деле, – констатирую я, скорее для себя, но Гюннар Уре меня перебивает:

– Ну, давай же. Проснись, дружище. А как ты думал? Двое пропавших полицейских, один гражданский, а теперь ещё и ты, бегаешь кругами и говоришь о морских чудищах, похитителях трупов и женщинах без лиц. Чёрт, мужик! Это же бомба с обратным отсчётом. Потенциальная сенсация в прессе, грандиозный провал с твоим именем прямо посередине. Кому, по-твоему, они будут звонить, когда возникает имя Торкильд Аске, а пальцы тянутся к тревожной кнопке?

Я сижу и долгое время сжимаю телефон в руках, после чего вытираю сопли и слёзы и шепчу в трубку:

– Почему вы думаете, что двое пропавших полицейских пристали к острову в ту же ночь, когда они пропали?

– Ну ладно тебе, Торкильд. Чего ты от меня хочешь?

Я вглядываюсь в полутьму перед собой и силой выпиваю ещё глоток спирта.

– Вы нашли кровь, так?

Гюннар уже было открывает рот, но осекается.

– Где? – продолжаю я.

Снова молчание.

– Ну же, где? – я спрыгиваю с барной стойки и начинаю бродить в полутьме, – место нахождения крови даёт какие-то ответы? Поэтому ты не можешь мне сказать?

– Люминол дал результаты в баре в главном корпусе, – наконец отвечает Гюннар.

– Следы борьбы?

– Нет. Следы переноски между плитками в зоне отдыха.

Следы борьбы означают, что человек был убит или, по крайней мере, ему нанесли серьёзные увечья, а следы переноски свидетельствуют только о том, что у человека здесь текла кровь. Я подхожу к велюровому дивану и сажусь на колени. Пол скользкий и холодный, как будто только вымытый.

– Вы знаете, чья это кровь?

– Нет.

– Тогда что заставляет вас думать, что это кровь Бьёрканга или сержанта?

– Мы ожидаем результатов анализов.

– То есть ты хочешь сказать, что в данный момент вы считаете, исключительно опираясь на интуицию, что это кровь Бьёрканга или сержанта, и не Расмуса или женщины без лица? Или вообще кого-то другого, раз уж на то пошло. Вот как вы теперь работаете? Ну же, Гюннар. Вы что-то нашли. Что-то, принадлежащее одному из полицейских, и на этом предмете пятна крови. Так?

– Как я и говорил, – Гюннар Уре слегка повышает голос, не теряя самообладания, – мы ожидаем результата…

– Я сегодня видел призрака, – перебиваю я, не дав ему закончить эту чёртову мантру власти. Я знаю, что он лжёт, и не имею ни малейшего желания, чтобы наш последний разговор проходил на его условиях.

– Серьёзно? Да ты шутишь, Торкильд. Призраки, вот до чего мы докатились?

– Я видел её в глазах другой женщины. Это была она. Женщина без лица. Та, которую я нашёл на маяке и на которую, кажется, всем плевать.

– Ну, как и было сказано, – его голос стал жёстче, темп речи ускорился, – в отделении нет ни одного человека, который считал бы, что она вообще существует. Все, между прочим, крайне злы на тебя за то, что ты бросаешь обвинения в адрес двух уважаемых сотрудников, которые пропали. Ниже некуда, даже для тебя.

– А ты, – шепчу я, – что думаешь ты?

– Я? Ну, это я могу тебе рассказать, Торкильд. Я думаю, что ты – сломанная машина, которая должна свалить отсюда, пока снова не упадёшь, да так, что больше не соберёшься.

– Шалтай-Болтай сидел на стене. Шалтай-Болтай свалился во сне.

– Да, именно, – отвечает Гюннар Уре, не подав виду, что аналогия показалась ему забавной.

– Вся королевская конница, вся королевская рать…

– Боже мой, дружище! Возьми себя, чёрт подери, в руки.

– Так какова ваша теория? Какой вы строите сценарий?

– Ты знаешь, что я не могу…

– Хорошо, какова, по их мнению, моя роль во всём этом? Ты можешь хотя бы это мне рассказать?

Гюннар Уре хрипло смеётся.

– Расслабься, Торкильд. Ты не из таких, то же самое я уже сказал Свердрюпу, когда мы впервые говорили с ним по телефону. Несмотря на то что произошло с тобой и той девушкой на шоссе у аэропорта. Ты перелётная птица, тот, кто сразу сдаётся в трудных ситуациях. Я сказал ему, что чем быстрее тебя выведут из дела, тем лучше для всех, – он делает заминку, – ты тот, кто всегда выбирает простое решение, когда игра идёт против тебя, и на этот раз ты просто был не на том острове не в то время, вот и всё.

– Что, чёрт возьми, ты под этим имеешь в виду? – ушиб в районе диафрагмы внезапно даёт о себе знать, и я сжимаю зубы, ожидая, пока не пройдёт болевой позыв.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Моя скромная попытка задним числом выйти по УДО?

– Если хочешь.

– Я не рассказывал тебе, что случилось в душевой, – провоцирую я, – хочешь узнать?

– Нет, – отвечает Гюннар Уре хмуро, – оставь для того, кому до этого есть дело. Просто убирайся отсюда к чёртовой… – вдруг он замолкает, – ты сказал «здесь».

– А?

– Ты сказал «здесь», только что, когда говорил об осмотре места происшествия. Ты сейчас на острове, так?

Теперь мой черёд не отвечать.

– Господи, Торкильд.

Я слышу, как на другом конце трубки начинается буря, но это не играет никакой роли. Наконец-то я ощущаю эффект от таблеток и алкоголя, он разливается сильными волнами по глубоким долинам.

– Скоро время истечёт, – шепчу я и зажимаю бутылку «Смирнофф» рукой, после чего располагаюсь на полу у коробок с лампами из муранского стекла и закрываю глаза.

– Разве я не говорил тебе, что ни под каким предлогом нельзя…

– Извините, шеф, – щебечу я, как умею, – как ты говорил сам, я перелётная птица, и теперь мне пора лететь дальше. Кар-р-р! Кар-р-р!