Осколок полуночи дрейфовал с отключенными двигателями, ничем не выдавая своего присутствия.

В пустоте космоса вращалась планета. Облака не скрывали ее лицо: морщины серого камня и безжизненные континенты. Даже беглого взгляда на эти скалы было достаточно, чтобы оценить их потенциал — не как колыбели жизни, а как мощного источника руды для индустриальных обществ.

Единственным свидетельством человеческого присутствия в этом мире была платформа, кружившая по орбите, — огромная, металлически-серая, простирающая в космос пустые руки причальных доков. Вдоль корпуса станции вилась надпись на имперском готике, гласившая: «ГАНГ».

Осколок полуночи подплыл ближе, не видимый ни обычным глазом, ни астральными сканерами. В глубине его мечеобразного тела взревели двигатели.

Марух рухнул на кушетку, мечтая лишь о том, чтобы полежать в полной неподвижности. Первые несколько секунд ему больше ничего не хотелось. Он даже не удосужился скинуть ботинки. Шестнадцатичасовые вахты были не худшим пунктом в его трудовом расписании, но проигрывали первенство не намного. Марух вздохнул так глубоко, что заболели ребра. Легкие наполнились спертым воздухом жилой капсулы. Он уловил запах использованных продуктовых контейнеров, которые следовало бы выкинуть уже несколько дней назад, и неистребимое амбре нестиранных носков.

Дом, милый дом.

Не успев выдохнуть, он уже начал тереть закрытые глаза большими пальцами, пытаясь массажем облегчить резь. Глаза болели оттого, что всю смену приходилось пялиться на скрипящую ленту конвейера. С болью в ушах Марух ничего поделать не мог.

С театральным стоном он перекатился на живот, чтобы дотянуться до дистанционного пульта. Пульт в разобранном виде валялся на полу. Пара щелчков — и Марух вставил батарейку. Затем несколько раз нажал на разболтавшуюся кнопку «ВКЛЮЧИТЬ», зная, что в какой-то момент до пульта дойдет, чего от него хотят. Удивительно, но сегодня это заняло всего лишь пару секунд. Экран на противоположной стене мигнул и ожил.

Ну, вроде того.

На экране появились какие-то зубчатые линии, — похоже, проблема была посерьезней, чем просто неправильная настройка каналов. Возможно, технический сбой. Ни картинки, ни звука — ничего. Не то чтобы бесконечно транслирующиеся по сети Ганга проповеди Экклезиархии, некрологи и передачи о правилах безопасности были особенно захватывающими, но все же они лучше, чем сетка помех.

Марух прибавил звук. Усилия его вознаградились тем, что тишина переросла в мертвый треск статики, даже на максимальной громкости. Чудесно. Нет, правда. Просто великолепно. Как будто у него были лишние кредиты, чтобы снова вызывать сервитора техподдержки! Превосходно.

Он разжал заляпанные смазкой пальцы, и пульт грохнулся на пол, снова распавшись на части и потеряв батарейку. Затем Марух сказал в пустоту жилого отсека: «Ну и хрен с ним!» Решив, что он слишком устал, чтобы раздвигать кушетку до положения «кровать», он вытянулся и попытался уснуть. Сон помогал поскорее прожить еще один бессмысленный день его все более бессмысленного существования.

Гордился ли он такой жизнью? Нет. Но еще «всего лишь» семь лет этого дерьма — и его сбережений хватит на то, чтобы навсегда убраться с Ганга. Поймать челнок и отвалить в другой мир, с чуть более радужными перспективами. Он уже давно записался бы в Имперскую Гвардию, если б не был слеп как крот. Однако зрение подвело, поэтому с Гвардией ничего не вышло.

Вместо этого, приходилось вкалывать здесь на строительных конвейерах — работе настолько тупой, что не стоило ради нее даже программировать сервитора.

С такими мыслями, копошащимися в больной голове, Марух погрузился в сон. Сон не принес отдыха, но это было не важно, потому что прервался он очень скоро.

Настенный экран разразился воплем.

Марух, вырванный из дремы, сочно выругался. Схватившись за пульт, он вогнал батарейку в гнездо. Рабочий приглушил звук, другой рукой ощупывая уши, — надо было проверить, не пошла ли кровь.

Кровь не пошла. Это его почти удивило.

Взгляд на цифровой хронометр на стене показал, что проспал он меньше пяти минут. Очевидно, звук восстановился, но такого Марух прежде никогда не слышал. Прибор доставлял владельцу немало хлопот: экран то и дело трещал, жужжал, щелкал и шипел. Но никогда не вопил.

Марух, с мутными со сна глазами и мучительной головной болью, снова усилил звук. Шум стал громче, но ничуть не яснее. Визг терзаемой техники, доведенный до нестерпимой высоты. Сотня человеческих голосов, бессловесных и бесполых, слившихся в монотонном гимне и перемешанных с треском статики. Звук походил и на то, и на другое, но был чем-то иным.

Лампы под потолком замерцали. Похоже, очередное отключение энергии. Ганг и в лучшие времена был трухлявой развалиной, вращавшейся по орбите вокруг мертвого мира в самой заднице вселенной. В последний раз, когда свет отключился, они просидели в темноте три дневных цикла, пока ремонтным бригадам не удалось запустить генераторы. Работу, конечно, никто не остановил. Каждому сектору надо было выполнить план. Весь западный район станции трудился семьдесят часов при свете фонарей. Десятки чернорабочих остались без пальцев и даже целых конечностей, пережеванных механизмами, а список некрологов на той неделе был длиннее, чем перечень молитв, прочитанных за день особенно истовым святошей.

Марух вскочил с кушетки как раз в ту секунду, когда лампы отключились. Повозившись в темноте, он добрался до стены и открыл ящик с комплектом на случай чрезвычайного положения. Там валялся фонарик и пачка стандартных аккумуляторов, которые были совместимы с любым из немногочисленных и незамысловатых приборов жилого отсека. Марух всегда забывал зарядить их, так что какие из них работают, оставалось загадкой. Распихав все семь небольших дисков по карманам комбинезона при неверном свете ручного фонарика, рабочий снова плюхнулся на кушетку, ожидая неизбежного обращения к персоналу станции. Вроде того, что они должны «не впадать в панику» и что «освещение восстановят в кратчайшие возможные сроки».

Трон! Что за дыра!

Прошло две минуты. Затем пять. Затем десять. Время от времени Марух включал фонарик, направляя луч на циферблат хронометра. С каждой минутой рабочий хмурился все угрюмее.

Наконец вокс-динамик, установленный над дверью, звякнул. Вместо автоматического обращения, которого ожидал Марух, по общей вокс-системе станции разнесся тот же вопль, что звучал с экрана, — только в два раза громче. Марух прижал руки к ушам, словно немытые пальцы и ладони могли заглушить сто децибел зубодробительного визга. Ударив локтем по дверной ручке, он на четвереньках выполз в коридор. Звук последовал за ним, исторгаемый палубными динамиками. Другие двери распахнулись, но это только усилило шум: вопль звучал теперь из каждого жилого отсека. Их обитатели, пошатываясь, один за другим выбирались в коридор.

Он выкрикнул эти слова, но не услышал ни звука собственного голоса, ни ответа.

Арелла как раз рассказывала историю о своей кошке, когда все покатилось в тартарары. История не была ни особенно забавной, ни познавательной, но на палубе надзирателей приветствовали всё, что помогало хоть как-то скоротать время. Их двенадцатичасовые рабочие смены, как правило, состояли из наблюдения за экранами сканеров, которые не показывали ничего нового, чтения отчетов, которые ничем не отличались от предыдущих, и обсуждения того, чем заняться, когда их наконец-то переведут с этого ветхого военного завода в какое-нибудь местечко получше — желательно в действующий флот.

Сегодня, однако, кое-что произошло, но дежурная смена отчего-то совсем не обрадовалась переменам. Их офицер, Арелла Кор, особенно страстно желала, чтобы всё оставалось как прежде.

Орудийные батареи были активированы, башни нацелены в пространство за бортом. Пустотные щиты, многослойные сферы незримой энергии, окружили уродливый корпус станции. Взгляд Ареллы скользнул по таймеру на приборной панели. С того момента, когда начались помехи, прошло семь минут и сорок одна секунда. Она мысленно называла это «помехами», потому что слово звучало куда менее тревожно, чем «проклятый вой».

Сейчас проклятый во… помехи транслировались по внутренней вокс-сети, заполняя нестерпимо громким визгом все палубы. Техникам не удавалось отключить звук, и никто не знал почему.

— В секторе Запад-два только что вырубился свет, — сообщил один из подчиненных Ареллы. — Вот дерьмо!.. И в Западе-один тоже. И в Западе-три! И во всех восточных секторах! И…

Словно подслушав его слова, все огни на командной палубе потухли. Заработали резервные генераторы, залив помещение болезненно-красным светом аварийных ламп.

— Это внешний сигнал.

Офицер на консоли рядом с Ареллой постучал пальцем по своему экрану — одному из немногих, которые до сих пор функционировали.

— Чем бы это ни было, оно исходит снаружи.

Арелла сдула со лба прядь волос. На командной палубе всегда было слишком жарко. Система кондиционирования не работала, да и стресс не облегчил ситуацию.

— А конкретно?

Она вытерла вспотевший лоб рукавом.

Офицер снова ткнул пальцем в экран.

— Передача без выявленного источника, две минуты назад. Вот, все зарегистрировано в архиве. Когда наши когитаторы начали обрабатывать сигнал, чтобы записать и занести в логи, он… распространился. Почти как вирус. Он заразил определенные части станции: каналы связи и базовые узлы энергосистемы.

Арелла прикусила нижнюю губу, борясь с желанием выругаться.

— Гравикомпенсаторы?

— Не повреждены.

— Щиты?

— Еще держатся.

— Атмосфера? Жизнеобеспечение? Орудия?

— Все еще работают. Это примитивный и довольно грубый вирусный код, так что ничего серьезного он не затронул. Только связь, ауспик и… похоже, освещение тоже вырубилось. Самые простые системы, но вирус расплодился в них и мешает функционированию.

Арелла развернулась к собственному экрану. По нему бежали все те же строки оборванного кода, что и последние десять минут.

— Сканеры, свет и вокс. Мы ослепли, оглохли и онемели. И ты знаешь, что нас за это по головке не погладят. Проклятые железяки испоганят нам все личные дела. Вот увидишь.

Не отдавая себе отчета, она застегнула форменный китель на все пуговицы, впервые с начала работы на станции. Как будто это могло чем-то помочь.

— А ты не боишься, что на нас напали? — спросил другой офицер.

Арелла мотнула головой.

— Орудия и щиты все еще активны. Нам надо беспокоиться не о внешних врагах, а о том, на кого Механикус свалят вину. И это будем мы. Долбаные железяки и их «план выработки».

Всего лишь пару лет назад она волновалась бы за всех, кто вынужден работать в темноте. Сейчас ее беспокоила лишь собственная судьба. Адептус Механикус не порадуются серьезным задержкам на производстве, а к тому, судя по всему, и идет дело. Такими темпами она никогда не выберется с Ганга.

Офицер рядом с ней, Сил, поскреб небритый подбородок.

— Если нашу систему взломали и выработка упала ниже критической, в чем мы тут виноваты?

Арелла с трудом сдержалась. Сил был новичком на станции — всего два месяца с начала стажировки. Он еще не успел обтереться. Кроме того, бионические протезы, заменявшие его левую щеку, висок и глаз, были несообразно дорогими. Денежный мешок, прикидывающийся мелкой сошкой. Может, его богатенький папаша отослал сюда сынка в качестве наказания, или он был шпионом Механикус, выискивающим недочеты в работе. В любом случае, когда на него находило, он вел себя как упрямый осел.

Арелла фыркнула.

— А кого, по-твоему, обвинят железяки? «Пираты взломали наши системы» точно не покатит в качестве объяснения. Кому вообще понадобилось это корыто? Даже если те уроды снаружи пройдут сквозь наши щиты и батареи, взять здесь совершенно нечего.

Сил больше не слушал. Арелла медленно поднялась с кресла и с открытым ртом уставилась в иллюминатор командной палубы. Она смотрела на корабль, которого не должно было существовать.

«Завет крови» был рожден в ту эпоху, когда человечество не только тянулось к звездам — нет, человек пытался покорить их. Огромные корабельные верфи окружали планеты Солнечной системы. Император повел человечество в крестовый поход, целью которого было объединить все миры под его эгидой.

Корабли, построенные в то время, бороздили космос десять тысячелетий назад, задолго до того, как вновь найденные базы Стандартных Шаблонных Конструкций позволили привести к единообразию технологии всей человеческой расы. Инновации не считались грехом. Отклонение во имя прогресса было не богохульством, а передовой идеей. Как и многие боевые корабли в составе тех первых флотов, «Завет» был построен на основе фрагментов СШК, но ими не ограничивался. Когда двигатели работали на полной мощности, корабль мчался сквозь пространство подобно гончему псу и его обводы напоминали равно и об изящных боевых судах времен первых крестовых походов, и о более прямолинейных контурах ударных крейсеров Адептус Астартес.

Вознесенный не просто гордился своим кораблем. Его привязанность к «Завету» имела куда более глубокие корни. Это был оплот, убежище, защищавшее порождение варпа от враждебной Галактики, и одновременно — его оружие в Долгой Войне.

Развалившись на своем командном троне, Вознесенный облизнул губы. Взгляд его был прикован к изображению станции Ганг, постепенно заполнявшему обзорный экран. Они подобрались совсем близко, так и оставшись не замеченными системами слежения и орудийными батареями Ганга. Однако отсюда, почти с самой границы пустотных щитов станции, их можно было увидеть невооруженным глазом.

— Ближе, ближе, — клекотал Вознесенный, обращаясь к команде мостика. — И продолжайте поддерживать «Вопль».

Когитатор Ареллы по-прежнему выдавал массивы обрывочной информации: мерцающие остаточные изображения, столбцы данных и бессмысленные показания сканеров. В одну секунду он насчитал пятьдесят три судна, скучившиеся вплотную друг к другу. В следующую — ничего.

Корабль за иллюминатором надвинулся. Его броня — полосы черного, бронзового, темно-синего и густо-фиолетового цвета — отразила сияние далеких звезд.

— Похоже на ударный крейсер Странствующих Десантников, — сказала Арелла. — Только очень большой.

Она закусила нижнюю губу, не в силах отвести глаз от приближающегося корабля.

— Странствующие Десантники должны прибыть за сырьем не раньше окончания производственного цикла, через девять с половиной месяцев.

— Это не Странствующие Десантники, — возразил Сил. — Не их цвета и не их эмблема.

— Тогда кто же, прах их побери, они такие?

Сил рассмеялся, тихо и вкрадчиво.

— Откуда мне знать?

Арелла снова уселась в кресло и выдохнула сквозь сжатые зубы.

— Почему мы не стреляем? — Голос ее поднялся, рискуя перейти в визг. — Мы должны открыть огонь!

— По имперским космодесантникам? — ошарашенно произнес один из офицеров. — Ты спятила?

— Если они подошли к нам без разрешения, не делают попыток связаться с нами и глушат все наши системы слежения? Если они собираются пришвартоваться к станции Механикус, под завязку набитой сырьем для ордена Странствующих Десантников? Да, нам нужно обороняться. — Арелла снова выругалась. — Мы должны найти способ открыть по ним огонь.

— Без целеуказателей?

Сил куда лучше справлялся с паникой. Вообще-то выглядело это так, будто происходящее навевает на него разве что скуку. Он настраивал свои экраны с невозмутимостью профессионального взломщика сейфов.

— Так заставь их навести орудия вручную!

Теперь Сил нахмурился, пытаясь уловить сигнал в наушниках.

— Внутренний вокс отключился. Что ты предлагаешь мне сделать, Арелла? Открыть дверь и заорать на весь коридор, в надежде, что меня услышат на другом конце станции? По-любому они там ничего не видят. Освещение не работает. Как, ты думаешь, они доберутся до орудийных башен?

Сжав зубы, женщина смотрела на приближающийся боевой корабль. На борту Ганга находилось почти три тысячи человек, и мощи его орудий хватило бы, чтобы удержать на расстоянии целый пиратский флот. А теперь единственный вражеский корабль грозил поразить их в самое сердце, и те, кто знал об этом, не могли предупредить тех, кто мог этому помешать.

— Выдвигай орудия, — приказала она.

— Что?

— Открой орудийные порты. Пусть восточные батареи ведут стрельбу в общем направлении вражеского крейсера. Запусти программу огневых учений. Это должно сработать!

— Хорошая идея.

Сил потянулся к кобуре на поясе. Без малейших колебаний он одним мягким движением вытащил пистолет и нажал на спуск. Выстрел в небольшом помещении прозвучал неожиданно громко. Арелла безвольно осела в кресле. Во лбу темнела аккуратная дыра, а стена позади окрасилась влажным пятном.

— …и она бы сработала, — договорил Сил.

Из трех оставшихся офицеров двое застыли, а третий потянулся за собственным пистолетом. Он умер первым — Сил всадил три пули ему в грудь. Двое других попытались сбежать. Выстрелы в голову помешали им осуществить этот план и разукрасили командную палубу новыми осколками костей и кровавой мозговой кашей.

— Грязная работа, — заметил Сил.

Пинком скинув труп с кожаного кресла, он начал работать на приборной консоли, в строгой последовательности переходя с одной базовой системы станции на другую. Орудийные порты остались закрытыми — сотни турелей так и не получили энергии, необходимой для активации. Затем Сил отвел питание от шлюзовых камер со спасательными капсулами, заперев всех рабочих на борту станции. И наконец пустотные щиты Ганга схлопнулись — диверсант лишил их энергии и отрезал от аварийных генераторов. Рубка немедленно огласилась воем сирены, но Сил тут же отключил тревожный сигнал. Вой действовал на нервы.

Диверсант перевел дыхание. Ему очень хотелось задрать ноги и положить их на приборную консоль, но — странным образом — он счел такое неуместным глумлением над мертвыми. Вместо этого Сил встал, перезарядил пистолет и подошел к вокс-консоли, у которой сидел раньше.

Мигнул единственный голубой огонек. Входящее сообщение. Он включил звук.

— Докладывай. — Голос в воксе был чем-то средним между клекотом и рычанием.

— Говорит Септимус, — отозвался Сил. — Станция Ганг ваша, мой господин.