Говорят, Фенрис взращивает холодные души. Нужно посмотреть на этот мир с орбиты, чтобы понять почему.

Ни один другой мир не казался мне таким блеклым — ни засушливые пустоши Талларна, ни тропический хаос Волаксиса. Фенрис был миром, который воевал сам с собой. Когда-то, в древние времена, что-то прогневило душу планеты. Море сражалось с землей, раз в пару десятилетий поглощая без остатка целые континенты, чтобы затем породить новые материки — грунт которых был отравлен морской водой — в другой части планеты. Эти угрюмые земли боролись с небом, пронзая облака захватывающими дух горными грядами, которых не увидишь больше нигде в человеческой галактике.

Даже с орбиты становилось ясно, что на Фенрисе никогда не будет цивилизованной жизни. Своевольные моря захлестнули бы города, а грунт тех немногих земель, которые казались стабильными, промерз от вечной зимы. На этом мире не существовало сельского хозяйства. Ни один фенрисиец не рождался земледельцем, и никто не становился им позже. Люди, которые называли эту планету своим домом, были грабителями, налетчиками, охотниками и моряками. Превосходный материал для мира, ставшего родиной Адептус Астартес.

Я читал, что фенрисийцы винят в нестабильности своего мира великого кракена — существо из морских пучин, — который опутал щупальцами ядро планеты и постоянно сжимал его. Человеческое воображение не переставало удивлять меня. Несмотря ни на что, человек мог убедить себя в чем угодно.

Мы наблюдали, как под нашими ногами вращается мир, окутанный штормами над заиндевевшей землей и в своей медлительности не ведающий о погибели, которую могли принести ему наши военные корабли.

— Он кажется совсем другим, — заметила Анника, глядя на оккулюс. — Острова, которые я видела всего пару лет назад, уже затонули, вместо них поднялись новые, за которые также идут войны и совершаются набеги.

Казалось, будто она тоскует.

Фенрис, как любой другой родной мир Адептус Астартес, обладал мощной обороной. Сеть орбитальных ракетных платформ и орудийных спутников окружала планету грозными клыками, а крепость-монастырь Волков, известная и как Этт, и как Клык, и еще под целым рядом других названий, была высечена в горной гряде и тянулась в небо так высоко, что ее шпили соединялись с орбитальными верфями. В Галактике, полной чудес, Фенрис заставил меня затаить дыхание. Сила природы во всей ее тектонической дикости, охваченная бесконечной зимой.

Самым большим сдерживающим фактором для всякой души, достаточно храброй или глупой, чтобы осадить мир, был линейный флот ордена. Наша трещащая по швам пустотная кампания позаботилась об этой последней, самой прочной линии защиты куда лучше, чем любой из нас мог предположить. Армада Волков покинула свой мир — сначала чтобы высадить войска в мясорубку на Армагеддоне, а затем чтобы на протяжении многих месяцев защищать от нас армейские суда и отдельные пустотные станции во множестве секторов.

Волки были всего лишь одним орденом, который к тому же понес ощутимые потери. Чести у них хватало в избытке — но честь не строит корабли и не создает космических десантников. Честь не защищает мир без военных кораблей в небесах.

В стылых орбитальных доках стоял лишь один корабль. Одинокий ударный крейсер, пришвартованный к вершине Клыка, покрытый шрамами крестовых походов и явно нуждающийся в ремонте. Как правило, подобного класса корабль сопровождался целым эскортом из фрегатов и эсминцев, хотя нигде поблизости их не было видно. Возможно, после Армагеддона они рискнули отправить даже их, веря в неодолимость защиты Этта.

Нам не требовалось осаждать саму крепость, когда мы могли разнести мир под самим ее основанием.

Киснарос не делился своими планами. Он ходил среди нас в виде гололитической проекции — призраком на мостиках кораблей, — которая лишь наблюдала и над чем-то размышляла. Временами возле него появлялся капитан Красных Охотников, который докладывал о диспозиции флота или углах эффективной планетарной бомбардировки, прежде чем снова раствориться в воздухе.

Кроме того, он не раскрывал всей глубины своих связей с Красными Охотниками.

— Я ничего не нашла, — призналась Анника. — Киснарос живет и служит вне ордосов. Власть и влияние получил в далеком прошлом, покрытом тайной, а также он не оставляет за собой бумажного следа, за которым можно было бы проследить.

Армада рассредоточилась в фенрисийских небесах, окружив шпили Клыка и направив оружие в сторону планеты. Киснарос ждал, пока каждый корабль не встанет на положенное ему место согласно заранее заданным координатам, после чего возник перед нами.

Его изображение проецировал сервочереп. Мужской череп — без нижней челюсти, аугментированный антигравитационными суспензорами — парил на высоте человеческого роста. То есть на уровне моей груди. Дрон неспешно летал по мостику, щелкая и тикая красной правой глазницей, которая передавала изображение Киснароса.

Тальвин выглядел не особо довольным. Не думаю, что ему нравилось, когда за ним следили на его собственном мостике.

— Неужели на каждом корабле по одной его копии?

— Думаю, что да, — ответил Малхадиил.

Я промолчал и просто продолжал наблюдать за Киснаросом. Сейчас на нем были анатомические силовые доспехи, которые напоминали мускулатуру гибкого и здорового мужчины. Необычайно воинственный вид довершала мантия из волчьего меха. Даже знать не хочу, где он ее раздобыл. Мысль о том, что он мог отнять ее у одного из наших пленников, вызывала отвращение, как и то, что он мог вообще снять ее с покойника.

Несмотря на новое царственное облачение, его гололитический аватар был соткан из ярких, тонких лучиков света, пока он ходил среди команд, собравшихся на каждой корабельной палубе.

Я не пылал к нему ненавистью. Я пытался, пускай и безуспешно, найти в себе более глубокие чувства. Никто из нас не ненавидел его, даже Анника. Ненависть питается дружбой и близостью и с трудом произрастает в менее щедрых сердцах. Киснарос не вызывал отвращения и неприязни, он не хохотал при упоминании геноцида. Он был просто едва знакомым нам человеком, который использовал наши таланты ради своих нездоровых идей. В первую очередь им двигал прагматизм. В этом отношении он ничем не отличался от тысяч других инквизиторов. Он не казался хуже любого из сотни Серых Рыцарей. Многие из нашего ордена даже уважали его за сдерживающие действия после Армагеддона.

Оккулюс открывал нам мрачную картину. Фенрис был настолько беззащитен, насколько это вообще возможно. Ударный крейсер на орбите казался скорее стражем, вероятно оказавшимся здесь волей случая, а может, назначенным вечно следить за миром внизу. Намного позже я узнал, что пару недель назад он получил значительные повреждения, помогая местному патрулю Имперского Флота в уничтожении пиратов. Но сейчас я видел только ожоги на изрытом воронками корпусе и спрашивал себя, действительно ли Волки оставили лишь один корабль, пока остальной их флот был задействован в другом месте.

И наши корабли были быстрее. Даже если бы нам пришлось состязаться, кто первым доберется до Фенриса, Волки отставали бы от нас на пару недель. Интересно, хотя бы несколько фенрисийских кораблей мчались сейчас по Морю Душ на защиту родного мира? Возможно. Даже вероятно. Но к тому времени, как они выйдут из варпа, все так или иначе уже закончится.

Я увидел, как включились двигатели военного корабля, приводные отсеки отошли в сторону, чтобы пропускать более горячее, широкое и белое пламя. Корабль, дрейфуя, начал крениться и вращаться, пока не встал на траверзе «Надежды Корела».

— Почему вы не отвечаете на наше приветствие? — раздался голос на командной палубе.

— Откровенно говоря, — начал Киснарос, — я искал подходящие слова. Я не думал, что все закончится вот так. И я до сих пор молюсь, чтобы мы покончили с этим конфликтом без дальнейшего кровопролития. Скажи мне, благородный Волк Фенриса, ты знаешь, зачем мы здесь? Знаешь, зачем я привел этот могучий флот к вашему миру?

Капитан Кастор не обращал внимания на переговоры. Он целиком погрузился в изучение потоков информации, поступавшей об одиноком корабле.

— Они готовят орудия, — сказал он. — И заряжают пустотные щиты, хотя, судя по повреждениям, им не продержаться и шести секунд против десятой части нашего флота.

— Мы знаем, зачем вы здесь, — в голосе было тепла меньше, чем в камне. — Вы здесь, что заставить Фенрис истечь кровью, чтобы успокоить стыд твоего черного сердца. Убей каждого мужчину, женщину и ребенка, который знает о твоей трусости, и можешь притворяться храбрецом и дальше. Да, инквизитор. Я — Таурангиан Тесак, и я знаю, зачем ты здесь.

Ответ Киснароса казался тяжелым от сожаления и был еще больше отталкивающим из-за болезненной искренности. Лорд-инквизитор всегда говорил так, словно на его плечах покоилась тяжесть всех миров Империума.

— Неужели во всем вашем ордене нет никого, кто пользовался бы рассудительностью не хуже секиры? Неужели каждая наша встреча должна заканчиваться обвинениями?

— Чего ты хочешь от нас? Мы не склонимся перед тобой. Мы не обнажим глотки, чтобы окончить войну. Что, по-твоему, мы должны сделать?

— Я только хочу положить этому конец. Я хочу поговорить с тем, кто может это закончить, пока все не началось всерьез.

Для ответа Волку потребовалась почти минута.

— Да, лорд. Среди нас есть такой.

Гололит Киснароса мерцал, то и дело теряя фокус из-за помех, генерируемых таким количеством кораблей.

— Твои мир и орден стоят на грани гибели, Таурангиан. Если среди вас есть тот, кто может говорить за Волков, тогда приведи его. Я молюсь лишь о том, чтобы он подбирал слова более взвешенно, чем ваш верховный лорд. Обе стороны должны найти компромисс и не пытаться геройствовать.

— Дай нам четыре часа, — ответил Таурангиан.

— Вы их получите, — пообещал Киснарос.

Его аватар медленно оглядел мостик — судя по всему, каждый мостик. Он посмотрел прямо сквозь Малхадиила, Аннику, Кастора и еще полдюжины офицеров.

— Гиперион, — вдруг произнес гололит. Мерцающее изображение смотрело прямо на меня.

— Мой лорд?

— Ты тот, кого фенрисийцы зовут Сломавший Клинок, да?

— Один фенрисиец назвал меня так, лорд. Не могу ручаться за всех.

— Но ты сломал клинок примарха.

— Да, лорд.

Он кивнул, переведя взгляд куда-то вдаль.

— Могу я поговорить с тобой, пожалуйста? На борту «Надежды Корела»?

Он стоял посреди оккуляриума один, не считая многочисленные мониторы на стенах, установленные так плотно, что напоминали мне чешую на шкуре рептилии. Каждый экран показывал командный мостик одного из кораблей флота, позволяя инквизитору наблюдать глазами своих сервочерепов.

Он улыбнулся, когда я вошел, и легким взмахом руки погасил экраны. Значит, псайкер. Сильный, это ясно. Настолько мощный, как я или Малхадиил? Вряд ли.

+ Не будь так уверен, + с улыбкой отправил мне он.

— Вы звали меня, лорд?

Он покачал головой, и его улыбка исчезла.

— Напротив. Я просил тебя прийти.

— Конечно.

— Я хотел поговорить с тобой наедине, Гиперион. Нам нужно закончить это, и закончить сейчас. Постой. Дай договорить. Я уже вижу несогласие в твоих глазах, но выслушай меня. Были допущены ошибки. Я несу на себе бремя вины. Но время еще есть. Волки могут избежать гибели, и Инквизиция оставит их в покое. Нам просто нужно направить процесс в верное русло.

Я недоверчиво посмотрел на него.

— Вы привели целый орден и линейный флот в небеса над их родным миром. Даже если вы просто развернетесь и уйдете, они не простят Инквизицию.

— У каждой медали есть две стороны. Собрал ли я целый орден для поддержки флота? Да, но только чтобы показать Волкам: раз они принадлежат к драгоценным Адептус Астартес, то не должны говорить с позиции морального превосходства. Только не в случае, когда с ними не согласен другой орден.

— Серые Рыцари уже выступили против них.

Он покачал головой, встретившись со мной взглядом.

— Только узы верности, которые и так напряжены до предела. Куда больше твоих братьев могли — и должны были — присоединиться к нам. Ты не находишь странным, что их до сих пор здесь нет?

— Галактика огромна, лорд. Нас всего тысяча. Теперь уже чуть больше восьмисот, после Армагеддона и Месяцев Стыда.

— Месяцы Стыда, — Киснарос тихо хмыкнул. — Как странно слышать название, по которому тебя запомнят в истории. Хотя, стоит признать, именно этого я и заслуживаю. Но ты прав. У Серых Рыцарей есть куда более важные проблемы, чем это фиаско. Вот почему я не призывал их. Я мог бы. Многие инквизиторы так бы и поступили. Но мне не хочется отвлекать их от обязанностей. Даже сделай я это, Серым Рыцарям пришлось бы открыть огонь, если был бы отдан приказ.

Он смотрел на меня пару ударов сердца.

— И они бы стреляли?

— Некоторые — может быть.

— Вот именно, — ответил Киснарос, проведя руками по длинным волосам. — Некоторые. Большинство — нет. Это не ваша роль, и вам здесь не место. Я виноват в том, что заставил вас превысить данные Императором полномочия и втянул в политику Империума. За это я прошу прощения.

— Меня… удивляет то, что вы говорите подобным образом, лорд.

— Уверен, так и есть. Красные Охотники — грубый инструмент по сравнению со скальпелем, коим являются Сыны Титана. Они будут стрелять, Гиперион. И почтут это за большую честь. Но все равно я привел их, чтобы заявить о своем мнении их присутствием, а не орудиями их кораблей. Волки должны отступить. Альтернатива слишком страшна. Схватки в пустоте — это одно. Ничего не произойдет, если немного пострадает гордость, а некоторые расстанутся с жизнью. В масштабах Империума это ничто. Опустошение родного мира ордена Первого Основания — уже нечто совершенно иное и куда более мрачное. Это выходит за грани разумного. Но Волки должны отступить. Они не могут ставить под сомнение Трон. Этого нельзя допустить. Что я могу сделать?

Все развивалось не так, как я ожидал. Я был уверен, что приду сюда один, и когда выйду, он будет уже мертв. Я ничего не сказал. Просто смотрел на него.

Киснарос рассмеялся.

— Ну что же, убийство — храбрый шаг, но я понимаю, почему ты вынужден пойти на него. Если я до сих пор не смог убедить тебя, то надеюсь, что сделаю это к тому времени, как ты уйдешь.

Я постарался спрятать свои мысли за стеной концентрации. Существуют некоторые уловки, простые упражнения, которые защищают мысли в случае, если одной силы воли недостаточно. Я сфокусировал часть внимания на отсчете ударов сердца, одновременно пытаясь считать пульс инквизитора.

— Как хитро, — он снова улыбнулся. — Теперь я слышу лишь числа в твоем разуме. Детский прием, но эффективный. Я и сам им нередко пользуюсь.

— Почему вы не заставили ярла Гримнара выполнить ваши приказы? Вы достаточно сильны, чтобы оставить в его разуме психический отпечаток.

Он вздохнул, покачав головой.

— Иногда злодеев попросту нет, Гиперион. Просто скопление душ, которые стараются найти ответы. Проклятие, помоги мне! Прекрати пялиться на меня полным осуждения взглядом и помоги мне. Как мы можем это закончить? Подчинить Гримнара моей воле означало бы проклясть его в глазах своего ордена. Они объявят войну Адептус Терра, и сколько орденов присоединится к ним? Даже одного нам хватит за глаза. Я не желаю командовать еще одной Бадабской войной, вновь прожить Правление Крови или второе Междуцарствие Новой Терры.

— Что советовал вам лорд Йорос?

— Бедный Йорос. Благородный до последнего вздоха, он брал на себя всю вину за мои приказы, — Киснарос принялся мерить шагами комнату. — Он советовал пригрозить им, показать свою силу, сравнивая нас с альфа-самцами в дикой природе. Это звучало правильно, Гиперион. Казалось правильным.

— Волки — не звери. Ни один зверь не скован узами чести и не пожертвует собой ради других вне стаи.

Киснарос помассировал уставшие глаза.

— Я отлично усвоил этот урок. Но где-то ведь должен быть ответ. Йорос ничего хорошего не посоветовал и только пообещал, что его люди откроют огонь, когда придет последний приказ. Он предложил нам твердо стоять на своем мнении, и мы стояли. Он заверил меня, что угрозы возымеют действие, и мы угрожали. Он поклялся, что пленение Гримнара окончит войну, и мы поджидали его в засаде и предали во время перемирия. Вся вина лежит на мне и мне одном. Я не буду отрицать ее, и поэтому лично внес свидетельства своей виновности в архивы. Но мне прежде не приходилось сталкиваться с Адептус Астартес. Йорос был единственным советником и командиром перед лицом нетерпимой независимости Волков. Работать с ним было непросто, но что еще мне оставалось? Как я и сказал, мне не хотелось вызывать новые подкрепления из флота Титана. Я не мог требовать еще одного лидера для немногих оставшихся Серых Рыцарей, когда у них еще не появился избранный надлежащим образом.

Мы не избирали большую часть своих командиров — Йорос был чемпионом братства, который возвысился после гибели предыдущего гроссмейстера в бою, — но сейчас едва ли было подходящее время, чтобы спорить о деталях.

— Мы стоим на пороге гражданской войны, лорд. Что требуется от меня?

— Фенрисийцы ведь уважают тебя?

— Один из них. Должен добавить, это было до того, как мы предали его и его верховного короля.

— Нет, твоя история разнеслась дальше, чем ты можешь себе представить. Без сомнения, ты — наилучший выбор. Тебе нужно сделать это ради меня, Гиперион. Волки пришлют своего посланника менее чем через два часа. Мне нужно, чтобы ты встретился с ним вместе со мной. Мы можем покончить с этим. Мы закончим это. Мы не можем позволить гордыне и глупости увести нас за точку, откуда нет возврата.

Я еще мог убить его. Я мог убить его прямо сейчас и покончить со всем этим ценой единственной жизни. Все, что требуется, — одно убийство. Отбросить на один миг всю честь, всю нравственность ради целесообразности и прагматизма. Один грех, чтобы сохранить тысячи жизней. Йорос гордился бы мной, если бы услышал эти мысли.

— Гиперион, — лорд-инквизитор пристально посмотрел на меня зелеными глазами. — У меня вопрос.

— Спрашивайте.

— Ни один Серый Рыцарь до сих пор не предал. Ни один Серый Рыцарь не служил Извечному Врагу или не ощущал скверну Губительных Сил. Ни один Серый Рыцарь не поддавался мутации, порче, любой ереси мысли или действия. Не скажешь, почему?

Я внимательно изучил его лицо, чтобы понять, не издевается ли он. Более того, я заглянул ему в душу. И не был мягок. Это был настоящий обыск, насильственное вторжение. Барьер вокруг моего разума рухнул, когда я врезался своим сознанием прямо ему в душу. Я ощутил тысячу страхов, чаяний, забот, радостей… но ни следа насмешки и горького привкуса обмана. Он ничего не направлял против меня.

Он слабо улыбнулся, не противясь моему болезненному вторжению.

— Я рад, что ты увидел мою искренность. Возможно, я смогу лучше объяснить свой вопрос.

— Пожалуйста, — сказал я, покинув его сознание, словно клинок, вынимаемый из раны. Он заворчал от очередного укола боли и вытер пошедшую из носа кровь.

— Ты стоишь здесь передо мной, желая убить меня. Такие деяния, такие эмоции притягивают к себе внимание Темных Богов. Ни один Серый Рыцарь пока не достался им. Вы вольны действовать безнаказанно, навеки защищенные генетической божественностью? Вы можете наслаждаться кровопролитием и грехом, зная, что вас невозможно совратить?

Он поднял палец, оборвав мой ответ.

— Или, — продолжил он, — это постоянная борьба за то, чтобы оставаться чистым в помыслах и деяниях, против безумия и злобы, которые пятнают души других людей?

Я не знал, что ответить.

— Вы задали краеугольный вопрос, лежащий в основе нашего ордена. Мы и сами часто задаем его себе, с той секунды, как впервые облачились в серое и серебро, до мгновения, когда неизбежно погибнем в бою. Философы-солдаты в наших рядах тысячелетиями писали труды на эту тему.

Киснарос кивнул.

— И у тебя есть ответ? Гиперион, что такое Дар Императора? Право делать все что угодно, оберег от всякого зла, которое терзает наш род? Или священная забота, ответственность, которую нужно всеми силами оправдывать, ежесекундное сражение за то, чтобы оставаться чище того рода, который вы поклялись защищать?

— Я не знаю. Никто из нас не знает.

Он все еще не сводил с меня глаз.

— Но как думаешь ты?

Как думал я? Хотел ли я вообще делиться этим с посторонним? Анника и сама не раз у меня спрашивала. Но я всегда менял тему разговора или просто уходил.

— Я думаю, что каждый из нас выбирает сам.

Лорд-инквизитор Киснарос шагнул ко мне и обеими руками поднял мою перчатку. Он нацелил мой штурм-болтер прямо себе в сердце. Мне стоило только сомкнуть кулак, чтобы оружие выстрелило.

— Тогда выбирай, — произнес он.