ИСТОРИЯ АСТЕЛЯНА
Часть пятая

Бывший командир ордена собрался с мыслями, прежде чем начать, и, оттолкнувшись, забрался обратно на плиту. Он говорил медленно, обдумывая каждое слово. Голос не выдавал ни физической, ни душевной слабости Астеляна.

— Если хочешь, можешь проигнорировать все, что я уже сказал. Не отрицаю, история была из ряда вон выходящая, ты обнаружил такое, с чем трудно согласиться. Если ты не признаешь мои аргументы весомыми, значит, твои хозяева хорошо тебя подготовили, и твоя верность делает тебе честь. Но такая преданность неуместна. Она отдана тому, кто ее не стоит. Твоя истинная верность должна принадлежать Императору и человечеству, никогда не забывай об этом. Учитывай этот факт, когда будешь слушать меня. Из многих истин, которые я могу открыть, эта самая важная. Темные Ангелы считают, будто прокляты и несут позор со времен Ереси Хоруса. Они ошибаются. Проклятие началось, когда Калибан был открыт заново и Лев Эль'Джонсон принял командование легионом.

Астелян сделал паузу и посмотрел Борею в лицо. Оно, как и прежде, оставалось невыразительным, взгляд был пристальным и мрачным.

— Продолжай, — предложил капеллан.

— Темные Ангелы уже десять тысяч лет пытаются искупить то, что случилось на Калибане. Об этом мне стало известно от Мефелы и Ановеля, а ты подтвердил то же самое словом и делом. Вы окутали себя тайной, сделали запретными знания о тех давних событиях, уничтожили все доказательства существования Падших. Даже в своих собственных рядах вы установили уровни секретности, так что боевые братья не знают истинных истоков ордена. Будто сборище недовольных, вы шепчетесь друг с другом среди теней. Вы вступили в сговор, чтобы тайно вести свой поиск вдали от посторонних глаз. Завеса полумрака скрывает ваши дела. Это не из-за Ереси Хоруса, не из-за Лютера и не из-за меня, не из-за прочих, которые, подобно нам, сражались с собственными боевыми братьями. Это не потому, что позор наших грехов приходится скрывать. Все это отговорки, измышления, оправдания, нацеленные на сокрытие правды. А правда так проста, и она ужасает. Тьма гнездилась в душе Льва Эль'Джонсона. Тьму вы все несете в себе. Интриги, секреты, загадки, ложь — вот наследие вашего примарха.

— Почему ты так думаешь? — спросил Борей.

— Это долгая история, но выслушай ее до конца, — попросил Астелян. — Началась она еще до эпохи Империума. Представь себе, как Древняя Земля страдает от вражды и анархии, и человечество увязло в событиях Эпохи Раздора. Провидец находит способ вывести человечество из тьмы, открыть людям дорогу к звездам. Мы называем его Императором, и он далеко не обычный человек. Создав армию превосходных воинов, Император подчиняет себе варварские племена, которые преобладают на Древней Земле, и основывает новое общество — Терру, фундамент будущего Империума. Хотя воины Императора сильны, проворны, умны и верны, он стремится усовершенствовать свою мечту и создает существ, называемых примархами. Обо всем этом я узнал как командир Темных Ангелов…

Примархи были совершенны и намного превосходили любого смертного человека, созданные, а не рожденные естественным путем, они несли в себе измененные гены, которые делали их непревзойденными созданиями, каких еще не знала Галактика. Обо всех намерениях Императора теперь уже можно только догадываться, потому что примархов забрали от него тем же способом, каким, согласно твоему рассказу, сторонников Лютера забрали с Калибана. Император, наверное, считал примархов потерянными или, быть может, знал, что они там, в Галактике, и ждут, чтобы их разыскали. Примархов или нельзя было воссоздать, или он не хотел даже пытаться. Он взял геносемя, сохранившееся от примархов, и создал нас, Темных Ангелов, и другие легионы, и на этом Первое Основание было завершено.

Великий крестовый поход начался, мы устремились к звездам, чтобы приступить к колоссальному завоеванию. Планеты склонились перед нами и были возвращены в лоно растущего Империума, мы подготовили новых воинов и создали новых космодесантников из того же геносемени. Таким образом легионы набрали полную силу.

Со временем примархи были обнаружены. Они не погибли, но оказались разбросаны по разным уголкам Галактики и проснулись, будто обычные младенцы, на планетах, заселенных людьми. В конечном счете они выросли в человеческом обществе и были вновь обретены Императором и легионами. Каждый примарх получил под командование легион, созданный из его геносемени, и Великий крестовый поход продолжился.

Не сомневаюсь, эта история тебе во многом известна. И все-таки среди легенд есть улики, которые подтверждают то, о чем я собираюсь рассказать. Некоторые примархи были дефектны. Возможно, их геносемя оказалось не столь совершенным, как первоначальный замысел Императора, или Темные Силы сильнее повлияли на них во время разлуки с Императором. Но есть другое, куда более простое объяснение.

Примархи и их легионы стали единым целым. Непосредственно из геносемени примархов были созданы новые ордены, отданные под их начало. Личности примархов наложили на воинов неизгладимый отпечаток, так что боевые братья стали уменьшенными копиями своих командиров. Они, конечно, разделили общий дом — миры, народы которых вырастили примархов, будто родных детей. Тем не менее это не вполне объясняет воздействие примархов на легионы.

Причина единения примархов с легионами, думаю, в том, что примархи в своих мирах научились человечности. Леман Русс, очнувшись на Фенрисе, попал в дикий ледяной мир воинственных варваров. Он вырос и стал отчаянно преданным, порывистым и неортодоксальным, таким, каким его воспитали. Когда Робаут Жиллиман рос на Макрагге, его обучали государственные деятели, стратеги и общественные лидеры, в итоге он прославился организаторскими способностями, ему удавалось все — от далеко идущих планов до самой мелкой детали. Поразмысли об этом. Примарх научился быть человеком.

Возможно, это была неизбежность, или, быть может, Император сразу задумал растить их как сыновей. Причина не важна, каждый примарх при всей своей быстроте, силе, ловкости и разумности был чистым листом. Они все прекрасно усваивали, быстро получали знания, но факт остается фактом — человечности примархам приходилось учиться.

Мы с тобой космические десантники, а это значит, мы далеко вышли за пределы человеческого. Наши тела лишь внешне схожи с людскими, геносемя и имплантированные органы превратили нас в нечто весьма отличающееся от нормальных людей. Мы были избраны не только из-за нашей физической пригодности. Как и примархи, мы умные, ловкие, быстро соображаем, десятилетия обучения, а потом целая жизнь, проведенная в сражениях, отточили наши навыки. Говорят, мы не ведаем страха, и это так — тот страх, что присущ людям, нам незнаком. Мы неспособны к страсти, воспетой в стихах и романах. Мы больше не люди, потому что нас такими сделали. Наша жертва была необходима, поскольку природа человека делает его уязвимым, склонным к предательству, сомнениям, отчаянию и разрушительным амбициям. Мы далеки от таких слабостей и никогда уже не будем частью человечества, не станем снова этими существами, мы были созданы, чтобы защищать их. Но при всех громадных различиях, в которых и наша сила, и наша слабость, мы куда ближе к человечеству, чем примархи. Их создали искусственно, у них не было ни матери, ни отца. Мы, космодесантники, ты и я, были когда-то людьми. Пусть мы прошли обучение, наши тела изменились, целая жизнь, проведенная в сражениях, укрепила нас — и все равно где-то глубоко внутри мы до сих пор храним человечность. Она никогда полностью не проявится, она подавлена, похоронена в подсознании, однако в наших душах и наших сердцах мы до сих пор люди, и такое недоступно ни одному примарху.

— Как все это связано со Львом Эль'Джонсоном? — спросил Борей. — Он был воспитан Лютером в кругу верных и храбрых рыцарей Калибана.

— Сама способность хорошо учиться и тем самым приспосабливаться к окружающему миру сделалась для примархов источником гибели. Им недоставало истинной, неизменной человечности, поэтому примархи оказались только копиями, физически прекрасными, непревзойденно умными, но душевно пустыми. С момента пробуждения они начали учиться и формироваться, достигая положенной им сути. Окружение помогало этому процессу, передавая примархам основные жизненные ценности. Те переняли мораль приютивших их культур, поняли, как следует бороться, как себя вести и какие испытывать чувства.

— Я до сих пор не ухватил суть, — заметил Борей, тряхнув головой.

— Иногда обучение давало результаты, подобные первоначальным намерениям Императора. Робаут Жиллиман был величайшим из примархов, служил верно и с непоколебимой преданностью. Однако он во всех отношениях уступал Хорусу. Он не был таким способным, харизматичным и не обладал такой физической подготовкой. Почему же именно Хорус обратился к силам Хаоса, в то время как худший по качествам Жиллиман уже десять тысяч лет считается ярким примером настоящего примарха? Все дело в том, что Жиллиман познал неподкупность. Не важно почему, не важно как, но ум Жиллимана сформировался так, что искушение власти и личные амбиции не имели влияния на примарха, он оставался неприступен. Он говорил, что самовозвеличивание не должно пятнать десантников, и не лгал, поскольку стремился направить Космический Десант по собственному достойному пути. Воспитание Хоруса, напротив, привило ему фатальную слабость, в броне души получилась щель, поэтому примарх поставил себя выше Императора. Он восстал против повелителя, восстали и те, у кого имелись схожие недостатки, в конечном счете сам Хорус был убит, а прочие отправились в Око Ужаса и находятся там по сей день, лелеют свои недостатки и укрепляют свои предубеждения.

Борей некоторое время обдумывал слова Астеляна.

— Я до сих пор не получил доказательств вины Льва Эль'Джонсона. Почему он виновен в падении Темных Ангелов? Если все сказанное правда и Лев был испорчен, то в основе — ошибка Лютера, того самого человека, которого ты считаешь побежденным спасителем ордена. Допустим, Лютер сбил Льва Эль'Джонсона с пути, значит, Лютер отвернулся от Императора, и это по-прежнему его грех.

— Это было бы верно, но есть одно соображение, — продолжил Астелян. — Наш примарх, великий Лев, будущий полководец Темных Ангелов, был несовершенен уже тогда, когда Лютер спас его от охотников Калибана. Эль'Джонсон пробудился в самой гуще леса. Места были дикие, опасные, окутанные почти непроницаемой темнотой, и солнце редко проникало туда сквозь кроны деревьев. В тени скрывались ужасные мутировавшие твари, способные убить человека одним движением чудовищных челюстей, одним ударом смертоносных когтей. Там Лев и эти твари упорно преследовали друг друга на охоте, вели жестокую игру хищника и добычи. Вот тот мир, в котором рос и учился Эль'Джонсон. Там он узнал, что тени опасны, но они же дают защиту. Он сделался существом тьмы, избегающим света, который несет с собой уязвимость и подвергает опасности. Когда Лютер обнаружил Эль'Джонсона, тот был абсолютно дик, не умел говорить и немногим отличался от зверя. Примарх был и охотником, и добычей в одном лице. Не имело значения, чему учил его Лютер, насколько хорошо он воспитывал Льва, в какой мере он относился к нему как к приемному сыну. Внешне Лев стал культурным, красноречивым, интеллектуальным, но в душе он оставался напуганной жертвой охоты. Налет цивилизованности, созданный обучением, лишь прикрывал внутреннюю ущербность. Так возник конфликт в сердце великого примарха. Когда-то я проклинал Эль'Джонсона и желал ему смерти, но теперь перерос эти чувства. Нельзя ненавидеть примархов за их природу, точно так же нет смысла ненавидеть орков, потому что они воинственные ксеносы, или оружие, потому что оно по тебе стреляет. Примархи таковы, какими их создали. Мы можем ненавидеть их действия, ненавидеть их суть, как я ненавидел и презирал примарха за его суть и поступки. Но это все симптомы, не сама болезнь, это эффект, который мы презираем, а не причина.

— Причудливая теория, но не более того, — отозвался Борей. — В теориях нет истины, значит, ты обещал рассказать именно это…

— Хочешь доказательств? Если я приведу доказательства, твои сомнения рассеются? Раз так, мы оставим теории в стороне, и ты услышишь конец, точнее, настоящее начало моего рассказа.

Астелян глубоко вздохнул, попробовал потянуть свои больные, покрытые рубцами руки и ноги. Потом слез с плиты, наполнил чашу водой и долго глотал. Борей наблюдал за ним неотрывно, не отводя взгляда, возможно, пытался угадать правду по одному лишь выражению лица Падшего.

— Когда мы узнали, что нашего примарха нашли, мы были вне себя от радости, — продолжил Астелян, прислонившись спиной к каменному столу. — Будто давно потерянный праотец вернулся к нам из могилы, это, наверное, истинная правда, а не просто удачная аналогия. Нас создали, использовав частицу примарха, своей сущностью мы во многом обязаны ему. В сражениях прошло еще два с лишним года, прежде чем я сумел привести орден на Калибан и лично встретиться с Эль'Джонсоном, но встреча была приятной. Более того, она оказалась обнадеживающей. Раньше мы сражались за Императора, а теперь у нас появился новый командир. Это было время неопределенности, и на то имелись веские причины. Мы слепо доверяли Императору, который передал командование Темными Ангелами Льву, считали все его решения правильными, однако последствия до поры до времени казались неясными.

Когда я впервые увидел нашего примарха, когда он схватил меня за плечо и заглянул мне в глаза, все опасения рассеялись. Это был взгляд бессмертного существа, и разве что взгляд самого Императора обладал большей мудростью. Темные, проницательные, всевидящие глаза Льва смотрели прямо в душу. Если бы я сумел заметить безумие, которое скрывалось за этой силой, возможно, вся история сложилась бы иначе… Хотя нет. Даже если бы я зарубил его на месте, это ничего не изменило бы. Наследие Эль'Джонсона уже перешло Темным Ангелам и определило их судьбу на десять тысяч лет.

Трудно объяснить, какие чувства вызывало присутствие примарха. Даже я, закаленный командир ордена, космодесантник лучшего легиона, ощутил благоговение и смирение. Не удивительно, что в легендах говорится, будто обычные мужчины падали в обморок в присутствии Льва. Он излучал силу и интеллект, каждое движение было совершенно, каждое высказывание — прекрасно обосновано.

Ничуть не испуганный, я был вдохновлен. Много лет прошло с тех пор, как Император повел нас за собой, Империум его трудами и заботами стал огромен. И вот, стоя перед нашим примархом, чувствуя, как его первозданная сила, будто жар, покалывает мою кожу, я присягнул новой клятвой и Императору, и человечеству, и Темным Ангелам, и самому Льву Эль'Джонсону.

Как раз тогда Великий крестовый поход достиг своего апогея. На Калибане я провел всего несколько дней, не уставая поражаться, насколько он прекрасен. Как я сейчас понимаю, в нашем примархе отразилась его родина. Видимая часть казалась бесподобной, но в глубине таился мрак.

Мой орден снова отправился расширять границы Империума, мы опять сражались против врагов человечества и теснили их дальше и дальше во тьму. Именно тогда все стало меняться. Медленно, незаметно влияние Льва сделалось ощутимым, и в легионе словно возник диссонанс. Пока мы боролись за Императора, мы фактически имели свободу действий. У нас был мандат, предназначение, и мы интуитивно понимали, чего от нас ждут. Это — то самое предвидение, мечта, о которой я уже рассказывал, понимаю, тебе трудно такое осознать. Вы, не присутствовавшие там, не внимавшие речам Императора, никогда меня не поймете. Та судьба — часть меня самого и подобна в этом второму сердцу.

В то время как Император посылал нас вперед в уверенности, что его воля — наша воля, примарх начал действовать иначе и ввел жесткий контроль. Поначалу это воспринималось как должное, ведь Лев действительно был гениальным стратегом, он координировал усилия Темных Ангелов, и никто не мог нас остановить. Однако постепенно, год за годом, у командиров орденов оставалось все меньше полномочий и самостоятельности. Лев практически полностью взял на себя бразды правления легионом.

Именно тогда произошло событие, зародившее во мне подозрения. На первый взгляд оно могло показаться незначительным. Корабли ордена вышли из варпа в отдаленной звездной системе, и мы отправились вглубь нее, чтобы отыскать обитаемые миры. Уже близ внутренних планет от разведчиков пришло сообщение, что чужой флот находится прямо по курсу. Мы выстроились в боевой порядок, приготовились к атаке и приступили к маневрированию, чтобы занять самую выгодную позицию. Я был доволен нашим преимуществом и приказал атаковать. Этот приказ мог дорого обойтись нам, если бы не бдительность одного из капитанов авангарда. Он отказался открыть огонь и срочно представил доклад. Вражеский флот вообще не был нашим врагом! Мы едва не атаковали корабли двадцать третьего ордена под командованием Ментея.

Атака, которая едва не привела к катастрофе, была прервана, о ней больше не говорили, но я задумался. Почему Ментей оказался там? Почему Эль'Джонсон отправил в одну и ту же систему два флота? Я предположил, что наш примарх впервые совершил ошибку. Но это выглядело невероятным, ведь точное планирование и координация были сильными сторонами Льва. Он никогда не совершал ошибок такого рода. Имелась вероятность, что ошибся Ментей или ошибся я, но, посовещавшись, мы оба пришли к выводу, что просто следовали полученным приказам. Я не понимал, зачем посылать разные подразделения в одну и ту же необитаемую систему. Для двух обновленных и полностью укомплектованных орденов в ней не было достойного врага.

Я не видел никакой причины, а потому гнал мысли прочь, но они изводили мой разум и в конце концов вывели меня на новый след. Мне не сказали, что нас посылают в одну и ту же систему. Еще большую тревогу вызывали иные факты. Наш примарх не счел целесообразным сообщить мне, что мы с Ментеем находимся в одном и том же секторе, хотя сам Ментей был об этом прекрасно осведомлен. Это наконец-то заставило меня понять: усиление контроля примарха над каждым из орденов фактически уничтожило связи между командирами. Раньше, на заре Великого крестового похода, мы регулярно проводили совещания, чтобы выработать общую стратегию, скоординировать наши усилия, увеличить шансы на победу. Теперь мы получали приказы и просто следовали им.

Эль'Джонсон как будто пытался изолировать нас. Страх и недоверие, с детства укоренившиеся в его душе, возможно, перешли в паранойю. Базовый инстинкт выживания переплелся с уроками Лютера, а также с полученным воспитанием. Раньше Эль'Джонсон видел тень, а в ней врагов и добычу, теперь он увидел их вновь, но только в окружающей его Галактике. Думаю, примарх начал нас бояться, и не по своей вине он замечал вокруг одну лишь угрозу.

Я решил хоть как-то воспротивиться нарастающей изоляции и предпринял более тщательное расследование. Мои подозрения тогда еще не пробудились, я просто увидел назревшую проблему и хотел избежать ее последствий. Когда информации скопилось больше, картина прояснилась. У каждого старого ордена, основанного еще до прибытия на Калибан, имелась своего рода тень — новый орден, созданный на Калибане из геносемени Льва Эль'Джонсона. Каждый новый орден находился на расстоянии пяти секторов от старого или даже ближе. Можешь утверждать, что это совпадение или такой способ взаимодействия, и я согласился бы, если бы не один странный факт. Командиры новых орденов были проинформированы о присутствии космодесантников старого легиона, а вот командиры, которые вместе со мной воевали в Великом крестовом походе, редко знали о местонахождении своих товарищей. Мы оказались объектом слежки.

Ты можешь подумать, будто именно я страдал тогда паранойей, а вовсе не примарх. Возможно, ты прав, возможно, его порча каким-то образом затронула и меня, но еще раз подчеркиваю — в то время у меня не было ни реальных проблем, ни подлинной обиды, просто чувство тревоги, инстинктивное ощущение чего-то неладного. Ощущение усилилось, когда я сделал еще одно открытие. Нашего примарха всегда хвалили за активные боевые действия, за то, как в авангарде завоевательного похода он руководил объединенными силами легиона. Но, как оказалось, внутри самого легиона его внимание распределялось неравномерно.

Говорили, будто примарх любит свой домашний мир больше, чем может любить его смертный обитатель, однако факты выявляли занятную картину. Фаворитизм по отношению к орденам, разделившим с примархом мир рождения, был бы неприятен, но понятен, однако Лев большую часть времени проводил, возглавляя старые ордены легиона. Уже две трети Темных Ангелов были теперь сыновьями Калибана, однако Эль'Джонсон уделял им менее четверти своего времени. Я пришел к шокирующему и неизбежному выводу: наш командир, примарх Темных Ангелов, не доверяет нам!

Астелян сделал паузу, чтобы суть рассказа проникла в сознание Борея, но выражение лица капеллана-дознавателя не изменилось.

— Разве ты не понимаешь? — спросил бывший командир ордена.

— Объясни подробнее, — потребовал Борей.

— Мы были не кто-нибудь, а Темные Ангелы! Лучшие, первый из легионов Императора! Он сам следил за нашим основанием, обучением и нашими войнами! Отборные бойцы Империума! Никто не завоевал больше, никто не показал такого рвения, никто не был таким преданным своим парням! И вот — оказалось, наш примарх нам не доверяет!

Это так ударило, так ошеломило, будто в меня выстрелили. Теперь я вижу, почему ты ничего не понимаешь. Вы дети Льва Эль'Джонсона, его наследие в вашей душе, поэтому недоверие и секреты — ваша вторая натура. Но не моя! Я отчаянно искал другое рациональное обоснование, хоть какую-то альтернативу, но ничем больше не мог объяснить действия нашего примарха.

И все-таки я не сомневался по поводу Льва. Я и не думал его обвинять, не понимал, что причина — в его безумии и недоверии. Поначалу мне казалось, будто причина в каких-то неудачах старого легиона. Возможно, сами того не подозревая, мы менее доблестно сражались за Льва, чем за самого Императора. Вдруг наши достижения были лишь бледным подобием успехов новых орденов? Вдруг в каком-то смысле мы стали не слишком внимательны к своим обязанностям?

Я еще сильнее начал волноваться, когда получил известие, что примарх лично возглавит мой орден в следующей военной кампании. Это выглядело почти обвинением, и, обратившись к своим капитанам, я призвал их сражаться с большим упорством и с большей преданностью, чем раньше, чтобы на этот раз отличиться. Я внушил им, что перед лицом самого Льва сражение следует провести блестяще. Капитаны передали все это боевым братьям, и время, потраченное на путешествие в систему Альтис, мы провели в жесточайших тренировках, чтобы не потерпеть неудачу в присутствии примарха.

— Именно тогда ты начал подрывать преданность ордена примарху? — сурово спросил Борей. — Это и стало началом твоей ереси?

— Мое расследование было осторожным и осталось в тайне, я ни с кем не обсуждал проблему и надеялся, что растущие подозрения беспочвенны, — ответил Астелян. — Не надо так говорить, я не обвинял Льва Эль'Джонсона с наскока, не воображал, будто вправе его судить, и не объявлял с самого начала виноватым. Это случилось позднее, в течение долгого времени, проведенного на Калибане, и даже еще позднее, когда я бродил по заброшенным шахтам Скаппе Дельве, именно тогда инстинкты, подсознание и наблюдения создали единую картину. На той планете у меня нашлось время подумать о своей жизни, а затем, когда я покинул Скаппе Дельве, мечта о Великом Империуме постепенно сложилась и заполнила мои мысли. Только теперь и только тебе я открыл эти истины.

— Сомнительная честь, будь уверен, — отозвался Борей. — Ты сам понимаешь, у этих событий имеются объяснения, даже если бы я сбросил со счетов твою очевидную паранойю и манию величия. Рассказанная история не оправдывает действия на Калибане, в частности, личную попытку убить примарха. Где истоки твоей ереси, Астелян? Когда она на самом деле получила начало? Если ты будешь ей противостоять, если осознаешь ее как акт предательства, ты сумеешь раскаяться в содеянном.

— Это началось, действительно началось в системе Альтис. Там были обнаружены слабые сигналы, означавшие присутствие людей, и наш примарх захотел провести расследование. Мы, как всегда, двигались, сохраняя бдительность, поскольку Великий крестовый поход оставался войной, которая несла свет во тьму. Никогда не знаешь, что ждет тебя возле звезд и в тенях между звездным светом. Древние расы с их тайным оружием, варварские человеческие цивилизации, миры во власти ничем не ограниченных технологий, поселения, порабощенные чужаками, — все это попадалось нам. То есть, пойми меня правильно, каждую новую систему мы считали враждебной, не зная, что еще предполагать. Нашим лучшим оружием были агрессия, скорость и решимость, а сдерживала их лишь чистота цели. Все эти качества понадобились, когда мы достигли Альтиса.

— Что вы нашли там?

— Происхождение слабых сигналов подтвердилось. На Альтисе были люди. Они сохранили большую часть своей цивилизации и могли бы сделаться отличным пополнением для растущего Империума, если бы не одно препятствие. Мир уже захватили орки. Зеленокожие явились столетием раньше, подавили сопротивление альтисцев, и вся планета оказалась порабощена. Человеческая популяция работала на больших заводах, создавая корабли и оружие для орков, которые на Альтисе скопились в изобилии.

Мы ударили разом. Наверное, для альтисцев это было подобно удару молнии, а оркам показалось, будто вся Галактика обрушилась на них. Пока мы спускались с орбиты при помощи посадочных капсул и транспортных кораблей, флот открыл огонь по планете.

Мы ожесточили наши сердца, чтобы не думать о том, сколько жителей Альтиса погибнет заодно с орками, потому что спасали целый мир, а не отдельных людей. Часто ли Темные Ангелы ходили на войну целым орденом, было такое в твоей собственной жизни, капеллан Борей?

— Не помню подобного, в самом крупном из моих сражений участвовало пять рот. Ну и дальше?

— Целый орден на войне — зрелище вдохновляющее! Космодесантники несут гнев Императора, а их более тысячи. В небе завывают реактивные струи, оно черным-черно от посадочных капсул и кораблей. Сама земля горит под ударами лазеров, плазмы и ракет, сердце врага разорвано, его воля к победе сломлена точно так же, как пронзена его грудь, — все одним ударом. Даже с целым орденом, с тысячью космодесантников под началом покорить мир нелегко, но этой силы достаточно, чтобы уничтожить любого врага.

Мы нанесли решающий удар, уничтожили или захватили самые крупные заводы и опустошили их. Быстро и точно били по дорогам, мостам, укреплениям, посадочным площадкам. На орбите наш флот разбирался с кораблями орков, их загнали в атмосферу или превратили в пылающие громады. За два дня мы выковали победу и захватили плацдарм на Альтисе.

Используя этот плацдарм, мы расширили его, начали теснить орков, нападали из засад, гнали их в низины и на побережья. Постепенно враг дрогнул и ослабил сопротивление, мы теснили их все более жестко, потом окружили. Орки превосходили нас численностью в сотни раз, но мы разделили их, потом разделили на более мелкие группы и продолжили делать это, уничтожая врага по частям.

Высадившись на планете, орки загрязняют ее, поэтому мы тщательно очищали Альтис, искореняя всякий след их присутствия. Они по возможности наносили ответные удары, но неорганизованные, без блеска проведенные атаки орков были почти бесполезны против боевых братьев ордена Темных Ангелов. Жестокость врагов не притупилась, но, воюя против Льва, они были обречены. Они проигрывали по всем статьям. Мы имели превосходство в огневой мощи и маневренности, были сильнее на орбите, и рвение наше оставалось чистым. Когда орки собирали силы, мы били по ним с кораблей. Когда рассеивались, мы отправляли ударные отряды и уничтожали чужаков прежде, чем они снова собирались для сопротивления.

Я был умелым и опытным командиром, и все же многое узнал во время кампании на Альтисе. Я учился у Льва, наблюдал, как он планирует операции, распределяет силы, использует уловки, которые я не мог себе представить и уж конечно раньше не применял. Да, я учился упорно и выучился хорошо, но только подавляя восстание на Тарсисе, в полной мере использовал эти уроки.

Несмотря на наш беспрецедентный успех, несмотря на доблесть боевых братьев, уничтожение орочьего мира оказалось небыстрым делом. Проходили дни, потом месяцы, наконец миновал год. В конце концов остался последний серьезный очаг сопротивления. Тысячи орков нашли приют в ущелье, которое пересекало горы в самом центре южного материка. В то время как половина ордена устраняла следы присутствия чужаков на остальной территории Альтиса, Эль'Джонсон вместе со мной собрал пять рот, чтобы окончательно уничтожить расположившихся лагерем орков.

Именно тогда наш примарх показал свою истинную натуру. Орки напали внезапно, то ли от отчаяния, то ли просто заметили слабое место в линии фронта. Они хлынули из ущелья, когда мы уже готовились к атаке, и разгромили восьмую роту.

Однако вместо того, чтобы повернуть на восток или на запад, орки двинулись на север, в сторону города Келтиса. Наш примарх проинструктировал меня, приказав позволить оркам войти в город. Это выглядело безумием высшей пробы и подвергало бессмысленной опасности жизни полумиллиона альтисцев.

— Но ты же сам рассказывал о жертвах, понесенных альтисцами во время первой атаки, — возразил Борей. — В чем отличие судьбы Келтиса?

— Жертвы среди гражданского населения во время войны неизбежны, — осторожно ответил Астелян. — Мало того, чрезмерная осмотрительность в начале кампании могла нас задержать, а нехватка стремительности подвергла бы альтисцев еще большему риску. В случае с Келтисом таких соображений не было. Я думаю, Эль'Джонсон попросту игнорировал ценность человеческой жизни и эгоистично стремился сохранить своих подчиненных, этим и объяснялся его план.

— То есть ты высокомерно вообразил, будто примарх неправ, и что ты сделал после этого? — спросил Борей.

— Мои роты, четвертая и вторая, могли пресечь атаку орков и задержать их до подхода остальных подразделений ордена, — объяснил Астелян. — Я посмотрел на тактический дисплей и понял, в чем заключался гений Льва, а в чем — тьма его души. Вторая и четвертая роты занимали отличную для атаки на Келтис позицию, план примарха состоял в том, чтобы окружить орков в городе и там их истребить. Мне также стало ясно, что щель в нашей обороне, возникшая из-за растянутого фронта восьмой роты, была скрупулезно организована Львом, чтобы выманить орков из лабиринта долин и каньонов. Чтобы избежать кровопролитной атаки, он выманил орков на открытое пространство, используя людей Келтиса как приманку!

Успех такому плану был гарантирован, но, с моей точки зрения, не было необходимости жертвовать Келтисом. Теперь, когда орки вышли на равнину, мы могли напасть прежде, чем они добрались бы до города. Я попросил разрешения передислоцировать вторую и четвертую роты так, чтобы заблокировать орочью атаку.

Наш примарх отказал. Он велел позволить оркам разграбить Келтис, а потом двинуть туда наши силы и полностью сокрушить противника. Он беспокоился, что нападение на равнине оставит врагу шансы рассеяться или отступить, а это будет стоить нам борьбы, которая затянется на месяцы, притом многие космодесантники погибнут. Я спросил примарха: разве сокращение числа сражений может послужить оправданием для полумиллиона человеческих смертей? И он ответил: полумиллион этих смертей спасет жизнь сотне космодесантников.

Я был потрясен. Нам это не годится: если защищаешь людей, нельзя ставить собственную ценность превыше их жизни. Наш долг — защищать человечество от чужаков, а не использовать людей ради собственного спасения. Когда мир переходит из рук в руки, гибель населения нежелательна, хотя порой и неизбежна. Однако мы могли легко спасти Келтис, поэтому я затеял спор с Эль'Джонсоном, но он не прислушался к моим доводам. В конце концов, хотя и с тяжестью на сердце, но я приказал второй и четвертой ротам перехватить орков и остановить их прежде, чем чужаки доберутся до города.

— Ты не повиновался Льву? — Борей испытал подлинное потрясение, и голос выдал его.

— Я сделал то, что сделал, и ни о чем не жалею. Как и предполагал Эль'Джонсон, вторая и четвертая роты понесли большие потери, но боевые братья сдерживали орков до тех пор, пока мы не начали контратаку всеми силами. Второе предположение Льва тоже оказалось верным: измотанные нами орки отступили назад через равнины, и предвкушаемая решительная победа не наступила. Однако Келтис был спасен, и я считаю, что поступил правильно.

— И что случилось потом? — спросил Борей.

— Эль'Джонсон пришел в ярость, — ответил Астелян, закрыв глаза и покачав головой. — Он выслал меня вместе с моим орденом назад на Калибан, нас заменили двадцать третьим орденом Ментея. Ах, не правда ли, как это было удобно — они находились на расстоянии всего трех субсекторов. Наши тени все время следовали за нами. Я пытался протестовать, но Эль'Джонсон даже не дал мне аудиенции. Таким образом, наша ссылка в домашний мир примарха началась.

— Таким образом, ты сделал первый шаг по пути к окончательному предательству твоего примарха и твоего легиона, — вздохнул Борей. — Этим простым актом неповиновения ты обрек Темных Ангелов, теперь они несут наследие страха и тайны. Не Лев создал мрачное будущее, причина в твоем неверии, в твоем мятежном характере и твоей ревности.

— Эту дорогу проложили до меня, когда Лютер обнаружил Льва в лесах Калибана, — возразил Астелян. — Появление примархов почти уничтожило Империум, я имею в виду их всех, а не только изменивших во время Ереси Хоруса. В начале Великого крестового похода мы, космические десантники, и Император были единым целым. Но когда командование легионами приняли примархи, их личная гордость, честь, амбиции и традиции испортили своей суетностью ясную мечту Императора. С этого момента Империум был обречен на угасание.

— И все же Империум до сих пор, спустя десять тысяч лет, торжествует. Что бы ты ни говорил, мы находимся здесь, — заметил Борей, со значением окидывая взглядом камеру.

— Но Великий крестовый поход стал памятью, далекой легендой. Этого не должно было случиться, и это была не случайность, все дело в состоянии души. После Ереси Хоруса примархи отдали власть слабым, склонным к ошибкам людям. Не по злому умыслу, лишь по незнанию. Люди не должны были управлять собственной судьбой, они просто неспособны к этому. Что случилось с Империумом? Он сделался лабиринтом политических организаций, имперские командующие препираются между собой, управлением занимаются торговые посредники, а не лидеры. Легионы Космического Десанта были разделены на ордены, Имперская Гвардия, поднявшаяся нам вослед, пересела на наши суда, и так был создан Имперский Флот.

Даже сейчас я сижу в этой камере, приговоренный вашими страхами. Боязнь величия, тяга к посредственности — вот что процветает в Империуме. Люди и примархи, которые сделались их марионетками, обрекли и себя, и нас на медленную, мучительную смерть. Темные Ангелы боятся людей, которых сами же защищают. Разве нет в этом странной иронии — принесенная мною жертва привела к тому, что вы десять тысяч лет таитесь во тьме? Прежние яркие звезды на небосклоне сражений стали теперь тенями, которые боятся показаться, боятся самих себя, боятся того, что таится у них внутри, хотя знают о собственной сути. Игнорируй мои слова, если тебе так хочется, но, когда придет время, загляни в собственную душу и почувствуй там дух Льва. Порча есть. Говорю тебе еще раз, а ты помни об этом. Тьма была в душе у Льва Эль'Джонсона. Тьму вы все несете в себе. Она окружает вас, но вы слепы к ее присутствию. Интриги, секреты, ложь и тайна. Вот наследие нашего примарха.

Борей ничего не ответил, вместо этого долго стоял в раздумье. Наконец он посмотрел в сторону Астеляна, но ничего не сказал. С едва заметным поклоном капеллан повернулся и пошел к двери. Распахнув ее настежь, остановился и оглянулся.

— Мое дело сделано, великий магистр? — спросил он, и Астелян смутился.

— Ты хорошо поработал, брат-капеллан, — раздался глубокий сильный голос позади Астеляна. — Ты заслужил черную жемчужину на свой розариус. Теперь я сам займусь этим предателем.

Астелян огляделся по сторонам, но поначалу никого не заметил. Зато он услышал лязг двери, и свет ламп перестал проникать в камеру из коридора. Некое движение привлекло его внимание, заставило всматриваться еще пристальней. Сначала из теней появился лик черепа, это была маска мужчины, закутанного в рясу, будто сотканную из черноты. Незнакомец вышел вперед. В тусклом свете жаровни Астелян узнал в нем космодесантника, который находился в камере, когда в нее впервые привели самого Астеляна.

— Ты слышал все, ты все это время находился здесь? — выдохнул он в недоумении. — Кто ты?

— Я Сафан, великий магистр капелланов, искатель секретов, — ответил космодесантник медленно, взвешивая каждое слово. — И я действительно был здесь с самого начала. Простой трюк для отвода глаз, твое внимание было сосредоточено на чем угодно, только не на моем присутствии.

— Что ты со мной сделаешь? — спросил Астелян.

Сафан молча махнул кому-то через плечо пленника. Дверь отворилась, появились еще две фигуры в масках-черепах и черных рясах. Руки в клепаных перчатках схватили Астеляна. Он тщетно попытался отбиваться, но оказался слишком слаб для сопротивления, жизненные силы вымотала пытка последних дней. Его уже тащили к двери, когда Сафан вскинул ладонь и жестом приказал охране остановиться.

— Ты будешь взят в самые глубокие тайники Скалы и там останешься, о тебе позаботится лучший из наших апотекариев, — сказал великий магистр глубоким сильным голосом. — Там не будет покаяния, не будет конца, ни быстрого, ни иного. Там ты услышишь крики Предателя и придешь к пониманию, что ты натворил.

— Лютер, Лютер здесь? — спросил Астелян, мысли его закружились. — Как? Почему? Разве он не принял смерть от руки Льва на Калибане?

— Он не умер, — ответил Сафан. — Он наш и содержится в глубочайшей камере внутри этой Скалы. Когда его мольбы о прощении эхом отзовутся в твоих ушах, ты научишься молить о милосердии как следует.

— Я не понимаю, — признался Астелян.

— Ты любишь афоризмы Империума. — Сафан махнул рукой космодесантникам, которые удерживали пленника. — Ты говорил, что их смысл глубже, чем принято считать. Я тоже понимаю мудрость, которая лежит в основе пословиц и бранных слов простонародья.

Астелян кивнул. Пока охранники вытаскивали его из камеры и закрывали дверь, он снова услышал слова Сафана.

— Знание — сила, остерегайтесь его, — произнес голос великого магистра ему вслед.