Черные дни случаются у каждого. Когда жизнь кажется бесконечной дорогой потерь и неудач. Тогда думаешь: ну почему, Боже? Почему ты со мной так жесток? Стонешь и ропщешь на жизнь. Или вообще ни о чем не думаешь, погрязая в болоте мрачного равнодушия. Но как бы ни было тебе тошно, всегда нужно помнить, что нет ничего постоянного. Так и твое горе не может длиться вечно.

Рано или поздно затмение души закончится, и луч света проникнет во тьму. Тогда ты оглянешься, и словно по-новому оценишь этот мир, умытый твоей слезой, и возблагодаришь Единого за шанс прикоснуться к его совершенству.

На следующий день свет покинул душу Тисы Войновой. Помахал ручкой и даже не обещал вернуться. Обнимания со старой вишней не помогли. Урок по поиску также оказался провальным. Радужный мост не захотел появляться ни в какую. Учитель терял терпение.

– Тиса Лазаровна, прошу, сосредоточьтесь! Давайте еще раз.

– Зачем? У меня все равно не получится. Я не способная-я, – заныла видящая.

Ложкин поднялся со своего места и прошелся кругами по комнате, затем растерянно остановился.

– Это никуда не годится! Что с вами случилось? Что за нюни вы мне здесь устроили?

– Это из-за снадобья, что я выпила, – промямлила ученица. – Зачем только мне Агата ключи от кладовых дала. Мне нельзя ничего доверять. – Снова вздох.

– Ах вот оно что, – сощурил зеленые глаза Ложкин, – выпили? Никак хмельное снадобье? Единый, Тиса Лазаровна, вам сколько лет?

– Много, я знаю. Так и останусь в старых девах. – Тут Войнова уже чуть слезу по себе и своей судьбе не пустила.

– О Боже! – Блондин провел пятерней по своему лицу. – Не знаю, что вы там выпили, но больше эту дрянь даже в руки не берите. Вы слышите меня?

– Угу, – покорно выдохнула ученица.

Он уселся коршуном за письменный стол и принялся что-то писать в тонкой тетради размашистым почерком.

– Что вы пишете? – затревожилась Тиса.

– Приговор вам.

– Какой еще приговор?

– Не смертельный, не волнуйтесь. Но душу стрясу с вас, коли не выполните сии предписания.

Климентий расстарался на славу – составил для ученицы список задач на каждый день. В него входили шуйские мечтания, чтение новых параграфов и, само собой, – поиск. Последнему было отдано наибольшее внимание и время.

– Держите. – Учитель обошел стол и вручил ей тетрадь. – Запаситесь чернилами, поскольку теперь жду от вас письменные отчеты по практике.

– Я не осилю столько видений в день, – охнула Тиса, заглянув на первую станицу.

– Если будете и далее распивать снадобья, точно не осилите. Поймите же, я желаю от вас одного – чтобы вы полностью настроились на обучение. Легко только в кущах Единого. В жизни за каждую веху на пути к своим целям надо бороться. Добиться поиска по именной вещи – вот что должно быть вашей ежедневной основной заботой. Вы меня понимаете?

Клим взял девушку за плечи и чуть встряхнул, заставляя поднять лицо. Несколько секунд мужчина молча искал в медовых очах искру жажды к знаниям… Тщетно.

– Что вы делаете со своим даром, Тиса Лазаровна! – В его глазах неожиданно блеснуло негодование.

– А что я с ним делаю? – Видящая безропотно приготовилась к новой череде нравоучений.

Учитель невольно сильнее сжал ее плечи.

– Вы безразличны к нему и совершенно не цените, что вам дано. Знаете, каково иметь дар, который приносит лишь чувство собственной неполноценности? А я знаю. Мой охват ничтожен в сравнении с вашим. Мелкий поиск в пределах Оранска – все, на что я способен. Даже пригород порой мне недоступен. Мой дар смешон. Как искун я никогда не смогу подняться выше этого кабинета. Вы же, уважаемая, разбрасываетесь сокровищем!

«Эка учителя понесло», – вяло подумала в свою очередь Войнова, когда он вновь ее встряхнул, как бездушную куклу.

– Да что я вам объясняю, – с досадой проворчал Климентий. – Вы все равно не готовы сейчас внимать. Скажите хотя бы, что за зелье выпили, чтобы я запомнил, какую пакость покупать в аптеках не следует?

– Снадобье для улыбок, – со вздохом поделилась видящая.

– То-то я гляжу, обхохотались уже… – Блондин опустил взгляд на губы ученицы, и в следующую секунду она пошатнулась, поскольку мужские руки отпустили плечи.

Клим отступил на пару шагов.

– Паленое ваше снадобье, Тиса Лазаровна, – проворчал он, отворачиваясь к полкам и хватая одну из книг. – Выбросьте его. И… идите, пожалуй, домой. Отоспитесь или что там нужно, чтобы привести себя в достойный вид. Завтра жду вас после обеда.

Тиса покорно покинула кабинет. Если она доживет до завтра, то, может быть, и придет.

В гостиной горемыку приняла в свои объятия Люсенька. Напоила чаем, укутала пледом для согрева и лишь затем проводила до ворот с крылатой старухой Евсифоной. Благо, что бдила по пути. Услышав стоны Манилы, Войнова чуть было не отправилась в трещину. Ей, видите ли, показалось, что призрак ее сейчас поймет лучше кого живого.

– Пусть Манила скинет меня с крыши, – хныкала Тиса. – Будет у школы одаренных два привидения. А что она одна в таком большом здании живет?

Люся не дала сбыться этим призрачным мечтам и благополучно дотолкала видящую до ворот.

– Тебе надо к Агате Федоровне, – наказывала ей Перышкина. – Пойдешь? Вот и хорошо. Должно же быть что-то от такого противного снадобья!

Люся снова рассыпалась в сожалениях, что не может уйти с работы, поскольку обещала Кларе подменить ее, пока та сидит дома с матерью. Арина Гавриловна, как и следовало ожидать, подхватила простуду.

Как только Тиса за воротами осталась наедине со своими мыслями, то чуть ли не побежала в аптеку. Будто за ней изнань гнался. Хотя у этого изнаня имелось человеческое лицо – лицо вэйна с проницательным взглядом, жесткой линией губ и горячими объятиями. О, Единый! Он никогда не любил меня по-настоящему. Никогда. Зачем ему неудачница-провинциалка, когда у него есть эта Жар-птица – баронесса Разумовская?

Через полчаса Войнова уже ворвалась в аптеку с воплем отчаяния:

– Агата Федоровна, спасите! Я больше не выдержу!

Пришлось колдунье оставить прилавок на Пантелеймона и провести помощницу к себе, пока она не распугала покупателей.

– У-у, ласточка моя, – протянула вэйна. Взяв девушку за подбородок, по очереди оттянула ее веки, рассматривая радужку глаз. – Гляжу, сильно накрыла тебя откатная волна. Обожди-ка, милая, на диване, принесу тебе настоя.

Вскоре Тиса пила из кружки горький травяной отвар. Он вливался в желудок, обжигая нутро. А хозяйка аптеки с невозмутимым видом листала на диване «Вэйновский глас».

– Все из-за приворота, – шмыгнула мокрым носом травница, ощущая, как потихоньку притупляется острота чувств, – из-за него мне так плохо-о.

Вэйна отложила газету и уставилась из-под очков на помощницу.

– Какого приворота, девочка?

– Любовного.

Брови колдуньи в удивлении изогнулись.

– Ну-ка, пташечка моя, расскажи подробней.

– Я приворожена, – тоном великомученицы протрубила Тиса в полупустую кружку. – Вэйн приворожил меня к себе. Сам мечтает теперь о другой, а меня бросил на страданья-я, – и разразилась-таки всхлипами.

Агата с улыбкой покачала головой, достала из кармана носовой платок и всунула в руку помощницы.

– Я знаю, как ведут себя привороженные, – мягко возразила она. – Сомневаюсь, что ты под любовным накладом, детка.

– Но он мне сам написал, что приворожил, – упрямо всхлипнула Войнова.

– Вот как. Это не тот ли молодец, который памятованы зарядил?

Тиса кивнула.

– Ну, такой силы колдун может и наложить скрытый приворот на бессознательную составляющую, – подумав, признала Агата Федоровна. Она на какое-то время замолчала, пристально разглядывая помощницу.

– Говорят, приворот снять невозможно, что нужно ждать, пока пройдет. – Девушка вздохнула. – Неужели это так? А вы не сможете меня освободить от него? – она с надеждой взяла колдунью за руку. – Ваша бабушка могла ведь вам передать умения. Пожалуйста! Я очень прошу!

Агата Федоровна, услышав о родственнице, на миг замерла, затем произнесла с иронией:

– Слухи не иссякают. Ну хоть что-то в этом мире постоянно. Все верно, ласточка. Приворот должен исчезнуть сам по себе со временем. Увы, снять его я не смогу. И моя покойная бабуля ничем бы не помогла.

Плечи Тисы снова опустились – будто под тяжелой ношей. Колдунья какое-то время наблюдала за помощницей, затем поднялась с дивана, за руку увлекая ее за собой.

– Пойдем, Царевна-Несмеяна.

– Куда?

– Снять до срока приворот никто не в силах, это так. Но вот узнать наверняка, есть ли он на тебе, возможно.

Тиса послушно последовала за вэйной и вскоре оказалась в синей библиотеке. Колдунья попросила подождать, а сама скрылась за книжными шкафами. Девушка без воодушевления оглядела полки, содержащие в большинстве своем старые книги с желтыми страницами, потрепанными на уголках. «Энциклопедия по травам и кореньям», «Составы травяные. Секреты древности», «Лечебные омовения»… Все это ей сейчас было не столь интересно. Как зубная боль не дает нам думать ни о чем, кроме как о злостном недуге, так тяжесть на душе Тисы перекрывала собой любые интересы, что не относились к ее переживаниям. Не желая присаживаться в кресло у столика, она прошла вглубь библиотеки, скользя взглядом по корешкам книг. Остановилась у шкафа из красного дерева. Под стеклом хранились книги по вэйновскому ремеслу. Ажур вензелей, непонятные знаки и древние письмена.

– Я никогда не пойму, что в них написано, – вздохнула девушка в сотый раз на дню, – как никогда не пойму его.

Сейчас она в малодушии своем почти жалела, что не родилась, как бабушка, вэйной. Тогда бы, возможно, у нее был бы шанс.

– Тиса, где ты? Иди сюда, душечка, – позвала ее Агата Федоровна.

В руках она держала круглое маленькое зеркальце в простой бронзовой оправе. Такое невзрачное на вид, что поначалу и значения не придашь. Однако вещица оказалось не простой, а волшебной, прямо как в старых сказках.

– Это «Проява» Устиньи Сладчайшей, – пояснила Агата. – Слышала о такой вэйне?

Тиса неопределенно качнула головой. Если когда и слышала, то уже забыла.

– Вот уж кто на своем веку нагрешил с приворотами! Да-а. Любила она молодых да красивых юношей. Это ее зеркальце с накладом. И ведь как сделано-то! Никто прощупать не может, фона никакого нет! – с гордостью добавила колдунья непонятное. – Потому-то еще у меня, а не в секретке имперской за семью замками.

Не получив никакого эмоционального отклика, вэйна вернулась к делу.

– Ладно, возьми его в руки, горе луковое, и повторяй за мной. Sato fer honom losa. As vinor renau…

Как только последнее слово было произнесено, ничего особенного не случилось, разве что на ручке четче проступил рисунок клубники. Видимо, Устинья любила ягоды.

– Ну? – спросила Агата Федоровна. – Видишь?

– Угу, – Войнова наблюдала свое унылое бесцветное отражение. Бледное лицо, непослушные каштановые волосы, что так и лезут, куда не следует, круги под глазами. Это вам не рыжеволосая баронесса с сапфировыми глазами и коралловыми губками. Эх…

– Ну? Чего молчишь? Тот самый вэйн, да?

– Где?

– В зеркале, где же еще.

Заметив ее замешательство, колдунья ухмыльнулась:

– Скажи, кого ты видишь в зеркале, птичка моя?

– Себя, – чуть слышно промямлила девушка.

– И только?

Молчаливый кивок.

– Что я и говорила! – Вэйна развела в стороны руки. – Нет на тебе приворота!

– Как это? – Тиса даже дышать перестала.

– Вот так, дорогая. Если бы был приворот, ты бы видела в зеркале не себя, а того, кто тебя приворожил.

– То есть… – опустив руку с зеркалом, Войнова побледнела еще сильнее, – я… – и мысленно закончила: «Люблю на самом деле».

В оранском соборе догорали свечи. Служба отпела, и прихожане покидали святое место. Только одна молодая женщина продолжала стоять на коленях пред жертвенной звездой, молилась. Умиротворение так и не посетило ее душу. Когда святой батюшка спустился с царского мостка, чтобы отойти во светличную, прихожанка кинулась ему в ноги.

– Прошу, благословите, отче, – прошептала она горячо.

– Бог с тобой, дитя, – разрешил говорить служитель.

– Что мне делать? Я молюсь, но мне кажется, Единый не слышит! Он отвернулся от меня, а мне так нужна его помощь, – в отчаянии проговорила страждущая.

Служитель храма осенил ее святым знамением.

– Бывает, нам чудится, что Единый оставил нас, – кивнул он, – но это не так, Бог всегда рядом с нами. – Жестом батюшка указал на ту самую фреску с размытой фигурой на фоне рек и лесов. – Как не может мышь, ползущая в кустах, охватить взглядом свой путь с высоты птичьего полета, так не может человек узреть промысел божий. Положись на Единого, дитя, и продолжай молиться.

Молодая женщина поцеловала звезду, потом руку батюшки, отступила.

На крыльце при выходе из собора прихожанка выгребла имеющиеся деньги из своего кошеля и раздала нищим до последней копейки. А затем – странные дела! – уселась с просящими милостыню прямо на снег и долгое время сидела молча, шмыгая носом в платочек.

– Не горюйте, барынька, – подсела к ней старушка. – Думаете, у вас бяда, что ль? Вона, Митрофаныч наш, – она указала на юродивого, завернутого в дырявое одеяло, – знатный барин был, землями даже владел, пока разор не случился.

– Бац! И съехала крыша-то у бедолаги с горя. Теперича дурачина дурачиной, – добавила косоглазая тетка в грязном халате. – А вы вон при копейках, в светлом уме, одеты-обуты. Чего печалиться-то?!

– Да у ней никак любовь окаянная, – поддержал разговор тщедушный старичок.

– Тьфу! Да мужиков на свете – ходи да спотыкайся! Нашли ради кого слезы лить! – Тетка окинула мужичонку таким свирепым взглядом, что тот отступил от бой-бабы на пару шагов.

Так нищие и обсуждали жизнь незнакомки, пока она не поднялась в какой-то момент. Пересуды смолкли, все прислушались.

Барыня отряхнула неспешно коленки, спрятала платочек в карман.

– Спать охота. Пойду.

– Вот и верно! Утро вечера мудренее! – одобрили хором просящие.

– Глина душит, камни кусают! – даже Митрофаныч высказался в пользу здравого решения молодой прихожанки.