Прошел январь – непрекращающаяся снежная буря. Ветры, дующие от Ванденберга, намели горы снега, которые постепенно добрались до второго этажа особняка и полностью перекрыли бы выходы, если бы не героические усилия Билла и Ирмы. Боль в желудке Вили усилилась и стала постоянной. Зимой у него всегда начиналось обострение, но на этот раз он чувствовал себя гораздо хуже, чем раньше, и постепенно об этом узнали остальные. Теперь ему далеко не всегда удавалось скрывать гримасы боли или тихий стон. Он был постоянно голоден, постоянно что-нибудь ел, однако продолжал терять вес.

Но было в его жизни и хорошее. Он шагнул за пределы книг Нейсмита! Пол утверждал, что никому ранее не удавалось решить проблему кодирования, с которой успешно справился его ученик. Теперь Вили не нуждался в машинах Нейсмита – образы в его сознании были куда более полными. Он долгими часами сидел в гостиной – почти все время, когда не спал, практически не замечая окружающего мира, забыв о боли, целиком погрузившись в какую-нибудь задачу. Все это время для него существовали лишь функции, графики, бесконечные преобразования и улучшения схемы дешифровки, с помощью которых он надеялся решить задачу.

Но когда он ел и даже когда спал, боль снова находила дорогу в его душу.

Именно Ирма, а не Вили, заметила, что более бледная кожа на его ладонях приобрела желтоватый оттенок. Она сидела рядом с ним за обеденным столом и держала его маленькие руки в своих больших загрубевших ладонях. Вили сердито хмурился. Он пришел сюда, для того чтобы поесть, а не на проверку!..

Но за спиной Ирмы уже стоял Пол.

– Ногти тоже обесцветились.

Ирма коснулась одного из пожелтевших ногтей Вили и слегка щелкнула по нему. Без звука и боли ноготь целиком отвалился. Секунду Вили глупо смотрел на палец, а потом с криком отдернул руку. Боль – это одно дело; и совсем другое – кошмар медленно разлагающегося тела. На миг ужас победил боль в желудке – точно так же, как ранее это делала математика.

Его перевели в одну из подвальных комнат, где было гораздо теплее. Теперь большую часть дня он проводил в кровати. С этих пор он видел внешний мир – устланное тучами небо над Ванденбергом – только по головизору. Снег в горах был слишком глубоким, чтобы к ним могли добраться; на врача рассчитывать не приходилось. Нейсмит перенес камеры и устройство для видеосвязи в комнату больного, и однажды, когда Вили не был погружен в свои размышления, он заметил на экране незнакомца, с которым разговаривал Нейсмит и который явно находился очень далеко. Нейсмит был расстроен.

Вили протянул руку и коснулся его рукава:

– Все в порядке, дядя Силь… Пол. У меня всегда так бывает зимой, иногда даже хуже. Весной пройдет.

Нейсмит изобразил улыбку, кивнул и отвернулся.

В обычном смысле этого слова Вили не терял сознания. Любой другой больной на его месте лежал бы долгими часами, уставившись в потолок или глядя на экран головизора, стараясь не обращать внимания на боль. Вили же не переставая думал над задачей, все эти недели упорно не поддававшейся ему. Когда все уходили, с ним оставалась Джилл, которая вела записи и всегда была готова позвать на помощь; она была реальнее, чем любой из людей. Вили с трудом вспоминал, что ее голос и милое лицо когда-то испугали его.

В каком-то смысле он уже решил задачу, но решение было слишком громоздким, требовало слишком много времени на практике. Пройденного короткого интенсивного курса обучения явно не хватало. Требовалось найти нечто совсем новое, хитроумное – и, видит Бог, он найдет!

А когда Вили додумался до решения, оно было словно восход солнца утром ясного дня, что вполне соответствовало первому погожему дню за целый месяц. Билл помог ему подняться наверх и усадил под лучами солнца возле только что вымытого окна. Небо было не просто чистым, оно было ярко-голубым. А под ним высились ослепительно-белые снежные сугробы. Со всех углов и выступов свисали сосульки, которые роняли крошечные алмазы, сверкающие на солнце.

Вили диктовал Джилл почти целый час, прежде чем старик спустился к завтраку. Он заглянул через плечо ученика, а потом, не говоря ни слова, схватил читающее устройство. Несколько раз Нейсмит останавливался и закрывал глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Когда Вили закончил, он прочитал всего лишь треть. Вили перестал диктовать, и старик поднял голову.

– Нашел?

– Конечно, и довольно быстро, – улыбнувшись, кивнул Вили и бросил взгляд на считывающее устройство Нейсмита. – Вы смотрите на комбинацию фильтров. Самое интересное начнется строчек через сто.

Он передвинул сканер вперед. Нейсмит долго смотрел на записи, а потом кивнул:

– Вроде бы я понял, что ты имел в виду. Надо будет повнимательнее все посмотреть, но по-моему… Как ты себя чувствуешь, мой маленький Рамануджан?

– Великолепно, – ответил Вили, и сердце его наполнилось ликованием, – только устал немного. Мне кажется, в последние дни боль немного отступила. А кто такой Рамануджан?

– Математик, живший в двадцатом веке в Индии. У вас с ним много общего: вы оба начали, не имея базового образования. И у вас обоих выдающиеся способности.

Вили улыбнулся; удовольствие от солнечных лучей не могло сравниться с тем, что он сейчас чувствовал. Это были первые хвалебные слова, произнесенные Нейсмитом в его адрес. Надо обязательно просмотреть все файлы, в которых есть хоть что-нибудь про Рамануджана… Мысли, освободившись от напряженной работы последних недель, свободно парили, ни на чем подолгу не останавливаясь. Сквозь ветви сосен сияло солнце, освещавшее Ванденберг. Надо было разгадать еще так много загадок…