ИСТОРИЯ АСТЕЛЯНА
Часть вторая

Астелян не мог припомнить, как долго он, прикованный к плите, находится в камере. Борей посетил пленника более десяти раз, иногда он являлся в одиночестве, иногда заодно приходил псайкер.

Тело Астеляна покрывали ожоги и шрамы, оставленные стараниями капеллана-дознавателя. Часть черного панциря срезали, чтобы обследовать и ранить скрытую под ним незащищенную плоть.

Голод грыз Астеляна, в горле пересохло, губы потрескались, разум притупился от усталости. Однако он не позволял себе спать — сон мог выдать его слабость. В моменты передышки он впадал в медитативный транс, позволяя боли струиться прочь с тела, и она исчезала, оставляя сознание ясным. Астелян решил, что ни за что не подчинится, ибо, подчинившись, он совершил бы величайшее предательство.

Все принципы и идеалы, хранимые Астеляном, подтверждали правильность выбранного пути, а похитители, конечно же, ошибались. Именно они впали в невежество и заблуждение, опутанные теми, кто боялся их мощи. Жизнь или смерть самого Астеляна уже не имели значения, он будет верен делу, ради которого создан.

В свой двенадцатый визит капеллан-дознаватель пришел один. Он принес с собой кубок воды, которую Астелян жадно проглотил, не замечая холода в горле и того, что расплескивает ледяную влагу по лицу. Затем он взял хлеб, принесенный Бореем и разделенный им на ломти, и, собрав силы, разжевал и проглотил, хотя боль вспыхнула в пересохшей глотке. Когда он покончил с едой, Борей вынул из-под одежды сосуд с жидкостью и обрызгал раны Астеляна. Поначалу боль обожгла огнем, но через пару минут утихла.

— Нужно дать телу восстановиться, потому что оно слабее души, — сказал Борей, стоя рядом с Астеляном и скрестив руки на груди. — Пока длится нечестье души, тело должно держаться.

— Тогда тебе придется сохранить мою физическую оболочку для вечности. Я никогда не соглашусь с твоей ошибочной логикой и не приму твой путь заблуждений.

— Расскажи мне о Тарсисе, — попросил Борей, не обратив внимания на вызывающее поведение Астеляна.

— Что именно? — пожал плечами тот.

— Я хочу узнать, как ты сумел настолько разрушить мир, оправдывая это служением Императору, — объяснил Борей и подошел к полке, чтобы выбрать одно из лежащих там лезвий.

— Я не разрушал Тарсис, ведь я тот, кто его спас, — запротестовал Астелян.

— Не верю. — Борей фыркнул, играя с ножом. — Ты принес в этот мир проклятие.

— Нет, это не так, совсем не так, — возразил Астелян, мотая головой. — Я спас Тарсис от самого Тарсиса.

— Расскажи мне, как тебе удался такой подвиг. — Борей вернул нож на место и, подойдя к плите для допросов, расположился так, чтобы Астелян мог видеть только его лицо.

— Я прибыл на Тарсис восемьдесят лет назад, — начал Астелян. — Это был прекрасный мир высоких гор и травянистых равнин, похожий на десятки других миров, которые я повидал за свою долгую жизнь. Однако эту красоту покрывали пятна разложения. Мир погрузился в смятение, охваченный пороком гражданской войны.

— Войны, которую ты начал! — Борей словно выплюнул эти слова и впечатал свой кулак в каменный стол рядом с головой Астеляна.

— Нет, клянусь Императором, это было не так! — Астелян попытался говорить убедительно и повернул голову, чтобы держать в поле зрения лицо своего дознавателя. — Мы явились туда за припасами. Тарсис располагался близ края неосвоенного пространства, самодостаточный и слишком далекий от болтунов, превративших Империум в насмешку над мечтой Императора.

— Ты сказал: «Мы». Кто еще был с тобой? — Голос Борея сочился подозрительностью.

— Я путешествовал полтора столетия, прежде чем наткнулся на Тарсис с его бедами, — объяснил Астелян. — К тому времени судьба распорядилась так, что мой путь и пути еще двоих, подобных мне, пересеклись. Но на Тарсисе мы много спорили. Они не поддержали мою миссию — избавить планету от тиранов, которые пытались узурпировать власть Императора.

— Они отвернулись от тебя на Тарсисе? Нелояльность субъектов твоей же породы — неплохо для начала? — с издевкой произнес Борей.

— Я отпустил их добровольно. — Астелян сопроводил эти слова легким покачиванием головы. — Хотя они не пожелали разделить мою миссию, я понимал, что снова обрел цель, шанс совершить то, ради чего был создан.

— И что именно?

— Бороться за Императора, конечно! — Рука Астеляна бессознательно сжалась в кулак, и от напряжения мышц цепи заскрипели. — Другие уехали, но я остался на Тарсисе. Поначалу было сложно различать друзей и врагов, но вскоре я понял, какие признаки тут годятся. Сепаратизм, ересь, бунт, называйте это как хотите. Все это сильно разделило людей, сделав пустыми сами речи о равенстве и братстве. Враги бросили вызов имперскому правителю и разгромили часть его армии. Когда я приехал, война уже велась целый год.

— Раздоры предвещали твой приезд — странное совпадение.

Борей даже не пытался скрыть свое недоверие. Обвинение казалось предельно ясным: Астелян начал войну.

— Не совпадение, случайный поворот судьбы, — заспорил пленник. — Не важно, кто правит нашей судьбой, он счел нужным привести меня на Тарсис, когда в этом возникла необходимость. Как я мог не вмешаться? Во время Великого крестового похода восемьдесят миров пали под натиском моего ордена, потому что сопротивлялись мудрости и власти Императора. Восемьдесят миров! И вот появился еще один шанс проявить себя.

— И ты вообразил, будто один-единственный космодесантник может что-то изменить в мировом конфликте? — бросил Борей, выпрямившись и отойдя подальше от плиты. На полуслове он оглянулся в сторону Астеляна. — Такое высокомерие недостойно.

— Нет, не высокомерие, это было ощущение цели. — Астелян, не отрываясь, следил за капелланом. — Сердце подсказало мне, что я могу изменить ситуацию, и я изменил ее.

— А как тебе это удалось?

Борей произнес это, стоя спиной к Астеляну, и его низкий голос эхом отразился от стен камеры.

— Сначала я просто боролся с мятежниками там, где их находил, они были плохо обучены и слабо экипированы. Это была всего лишь большая экзекуция, совершенная на поле боя. Однако вскоре я присоединился к другим сражавшимся за Императора. Они радостно кричали и приветствовали меня, когда я бился рядом с ними за город Калтан, прорываясь вперед, круша строй врагов болтером и кулаком.

— Разве они не удивились? — Борей повернулся к своему пленнику и скрестил руки на груди. — Одинокий космодесантник не вызвал у них подозрений?

— Они увидели во мне воина Императора, — терпеливо объяснил Астелян. — Мое присутствие укрепило их сердца. Они поверили, что, сражаясь на одной с ними стороне, я подтверждаю правоту их дела.

— Таким образом, ты сделал из себя символ поклонения? Решил заменить Императора в их сердцах и умах?

Отвращение было написано на лице Борея, когда он прикинул всю тяжесть такого греха.

— Ну почему ты все переворачиваешь с ног на голову? — проворчал Астелян, отворачиваясь с презрением. — Твои собственные усилия настолько легковесны, что ты готов умалять заслуги тех, кто до сих пор сражается на правильной стороне?

— Сам ты проявил бесстыдную манию величия! — отрезал Борей и шагнул вперед. — Ты искал лишь средство удовлетворения собственных амбиций. Бывший командир ордена, лишенный всего, ты снова возжелал власти!

— Власть? Я расскажу тебе о власти, — Астелян перешел на сдавленный шепот. — Мое слово — это слово Императора. Мой меч — его меч. В каждом бою я дрался во имя его. У него было видение, мечта — отбросить чужаков и мутантов, объединить человечество под своей властью и управлением. Он хотел, чтобы люди получили обратно звезды, которые раньше были нашими и которые мы потеряли из-за ничтожных стремлений и поклонения технологиям. Император поднялся из пепла Эпохи Раздора, чтобы вернуть нам галактику, покорить звезды и защитить наше будущее. Он один увидел это, наш Император, который нас создал, чтобы воплотить свою мечту. Мы, космические десантники, должны были стать инструментом созидания. Это был наш долг, наша общая цель — превратить мечту Императора в реальность.

— И все же в конце концов вы обратились против него и замахнулись уничтожить все, что до этого строили, проливая кровь.

Голос Борея наполнился грустью, а не гневом.

— Не мы предали первыми! — запротестовал Астелян.

— И на Тарсисе? — Борей низко наклонился и прошептал прямо в ухо Астеляна: — Как все это соотносится с порабощенным тобою миром? Великий крестовый поход был десять тысяч лет назад.

— Заявляя так, ты доказываешь свое невежество, — ответил Астелян, глядя прямо в глаза капеллана. — Великий крестовый поход — это не событие, это состояние души. Крестовый поход никогда не заканчивается, победа не будет полной, пока хоть один живой чужак угрожает нашим мирам, пока раздоры продолжают зреть в самом сердце Империума.

— И поэтому ты продолжал сражаться на Тарсисе? — Голос, чуть громче шепота, прозвучал из темноты, когда Борей шагнул назад и исчез из поля зрения Астеляна.

— Да, я так и сделал, сплотил тех, кто меня поддержал! — гордо воскликнул Астелян. — Именно тогда я получил аудиенцию у имперского правителя Дэкса. Он слышал о моих победах во имя Императора и был вне себя от радости.

— И поэтому твое эго оказалось польщенным, твой грех гордыни вырос.

Навязчивый шепот Борея, казалось, звучал отовсюду, отражаясь от стен, будто говорила целая толпа обвинителей.

— Я никогда не стремился возвеличивать себя, но признаю, что был рад похвале, — сказал Астелян, который вертел головой, пытаясь поймать взглядом Борея. — Тебе этого не понять, ты не знаешь, каково это, быть оставленным и презираемым прежними союзниками. Я чувствовал себя потерянным, искал способ отыскать свое место, и на Тарсисе я его нашел.

— Но был еще долгий путь от прославленного воина к деспоту.

— Твои оскорбления заслуживают только презрения, они доказывают недостатки твоего характера и вопиющее невежество. — Астелян плюнул, устав от попыток капеллана дезориентировать его и запутать. — Хотя мы выиграли несколько сражений, многое еще предстояло сделать, чтобы добиться перевеса над мятежниками. Пусть я был самым великим воином на Тарсисе, даже я не смог бы в одиночку добиться победы.

— Какая это скромность — признать пределы своих возможностей.

— Если ты будешь слушать, а не отпускать жалкие издевки после каждого моего слова, то, может быть, что-нибудь поймешь, — медленно произнес Астелян, опустил голову на плиту и уставился в потолок. Он вернулся мыслями к собственным первым дням на Тарсисе. — Сам по себе, одними воинскими усилиями я не сумел бы выиграть войну. Но мои навыки, насколько мне известно, до сих пор оберегают Тарсис от ренегатов. Я передал собственное оружие техножрецам имперского правителя, чтобы они изучили его и создали военные заводы по производству превосходной военной техники. У меня было сто лучших солдат, прикомандированных ко мне в столице. Там я обучил их всему, что знал сам. Полгода я постоянно давил на них. Многие не выжили, и поначалу возникли сомнения. Имперский правитель доверял мне безоговорочно, но у его адъютантов мои методы вызывали беспокойство. Их претензии на значимость выглядели возмутительными — кто они такие, чиновники и священники, чтобы спорить по военным вопросам с командиром ордена Темных Ангелов? Я игнорировал их, и протесты умолкли, когда я впервые повел в бой свою элитную армию. Солдаты не стали космодесантниками — пятерка моих боевых братьев стоила шестидесяти таких воинов — но эти люди были лучше оснащены и опаснее любого противника, с которым мятежники сталкивались до сих пор. Мы штурмовали один из опорных пунктов в горах Сезенуан. Войска, лояльные Императору, пятьсот семнадцать дней осаждали эту крепость, а мы взяли ее всего за одну ночь.

— Да, я помню, как выглядели твои так называемые священные отряды, когда мы отвоевали Тарсис. Фанатичные, мужественные, достойные противники.

— Достойные, в самом деле! — согласился Астелян. — В первом священном отряде уцелел пятьдесят один человек, и я послал их в другие полки подготовить по сто бойцов на каждого. Выжившие после этого подготовили еще по сотне. По мере того как священные отряды росли, спрос на болтеры, боеприпасы, броню и другое оружие увеличивался, превышая возможности заводов. Имперский правитель последовал моим рекомендациям и построил еще больше заводов. Почему нельзя использовать для этого сельскохозяйственные угодья, если вражеская рука вцепилась тебе в горло?

На минуту в камере воцарилось молчание, после чего бестелесный голос Борея ответил:

— Возможно, чтобы прокормить тех, кого ты защищал? — предположил капеллан. — Когда мы освободили Тарсис от твоей тирании, он оказался пустошью. Построенные тобой и расползшиеся по планете города-заводы переполнились нищетой и преступностью. Именно это ты нес человечеству?

— Это было средством, не целью, — объяснил Астелян. — Не суди меня, я видел Империум, который вы защищаете. Миры-ульи, засыпанные слоем мертвого пепла, население в переполненных многокилометровых зданиях-шпилях. Люди час за часом работают, будто насекомые, выгребают из своих мертвых миров все ресурсы до последней горсти, чтобы обеспечить другие планеты металлической рудой, деталями машин, химикатами. И конечно, они дают оружие и воинов Императору.

— Как раз благодаря взаимозависимости Империум сохраняет целостность, — возразил Борей. — Планеты получают друг от друга пищу, машины или защиту.

— И в этом его слабость, потому что это хрупкая конструкция, — заявил Астелян, опять пытаясь приподняться, насколько получится, и сесть. Его наполняла возродившаяся энергия. — Корыстные командиры Империума конкурируют друг с другом, рискуя обороной доменов Императора ради достижения собственных целей. Даже самая защищенная система может пасть, если ее соседи завоеваны, а вода и пища исчезли. Хитросплетения интересов и взаимного страха больше не работают на породивший их великий идеал.

— И это тебя сильно удивило на Тарсисе?

— Нет, я воин, который придерживается правила «сказано — сделано», у меня инстинкты воина, — признался Астелян. — Хотя мы выигрывали битвы, это разрушало Тарсис. Да, заводы разрослись, и мы начали призывать граждан в армию, но это было необходимо для войны. Наша сила возрастала, но и враги наши становились хитрее. Они не искали открытого боя, а ранили нас из тайных убежищ, сеяли страх и неуверенность.

Из цитаделей в пустыне они наносили удары по нашим складам, бомбили наши фабрики и убивали наших людей. Где бы ни находились наши войска, их никогда не хватало, чтобы искоренить всех врагов, и победа уходила из рук, война поневоле заходила в тупик. Мы стремились отыскать и раздавить живую силу мятежников, они же скрывались в городах и атаковали заводы и казармы. Чем сильнее росла армия, тем больше требовалось пушек, складов провианта, рекрутских баз и транспортных колонн. А поскольку все это увеличивалось в размерах, нам требовалось еще больше войск для защиты.

— Твои собственные амбиции стали для тебя целью, твое желание править само себя разжигало.

Астелян проигнорировал заявление капеллана.

— Война затянулась на восемь лет, — продолжил он. — Армейские командиры находились в растерянности, имперский правитель проявлял апатию. Хотя мы убивали тысячи повстанцев каждый год, всегда находились глупые и заблудшие души, чтобы их заменить. Вера в то, за что мы боролись, оказалась утрачена, слава Императора потускнела в горестях сражений и выживания. Победы не было, и война сделалась самоцелью.

— И что же произошло дальше? Твой авторитет был абсолютным, когда мы отрешили тебе от власти.

— Ты сознательно искажаешь события, — проговорил Астелян со вздохом. — Мне надоело убивать людей. Я работал изо всех сил, чтобы пережить те трудные времена.

— Времена, которые ты сам и создал, — вполголоса заметил Борей.

Он находился теперь позади Астеляна, и тот почувствовал дыхание капеллана кожей головы.

— Разве ты не слушал меня? — Астелян рванулся, дав волю растущему раздражению. — Теперь ты должен понять, почему мы оказали сопротивление, когда были атакованы. Целое поколение тарсисцев умерло, чтобы их потомки могли занять свое место в видении Императора, люди не могли бездействовать, когда вы отняли эту возможность.

— Итак, ты взял власть в свои руки, узурпировал полномочия имперского правителя и принес на Тарсис собственную версию просветления, — сказал Борей.

— Нет, не сразу, — ответил Астелян сквозь кашель: горло пересохло.

Он услышал, как шевельнулся капеллан в изголовье плиты, и перед лицом возникла рука Борея и чаша с водой. Астелян не мог дотянуться и взять чашу, поэтому капеллан медленно вылил ее содержимое на пересохшие губы пленника. Глотая освежающую влагу, Астелян наслаждался каждым мгновением, прежде чем продолжить.

— Я давал советы генералам и полковникам, но они часто отвергали мои знания и опыт. Они постоянно не доверяли мне, говорили, что, мол, я требую от армии того, что допустимо ждать только от Космического Десанта. Это были старые аргументы, и, хотя я твердил им про стремление к величию и создание нового мира в горниле битвы, мои страстные просьбы проходили мимо их ушей. Когда один из наших полков попал в засаду и был уничтожен в проходах Зарзокса, правитель Дэкс назначил меня командующим армией лоялистов на Тарсисе. Я поклялся, что мое командование через год принесет победу.

— Смелое заявление… Еще один признак твоего самомнения, наверное? — сказал Борей и поставил чашу на пол, металл при этом скрипнул по камню.

— Достижимая цель при наличии у меня верховной власти и прямого контроля, — ответил Астелян. — Первым делом я казнил тогдашних армейских командиров. Эти представители старой планетарной знати, воспитанные на охотничьих играх, завсегдатаи экстравагантных банкетов, не годились, чтобы вести людей в бой. Я заменил их лучшими лидерами моих священных отрядов, мужчинами, которые были сильными и способными, мужчинами большого ума и железной дисциплины.

Я знал: чтобы выиграть грядущую войну против ренегатов, придется вести тяжелые бои, и выбранные мною люди были полностью лояльны Императору, они командовали без колебаний и подчинялись без вопросов.

— И ты выполнил свою клятву? — спросил Борей из тени.

— За двести пятьдесят дней, — заявил Астелян с гордостью. — Старый режим оказался слаб и недальновиден. Ограниченные умы не могли охватить величие конечной цели, понять необходимость лишений и жертв. Они сопротивлялись кое-каким из моих мер, никогда по-настоящему не понимая, в чем состоят плоды победы. Эти двести пятьдесят дней были наполнены потрясениями и травмами, лилась кровь, было много страданий. Но все это происходило ради будущего Тарсиса. Если бы я действовал, как мои предшественники, война длилась бы до сих пор, народ Тарсиса жил бы в вынужденном раболепии, в подчинении и страхе. Для мира это была бы долгая, медленная смерть.

— И тогда ты нашел сильное лекарство от этой планетарной болезни? — В голосе Борея появился оттенок гнева, Астелян услышал глубокое дыхание капеллана. — Ты, самозваный спаситель, вывел их из тьмы.

— И была тьма, — проговорил Астелян, предпочитая игнорировать обвинения. — Мои командиры были жестоки в исполнении моих приказов. Ложная терпимость породила бы слабость, и моя армия не давала пощады. Мы уничтожили рассадники бунта, сожгли все дыры, в которых прятались мятежники, казнили их родичей и всех, кто поддерживал бунт бездействием. Впрочем, я вовсе не горжусь тем, что сделал, многие из окружения Дэкса были настроены оппозиционно, но имперский правитель оказывал мне полную поддержку. В тот самый момент он один разобрался в моих истинных намерениях и понял необходимость совершаемого. Не отрицаю, погром достиг устрашающих масштабов, многие невиновные были судимы и казнены без веских оснований. На то были исключительные времена, народу Тарсиса указали путь, людям пришлось осознать, что жизнь под властью Императора не дается даром, ее зарабатывают жертвами — потерей личной свободы, трудом и, когда необходимо, кровью. Тарсис горел двести пятьдесят дней, пока продолжалась чистка. В самый последний день я лично повел священные отряды в атаку, и свобода на Тарсисе восторжествовала!

Астелян остановился, он задыхался и покрылся потом. По мере рассказа его воодушевление нарастало, насколько это позволяли оковы на руках, ногах и вокруг тела.

— Тебя там не было, — сказал он Борею, расценив молчание капеллана как недоверие. — Как ты можешь понять наш восторг окончательной победы, если ты такой безжизненный и бесстрастный? Мы гнали их месяц за месяцем, пока не вынудили стать последним лагерем на побережье северного моря. Их осталось всего четыре тысячи. Наши воины догоняли, их было пятьдесят тысяч, и еще со мной на переднем крае более двадцати тысяч бойцов из священных отрядов. Мятежники не могли спастись, им некуда было бежать, у них не осталось логова, чтобы в нем укрыться. Мы их окружили, и мы не дали им пощады. К чести наших врагов, они сражались хорошо, и не один не попытался сдаться.

— Это имело бы смысл? — спросил Борей.

— Никакого, — резко ответил Астелян, пожав плечами, его цепи глухо громыхнули. — Все они знали, что обречены на смерть, и решили умереть в бою. Понадобилось менее часа, сыпались снаряды, священные отряды наступали. На моем счету оказалось сто восемь врагов. Сто семь я убил в бою, а в самом конце Вазтуран, лучший из моих командиров, боготворимый отрядами, привел ко мне последнего живого мятежника. Я помню, он был молод, не старше двадцати лет, ранен в руку, и его лицо заливала кровь. На бритой коже головы он вытатуировал эмблему бунтовщиков: там была голова ворона и перевернутая аквила. Я подвел его к краю скалы, моя армия собралась вокруг, их были десятки тысяч, многие стояли на танках, чтобы лучше видеть, толкали и отпихивали друг друга, чтобы не пропустить зрелище смерти последнего тарсийского ренегата. Я сбросил парня с обрыва на острые камни, и армия разразилась одобрительными возгласами. Точно такой же гвалт отметил некогда победу моего ордена после завоевания Муапре Прим.

— Весомый повод для праздника, как погляжу, — прорычал Борей, выходя из темноты.

Впервые с момента прихода он не скрывал истинных чувств. Капеллан-дознаватель разнял руки и шагнул ближе к Астеляну. Без предупреждения он хлестнул его тыльной стороной ладони по лицу, почти не причинив боли. Такой удар означал оскорбление и подходил, чтобы наказать претендента. Никакие слова не выразили бы лучше чувства Борея.

— Я знаю, что ты сделал! — проревел капеллан-дознаватель прямо в ухо Астеляна. — Существуют данные Администратума, перепись на Тарсисе была проведена десять лет назад до вашего прибытия, перед войной, когда еще не было твоего кровавого режима. Мы проверили результаты: население Тарсиса составляло около восьмисот миллионов человек. Когда ты пришел к власти, ты делал очень хорошие записи. Были переписаны твои солдаты, твои рабочие, руководители и члены их семей. Я видел эти записи перед самым отъездом. Ты не солгал, когда сказал, что за тебя отдало жизнь целое поколение. В твоих списках значатся двести или двести пятьдесят миллионов людей — от населения, которое ты вызвался хранить, осталась только четверть!

— Война требует жертв, жертвы были принесены, разве ты не понимаешь?! — закричал Астелян в ответ.

— Ты, клятвопреступник, предатель собственного примарха, виновен в массовом геноциде… — Голос капеллана упал до ядовитого шипения.

— И ты это говоришь с чистой совестью? У Темных Ангелов руки не в крови?

— О, я согласен, результат сражений — это жертвы и смерть, — поморщился Борей. — Я понимаю, мы живем в жестокой вселенной, души Империума неисчислимы, и каждую минуту умирают миллионы. Темные Ангелы очищали миры, для которых искупление невозможно, и мы делали это с радостью, ибо знали, что действуем ради будущей безопасности. Истинно сказано, что момент слабости приводит к жизни в ереси.

— Тогда вы меня поймете! — Астелян ощутил проблеск радости.

Впервые за два столетия у него возникла надежда: вдруг все-таки остались те, у кого хватит характера сделать Империум достойным Императора. Может быть, Темные Ангелы не пали так низко, как ему пытались внушить.

— Вы признаете, что были неправы, когда атаковали меня?

— Никогда! — отрезал Борей и стиснул лицо Астеляна обеими руками, рот капеллана скривился в дикой гримасе. — Триста миллионов жителей Тарсиса умерли уже после завершения войны, когда ты узурпировал власть. Ты вкусил крови, и ты хотел больше. Развращенный и порочный, ты наслаждался ужасом подвластных людей! Те, кто не воевал в твоих священных отрядах, жили в страхе, при помощи которого ты правил! Не было общей мечты о величественном Империуме, не было общих усилий во имя службы Императору. Было только два миллиона наемных убийц и двести миллионов запуганных рабов! Как мог командир ордена пасть так низко? Или, возможно, у вас всегда было так. Возможно, кровожадные маньяки были необходимы во время Великого крестового похода.

— Они были правы, десять тысяч лет без Императора ослабили вас. — Астелян отверг обвинения капеллана и отвернулся.

— Кто «они»? — настойчиво спросил Борей.

— Другие мне подобные, которых я встретил на своем долгом пути, те, кто прожил в вашей вселенной дольше, чем прожил я. Я от них многому научился, — ответил Астелян.

— Был ли Хорус слаб, когда повел свои легионы против Императора, или он был силен, потому что оставлял после себя разруху и опустошение? — спросил Борей, разжав хватку и отступив.

— Ты сравниваешь меня с проклятым Воителем? — Астелян запрокинул голову, уставившись на Борея. — Ты думаешь, что я хотел этих смертей, жаждал пролития крови?

— Я думаю, что вина за совершенные грехи свела тебя с ума. Ты потерял ясность суждений, больше не годился в командиры ордена и, когда твое падение стало явным, ты попытался окунуться в кровопролитие и ужас. Разве крики страха могут заглушить проклинающие ренегата голоса? Разве кровь трехсот миллионов людей, которых ты якобы защищал, способна смыть пятно предательства?

— Был риск потерять все, за что мы боролись с таким трудом, и я не мог допустить этого, — объяснил Астелян, опустив голову на плиту и уставившись на ровный камень потолка. — Я не мог потворствовать новым изменам, вроде тех, от которых мы страдали на Калибане. Следовало остерегаться сомнений, слухов, ропота, которые разъедают сердца и разрушают волю, мешают людям подняться и взять свое по праву.

— Итак, ты встал и заявил, что обнаружилось, оказывается, кое-что твое? — спросил Борей.

— После войны надолго наступили дни торжеств, но, как это обычно бывает, эйфория у людей в конце концов прошла, — ответил опечаленный воспоминаниями Астелян.

Хотя он и знал о слабости обычных людей, но все равно не мог понять ее до конца.

— Не имея врага, чтобы с ним бороться, тарсисцы позабыли обо всем, что их связывало, — продолжал он. — Начался ропот, направленный против нового положения вещей, правда, неявный и недоказуемый, пока только зародыш недовольства. Появились идеи насчет того, что священные отряды следовало бы разоружить: раз война с мятежниками закончена, то, мол, нет необходимости в такой армии. Люди не понимали, что победа в войне на Тарсисе — лишь первый шаг на пути к великой славе. Закаленные в боях, священные отряды пригодились бы Императору. Дух Великого крестового похода еще жил в моем сердце, а на Тарсисе была армия, готовая продолжить миссию, которую другие отринули.

— Ты собирался начать завоевательную войну, чтобы распространить свою власть на другие миры вокруг Тарсиса?

— Я хотел показать Галактике, чего я добился! — Астелян ударил кулаком по плите. — Я хотел рассеять устаревшие заблуждения и доказать власть имущим, что Империум еще может укрепляться и расти. Однако имперский правитель Дэкс, узнав об этих намерениях, отвернулся от меня так же, как Эль'Джонсон сделал это сто веков назад.

Память ранила Астеляна, будто нож, который вонзили в живот и там повернули. Он не забыл ощущение кошмара, когда его надежды внезапно рухнули. Даже сейчас чувство потери по-прежнему терзало его. Одно время Астелян воображал, будто душа уже очистилась от сожалений прошлого, пока вновь не утратил слишком многое.

— Дэкс заявил, что я оказал и Тарсису, и ему лично громадную услугу, и ее будут славить сто поколений, — продолжал Астелян. — Эти слова ничего не значили, внезапно его настоящая цель стала явной. Он чужими руками решил совершить невозможное и потому позволил мне принять ответственность на себя. Если бы война с мятежниками не удалась, он ничего не потерял бы, но теперь он выигрывал все. Правитель заговорил о сокращении армии, о том, что капитанами и полковниками нужно назначить людей из знати. Я ужаснулся, но оставался беспомощным. Я не призывал священные отряды, но они явились сами и указали мне путь. Я не давал такого приказа, клянусь Императором, но они сами осадили Дэкса во дворце. Им никто не оказал сопротивления, если не считать нескольких солдат, вся армия поддержала меня как командира. Немногие противники были ликвидированы. Столкнувшись с такой мощной оппозицией, имперский правитель согласился пересмотреть собственное решение. Но тут верх взяла его трусость, и он был убит при попытке покинуть дворец.

— Как удобно для тебя, — заметил капеллан, качая головой. Он скрестил руки на груди и сердито посмотрел на Астеляна. — Лояльность твоих людей, наверное, была отрадна, а тут еще своевременный инцидент со смертью имперского правителя.

— Я не питаю иллюзий, будто солдат интересовали только мои великие планы, — признался Астелян. — Во время мятежа они рисковали жизнью и семьей ради борьбы с врагом, но я добился, чтобы их наградили за соответствие моим ожиданиям. Знаю, сердце обычного человека слабо, ему не стать космодесантником. Однако под умелым руководством он может подняться выше присущего людям эгоизма. Поэтому воинам требовались земли и хорошее питание. Чтобы солдат мог сосредоточиться на войне, к каждому приставили слуг, эти слуги замечали и удовлетворяли каждую потребность хозяина. Я не хотел, чтобы мои люди отвлекались на мелкие проблемы.

— Ты создал на Тарсисе класс воинов-господ с самим собою во главе, — сделал вывод Борей.

— С твоей циничной точки зрения, может, оно и так, но учти вот что, — сказал Астелян, встретив презрительным взглядом взгляд капеллана. — Даже сейчас, когда ваша сила утекла прочь, а легион разделен, сколько в Башне Ангелов людей-некосмодесантников? Десятки, сотни, тысячи?

— Орден обслуживается примерно пятью сотнями крестьян, слуг и техножрецов, — ответил Борей осторожно.

— Пятьсот человек на тысячу космодесантников, не слишком много, — поморщился Астелян. — А за стенами этой крепости, на кораблях и в дальних гарнизонах? Еще столько же? Наверняка гораздо больше. И ваша пища, и ваши боеприпасы, даже краска для брони, откуда все берется? Тысячи, десятки тысяч людей трудятся ежедневно, чтобы вы могли сражаться и охранять их от опасностей Галактики.

— Но Темные Ангелы — это орден Космического Десанта, единственная наша цель — сражаться в бою, вести войну с врагами Императора, — заметил Борей. — Миры же существуют не для этого.

— А почему? Почему бы и нет?

Астелян снова оживился. Это была самая суть его взглядов, такая простая — почему бы Борею не понять?

— Калибан был таким! Итак, ты видишь сам, какова моя мечта, которую я пытался воплотить. Слабые люди у власти боялись наших легионов и разделили их, нынешние легионы, разбросанные по углам Галактики, рассеянные среди звезд, оказались бессильны. Полки Имперской Гвардии неповоротливы, громоздко вооружены. Я многое понял в период пребывания на Тарсисе и начал, по сути, презирать гвардейцев. Они полагаются на корабли Имперского Флота, которые находятся под контролем разных организаций. Целый отдел Администратума, Департаменто Муниторум, занимается единственным вопросом — переброской полков в зону боевых действий и их материальным обеспечением. Ты это знаешь, но ты не понимаешь, что на самом деле это значит. Войну сейчас ведут писари и бухгалтеры, а не кадровые офицеры. Бесстыдная свора политиков и иерархов погрязла в созданной ими же путанице. Куда подевалась проницательность? Все это смахивает на мою старую армию на Тарсисе, которая становилась еще более неповоротливой, пытаясь решить возникающие от неповоротливости проблемы. Кто возьмет на себя выполнение заветов Императора и сделает Галактику безопасной для человека? Клерки? Фермеры? Шахтеры?

— А твой путь лучше? — спросил капеллан с издевкой. — Думаешь, можно довериться тебе? Ты развязал беспрецедентное кровопролитие в мире, который, по твоим же словам, принял тебя и стал тебе домом.

— О том же самом ныли священники на Тарсисе!

— Те, которые были убиты, потому что высказались против тебя? — спросил Борей, сделал шаг вперед и снова навис над Астеляном.

— Со смертью имперского правителя по воле людей я занял его место. — Астелян дерзил, уже решив, что не позволит этому дознавателю запугать себя и принудить к признанию неправоты, ведь в сердце своем он знал, что был прав. — Они признали, что я добился успеха в войне. Однако цена победы была высока, и в скором времени правящий класс показал мне свою неблагодарность. Советники, иерархи и аристократия сопротивлялись признанию моих полномочий, хотя ради собственной безопасности с радостью позволяли людям Тарсиса жертвовать жизнью. Хуже всех были лицемеры из Экклезиархии, занятые самообманом. Я из первых рук знал о том, сколько вреда они принесли. В первую очередь это были их нелепые бормотания и напыщенные проповеди, которые подрывали силы Империума.

— И поэтому ты решил, что вправе устранить их, да? — Борей схватил одну из цепей и, зажав в кулаке, так затянул ее на мускулистой груди Астеляна, что цепь впилась в плоть. — Может быть, ты просто боялся их власти над твоими рабами? Они были подлинной оппозицией твоему перевороту? Единственными конкурентами по части мертвой хватки, которой ты удерживал народ Тарсиса? Возможно, тебя разъярила зависть к их привилегированному положению и духовному авторитету?

— Из-за нелепых догм они отказались поддержать мое назначение имперским правителем, потому что я, в отличие от них, не считал Императора богом, — заявил Астелян, сопротивляясь давлению цепей. — Ха! Я шагал рядом с Императором, я слышал, как он говорит, я видел его сердитым и грустным. Что они знают, с их резьбой и росписью, с их идолопоклонством и суевериями? Император, конечно, более чем человек, но Бог? Таких намерений у него не было, и дураки, которые основали эту Экклезиархию, совершили серьезную ошибку. Император не какая-то там далекая фигура, которой поклоняются, он тот, кто всегда будет с нами, он сила, которая движет людьми в преодолении испытаний. Он говорил, что человечество определяет собственную судьбу, но теперь, когда это послание отброшено, слабаки могут валить на Бога свои недостатки.

— Ты изображал близость к Императору? — спросил Борей и отпустил цепь так, чтобы она хлестнула Астеляна.

— Нет, ничего подобного. — Астелян покачал головой. — Я был магистром ордена, таких набралось бы несколько тысяч, своими достижениями я гордился, но они стоили внимания Императора не более, чем достижения любого другого. Я видел Императора только один раз, в мире, который назывался Шеридан, да и встреча была короткой. Всякий раз, когда у меня возникают сомнения, я вспоминаю ее, и память придает цель моей жизни. Он сказал мне лишь несколько слов, похвалил кампанию, одобрил усердие нашего ордена. Я искренне жалею об одном: что не был с ним вместе во время присоединения Калибана. Возможно, окажись я там, все сложилось бы иначе. Когда примархи вернулись, многое изменилось и уже не стало прежним, мы уже не следовали только за Императором.

— И поэтому ты приказал своим эскадронам смерти перебить священников, кардиналов, даже деканов и хор мальчиков, — прошипел Борей сквозь стиснутые зубы.

— Ты преувеличиваешь. — Астелян в знак отрицания попытался махнуть рукой, но жесту помешали оковы. — Священники предъявили мне ультиматум: признать Императора богом или оказаться перед лицом еще одного восстания. Их слова и поступки свидетельствовали о предательских намерениях. В ответ я выступил с собственным ультиматумом — отказаться от угроз, а также от атрибутов и выгод лжеучения или идти под суд за предательство. Кто-то согласился, кто-то — нет. Я не участвовал в судебном разбирательстве, но все они были признаны виновными и казнены. И впрямь, настоящий хор мальчиков!

— Но ты не ограничился приказами насчет священников, — продолжил Борей. — Ты вел войну против всех не согласных с тобой представителей Империума, вел войну против собственного населения, когда люди начали выражать недовольство.

— Их возмущали мои успехи, — насмешливо фыркнул Астелян. — Судьи, арбитры, проклятые колдуны-астропаты, интендантский Муниторум и кишмя кишащие орды Адептус Терра… Я забрал у них власть, украденную ими более десяти тысячелетий назад, когда они отошли от задуманного Императором, ловко узурпировав Империум. Мелочные соображения и дрязги заслонили для них истинную мечту, идеал Императора был извращен. Я поклялся восстановить его, и они поднялись против меня. Да я ни одного из них даже не убил лично, тут и говорить не о чем! Народ Империума познал много великих истин, но никто по-настоящему не задумывался насчет афоризма: «В смерти своей познаются пришедшие воплотить волю мою». Были верные герои, которые пали в бою, были и предатели, которые после войны умерли на виселице. Тарсис разделил мои мечты, он верил и в меня, и в Императора.

— И пока ты заново строил планы завоеваний, твои священные отряды навязывали комендантский час с болтерами в руках и вершили на улицах правосудие при помощи палок и ножей, зверствуя над теми, кто не вписался в твои мечты.

При этих словах кулаки Борея сжались, но потом он снова медленно их разжал.

— Я лишь хотел гармонии, клянусь в этом собственной жизнью! — запротестовал Астелян. — Нужно было изгнать раздор, который воцарился после того, как Император бросил вызов Хорусу. Я воспринимал как неизбежное то, что мне пришлось делать.

Борей поначалу ничего не ответил. Вместо этого он отвернулся от Астеляна и отошел к двери, задумчиво опустив голову.

— Однако был диссидент, который избежал твоего гнева, — сказал капеллан тихо.

— Я не понимаю. — Тон Астеляна выдавал охватившее его смущение. — О каком диссиденте ведет речь капеллан?

— Как ты думаешь, почему мы явились на Тарсис? — спросил Борей, обернувшись с торжеством на лице. — Семь десятилетий ты находился там, отгородившись от остального Империума. Кто слышал о Тарсисе? Конечно, не великие дома и не Темные Ангелы. Твои силы контролировали корабли, чтобы никто не сбежал без разрешения, но ты не принял во внимание веру и непокорность одного-единственного человека. Он украл шаттл и пролетел через поле астероидов, чтобы оторваться от преследования. Всего один дезертир, хотя я подозреваю, что находились многие другие. У того человека не было ни единого шанса выжить, ему некуда было податься, он просто хотел вырваться на свободу. Это было совпадение, рок или судьба, называй как угодно, но теперь ты платишь по счетам. Пятьдесят дней он плыл в космическом пространстве, на грани смерти, истощенный и сильно обезвоженный, потому что пил только восстановленную воду. Пятьдесят дней, не много с точки зрения космоса, но этого хватило, чтобы передать сигнал бедствия. Один из наших кораблей, патрулируя окраину системы Тарсис, перехватил этот сигнал. Шаттл спасли, и мы узнали о страшных событиях, которые развернулись на планете. И мы узнали о тебе.

— Так вы напали на Тарсис из-за бреда сумасшедшего? — с насмешкой спросил Астелян.

— Нет, командующий Астелян, не поэтому, — медленно произнес Борей и неторопливо двинулся обратно к Астеляну, глаза капеллана сверкнули в тусклом свете жаровни. — Память Темных Ангелов обратилась к событиям, которые произошли десять тысяч лет назад, когда подобные тебе поднялись против собственных братьев и предали их. Об этом времени анархии известно мало, но кое-какие записи остались, у великого магистра капелланов в священном ларце в главной часовне хранится список. Десять тысяч лет мы охотимся за Падшими Ангелами, которые почти уничтожили Льва и его легион, охотимся, где бы они ни были. Мы не знаем, где вас искать и сколько вас осталось, но у нас в списке сто тридцать шесть космодесантников, это они первыми поклялись в верности Лютеру, когда он выступил против нашего примарха. Твое имя, командующий Астелян, в самом верху этого списка. Мы охотились за тобой долго, и теперь мы узнаем от тебя правду.

Борей повернулся и открыл дверь. Там, закутанный в стихарь, стоял Самиил. Библиарий тихо прошел в комнату и встал рядом с Астеляном, у изголовья. Он протянул руки, и бывший командир ордена попытался убрать голову, но оковы не дали ему необходимого пространства. Холодные ладони псайкера опустились на лоб, и Астелян ощутил в глубине сознания шепчущий голос.

— Я не сделал ничего плохого! — прохрипел Астелян, пытаясь освободить голову.

— Лжец! — взревел Борей, и боль, которая превосходила все, когда-либо перенесенное, пронзила мозг Астеляна.

— А теперь начнем заново, — сказал капеллан-дознаватель своему пленнику. — Расскажи мне о Тарсисе.